Они поплыли бок о бок (время от времени Мерлин напоминал забывчивому Варту о необходимости работать спиной), и странный подводный мир, сладко прохладный после наружного жара, стал разворачиваться вокруг них. В обширных лесах подводной травы были проложены аккуратные тропки, над ними целыми школами неподвижно висели колюшки, обучавшиеся слаженно выполнять физические упражнения. По команде "Раз" они замирали, по команде "Два" выполняли поворот кругом, а по команде "Три" мгновенно выстраивались в пирамиду, в вершине которой находилось что-нибудь вкусное. По стеблям кувшинок или исподам их листьев неторопливо семенили улитки, а перловицы полеживали себе на дне, ничем особым не занимаясь. Их розовые тела походили оттенком на лучшего сорта клубничное мороженое. Небольшие стайки окуней, - странное дело, вся рыба, что покрупнее, похоже, куда-то попряталась, - демонстрировали свое нежное кровообращение, так что вся компания вдруг заливалась краской или покрывалась бледностью с такой же легкостью, с какой это проделывают дамы в викторианских романах. Только краска у них была темно-оливковая, и была она краской гнева. Всякий раз, что Мерлин со своим спутником проплывали мимо них, они угрожающе задирали шипастые спинные плавники и опускали их, лишь завидев, что Мерлин - линь. Из-за темных полосок на их боках казалось, что они уже побывали на решетке жаровни, но эти полоски становились то светлей, то темней. Однажды нашим странникам случилось проплывать под лебедем. Белое создание колыхалось над ними, как цеппелин, видна была только его подводная часть. Зато уж ее было видно очень хорошо, и оказалось, что лебедь плавает несколько боком, поджав одну ногу.
- Смотри, - сказал Варт, - у бедняги нога покалечена. Он может грести только одной, а другую всю скрючило.
- Вздор, - резко выпалил лебедь, сунув голову в воду и неодобрительно сморщив черные ноздри. - Лебеди так отдыхают, а ты можешь держать свое рыбье сочувствие при себе, вот так.
И пока они не скрылись из виду, он провожал их гневно пылающим взором, будто белый змей, вдруг пробивший потолок.
- Плыви рядом со мной, - сказал линь, - плыви так, словно на свете никогда и не было ничего такого, чего стоило бы бояться. Ты разве не видишь, что эти места совершенно как лес, которым тебе пришлось пройти, чтобы встретить меня?
- Разве?
- А взгляни вон туда.
Варт взглянул и поначалу ничего не увидел, но вскоре различил сквозистую фигурку, неподвижно висевшую почти у поверхности. Она расположилась на самом краешке тени от кувшинки и явно наслаждалась солнечным светом. То был щуренок, совершенно неподвижный и, может быть, спящий; он походил на трубчатый стебелек или на распластанного морского конька. Вырастет - тот еще будет бандюга.
- Вот с одним из таких я и собираюсь тебя познакомить - с Императором этих трущоб. Я-то, в качестве доктора, пользуюсь правом неприкосновенности, и, смею надеяться, тебя он тоже уважит, как моего компаньона, - но ты все же держи хвост подогнутым: вдруг на него накатят тиранические настроения.
- Так он, значит, Владыка Рва?
- Именно-именно. Здесь его называют Старый Джек, иногда - Черный Питер, но по большей части стараются имени не поминать. Просто говорят - господин Ща. Вот посмотришь, что значит быть королем.
Варт начал малость приотставать от своего проводника и, вероятно, правильно поступил, ибо они подплыли совсем близко к старому деспоту, прежде чем Варт, наконец, заметил его, а заметив, в страхе отпрянул, ибо господин Ща имел четыре фута в длину, а вес его трудновато было даже прикинуть. Огромное тело, теневидное, почти неразличимое между стеблей, завершалось ликом, изрытым всеми скорбями, терзающими абсолютных монархов, - жестокостью, раскаянием, старением, гордыней, себялюбием, одиночеством и мыслями, непосильными для рассудка отдельной личности. Господин Ща висел или парил перед ними, углы его обширной иронической пасти были навек оттянуты вниз, как бы от некой печали, длинные гладкие челюсти сообщали его выражению нечто американское, сходство с Дядюшкой Сэмом. Он был беспощаден, лишен иллюзий, наделен логическим складом ума, - хищный, свирепый, безжалостный, - но глаза его, огромные, переливчатые, как драгоценные камни, казались глазами раненого оленя - большие, испуганные, нежные и полные скорби. Он не шелохнулся, но окинул их горестным взглядом.
