Оперируя большими цифрами, обращаясь к обобщенной воле народа - можно не сомневаться: ничего морального в данной общей воле содержаться не может по определению. Народ не выразит желания открыть больницы - но он выразит желание изгнать инородцев. Народ не поддержит идею спасать стариков от нужды, но проголосует за конфискацию имущества отщепенцев. И аргумент "общенародной воли" никак не может быть аргументом в пользу гуманизма. Свободно высказанное мнение большинства будет скверным. Война и агрессия, экономические санкции, кампания против космополитов, лишение газа и света бедных соседей - это всегда найдет одобрение масс, это все массовые решения. И Советский Союз, и Соединенные Штаты проводили в жизнь демократические агрессивные решения, просто одни демократы использовали в качестве идеологии строительную программу Маркса, а другие демократы - теорию занятости Кейнса и сменивший ее монетаризм фон Хайека. И то, и другое, и третье - именно работало на идеологическом уровне, то есть идеи приводили толпу в то очарованное состояние, когда люди видят в иной толпе, состоящей из иных людей, - врагов.
Иными словами, дебатируя понятие "гражданское общество", следует отказаться от его гуманистической составляющей. Выработка общего взгляда граждан путем подсчета голосов - это путь, который никак и никогда не может привести к моральному решению вопроса. В данном пункте существует логическая ошибка, которую необходимо устранить.
В демократическом социуме принято считать, что залогом справедливого решения вопроса является подсчет голосов уравненных в правах людей. И равенство избирателей перед вопросом морали есть условие соблюдения этой морали - так, во всяком случае, говорится. Рассуждая о равенстве и морали, следует сказать так в морали люди сравняться не могут по определению. Сравняться можно лишь в том, что допускает неравенство. Например, люди могут сравняться в страхе, поскольку одни бывают более храбрыми, чем другие. В сытости или в знаниях можно добиться равенства, поскольку бывают разные степени голода и невежества. Можно сравняться в подлости и жадности, поскольку и то и другое имеет градации. Но мораль либо есть, либо ее нет - невозможно быть более или менее моральным. Следовательно, если бы речь шла именно о морали, о нравственном вопросе, не было бы нужды апеллировать к мнению избирателей, не было бы нужды интересоваться мнением всех граждан - выбор в любом случае мог бы быть только один. Мнением народа можно интересоваться лишь в том случае, когда есть нужда в плохом решении.
(Токвиль сказал мягче: "Те, кто рассматривает всеобщее избирательное право как гарантию хорошего выбора, сильно заблуждаются".)
Уравнять свои взгляды, выработать некий общий взгляд на вещи люди могут только в том случае, если этот взгляд никак не связан с моралью. Демократия - это не гуманизм. Демократия - это способ управления так называемым гражданским обществом, которому внушили, что оно само принимает решения. Умение пользоваться народной поддержкой для достижения государственных целей - вот секрет "открытого общества". Вы сами хотели этого, говорит государство народу, навязывая народу свою волю. И государство может быть спокойно, свободные граждане не подведут: общее народное мнение поддержит любое насилие, по-другому народ не умеет. Народ весьма пластичен, надо лишь апеллировать к мнению большинства - и любой искомый результат будет достигнут, любое аморальное действие получит именование морали. Когда современные политические ловкачи прибегают к референдумам в доказательство своей легитимности - они проделывают потрясающий фокус с моралью. Именно референдум как раз ничего не доказывает. Вряд ли Ньютон обратился бы к референдуму по вопросам закона тяготения, а Маркс искал бы поддержки большинства для определения продукта. Обратиться к мнению народа с вопросом: "Морален ли я?" - есть самый аморальный способ его решить. Надо спросить об этом судью, компетентного в вопросах морали, - а общее мнение свободных граждан ничего не стоит. Но ведь мы хотим, чтобы народ сам творил свою историю, он и творит, его надо лишь умело спровоцировать на массовое творчество. Процесс Сократа вел именно народ, и результат процесса известен. Это был демократический суд, именно поэтому он и привел к беде. Иначе и быть не могло.
Однако, если гражданское общество не обязательно воплощает свободу и мораль, делается крайне интересно, какие именно критерии оценки применить, чтобы определить общественную справедливость? Что будет формировать закон такого гражданского общества, которое постоянно выдает за мораль - эгоизм большинства? И как в таком случае отличают демократические государства от государств недемократических?
