Он умел работать ежедневно, спокойно, много, эффективно, в соответствии с подробным планом; сегодня - шаг, завтра - второй, послезавтра - третий; и так месяц за месяцем, год за годом, упорно, терпеливо, монотонно, не ведая сомнений, не слушая бездарных советчиков.
Переложить руль в двадцать два года - трудно, но возможно. Большинство вообще плавает без руля и ветрил.
Переведенные с английского учебники с названиями "Учись быстро читать" или "Как беречь свое время" появились гораздо позже, в середине девяностых. К тому времени бывший гитарист и так все знал. Учебники были любопытны, он - тогда уже банкир - прочел их все, очень быстро прочел, но нигде не нашел ответа на вопрос, мучивший его тогда все сильнее с каждым новым днем.
Как быстрому жить в мире медленных?
Как избавиться от мучений, неизбежно возникающих при виде неловких, тяжелых на подъем, кое-как шевелящихся собратьев по биологической нише? Что делать с болью, с накапливающимся раздражением? Как не унизиться до презрения и ненависти?
Медленные оккупировали весь мир. Наблюдать их жизнь было невозможно: все равно что следить за тем, как слабоумный швыряет бриллианты в канализацию. На то, чтобы сложить в уме пять, семь и девять, они тратили по две минуты. Пустяковый разговор - вопрос/ответ, приедешь/не приеду - превращался в получасовое пережевывание звуков, с мычанием, паузами, словами-паразитами, с расспросами о жизни и жалобами на цены. Окруженный медленными, начинающий банкир затосковал. В пятнадцать лет страдать от одиночества очень романтично. В двадцать это надоедает. В двадцать пять нужно бить тревогу и думать, как быть.
Без десяти семь приехал. Машину поставил небрежно, под углом к тротуару, перед самым входом. Он тут хозяин, ему положено парковаться по-хозяйски. Это Москва, а не какая-нибудь тесная Женева. Будешь скромничать - перестанут уважать. А потом и сожрут.
Преодолел девять ступеней крыльца. Обычно взбегал рысью - сейчас двигался с трудом. Ставил ногу, вторую подтягивал на эту же ступеньку. Взялся за прохладную медь дверной ручки и удивился новому для себя состоянию: сегодня ему совершенно не хотелось работать.
Прошелся по пустому операционному залу. Здесь все, до последней скрепки, принадлежало лично ему, было придумано, с нуля создано, налажено, организовано в безотказную систему его интеллектом, волей и энергией. Обычно в моменты таких вот, рано утром совершаемых, безмолвных обходов, путешествий по заново вычищенным коврам, осмотров пустых гулких кабинетов банкир чувствовал гордость - сегодня ему хотелось все тут сжечь, взорвать в пудру. Из миллионных контрактов наделать бумажных самолетиков и запустить в бледное московское небо. Художникам или скульпторам хорошо: создал шедевр, продал толстосуму и пошел себе, насвистывая, придумывать новую картинку или статую. У бизнесменов иначе. Построил лавку - и сиди потом в ней десятилетиями. Захочешь продать и начать все с нуля - не поймут, засмеют, ославят…
…Тогда же, в середине девяностых, его впервые назвали трудоголиком. Кстати, Паша Солодюк и назвал. Сам он был оборотистый и жесткий, но ни разу не трудоголик Банкир тогда посмеялся. Однако и задумался. Он не считал себя психологически или химически зависимым от своего дела. Да, работал по сто пятнадцать часов в неделю - но никак не страдал. Да и пусть бы страдал, ничего страшного - главное, чтобы дело не страдало. А оно не страдало. Банк рос, становился сложным и крепким, по сравнению с этим фактом меркли все страдания и зависимости. Приступы тревоги, гнева, апатии и прочие неполадки центральной нервной системы лечились водой и спортом. Лечились ездой на скорости двести пятьдесят километров. Хорошо лечились путешествиями на белоснежные пляжи или в высокогорные отели.
Никогда не лечились алкоголем, сигаретами, наркотиками, игрой и женщинами.
Женщинами лечиться нельзя. Женщины - одновременно и лекарство, и болезнь.