Про себя Варт решил, что господин Ща ему вовсе не нравится.
- Властитель, - сказал Мерлин, не обращая внимания на трепет, пронизавший Варта, - я привел к вам молодого адепта, желающего принять вашу веру.
- Веру во что? - медленно вопросил Владыка Рва, почти не раскрывая рта и говоря в нос.
- В силу, - ответил линь.
- Пусть скажет сам за себя.
- С вашего дозволения, - сказал Варт, - я не знаю, о чем мне должно спросить.
- На свете нет ничего, - сказал монарх, - за вычетом силы, коей ты притворно взыскуешь: силы перемалывать и силы переваривать, силы искать и силы отыскивать, силы ждать и силы предъявлять права, все это сила и все - беспощадность, и зарождаются они в тебе, немного ниже затылка.
- Спасибо.
- Любовь - всего лишь обман, навязанный нам силами эволюции. Наслаждение - приманка, подброшенная ими же. Существует лишь сила. Сила принадлежит индивидуальному разуму, но силы разума недостаточно. В конце концов, все решает телесная мощь и Один Только Сильный Прав.
- Теперь же, как я полагаю, тебе самое время уйти, молодой господин, ибо я нахожу эту беседу скучной и утомительной. И я считаю, что тебе лучше исчезнуть почти мгновенно, иначе моя не питающая иллюзий пасть может внезапно решиться представить тебя всем моим зубам. Да, я решительно полагаю, что самое умное для тебя - убраться сию же минуту. Итак, попрощайся с моим величеством - и надолго.
Тут обнаружилось, что хвастливые щучьи речи едва не заворожили Варта, - он и не заметил, что плотно сжатая пасть все приближалась и приближалась к нему. Она подвигалась неощутимо, пока наставления отвлекали его, и вдруг разрослась, оказавшись в вершке от его носа. С последней фразой она распахнулась, жуткая, просторная, кожа натянулась, обнажив алчные зубы. Казалось, внутри нее нет ничего - одни только зубы, - острые, словно тернии, зубы рядами и грядами, всюду, их было там как гвоздей в сапогах поденщика, и лишь в последнюю секунду Варт, напрягая волю, смог сжаться в комок, припомнить все, чему его научили, и ускользнуть. Зубы, все сразу, клацнули сзади, у самого кончика хвоста, покамест он складывался, как самый лучший карманный ножик, какой ему когда-либо дарили.
Мгновенье спустя он вновь стоял на сухой земле, стоял рядом с Мерлином на раскаленном мосту, задыхаясь в душной одежде.
6
По четвергам мальчики после обеда занимались стрельбой из лука. Две соломенные мишени отстояли на пятьдесят ярдов одна от другой, и когда они выпускали все стрелы в одну, им оставалось лишь дойти до нее, подобрать стрелы и, повернувшись кругом, стрелять в другую. Погода еще была прелестная, летняя, за обедом подавали цыплят, так что Мерлин дошел с ними до края стрельбища и расположился под деревом. Тепло, цыплята и сливки, которыми он обильно полил свой пудинг, и чоканье стрел по мишеням, - звук, навевавший дремоту, подобно шелесту кос или перекличке деревенских сверчков, - и танец овальных солнечных пятен в древесной листве, - все это скоро и крепко усыпило старика.
Стрельба из лука была в те дни делом серьезным. Ее еще не отдали в забаву индейцам и маленьким мальчикам. Тот, у кого стрельба не задавалась, выходил из себя, совершенно как нынешние состоятельные стрелки по фазанам. Кэй стрелял плоховато. Он слишком усердствовал и дергал стрелу, отпуская, вместо того чтобы предоставить луку направить ее.
