Сатико, бесспорно, была красива, но влечения к ней Идзуми уже не чувствовал. Жена есть жена, думал он, но нет ничего противоестественного, если человека вдруг охватит страсть к другой. Предметом его обожания была актриса Юмико Ханава. Каждую среду Идзуми отправлялся в клуб "Ночной ходок" и издалека наблюдал за Юмико, постоянно появлявшейся там в компании участников вечернего шоу, которое она вела на телевидении. Иногда, танцуя со своими спутниками, она, лёгкая, как ветерок, пролетала мимо столика, за которым он сидел. Бывало, в компании подруг из того же мира развлечений устраивалась совсем рядом, и Идзуми вдыхал аромат её духов, ловил её обольстительные взгляды. Переживаний от этих счастливых моментов ему хватало на целую неделю.
Такэси недоумевал: почему Идзуми, зная правду, смотрит на него всё так же странно, как прежде? Впрочем, очень может быть, что в Преисподней так и положено. Какой смысл злиться? К чему ревновать? А разве сам Такэси в жизни не был таким же неэмоциональным? Такэси даже чувствовал симпатию к Идзуми. Выходит, они с ним два сапога пара? И вдруг Такэси превратился в Идзуми и его глазами увидел, чем они занимались с Сатико. Он вернулся с работы раньше обычного и обнаружил в прихожей пару мужских туфель. Поднимаясь на цыпочках на второй этаж, услышал стоны жены. Из полуоткрытой двери спальни в коридор просачивался всё тот же тепловатый запах, доносился скрип кровати. Превратившись в Идзуми, Такэси увидел между раскинутых ног Сатико собственные голые ягодицы. Но ведь так и было. Идзуми видел всё это и вычеркнул из памяти? Или Такэси просто смотрел на себя его глазами? Такой сексуальный опыт можно приобрести только в Преисподней.
Датэ всё бежал и бежал. В голове стучала мысль: "Сколько можно? Пусть уж лучше поймают и убьют!" Вот сейчас он выскочит из переулка, свернёт направо и… Наверняка парни из Икаруга-гуми там и поджидают. Ну и хрен с ними. Если конец - то уж поскорее. Нет! Куда спешить? Умрёшь - и всё, больше ничего не будет. Уж лучше помучиться перед смертью! Некоторые даже не успевают понять, что смерть пришла. Идёт какой-нибудь чудик по улице, и вдруг бац! - с крыши что-то падает, и черепушка вдребезги. С ним такой номер не пройдёт. Он будет цепляться за жизнь до последнего. Будет смаковать свою смерть. Датэ повернул за угол - и в одно мгновение преобразился. В глубине его охваченного ужасом мозга будто щёлкнул переключатель. В один миг из преследуемого он превратился в преследователя, из добычи в охотника. Успокоившись, Датэ перешёл на спокойный, размеренный шаг. Где эти суки из Икаруга-гуми? Датэ был готов разорвать их на части. И что Хаттори? Всё бегает? Если так, и его тоже. И не важно, что Хаттори младший брат. А будет трепыхаться - изметелю до полусмерти, пусть подыхает. Всех порешу!
Датэ рыскал по кварталу, бросая на прохожих странные пристальные взгляды, и вспоминал родительский домик в горах у конечной станции железнодорожной линии Якихата. Он чувствовал себя тигром - голова втянута в плечи, ноздри раздуваются… Впервые в жизни Датэ ощущал себя настоящим якудза.
Что до Хаттори, то его уже скрутили трое "икаругавцев". Рванув с места в карьер при виде врагов, он налетел на прохожего и упал, ударившись головой о мостовую. В полубессознательном состоянии Хаттори поволокли в маленький бар, который находился в подвале соседнего здания.
- Мы тут порешаем кое-что, - обратился к хозяйке заведения старший из напавших на Хаттори парней по имени Асахина. Было видно, что они давно знакомы.