Впрочем, все апологеты демократии настаивают на главном, радикальном свойстве, обязательном для определения строя как демократического - это конкретные гражданские права человека, которые нельзя нарушить без санкции закона. Сократа, конечно, осудили несправедливо - но все-таки его судили! Он предстал перед судом, обвинители сказали, в чем он виноват, поставили дело на голосование. Сократ имел возможность сказать свою последнюю речь, выступить перед народом. Как бы то ни было - это не убийство без суда и следствия, у гражданина всегда есть последняя надежда - на гласность. Не то при тирании.
Мне однако представляется, что именно этот пункт весьма уязвим.
13. Массовые репрессии демократии
Именно демократия внедрила термин "враг народа" - при другом строе этот термин просто не имеет смысла. Затруднительно вообразить, например, Людовика XI, человека крайне жестокого, который истребляет не врагов государства, не изменников короны, но врагов народа. Обретя полновесное значение при демократическом режиме, термин "враг народа" оказался крайне полезен при массовых репрессиях. Представляется, что в размахе этих репрессий повинна сама демократия.
Пока слово "демократия" обладает привилегиями волшебного заклинания, упрекнуть ее в жестокости затруднительно. Спорщики пеняют друг другу на недостаточное знание подлинной демократии, мол, не те учебники читали, не самых прогрессивных авторов. Тем не менее именно о демократии мы знаем довольно много, мы, собственно, ничего другого, кроме демократии, в своей жизни и не видели. История двадцатого века - это история мутации демократии.
Требуется объединить в сознании два простых утверждения - чтобы получить из них третье, и с этим знанием жить дальше.
Первое утверждение: двадцатый век есть век жестокий, убивший больше народу, чем предыдущие века.
Второе утверждение: история двадцатого века - есть история демократии, другой истории у XX века не было, есть только эта.
Ergo: демократия есть строй, способный к убийству многократно более эффективному, нежели авторитарный строй. История демократии - это история массовых боен, лагерей смерти, тотальной жестокости. Иной истории демократия не имеет, а если в отдельной точке мира она достигала покоя и благополучия, то за счет того, что непропорционально большая площадь планеты страдала. Подобно тому, как противники социализма имели основания говорить: "Хватит врать про идеалы, вот имеется воплощение ваших идеалов, а другого воплощения не было", - так исследователь демократии должен сказать сегодня: "За сто лет демократия проявила себя вполне внятно, ее черты можно разглядеть".
Живое историческое бытие демократии есть история приведенных в исступление масс, история народа, пьяного сознанием своей исторической миссии. Одна миссия у германских нацистов, другая - у русских коммунистов, третья - у американских демократов, и все это - Миссии с большой буквы. За такие миссии надо пролить много крови.
Типологической чертой демократии можно считать массовые репрессии, произвольный характер исполнительной власти. Именно массовыми убийствами - такого размера боен абсолютизм не учинял - демократия и должна запомниться историкам. Общеизвестны причуды абсолютных правителей - однако они ограничены возможностями их личности: тиран страшен, но он смертен. Это всего лишь человек, жестокий, дурной, подлый, - но всего лишь человек. Он может, например, простудиться, заболеть и отменить геноцид. Народ - не заболеет. Тиран потому стоит над законом, что закон существует для других. Возможности народа - в том числе и в произволе - безграничны. Сигизмундо Малатеста, Людовик XI, Чезаре Борджа были людьми жестокими, но убили меньшее число народу, нежели Гитлер и Сталин, которые в своей жестокости опирались на мнение общества. Иван Грозный не потому не построил лагерей, что был гуманист, просто он был одинок в своем разгуле, а Сталин работал вместе с массами. Ради счастья миллионов можно истребить миллионы, а чтобы насытить жестокость одного, достаточно тысяч. Это скверная арифметика, но верная.
Народ не руководствуется законом, он сам формирует закон, если надо вносит поправки. Никакому тирану, никакому диктатору не под силу устроить геноцид, винить в Холокосте или ГУЛАГе тиранию - нелепо. Тирану просто физически невозможно перебить столько населения, без народного энтузиазма тиран бессилен. Одна из самых распространенных ошибок - искать именно в демократическом правлении справедливости и милосердия. Милосердия у народа не бывает в принципе - милосердие можно было найти у Сципиона, но не у солдат его армии.