- Ладно, пошли, - сказал он. - Меня тошнит от этих дурацких мишеней. Давай постреляем в чучело.
Они оставили мишени в покое и постреляли немного в чучело - большого, ярко раскрашенного самодельного попугая, сидевшего на подпорке, - и по нему Кэй промахнулся тоже. Поначалу он думал: "Ну я эту дрянь достану, даже если придется остаться без чая". А потом ему все просто прискучило.
Варт сказал:
- Может, тогда поиграем в разбойников. А через полчаса вернемся и разбудим Мерлина.
Игра в разбойников состояла в том, что они разгуливали с луками, выпуская по одной стреле в каждую подходящую цель, какая ни встретится. Иногда ею становилась кротовая кочка, иногда - кустик ситника, иногда - большой куст чертополоха почти у самых ног. Расстояние до цели всякий раз выбиралось иное, порой до нее было ярдов сто двадцать, - дальше их мальчишечьи луки послать стрелу не могли, - а порой они выбирали ближайший куст чертополоха, и тогда приходилось метить пониже, потому что стрела, покидая лук, всегда подлетает вверх на фут-другой. Попадание считалось за пять очков, а если от цели до стрелы можно было достать луком, - это давало очко. В конце игры очки складывались.
В этот четверг они выбирали цели с умом. К тому же траву на широком поле недавно скосили, и им не приходилось подолгу отыскивать стрелы, что при стрельбе из лука случается так же часто, как при игре в гольф поиск мяча после опрометчивого удара близ изгороди или в каком-то неровном месте. В итоге они забрели дальше обычного и оказались у опушки дикого леса, в котором потерялся Простак.
- Давай дойдем до ловчего поля, - сказал Кэй, - и попробуем подстрелить кролика. Все веселей, чем стрелять по кочкам.
Так они и сделали. Выбрали два дерева, отстоявших ярдов на сто, и каждый встал под своим, ожидая, когда появятся кролики. Они стояли не двигаясь, подняв луки и наложив на них стрелы, чтобы производить как можно меньше движений и не вспугнуть кроликов, когда те полезут из нор. Стоять так им было нетрудно, ибо первый экзамен, который они сдавали, обучаясь искусству лучника, как раз и сводился к тому, чтобы простоять полчаса с луком в вытянутой руке. У каждого было шесть стрел и каждый мог выпустить их, прицелясь, прежде чем придется распугивать кроликов, подбирая стрелы. Сама стрела не производит шума достаточного, чтобы встревожить более одного кролика - того, в которого она летит.
На пятой стреле Кэю улыбнулась удача. Он точно примерился к ветру и расстоянию, и стрела попала молодому кролику прямо в голову. Бедняга стоял торчком, пытаясь разглядеть Кэя и гадая, кто он такой.
- Эх, хорош выстрел! - крикнул Варт, когда они подбежали к кролику. Им впервые так повезло - попасть в кролика да еще и убить его на месте.
Тщательно выпотрошив его подаренным Мерлином охотничьим ножом - для сохранения свежести - и пропустив одну его заднюю ногу под сухожильем другой, чтобы его удобнее было нести, мальчики собрались со своей добычей домой. Но перед тем как снимать тетиву с лука, они обычно выполняли особый обряд. Каждый четверг, под вечер, по завершении занятий им разрешалось наложить на лук еще по одной стреле и выстрелить прямо в небо. То был жест отчасти прощания, отчасти триумфа, и жест этот был прекрасен. Сегодня он стал салютом в честь их первой добычи.