- Только пока народ не потянется, - сказала мама-сан, дородная особа лет сорока. Никаких следов недовольства на её лице не было - она, похоже, привыкла к таким визитам.
Было восемь вечера, для этого района ещё рано. До первых посетителей - уйма времени. Одного из своих подчинённых Асахина отправил разобраться с трупом Юдзо, двум другим приказал привязать Хаттори к стулу. Асахина показался Хаттори совсем отмороженным, ещё круче Юдзо. Ну почему он не в его банде?! Попади он в Икаруга-гуми вместо Сакаки-гуми - ходил бы сейчас под Асахиной. В отличие от Датэ Хаттори с детства не любил бузить и драться. Обыкновенный лентяй, он не хватал звёзд с неба и оказался в шестёрках в банде Сакаки просто потому, что так карта легла.
- Ну, говори! Под кем ходишь? Говори, а то я тебе этой штукой горло прочищу!
Асахина знал, что угроза порезать лицо вряд ли подействует: шрамы для якудза - знак доблести, поэтому схватил первое, что попалось под руку - средство для мытья посуды. Но применять его не понадобилось. Хаттори сразу выложил всё. Тот, кого убили, - Мотояма, один из главарей Сакаки-гуми, "старший брат" Хаттори. Тот, который убежал, - Датэ. Хаттори под ним ходит. Сам он в банде на побегушках, ниже уже никого. "Я расскажу всё, что нужно, только не убивайте", - умолял Хаттори.
Однако Асахина притащил этого слизняка в тесный и тёмный подвал не за тем, чтобы выпытывать у него какие-то секреты. Он был садист по натуре, и под его влиянием шестёрки тоже всё больше входили во вкус. По бледному опухшему лицу Хаттори было видно, что он того и гляди заревёт, и это только распаляло желание Асахины и его подручных дать выход своим садистским наклонностям. Но раз они услышали от Хаттори то, что хотели, - зачем его мучить? Асахина никак не мог найти ответ на этот вопрос и в конце концов решил, что отсутствие причины и есть причина.
- Думаешь, зачем мы тебя сюда приволокли? Твой трёп слушать? Нет! Мы тебя сначала помучаем, а потом пришьём.
Лицо Асахины скривилось в ухмылке, которую тут же повторили его подручные. Асахина приказал им раздеть Хаттори до пояса, взял нож и сделал неглубокий вертикальный надрез на толстом животе Хаттори. Тот взвыл.
- Ага! То-то! Плачешь? - проговорил Асахина. Мокрое от слёз лицо Хаттори распаляло его сексуально-садистское воображение, но сообразив, что, отняв у жертвы надежду выжить, он тем самым лишит себя удовольствия, добавил:
- Громче давай. Может, тогда живым останешься.
- Ах, какой плакса! - вторил боссу парень по имени Ягю голосом, ровным, как стол, без намёка на эмоцию. Он пялился на Хаттори пустыми глазами. У него тоже была эрекция.
"Японцы в массе своей лишены религиозного чувства. У них нет никого, кому бы они поклонялись, обожествляли. Даже родители не подходят на эту роль. Поэтому, стоит нам получить хоть немного власти, как мы начинаем воображать себя богами. Возможно, Преисподняя существует исключительно для того, чтобы у людей мозги встали на место. В реальном мире такого места нет". Это сказал Такэси его знакомый - первый, с кем он здесь встретился, - считавший, что Преисподняя не так уж сильно отличается от реального мира.
Встречался Такэси с этим человеком в реальной жизни? Или он только показался ему знакомым, а на самом деле до сих пор они нигде не пересекались? В Преисподней подчас трудно провести границу между памятью и воображением. У Такэси было ощущение, что у этого обязательно есть какая-то причина. А вдруг этот человек - демон, пытающийся объяснить ему истинную природу Преисподней? Может, он задурил Такэси голову ложными воспоминаниями, чтобы привести к мысли, что они знакомы по жизни. Или ему явился сам Эмма?