Был еще синдром хронической усталости и связанные с ним мельчайшие недуги: внезапный тик в предплечье или периодически возникающее нежелание отвечать на телефонные звонки. Но Знаев с пятнадцати лет испытывал усталость, он понимал ее как плату за свои успехи, он привык ее не замечать, как горбун не замечает своего горба; его мама и папа всю жизнь уставали, но никогда не жаловались; когда сын пробовал сослаться на усталость, он получал короткий совет: "Устал - отдохни".
Устал? Отдохни! О чем тут еще говорить.
А кто не устал? Хлеб добывается в поте лица.
В восемь, за час до начала рабочего дня, прибыл Горохов. Увидев босса, уныло слоняющегося меж столов, торопливо подошел, пожал руку. Всмотрелся в лицо.
- Что с тобой?
- А что со мной? - тихо переспросил банкир.
- Ты весь черный! С примесью зеленого. Ты как будто трое суток вагоны разгружал. Я тебя таким никогда в жизни не видел.
- Зато ты сверкаешь.
У Горохова действительно был вид отменно отдохнувшего человека, однако запах табака все портил, привносил в облик банкирова заместителя ненужную, глупую ноту; так недоумевают люди на премьере симфонии, где после мощной струнной увертюры вдруг вступает банджо.
- Я отдохнул, - стеснительно объяснил Горохов. - А вот ты что делал?
- То же самое, - сказал Знаев и зевнул. - Прекрасно провел выходные. Давно так не расслаблялся. Опробовал новые технологии релаксации. Секретные. Теперь чувствую себя заново родившимся. Я полон сил, у меня куча новых идей, я готов свернуть горы.
- По тебе не скажешь.
- А ты поверь на слово.
- Я серьезно, - решительно сказал банкиров заместитель. - Тебе такому сегодня работать нельзя. Через час все придут. На тебя посмотрят - меня замучают вопросами. Я не знаю, что ты делал в субботу и воскресенье, но сегодня тебе лучше посидеть дома. Ты похож на Кощея.
- Я и есть Кощей, - мрачно сказал Знаев. - Пушкина помнишь? "Там царь Кощей над златом чахнет"… Кстати, про злато. Сегодня надо сделать один хитрый платеж Через два часа я поеду к Лихорылову. Получать разрешение на строительство. Как только возьму в руки бумаги - позвоню тебе. Переведешь триста пятьдесят тысяч евро из "Парекс-банка" в Андорру, оттуда - в Швейцарию, номер счета у тебя есть… Если с Андоррой будут проблемы - сразу извести меня. Я сам с ними договорюсь.
- На испанском, - хмыкнул Горохов.
- Дурак ты, - печально сказал Знаев. - Теперь понятно, почему тебе в Андорре счет не открыли, а мне - сразу все сделали. В Андорре говорят не на испанском, а на каталонском. С твоим дипломом Московской финансовой академии тебе полагается знать такие основополагающие вещи…
- Это ты у нас Знаев. А я всего лишь Горохов.
- Лучше б я был Горохов, - сказал банкир. - Кой черт меня угораздило родиться именно Знаевым?
Горохов не обиделся. Он был хороший подчиненный, независтливый, он легко признавал превосходство босса над собой. Некоторые люди родятся заместителями, вечно вторыми, и идеально себя чувствуют в этом качестве.
- Поезжай к себе в лес, - предложил заместитель. - И ложись спать. Я сам съезжу к Лихорылову. И сам переведу деньги.
- Нет, - сказал Знаев. - Спасибо, Алекс, за заботу. Ты один меня понимаешь. Но к Лихорылову поеду я. А ты - садись на телефон. Подумай и поищи, кто у нас есть в ОБЭПе Центрального округа. Надежный человек шепнул мне, что под меня копают. Неизвестно кто и почему. Что мы могли натворить в последние несколько месяцев?
- Ничего, - сразу ответил зам. - Мы прозрачные и белые. До такой степени, что даже противно. Может, именно поэтому нами интересуются. Честные бизнесмены всегда на подозрении. Честность раздражает. Менты не любят тех, кого не за что сажать… Кстати, тебя вчера видели. В десять вечера в Сити-центре.
