Стояла тихая летняя ночь, - последняя, когда еще можно было найти оправдания для того, чтобы разжечь камин, - и преподобный Сайдботем читал одну из своих повестей. Варт лежал, прислонясь в дремоте к тощим бокам борзых, сэр Эктор, чей взгляд приковали к себе освещавшие вечерний покой поленья, прихлебывал вино, Кэй играл сам с собою в шахматы, - довольно плохо играл, - а Мерлин с бородой, расцвеченной пламенем в шафрановые тона, скрестив ноги, сидел рядом с Вартом и вязал.
-- "Открыли однажды в Риме, - гугнивым голосом читал преподобный Сайдботем, - нетронутое какой-либо порчей тело, превосходившее ростом градскую стену, и было на этом теле начертано: "Паллас, сын Эвандера, убитый копьем бесчестного воина, покоится здесь". В головах же его горела свеча, каковую ни водою, ни дуновением не могли загасить, покамест не проткнули иглою дырку под самым пламенем и не впустили в свечу воздух. Рана, от коей умер сей великан, имела в длину четыре с половиною фута. Убит же он был после падения Трои и оставался в своей гробнице две тысячи и еще две сотни и еще сорок лет."
- Ты великана когда-нибудь видел? - тихо, чтобы не помешать чтению, спросил Мерлин. - Ну да, я помню, не видел. Ну-ка, возьми меня за руку и закрой на минутку глаза.
Викарий еще что-то гудел про гигантского сына Эвандера, сэр Эктор глядел в огонь, Кэй с тихим щелчком переставил одну из фигур, а Варт с Мерлином уже стояли, держась за руки, посреди незнакомого леса.
- Это Лес Бурливых Вод, - сказал Мерлин, - мы с тобой собираемся навестить великана Галапаса. Теперь слушай. Сейчас ты невидим, потому что держишься за мою руку. Я способен усилием воли, - должен сказать, чрезвычайно утомительным, - сохранять себя невидимым, равно как и тебя, пока ты ко мне прикасаешься. Трудов это требует раза в два больших, ну да уж ладно. Однако, если ты хотя бы на миг отпустишь меня, ты станешь на этот самый миг видимым, а если ты это проделаешь в присутствии Галапаса, он тебя в один присест слопает. Так что держись.
- Хорошо, - сказал Варт.
- И не надо говорить "хорошо". Ничего тут хорошего нет. Все как раз плохо. Да, и еще. В этом чертовом лесу полно ловушек, так что ты окажешь мне большую любезность, если будешь смотреть под ноги.
- А что за ловушки?
- Да он тут нарыл ям глубиной футов примерно в десять с ровными глиняными стенами, а сверху накрывает их сухими ветками, сосновыми иглами и тому подобным сором. Человек наступает на ветки и валится в яму, а Галапас по утрам обходит ловушки с луком наготове, чтобы прикончить тех, кто в них попался. Пристрелит бедолагу, спустится вниз и вытаскивает, - так у него на обед несколько штук набирается. Сам-то он из десятифутовой ямы вылезает без труда.
- Хорошо, - снова сказал Варт и тут же поправился, - я буду осторожен.
Быть невидимкой вовсе не так приятно, как кажется. Через несколько минут уже перестаешь понимать, где болтаются твои руки и ноги, - в лучшем случае догадываешься об этом с точностью до трех–четырех дюймов, - так что пробираться по заросшему кустарником лесу становится отнюдь не легко. Зарослито видишь отчетливо, а вот как ты сам расположен относительно них, точно сказать не можешь. С ногами, - хотя возникающие в них ощущения тоже становятся путаными, - кое-как еще удается сладить, приглядываясь к оставляемым ими следам и к траве, покорно ложащейся на землю под ними, но что касается рук, тут дело становится безнадежным, если только не сосредоточиться и не стараться запоминать, куда ты их в последний раз пристроил. О положении тела, как правило, можно судить либо по неестественному изгибу какой-нибудь колючей ветки, либо основываясь на странном ощущении "центральности", свойственном всякому человеку по той причине, что душа его располагается неподалеку от печени.
- Держись крепче, - сказал Мерлин, - и ради всего святого, не путайся под ногами.