Такэси стоял на берегу моря. Не здесь ли он впервые повстречал этого человека? Была ночь, которую рассекали лучи прожекторов. На песке разлеглись люди в плавках и купальниках. На небе ни звёзд, ни луны, море цвета свинца. Почти никто не купался. Облачённый в строгий костюм, Такэси ступал по песку обутыми в лёгкие туфли ногами. Костылей при нём не было. Проходя мимо распростёртых перед ним мужчин и женщин, Такэси понял, что ищет Юдзо. Он никогда не видел его взрослым, но это не имело значения. Здесь вполне можно было увидеть человека таким, как он выглядел в прошлом. И даже если бы Юдзо появился перед ним в возрасте, когда встретил смерть, Такэси узнал бы его сразу. На встрече одноклассников он слышал, что Юдзо стал якудза и погиб - его убили. Так что он наверняка должен быть в Преисподней, просто они ещё не встретились. А вот что стало с Нобутэру, жив он или умер, не ясно. Такэси часто спрашивал себя, какой разговор получился бы между ними, соберись их троица снова вместе. И всё время думал, что бы он сказал людям, которые сделали его калекой? Он не знал, сумеет ли высказать им всё, но в любом случае поболтать с ними было бы приятно.
Поговорив с Сасаки в пропылённом баре, Такэси так и не вспомнил, встречались ли они прежде. Ясно, что Сасаки допустил ошибку при сделке с фирмой Такэси, лишился из-за этого работы в строительной компании и оказался на улице. Жена Дзицуко много лет скиталась вместе с ним, но в Преисподней Сасаки с ней ещё не встречался. Почему? - недоумевал он. Раз они вместе замёрзли - значит, и здесь должны быть вместе. А может, она не умерла? Или всё-таки умерла и перенеслась в какое-то другое место - на небеса, в рай, называйте, как хотите? Они с Дзицуко полжизни прожили вместе, она терпела вместе с ним лишения, была верной женой. Преисподней она, наверное, не заслуживала.
Последняя зима Сасаки выдалась очень холодной. В маленькой палатке, сооружённой из полиэтиленовой плёнки в уголке парка, супруги кутались в тонкие одеяла, как моти, завёрнутые в дубовые листья, и дрожали. Обогревателя не было, только два одеяла. Костёр не разведёшь - не из чего. Холод полз по позвоночнику, сковывая спину, расползался по всему телу к раскалывавшейся от боли голове. Зубы громко отбивали чечётку. Спать было невозможно, им казалось, что ночь они не переживут - замёрзнут насмерть. Но наступало утро, солнце пробивалось сквозь плёнку, согревало немного, позволяя обоим забыться сном. И так день за днём.
- Ну что ты мог сделать? Ты ни в чём не виноват, - утешала мужа Дзицуко. Именно поэтому он всё с большим пылом оправдывался за то, что произошло:
- Это всё Идзуми виноват. Начальник отдела оборудования "Синва сангё". Если бы он не потребовал отката! И его колченогий начальник - Утида, кажется. Они были в доле, это точно. Утиду я только раз видел. Столкнулся с ним в коридоре, поздоровался. Он мне говорит: "У нас Идзуми за всё отвечает. Надёжный человек". Теперь-то понятно, что он имел в виду. У него свой интерес был! Я посоветовался с моим начальником, Синодой, и решил откат не давать. И что получилось? Нет отката - нет контракта. И меня выперли с работы. А Синода ни слова в мою защиту не сказал. Вот сволочь!
- Хватит себя изводить. Проклинай их, не проклинай - всё равно ничего не исправишь.
- Но я ведь и тебя за собой утянул! До чего ты из-за меня дошла! Почему ты меня не бросила?
- Ну кому ещё нужно такое чучело? Я же старуха. Куда мне деваться?