- Кто видел?
- Знакомые.
- Врут, - сказал Знаев. - Не был я вчера в Сити-центре. Что мне там делать?
Был еще период сомнений и даже страхов. Совпавший с рождением сына. Зачем бегу? Почему не двигаюсь спокойно, с достоинством? Суета - удел молодежи, мне бегать незачем, это несолидно, у меня семья, сын, банк и два с половиной миллиона на счету. Пытался отучить себя. Шел по улице - специально замедлял ход. Расправлял плечи, двигал ногу от бедра: спокойно, чуть пританцовывая, свободно вдыхая… Вон до того угла дойду максимально медленно… Через минуту обнаруживал себя опять бегущим.
Испугался преждевременного износа. Сын ведь растет! Надо, значит, поберечь себя, чтоб успеть поставить парня на ноги. Обследовался у врачей, сдал анализы. Грешил на гормоны, на надпочечники. Получил результаты: практически здоров, хоть завтра в космос. Немного повышен адреналин. Ну, и пульс, семьдесят пять ударов в минуту, в спокойном состоянии, при норме в шестьдесят - многовато. Пошел к психиатру. Такое дело, доктор, живу быстро - не значит ли это, что умру рано? Бросьте, уважаемый, сказал доктор, улыбаясь доброй улыбкой, как все хорошие доктора. Если бы все было так - тогда профессиональные спортсмены умирали бы в тридцать пять. Бывают нагрузки, когда сердечко делает сто пятьдесят ударов. Если вы бегаете - значит, так хочет ваш организм. Значит, ему так удобнее. Бегайте на здоровье. Спите шесть часов? Ничего особенного. Иным людям хватает и двух. Не вижу здесь никакой аномалии. Наоборот, вами следует восхищаться. Не пьете, не курите, правильно питаетесь, уважаете свежий воздух - молодец. Плохо то, что вы сам себе и лошадь, и наездник. Сами себя кнутом хлещете: давай! Пошел! Вперед! Иногда себя и пожалеть надо. Дружить с самим собой. Уважать самого себя. Сосуществовать мирно. Иначе возможны предпосылки к шизофрении. В вашем случае бояться следует не физического износа, а морального. Сделаетесь мизантропом, будете всех ненавидеть, и себя в первую очередь…
Тогда Знаев еще не мучился приступами тошноты и от врача вышел веселым. Если я бегаю, стало быть, я таким создан! То есть можно спокойно бежать дальше. К цели. А насчет того, что себя не уважаю и беспощадно эксплуатирую, - это, милый доктор, мое личное дело.
Да, не уважаю. Не за что уважать. Семь лет был посредственным музыкантом, и еще девятнадцать лет - посредственным банкиром. Дерипаска, Мельниченко, Терегулов начинали вместе со мной. Может, на год раньше. Теперь у них миллиарды, а я мелкий бес. За что себя уважать?
Потом позвонил Жаров. Непривычно деловым тоном объявил, что продумал ситуацию с магазином (добавил: "И со всеми нами"); сейчас выезжает для разговора. Банкир удивился. Его друг никогда не работал до полудня. Кроме того, банкиру вообще не нравились краткие телефонные сообщения типа "надо поговорить, я сейчас приеду". Подобные фразы вызывали тревогу. Деловые люди в Москве не доверяют телефонной связи; возможно, во всем мире тоже не доверяют; и все-таки на Германа Жарова это было очень не похоже. Чтоб отвлечься от дурных мыслей, банкир пошел в личный туалет и сунул голову под кран.
Придирчиво осмотрел себя в зеркале. Конечно, юношей не выгляжу - но и на изможденного, позеленевшего средней руки буржуя тоже не похож, Алекс Горохов явно преувеличил…
Включил компьютер, сильнейшим напряжением воли заставил себя перестроиться на работу с книгой, за сорок минут сочинил почти три абзаца - емких, оригинальных. Похвалил себя за то, что написал, и вообще за идею изготовления теоретического опуса. Все затевалось как блажь, а выросло в нечто серьезное, заслуживающее уважения. Кстати, на такой литературе можно неплохо заработать: скажем, по полторы тысячи экземпляров на пятнадцати основных мировых языках, включая китайский, японский, арабский и хинди, - тут пахнет едва не сотней тысяч долларов. Существенные деньги, даже для банкира-миллионера. Особенно в свете того, что его бизнес перешел на легальные рельсы и норма прибыли резко снизилась.