Они все шли и шли через лес, головы у них немного кружились, оба внимательно смотрели под ноги, - не подается ли земля, - и часто останавливались, когда какой-нибудь колючий куст впивался ветвями в их плоть. Мерлин, в очередной раз зацепившись, чертыхался, а чертыхаясь, отчасти утрачивал концентрацию, и оба становились видимыми - смутно, словно осенняя дымка. При этом кролики, оказавшиеся от них с подветренной стороны, садились на задние лапки и восклицали: "Господи–Боже!".
- А дальше что? - спросил Варт.
- Значит так, - ответил Мерлин. - Перед нами Бурливые Воды. На том берегу ты видишь замок великана, нам придется туда переплыть. Ходить, будучи невидимкой, тяжело, а уж плавать в таком состоянии и вовсе невозможно, даже если упражняться годами. Вечно зарываешься носом в воду. Так что, пока мы будем переправляться, мне придется тебя отпустить. Постарайся как можно скорее найти меня на том берегу.
Варт вступил в теплую, освещенную звездами воду, струившуюся с мелодичностью, присущей только речке, в которой обитают лососи, и поплыл к противоположному берегу. Он плыл быстро, по–собачьи, забирая немного вниз по течению, и выбравшись из воды, вынужден был спуститься вдоль берега еще на четверть мили, прежде чем встретил мокрого Мерлина. Мерлин плыл брасом, демонстрируя изрядную точность неторопливых движений, и при этом глядел вперед, поверх рассекающей волну бороды, с отчасти озабоченным выражением плывущей за подбитой дичью собаки.
- Ладно, - сказал Мерлин, - беремся за руки и пойдем посмотрим, чем занят Галапас.
Невидимые, они пошли по травянистому лугу, отведенному, по всему судя, под парк, ибо несмотря на столь позднее время, многочисленные садовники в железных ошейниках прокашивали, пропалывали и подметали траву. Это были рабы.
- Захочешь что-либо сказать, - распорядился Мерлин, - говори шепотом.
Они подошли к кирпичной стене с прибитыми к ней плодовыми деревьями, по которым им предстояло взбираться наверх. Способ для этого пришлось использовать необычный, - влезая друг другу на плечи, подавая сверху руку и так далее, и всякий раз, как Варт поневоле отрывался от волшебника, он становился видимым. Со стороны это походило на сильно мерцающую фильму раннего кинематографа или на картинки, показываемые волшебным фонарем, в который приходится вставлять одну пластинку за другой. Рабсадовник, на глаза которому попался этот участок стены, скорбно постучал себя по голове и уполз в кусты, где его стошнило.
- Чшш, - шепнул Мерлин, когда оба долезли до верха. Они глянули вниз и увидели великана собственной персоной, вкушавшего при свете свечей вечерний покой на зеленой лужайке.
- Так он совсем и не большой, - разочарованно прошептал Варт.
- Десять футов, - прошипел Мерлин, - для великана он чрезвычайно высок. Я выбрал самого лучшего, какого знаю. Даже в Голиафе было всего–навсего шесть локтей с пядью, а это - девять футов четыре дюйма. Не нравится, иди домой.
- Прости. Я не хотел показаться неблагодарным, Мерлин, просто я думал, что в них росту футов шестьдесят или около того.
- Шестьдесят футов! - фыркнул некромант.
Великан услышал какие-то звуки, доносящиеся с верхушки стены, и посмотрел в их строну, заметив громыхающим басом:
- Ишь как нетопыри-то к ночи распищались!
Затем он налил себе очередной рог мадеры и залпом осушил его.
Мерлин понизил голос и пустился в объяснения:
- Люди находят зубы и кости существ, подобных твоему приятелю Атлантозавру, ну и начинают рассказывать байки про людей–великанов. Один отыскал как-то зуб весом в двести унций. Драконы, те действительно достигают крупных размеров, а великаны нет.
- Но разве человек не может вырасти очень большим?
- Я и сам не понимаю в чем тут дело, это как-то связано с составом костного вещества. Если бы человек вырос до шестидесяти футов, он попросту переломал бы себе кости собственным весом. Самым высоким из великанов был Елеазар, так и в нем было росту одиннадцать с половиной футов.