Именно народ (то есть открытый публичный суд) большинством голосов приговорил Сократа к смерти, именно демократическим путем (то есть следуя воле народа) приговорили к смерти Христа. Если бы дали вмешаться автократии - Пилату, римскому консулу - Иисус был бы отпущен на волю, а убил Мессию именно народ. Именно народ устраивал погромы инородцев, именно народ преследовал еретиков, именно народ требовал расстрелов во время открытых процессов, учиненных Сталиным, именно народ, то есть избранные народом сенаторы и конгрессмены, делают возможными неправые войны. Ответственность за эти преступления лежит не на тиранах и демагогах (так приятно считать), но на природе народной власти, которая решения сатрапа превращает в приговор общества. Народ добровольно делегирует свое право - нескольким людям, которые отныне будут представлять общественную справедливость.
Благом народа оправдывались самые беспощадные дела. Демократическая власть гильотинировала несметное количество граждан, демократическая власть проводила раскулачивание и партийные чистки, демократическая власть вела охоту на ведьм во времена Маккарти, демократическая власть оправдывала резню в колониях, демократическая власть мирилась с голодом и эпидемиями на окраинах, чтобы кормить центр империи. В конце концов, именно демократическая власть строила концентрационные лагеря - это не тирания додумалась до столь масштабных планов: именно народ понимает, как лучше использовать субстанцию народа.
К исключительному проявлению именно демократической, народной жестокости следует отнести так называемые "дикие лагеря" (Wilde Lager) - то есть официально несанкционированные лагеря, учреждавшиеся отдельными нацистами по собственной инициативе. Высшему эшелону власти приходилось специальными распоряжениями закрывать такие лагеря, несколько редактируя желание своих соотечественников убивать и мучить инородцев. Так, по приказу Геринга был закрыт лагерь в Бреслау, учрежденный бывшими полицейскими (а вовсе не членами НСДАП), и под Берлином, учрежденный армейскими офицерами, в обход приказов партии. Надо сказать, что Геринг вообще-то мягкосердечием не отличался, его знаменитая фраза "Меня не интересует правосудие - я должен искоренять и уничтожать", говорит нам лишь о том, что право на убийство он хотел оставить исключительно за властью. Материалы Нюренбергского процесса дают наглядные и поразительные примеры именно инициативы снизу на убийства и уничтожения, инициативы добровольной, истовой - такой, что шокировала даже Геринга. Эти факты нисколько не снимают с нацистов ответственности за массовые убийства и бесчеловечную идеологию, но лишь добавляют красок в общую картину, усложняют общий колорит.
Можно добавить и такую характерную деталь: легион "Кондор" составом в пять тысяч человек (тот самый, что разбомбил Гернику) был укомплектован на строго добровольной основе. Так что вошедшее в хрестоматии преступление, совершенное против испанского народа, было совершено добровольцами, принявшими участие в войне по зову сердца.
Термин "враг народа", бытовавший в тридцатые годы, отражает именно демократическую суть обвинения отдельного человека. Оба термина: "друг народа" (другом был, как известно, Марат) и "враг народа" (врагом может стать кто угодно - от инакомыслящего до террориста) суть продукты именно демократической риторики. "Ты ничто, а твой народ все", - это уже гитлеровская формулировка, и тоже исключительно демократичная, не правда ли? Агрессивная терминология сегодняшнего дня ("друг демократии" и "враг демократии") используется американским президентом для создания ясной картины мира. Страны мира поделены на демократические и недемократические, причем страна, объявленная недемократической, может ожидать самой суровой кары. Термин "недочеловек", введенный политическим новоязом в отношении террористов и их предполагаемых сообщников, - из той же смысловой группы. Есть общество, а есть субъект, выпадающий из общества: он - враг демократии, враг народа, недочеловек Сократ и Мандельштам - враги народа, они жертвы не Анита и не Сталина, но демократической формы правления, сделавшей Сталина и Анита выразителями народных интересов.
Распространенное обвинение Сталина (дескать, лагеря сатрап построил), как правило, наталкивается на ответ сталинистов: "Зато Сталин войну выиграл!". Противники тирана такой ответ не принимают; войну выиграл не Сталин, а народ! Однако оба утверждения "Сталин лагеря построил" и "Войну выиграл народ" не могут быть верными одновременно. Если мы предполагаем в этой инфернальной личности возможность в одиночку возвести лагеря, - тогда мы должны согласиться и с тем, что такой сверхчеловек может в одиночку выиграть войну. Либо (приняв то, что войну одному человеку выиграть не по силам), мы должны согласиться и с тем, лагеря одному также не построить.
Придется соблюсти логику рассуждения. Сталин выиграл народную войну и построил народные лагеря - это абсолютно справедливое суждение; равно справедливо и обратное: народ прошел через народную войну и народные лагеря, выбрав народную номенклатуру на должность управляющего своей судьбой.