Варт следил за своей стрелой, уходящей вверх. Солнце уже клонилось на запад, к вечеру, и деревья, среди которых они стояли, погрузили их в негустую тень, а потому стрела, взлетев над деревьями и вырвавшись на солнечный свет, загорелась на вечереющем небе так, словно сама была солнцем. Она уходила все выше и выше, не раскачиваясь, что бывает, когда стрела зацепится за тетиву, взмывая, всплывая, возносясь в небеса, неуклонная, золотая, чудесная. И в тот самый миг, когда она утратила силу, в миг, когда судьба приглушила ее честолюбивый порыв, и она изготовилась, перевернувшись, пасть в материнское лоно земли, случилось недоброе чудо. Утомленно хлопая крыльями, появилась, предвестницей приближения ночи, черная ворона. Она появилась, она устремилась к стреле, она схватила ее. И, тяжело набрав высоту, исчезла, унося стрелу в клюве.
Кэй испугался, а Варт рассердился ужасно. Он полюбил полет этой стрелы, ее гордую стремительность, горящую в солнечном свете, и к тому же то была лучшая из его стрел. Единственная, в совершенстве уравновешенная, острая, с тугим опереньем, с чистой ложбинкой для тетивы, без кривизны и царапин.
- Это была ведьма, - сказал Кэй.
- А по мне хоть десять, - ответил Варт. - Я хочу получить обратно мою стрелу.
- Так она же в лес улетела.
- Я пойду за ней.
- Тогда иди один, - сказал Кэй. - Я из-за какой-то паршивой стрелы в Дикий Лес не полезу.
- Пойду один.
- Ну ладно, - сдался Кэй. - Видно, придется и мне с тобой идти, раз уж ты так уперся. На что хочешь поспорить готов, сцапает нас там Вот.
- Пусть себе цапает, - сказал Варт. - Мне нужна моя стрела.
И они вошли в лес в том месте, где последний раз мелькнула мерзкая птица.
Меньше чем через пять минут перед ними открылась прогалина с колодцем и домиком, совсем такими, как у Мерлина.
- Господи, - сказал Кэй, - я и не знал, что так близко от нас есть жилье. Слушай, пошли отсюда.
- Погоди, дай оглядеться, - сказал Варт. - Здесь, наверное, какой-нибудь колдун живет.
К садовой калитке у домика была привинчена медная табличка. На ней значилось:
Мадам Мим, Бакалавр гуманитарных наук (Дом–Даниэль)
ФОРТЕПИАНО
ВЫШИВАНИЕ
НЕКРОМАНТИЯ
Разносчикам, рекламным агентам
и налоговым инспекторам
вход воспрещен.
Осторожно, злой дракон.
На окнах домика висели тюлевые занавески. Они едва приметно колыхались, ибо за ними пряталась, подглядывая, некая дама. Черная ворона сидела на трубе.
- Пошли отсюда, - повторил Кэй. - Да пошли же. Точно тебе говорю, она ее ни за что не отдаст.
Тут дверь домика растворилась, и они увидели стоящую на пороге ведьму, ослепительной красоты женщину лет тридцати с черными, как смоль, волосами, такими черными, что они отливали синевой, будто оперенье сороки, с глазами небесной голубизны и с выражением тихой кротости в лице. Коварная была особа.
- Как поживаете, дорогие мои? - спросила мадам Мим. - И чем я могу быть вам полезной сегодня?
Мальчики стянули с голов кожаные шапчонки, и Варт сказал:
- Не будете ли вы так добры, вон там на трубе сидит ворона, по–моему, она утащила мою стрелу.
- В точности так, - сказала мадам Мим. - Стрела там, в доме.
- Не вернете ли вы ее мне?
- Неизбежно, - мадам Мим сделала приглашающий жест. - Молодой джентльмен получит свою стрелу в сей самый миг, лишь только маятник четырежды качнется и нетопырь три раза пропищит.
- Большое вам спасибо, - сказал Варт.
- Войдите, - сказала мадам Мим. - Почтите мой порог. Вкусите от скромного гостеприимства с такой же открытой душой, с какой оно вам предлагается.
- Право же, мы не сможем у вас задержаться, - вежливо сказал Варт. - Нам и вправду нужно идти. Нас дома ждут.
- Сладкое ожидание, - благоговейно откликнулась мадам Мим.
- И все же трудно отделаться от мысли, - прибавила она, - что молодые джентльмены могли бы найти немного времени и оказать честь бедной селянке, хотя бы из одной лишь учтивости. Немногие способны поверить в то, сколь верноподданные чувства охватывают нас, безродных арендаторов, когда случается нам принимать у себя сыновей владетеля этих земель.