- Да, - сказал Варт. - Должен признать, для меня это разочарование.
- То есть не то, что ты привел меня посмотреть на него, - поспешно прибавил он, - а что росту в них меньше, чем я полагал. Но если подумать, так и десять футов - тоже немало.
- Да он вдвое выше тебя, - сказал Мерлин. - Ты ему в аккурат до пупа достанешь, а он с легкостью забросит тебя на скирду такой высоты, что ты на нее и сноп-то еле–еле метнешь.
Они до того увлеклись разговором, что совсем перестали следить за своими голосами, заставив великана вылезти из покойного кресла. Он приблизился к ним с трехгалонной бутылью вина в руке и некоторое время усердно пялился на стену, на которой они сидели. Затем швырнул в стену бутылью, ударившей чуть левее них, сердито сказал: "Чертовы совы!" и, тяжело ступая, потащился в замок.
- За ним! - торопливо воскликнул Мерлин.
Кое-как спустившись со стены, они схватились за руки и бегом проскользнули за великаном в садовую калитку.
Помещения, располагавшиеся в начале уходящей вниз лестницы, еще свидетельствовали о некоторой цивилизованности, - за обитыми зеленым сукном дверьми виднелись камердинеры и лакеи (правда, с железными обручами на шеях), начищавшие столовое серебро и допивавшие что осталось в графинах. Ниже располагались кладовые, заставленные крепкими древними ларями, в которых хранились разнообразные золотые блюда, кубки и иные призы, завоеванные великаном на турнирах и скачках. Еще ниже стояли в мрачных комнатушках затянутые паутиной клетки для винных бутылок, и безотрадной наружности крысы задумчиво взирали на бестелесные следы, возникающие в пыли, и несколько человеческих тел свисало с крюков в шкафах для дичи, дозревая до съедобного состояния. Все это походило на Комнату Ужасов (вход только для взрослых) в музее мадам Тюссо.
В самом низу замка размещалась подземная тюрьма. Меловые стены ее сочились жирной на ощупь влагой, и разного рода душещипательные надписи и рисунки были нацарапаны на камнях. "Молитесь за несчастную Присциллу", - гласила первая надпись, а вторая сообщала: "Ах, если б я честно заплатил собачий налог, не попал бы я в такую беду". Далее был нарисован человек, болтающийся на виселице, растопырив, наподобие чучела Гая Фокса, руки и ноги, а за ним - черт с рогами. Пятой по порядку шла надпись, вырезанная в камне: "Ночное солнце в два тридцать", шестая надпись удивлялась: "Да неужели?", а седьмая восклицала: "Увы мне, вечно я забывал покормить мою бедную канарейку: ныне и меня ожидает столь же страшная участь". Имелось также полузатертая кляуза: "Старый скот Галапас любит мадам Мим, грязную собаку", и кто-то еще приписал: "Покайтеся и спасетесь, ибо близится Царство Диаволово". Были тут и разного рода поцелуйчики, даты, набожные восклицания и присловия вроде "Не потратишься, не спохватишься" и "Спокойной ночи, милые дамы", а также сердца, пробитые стрелами, черепа с перекрещенными костями, свиньи с закрытыми глазами и трогательные послания вроде: "Не забудь в половине первого вынуть картошку из плиты", "Ключ под геранью", "Отомстите вонючему Галапасу, предательски меня погубившему" или просто: "Индейский мед для тех, кому на пустой желудок не спится". Мрачноватое было место.
- Ха! - вскричал Галапас, останавливаясь у одной из камер. - Так надумал ты вернуть мне мой патентованный непробиваемый шлем или же изготовить новый?
- Ничего он не твой, - отвечал слабый голос. - Я его изобрел, я запатентовал, так что иди, заливай кому-нибудь другому, скотина.
- Назавтра без обеда, - сказал жестокий Галапас и подошел к следующей камере.
- Ну, так как же насчет кампании в прессе? - спросил великан. - Собираешься ты, наконец, написать, что Царица Савская совершила на меня неспровоцированное нападение, а я в порядке самообороны захватил ее земли?
- Нет, не собираюсь, - ответил томящийся в камере журналист.
- Утром отведаешь резиновых палок, - сказал Галапас.