С другой стороны, - напомнил он себе, - у меня же будет мой магазин. Торговая сеть от Калининграда до Владивостока. Безумная, но тысячу раз просчитанная идея. Она превратит меня из миллионера в мультимиллионера. Я поверну ход истории в этой части света. Россия не всегда должна воевать, но готовиться к войне - обязана.
Готовьтесь к войне, господа. Ладно, к черту войну, - готовьтесь хоть к чему-нибудь. Только не сидите на жопе. Привыкнете - хуже будет. Чтоб впаривать западным прагматикам нефть и газ, много ума не надо. Другой вопрос, что будут делать ваши внуки, которым останется в наследство бесплодная пустыня.
Ровно в девять ноль-ноль в дверь постучали. Пришла Люба. Доложиться. Банкир молча сделал приветственный жест и натолкнулся на удивленный взгляд секретарши.
- У вас все в порядке? - осторожно спросила она.
- Не понял.
Люба замялась:
- Вы… неважно выглядите.
Как и положено хорошей секретарше, она знала все подробности развода своего шефа, сочувствовала и невзначай закрепила за собой право на проявление особенной, сугубо женской, заботы.
- Издержки профессии, - бодро ответил банкир ("Хули я бодрюсь?" - пролетело в голове). - Понимаешь?
- Нет.
- Ладно. Сделай мне чаю крепкого.
Люба поспешно удалилась, озадаченная. Шеф много лет пил только чистую воду - презирал всякие тоники, включая самые безобидные.
Сейчас он выпил подряд три чашки и быстро пожалел. Сначала ощутил неуют, а потом из верхних углов кабинета пополз к нему мрак, словно некие пауки, очень быстрые, вмиг заткали пространство гадким и непрозрачным, намереваясь лишить Знаева маневра и воздуха; проблеваться, что ли, - подумал финансист, начиная дрожать, - где моя Алиса, пусть заберет меня отсюда, зачем я вообще приехал, обещал же остаться дома, пренебречь трудовым понедельником… Боже, а это еще кто прорывается, огромный, при ухмылке, в облаке перегара, тянет ладонь-лопату? Ага, Жаров, этот - свой, этот не жлоб, этот хотя-бы не такой медленный, как все прочие…
- Ну и рожа у тебя, - рассмеялся Жаров. - Не спал, что ли?
- Спал, - соврал банкир.
- А вот я не спал. Думал.
Альфа-самец выглядел напряженным и торжественным.
- О чем? - подозрительно спросил Знаев.
- О нас с тобой. У меня есть идея. Золотая. Как волосы твоей Алисы. Это песня, а не идея… Я готов сформулировать предложение. Простое и красивое.
- Формулируй, - разрешил Знаев. - Только сначала скажи мне вот что: зачем ты обещал моему сыну поездку в Лондон? На футбол?
- А что такого? Он мой племянник. Почему я не могу сходить на футбол со своим племянником?
- Вот и сходите. В "Лужники". А не на "Уэмбли".
- А я хочу на "Уэмбли", - небрежно возразил альфа-самец. - И пацан тоже хочет на "Уэмбли". В чем проблема?
- Проблема в том, - банкир повысил голос, - что ты испортишь своего племянника, понял? Москва и так битком набита богатенькими набалованными детишками, которые "Лужники" за стадион не считают. Не делай из моего сына мажора.
Жаров наконец понял, улыбнулся и посоветовал:
- Брось. Будь проще.
- Пошел ты! - Знаев разозлился. - С какой стати я должен быть проще? Сам будь проще. Если умеешь. А я не умею. И не буду.
Электроторговец бросил презрительный взгляд.
- Я понял. Ты у нас гордый. И вдобавок - педагог. Только не забудь, что у твоего сына папы нет. Папа твоего сына зависает в особнячке с девочками. Пусть у парня будет хотя бы нормальный дядька…
Банкир хотел возразить, грубо, однако сдержался. Жаров подождал и тихо спросил:
- Ты хочешь построить магазин?