- Мы бы с удовольствием к вам заглянули, - сказал Варт, - нет, правда, с большим удовольствием, но понимаете, мы и так уже запаздываем.
В ответ стоящая на пороге дама с жеманным подвыванием произнесла:
- Конечно, угощение у меня самое незатейливое, не то, к какому вы привыкли, и что же удивительного в том, что столь высокородным особам совсем не хочется его вкусить.
Тут уже не выдержал Кэй, всегда хорошо знавший как подобает и как не подобает себя вести. Будучи мальчиком аристократическим, он почитал необходимым снисходить до тех, кто ниже его рождением, дабы они имели основания его обожать. Пусть даже приходилось рискнуть и посетить ведьмино логово, но допустить, чтобы про него говорили, будто он отказался разделить трапезу с арендатором, по причине скромности угощения, он все же не мог.
- Ладно, Варт, - сказал он. - войдем. Нас все равно раньше вечерни не ждут.
Они ступили за порог, минуя мадам Мим, присевшую перед ними в глубоком реверансе, и в тот же миг она цапнула мальчиков за загривки, сильными, как у цыганки, руками оторвала от земли и рванула с обоими к задней двери чуть ли не до того, как они вошли в переднюю. Гостиная и кухня пронеслись перед Вартом, едва успев оставить после себя смазанные впечатления. Занавесочки в кружавчиках, герань, литография, известная под названием "Выбор Девы", текст "Отче наш" отпечатанный шиворотнавыворот и повешенный вверх ногами, морская раковина, игольник в форме сердечка с надписью "Презент из Камелота", палки от метел, котлы, бутыли с вином из одуванчиков, - и вот уже мальчики, бьющиеся в потугах вырваться из ее лап, очутились на заднем дворе.
- Мы полагали, что подрастающим охотникам будет любопытно взглянуть на наших кроликов, - сказала мадам Мим.
Во дворе и впрямь имелось несколько больших кроличьих клеток, да только кроликов в них не было. В одной сидел несчастный замызганный филин, жалкий и, видимо, пребывающий в полном небрежении; в другой - незнакомый Варту с Кэем мальчуган, дурачок, который только и смог при их появлении выкатить глаза да залопотать. Третью занимал облезлый черный петух. В чертвертой помещался шелудивый козел, тоже черный. Еще две стояли пустыми.
- Плаксивая Прорва! - крикнула ведьма.
- Здесь, маменька, - ответила черная ворона.
Хлопая крыльями и клекоча, ворона спустилась и села рядом с ними на землю, скосив набок поросший щетиною черный клюв. Она была любимицей ведьмы.
- Открой дверцы, - приказала мадам Мим, - и Плаксивая Прорва получит на ужин глазки, кругленькие и голубые.
Ворона–стервятница, всем своим обликом выражая довольство, с троекратным ура поспешила исполнить приказ, крепким клювом тягая тяжелые двери. Мальчиков затолкали вовнутрь, каждого в свою клетку, и мадам Мим оглядела их с нескрываемым удовлетворением. На дверях клеток имелись заговоренные замки, - чтобы открыть их, ведьме приходилось что-то такое шептать в замочные скважины.
- Лучшая парочка молодых джентльменов, - сказала ведьма, - какую когда-либо тушили и жарили. Выкормлены, готова поспорить, отменного качества мясом, молоком и всем прочим. Ну что же, большого оставим на воскресенье, - авось мне удастся раздобыть немного вина, чтобы добавить в котел, а того, что поменьше, отведаем при восходе луны, ибо, Боже мой и черт подери, как подумаю, что не сей же час предстоит мне воткнуть в него мою острую вилку, у меня просто дух занимается.
- Выпусти меня отсюда, старая ведьма, - хрипло сказал Кэй, - выпусти или тебе придется иметь дело с сэром Эктором.
Заслышав такие слова, мадам Мим не смогла долее сдерживать буйную радость.