- Куда ты подевал мой эластичный корсет? - загрохотал великан у третьей камеры.
- Не скажу, - ответила камера.
- Не скажешь, - объявил Галапас, - пятки подпалю.
- Пали сколько влезет.
- Э–э, ну брось, слушай, - взмолился великан. - Не могу я без корсета, у меня живот отвисает. Ну, скажи, а я тебя за это в генералы произведу, - меховую шапку наденешь, в Польшу поедешь охотиться. Или хочешь, ручного льва тебе подарю, или бороду, как на театре, и полетишь ты с Армадой в Америку. А хочешь, - женись на любой из моих дочерей.
- По–моему, все твои предложения дурно пахнут, - ответила камера. - Ты бы лучше предал меня открытому суду за подрывную пропаганду.
- Ты просто–напросто подлый, мерзкий ворюга, - сказал великан и отошел к следующей камере.
- Ну а ты, - сказал, обращаясь к ней, Галапас, - что ты скажешь насчет выкупа, грязная английская свинья?
- Я не свинья, - ответила камера, - и не грязная. Во всяком случае, не был грязным, пока не свалился в твою подлую западню. Теперь у меня, конечно, вся спина в сосновых иголках. Что ты сделал с моей зубной щеткой, великан, и куда подевал мою ищейную суку, что?
- Думать мне больше не о чем, как о твоих щетках и суках, - взревел Галапас. - Я тебя о выкупе спрашиваю, идиот, или ты до того закоснел в британской тупости, что совсем уже ничего не понимаешь?
- Я желаю почистить зубы, - упрямо ответил Король Пеллинор. - А то у меня в них возникает какое-то странное чувство, если ты понимаешь, что я имею в виду, и мне от него становится не по себе.
-- Uomo bestiale, - вскричал великан. - А иных чувств, поизящнее, нет у тебя?
- Нет, - сказал Король Пеллинор, - по–моему, нет. Я хочу почистить зубы, и потом у меня ноги сводит от того, что я все время сижу на этих нарах, или как они у тебя называются.
- От пьянства ты что-ли отупел до полного невероятия? - взвился владелец замка. - Что ты сделал со своей душой, лавочник? Ты способен думать о чем-нибудь, кроме зубов?
- Я много о чем думаю, старичок, - ответил Король Пеллинор. - Я вот думаю, например, как приятно было бы съесть яичко всмятку, что?
- Так не получишь же ты никаких яичек и будешь сидеть здесь, пока не заплатишь выкупа. Как я по–твоему буду вести мой бизнес, если мне выкупов не станут платить? Что будет с моими концентрационными лагерями, с похоронными венками по тысяче долларов штука? Думаешь, мне все это даром дается? Да одному только Королю Гуитно Гаранхиру мне пришлось отослать венок в виде Валлийской Арфы в сорок футов длиной, сделанной из одних орхидей. А надпись на нем была такая: "Сладкоголосые Ангелы Провожают Тебя В Обитель Твоего Покоя".
- А что, очень хороший венок, - одобрительно сказал Король Пеллинор. - Но нельзя ли мне все же получить назад мою зубную щетку, что? Нет, право же, черт подери, не столь уж многого я и прошу, в сравненьи с таким венком. Или все-таки многого?
- Недоумок! - рявкнул великан и отошел к следующей камере.
- Мы должны спасти его, - зашептал Варт. - Это же бедный старый Король Пеллинор, он, наверное, гнал Искомого Зверя и свалился в одну из ловушек, о которых ты мне говорил.
- Вот и пусть посидит, - сказал Мерлин. - Если человек настолько глуп, что не может держаться подальше от лап великана, то о нем и печалиться нечего.
- Может быть, он о чем-то задумался, - прошептал Варт.
- А не надо было задумываться, - прошипел волшебник. - Великаны, вроде этого, в конечном итоге совершенно безвредны, - прояви к такому немного участия, верни ему, скажем, корсет, и он сидит себе тихо, никого не трогает. Это любому известно. А раз уж он впутался в неприятности с Галапасом, пусть сам и выпутывается. Пускай выкуп платит.
- Я точно знаю, - сказал Варт, - что у него нет ни гроша. Он даже перину себе не может купить.