Очень миловидную в молодости Дзицуко жизнь не пожалела - она рано состарилась, стала жалкой и в самом деле очень некрасивой. "Во всём я виноват, - думал Сасаки. - И всё равно - она добрая и нежная и меня любит. Жалко её очень, но что я могу сделать? А что некрасивая - ещё больше раздирает мне душу". Из-за этого он любил её ещё сильнее. Конечно, такая женщина заслуживала лучшей участи.
- Холодно.
- Очень.
- Ужас! Я скоро в ледышку превращусь. Холод как в восьмом круге ада. Мы эту ночь не переживём. Точно.
- Не говори глупостей. Наступит утро, выглянет солнышко, и мы согреемся. Сколько раз уж так было. Здесь самое солнечное место в парке.
Но утро для Сасаки и его жены так и не наступило.
Отец Нобутэру был чиновником и поборником строгого воспитания, однако он никогда не бранил сына за сломанную ногу Такэси. Ни разу даже не вспомнил о том случае. Он считал, что в таких пределах буйное поведение мужчине позволительно. Это в них природой заложено. Он гордился своей родословной, хотя в ней не было ничего особо выдающегося, и его меньше всего заботило, что случилось с чьим-то ребёнком.
Нобутэру поступил в старшую школу, его приняли в школьную команду по лёгкой атлетике. "Старики" устроили для новичков вечеринку, как следует напоили Нобутэру. На следующий день ему было совсем худо - мутило, голова раскалывалась. Он не мог ничего делать и с трудом продержался до вечера. А у отца в этот день оказался выходной, и ему пришла в голову мысль сходить с женой и детьми (у Нобутэру была сестра) куда-нибудь поужинать. Ещё не пришедший в себя Нобутэру заявил, что ему на еду смотреть противно, и попросил оставить его дома. Отец устроил ему разнос. "Чего раскис? Что такой никчёмный парень будет делать, когда пойдёт работать? Подумаешь, голова болит после выпивки! Хочешь, чтобы над тобой все смеялись? Пойдёшь, пойдёшь, нечего дурака валять". Отец заказал столик во французском ресторане в центре города, неподалёку от дома. Они туда часто ходили. Нобутэру мутило всё сильнее. Отец пустился в разглагольствования: полный французский ужин - дорогое удовольствие. Представьте, сколько детей даже в глаза не видели такой еды. Надо съесть всё, чтобы на тарелках ничего не осталось.
- Но, дорогой, Нобутэру говорит, что не очень хорошо себя чувствует.
От этого замечания матери в сочетании с тревогой на лице сестры отец завёлся ещё сильнее.
- Должен съесть всё до последнего кусочка. Пусть через силу. Когда он пойдёт работать, такие ситуации будут постоянно, нравится вам это или нет. Я не позволю, чтобы из моего сына получилась размазня.
У Нобутэру тошнота подкатила к горлу, он вскочил, чтобы бежать в туалет.
- Сядь на место! Мы ещё не закончили! - закричал отец, не обращая внимания на взгляды посетителей ресторана. - Как ты себя ведёшь?
Нобутэру продержался ещё несколько минут, но в итоге не вытерпел - и всё содержимое его желудка разом выплеснулось на стол и на пол. Остро запахло рвотой. Отец побагровел, промычал что-то и в ярости выбежал из ресторана. И хотя именно его упрямство стало причиной того, что произошло с сыном, извиняться перед работниками ресторана он не стал. Не такой он был человек, чтобы извиняться.
Хотя прошло уже пятьдесят пять лет, Нобутэру не забыл о том вечере. Заставил ли его отца скандал в ресторане хоть немного задуматься о цене упрямства? Вряд ли. По идее, отец должен был стать для сына отрицательным примером, однако Нобутэру отдавал себе отчёт, что сейчас он мало чем отличается от родителя. Он старался быть гибким и поддерживать хотя бы видимость корректности, но его неприязнь к молодым людям - обычное дело у стариков - с каждым годом становилась всё острее. Его раздражали их словечки, нередко он не мог взять в толк, о чём они говорят. А уж смотреть по телевизору, как они поют, вообще противно - разве разберёшь, о чём эти, с позволения сказать, песни.