14. Демократия в контексте расовой теории
Если термин "враг народа" весьма результативен в отношении людей - то по отношению к странам и народам употребим термин "враг демократии". Вторая мировая война перевела конфликт государств в конфликт народов, и, когда битва демократий закончилась, провели смотр побежденным. Установив, какое из народовластий является жизнеспособным, побежденные народы поставили перед необходимостью учиться новым правилам, их стали перевоспитывать. "Даже обитающие в Африке дикие животные, - сказал однажды Помпей, - должны научиться уважать силу и доблесть римского народа!"
Версальский мирный договор (после Первой мировой, 1919) еще соответствовал Вестфальскому (1648), то есть утверждал паритет многих сил, но договор Потсдамский (1945) уже определял лидера среди наций и ставил одни народы в зависимость от других. Не только немцы должны были переучиваться - постепенно всем народам выставили отметки, неуспевающих по демократии отправляли на переэкзаменовку. Последовательно - немцы, японцы, итальянцы, а затем и русские должны были сдать экзамен на право жить в новом мире. Это было только начало, потом дошло до сербов, иракцев, афганцев, персов, арабов, чилийцев, и т. д. Прежде так не было: побежденные народы расплачивались за слабость королей тем, что голодали и платили налоги, но не тем, что их заставляли походить на иной народ. Одно дело выплачивать репарации, но совсем другое дело выстраивать новые общественные отношения - а послевоенный план Маршалла предусматривал именно это. Поражение в войне монархий могло унизить государство, но не объявляло народ профнепригодным к демократии. Поражение в битве за демократию поставило вопрос о здоровье нации.
Превращение народа в расу, провозглашенное Гитлером, было завершено теми, кто объявил народ Империи - цивилизацией. Отныне не нордическая раса, но граждане цивилизованной Империи стали расой господ.
О, разумеется, никто не собирается сжигать неудачников в печах, душить неполноценных людей в газовых камерах. Напротив того, функционируют благотворительные институты, осуществляется гуманитарная помощь. И что с того, что просвещенное человечество, собирая гуманитарную помощь Таиланду, пострадавшему от наводнения, не собрало даже трети стоимости яхты олигарха - что с того? В любом случае, это благое намерение и некая благая миссия. В рамках именно этой миссии (отделение варваров от цивилизации и взятие цивилизацией на себя заботы о варварах) устанавливается контроль над неблагополучными регионами. Так, наблюдатели устанавливают, что некая нация не вполне еще созрела для современной цивилизации - следовательно, ей прописывают помощь, но и одновременно - лекарство.
Современное развитие генетики и биологии позволяет - практически по Гитлеру - показать возможности той или иной народной общности. Так, в массовом порядке стали применять показатели так называемого коэффициента IQ (коэффициент обучаемости) для анализа возможностей человека. Научными методами доказано, что данный коэффициент высок у представителей желтой расы, несколько ниже у европейцев, еще ниже у славян, еще ниже у латиноамериканцев, еще ниже у африканцев. Ничто не мешает назвать этот коэффициент - коэффициентом свободы. В самом деле, те, кто не освоит необходимых для открытого общества профессий, знаний, и (что важнее) социальных правил - просто не смогут стать его членами. Некоторые народы, вероятно, просто не поддаются обучению демократии, сколько их ни бомби. Не следует ли из этого, что они родились рабами? И продолжая эту несложную арифметику, не значит ли это, что общество свободнорожденных людей вправе использовать их для мягкой формы рабства - например, афинского домашнего рабства.
Так, в сущности, и происходит. Приток дешевой рабочей силы - не имеющих права голоса эмигрантов, задействованных на грязных работах - это и есть новая форма домашнего рабства. Прислуга (горничная, посудомойка, дворник) во всех европейских странах - цветная, разве что сейчас появились славяне. Это и есть домашнее мягкое афинское рабство. Слуге даже дарят подарки к Рождеству. Голоса в обществе он не имеет, своей Родины лишен, ему внушают, что пища и кров - вот те блага, за которые он должен благодарить открытое общество. На Родине он бы умер с голода, его вывезли в цивилизацию и кормят, а что еще холопу может быть нужно? Домашний раб должен быть всецело благодарен цивилизации, давшей ему крышу (если он на минуту забудет о том, что именно благодаря данной цивилизации его собственная земля и пребывает в нищете). Распространенная угроза западной дипломатии "мы их вбомбим в каменный век" как нельзя точнее показывает отношение великого Рима к варварским окраинам. Учись, туземец, цивилизации и рынку - или отправим в холод и голод пещер.