- Тогда вел бы себя повежливее, - неуверенно огрызнулся Мерлин.
- Так он же старается, - сказал Варт, - он просто мало чего понимает. Ох, ну пожалуйста, Король Пеллинор - мой друг, не могу я видеть, как он сидит в этой страшной камере, и никто ему не желает помочь.
- Да что мы сделать-то можем? - сердито воскликнул Мерлин. - Камеры же заперты накрепко.
Сделать они и впрямь ничего не могли, но кричать так громко волшебнику все же не стоило, потому что крик этот навлек на них беду. Забыв о том, что самое правильное для невидимки - это помалкивать, Мерлин своими несдержанными речами сообщил их экспедиции опасный характер.
- Кто здесь? - взвизгнул, повернувшись спиной к пятой камере, Галапас.
- Никого, - выкрикнул Мерлин, - мышка.
Великан Галапас выхватил могучий меч, обернулся и оглядел коридор, освещая его факелом, который он поднял над головой.
- Чушь, - заявил он. - Мыши человеческим голосом не разговаривают.
- Пии, - произнес Мерлин, надеясь сойти за мышь.
- Обдурить меня хочешь, - сказал Галапас, - не выйдет. Вот я тебе сейчас как врежу моим сверкающим клинком и посмотрим, мышка ты или не мышка.
Он двинулся в их сторону, держа перед собой отливающее синим лезвие, и заплывшие жиром глаза его казались в свете факела безжалостными и по–поросячьи маленькими. Нетрудно вообразить, насколько это приятно, когда человек, весящий тридцать пять стоунов, пытается обнаружить тебя в узком проходе, держа в руке меч в твой рост длиною, и намереваясь проткнуть им твою печень.
- Не дури, - сказал Мерлин. - Это всего только мышка, ну, может быть, две. Мог бы и сам догадаться.
- Это не мышка, - сказал Галапас, - это невидимый волшебник. А невидимых волшебников я привык на части резать, понятно? Я их рву на куски, ты понял? чтобы невидимые кишки их вываливались на землю. Ну, где ты есть, волшебник? Иди сюда, я тебя зарежу, моргнуть не успеешь.
- Мы сзади тебя, - испуганно сказал Мерлин. - Оглянись, мы в дальнем углу у тебя за спиной.
- Ага, - мрачно произнес Галапас. - Вы сзади, а голоса у вас спереди.
- Держись, - крикнул Мерлин, но Варт с перепугу уже выпустил его руку.
- А теперь - видимый волшебник, - сообщил великан. - Только маленький. Посмотрим, возьмет его меч - не возьмет?
- Да держись же ты, идиот, - отчаянно завопил Мерлин, и после недолгой бестолковой возни они снова схватили друг друга за руки.
- Опять пропал, - сказал Галапас и, взмахнув мечом, рубанул по тому месту, где они только что стояли. Меч высек из камня синие искры.
Мерлин прижал незримый рот к незримому уху Варта и зашептал:
- Ложись ничком на пол. Прижмемся к противоположным стенам, может, он мимо проскочит.
Проскочить-то он проскочил, но Варт, уползая по полу, снова оторвался от своего защитника. Он наугад шарил вокруг, пытаясь найти Мерлина, и разумеется, опять стал видимым, как всякий другой человек.
- Ха! - воскликнул Галапас. - Все тот же маленький и такой же видимый.
Он пырнул в темноту мечом, но Мерлин успел вцепиться в руку своего ученика и буквально сорвать его с опасного места.
- Удивительный тип, - сказал великан. - Пожалуй, самое верное, это прочирикать мечом весь пол.
- Это, знаете, точь в точь как капусту шинкуют, - прибавил великан, - или чего другое режут, меленько–меленько.
Мерлин с Вартом, держась за руки, скорчились в самом дальнем углу коридора, а страшный великан Галапас приближался к ним, смеясь громовым смехом, исходящим из глубин его чрева, и простукивая мечом каждый дюйм пола. Клик, клик, звякал по грубому камню острый, как бритва, клинок, - ясно было, что никакой надежды на спасение у них не осталось. Теперь великан оказался в их прежнем тылу, отрезав путь к отступлению.