Нобутэру бродил по книжным магазинам, надеясь отыскать что-нибудь, написанное настоящим, красивым языком, но видел только манга. Полки, где прежде рядами стояли романы и другие серьёзные книги, были оккупированы суррогатами в блестящих пёстрых обложках. "Основы широкополосной КАР-4", ""Элдритч": углублённая киберстратегия", "Новое развитие Гэлаксинет", "Атака на софт секретаря", "Стратегия прыжков с шестом в Трон-2", "Всё о софте для красивой девушки - "Искушение Софии"", "Восстановление и функционирование Артворка", "Новые героини виртуального секса"…
У Нобутэру плавились мозги. Куда подевались нормальные книги? Он думал обратиться за помощью к продавцам, но все были такие молодые и так на него смотрели, будто хотели сказать: "Ну что тебе здесь надо, старикан?" И он выходил из магазина, не сказав ни слова.
Что это? Обрывок воспоминаний из прошлой жизни? Или разговор с каким-то неведомым существом, состоявшийся до того, как он появился на свет?
- Что выбираете - главную дорогу или боковую?
- А какая длиннее?
- Обе короткие.
Что же он выбрал? Вроде боковую. Показалось забавнее и интереснее. Но как он тогда умудрился прожить так долго? По правде сказать, Нобутэру не всегда пользовался боковой дорогой, предпочитая иногда, что называется, "солнечную сторону улицы". На бумаге он числился президентом сразу нескольких компаний, а когда у него родился сын, решил перейти на легальное положение и устроился в одну "белую" фирму простым клерком с невысокой зарплатой. Однако искушение снова уйти в тень было слишком велико. Связь с теневым миром приносила Нобутэру много больше, чем жалованье клерка. Сыну уже перевалило за тридцать, домой он заглядывал, только чтобы попросить денег. Слава богу, хватило ума не особо напрягаться на работе ради такого отпрыска. Нобутэру имел лицензию преподавателя японского языка, но проработал по этой части всего восемь месяцев и бросил. После этого чем он только ни занимался: нелегальным изданием эротической литературы, махинациями с недвижимостью и другими коррупционными схемами, шоу-бизнесом. В итоге накопил на чёрный день, закончив карьеру содержателем хостес-клуба, где работало порядка дюжины девушек, несовершеннолетние и иностранки в том числе, и успел вовремя закрыть заведение, когда до него дошла информация о готовящемся полицейском рейде. Что касается Юдзо, то он всегда бродил окольными путями и умер молодым. Такэси же шёл главной дорогой, но прожил ли он дольше? Вот вопрос. Неужели тоже умер? Грустно, если из их троицы остался он один.
Правду ли сказал тот человек, показавшийся ему знакомым? Отсутствие Бога и Будды и есть Преисподняя? Почему всё, за что Такэси так бился в жизни, кажется сейчас незначительным, глупым? Почему всё, пережитое в молодости, его отчаянные страдания вызывают сейчас только смех? Похоже, все оказавшиеся в Преисподней люди испытывают те же чувства, и не только по отношению к собственной жизни. Совершеннейшим пустяком, заслуживающим осмеяния, кажется всё, что происходило - и, должно быть, ещё происходит - в реальном мире. Может, в этом и состоит истинная сущность Преисподней, причина её существования?
Такэси сидел в дорогом ресторане с высоким потолком. Зал был небольшой - максимум на десять столиков. Он заказал любимые блюда, но удовольствия не получил - есть не очень хотелось, и еда на вкус оказалась как в реальной жизни. Сидел один, в то время как другие посетители расселись по двое, по трое. Похоже, все они знали друг друга и при жизни часто заглядывали в такие места.