- Хочу.
- Очень хочешь?
- Очень.
- И назвать его "Готовься к войне"?
- Именно так.
- Сколько тебе нужно от меня денег?
- Чем больше, тем лучше.
- Миллиона долларов хватит?
- Для начала - да.
- Четырьмя равными частями в течение четырех месяцев. Безналичным валютным переводом на твой счет. Первый платеж - сегодня. Сейчас.
Банкир очень быстро подумал и сказал:
- Тремя частями. За три месяца.
- Договорились.
- Что ты хочешь взамен?
- Твою рыжую.
Знаев не сразу понял, а когда понял - поймал себя на том, что часто и быстро моргает.
- И еще одно, - продолжил альфа-самец, едва не по слогам. - Ты возвращаешься в семью. И сам все решаешь насчет "Лужников", "Уэмбли" и прочих моментов.
- Вот как.
- Да. Так. - Жаров шумно выдохнул и тряхнул головой, как будто выпил стакан крепкого; он выглядел напряженным и торжественным. - Очень красиво и всем удобно. Ты получаешь деньги. Моя сестра получает мужа. Мой племянник получает отца. А я получаю рыжую Алису.
- Твоя сестра не пустит меня обратно.
Жаров посуровел.
- Ты сделаешь так, чтобы пустила. Что-нибудь придумаешь. Покаешься. Подаришь "Лексус" или еще какое-нибудь говно. А рыжей, - он облизнулся и даже почти закатил глаза, - сегодня же скажешь, что между вами все кончено. Спасибо, до свидания, мне больше не звони. Остальное я сам сделаю. Ты будешь строить магазин, а я - потягивать рыжую девочку. Ты окажешься на своем месте, а я - на своем.
Рыжая девочка - моя, хотел сказать Знаев, но ничего не сказал.
- Ей будет хорошо, - серьезно добавил электроторговец и расправил плечи. - Она, конечно, мне надоест… Как все надоедали… Потом… Но я ее хорошо пристрою. На высокую орбиту запущу. Может, даже квартиру ей куплю. Чтоб человек строил жизнь на нормальном фундаменте… Я, Знайка, ночь не спал. Закрывал глаза - ее видел. А потом рядом с ней представлял тебя - и мне плохо становилось. Не обижайся, но ты и она - это… не совпадает! Она - сама жизнь. А ты сухарь и маньяк. Она от тебя все равно сбежит. В ужасе. Отдай ее мне и забудь. Сейчас позвони своим клеркам, Горошкину этому или кто там у тебя на подхвате, - пусть печатают платежку. На триста тридцать тысяч долларов. С моего счета на твой. И приносят сюда. Пожмем друг другу руки, обнимемся, я поставлю подпись. Ты тут же звонишь Камилле. Потом - Алисе. И я уезжаю. Пять минут - и в твоей жизни наступает твердый порядок.
Глядя в пол, банкир несколько раз быстро кивнул, щелкнул пальцами и как бы со стороны понаблюдал, как потоком несутся через сознание десятки мыслей, образов и даже арифметических подсчетов.
- Жаров, - сказал он, прокашлявшись. - Ты мне друг. Лучший. Ты хороший человек Твоя сестра Камилла - прекрасная женщина. И мать моего сына. А теперь слушай… - альфа-самец, торжественный и напряженный, заметно побледнел, а банкир укусил собственную нижнюю губу. - Я не возьму у тебя твой миллион; я не вернусь к твоей сестре; я не отдам тебе рыжую Алису. Это мой тебе окончательный ответ.
Электроторговец сделался напряженным и торжественным до последней степени.
- Ты делаешь ошибку.
- А мне все равно.
- Подумай.
- Я уже подумал.
- Все равно - подумай еще.
Знаев опустил глаза.
- Ты сказал - я ответил. Ты предложил - я отказался. Это все, Герман. Уговаривать меня бессмысленно. Мы не договорились.
- Я рассчитывал на другое, - сказал Жаров, напряженный и торжественный.
- Прости.
Банкир решил добавить еще несколько коротких фраз.