- Эй, вы это о ком? - встрепенулась его подружка. Но уже в следующий момент занялась другим делом - принялась играть с волосами Кита.
- У нас с Лайлой договоренность, - отвечает Кит.
- В таком случае думаю, сэр, вы будете не против, если я скажу ей то же самое, когда вернусь к эскалатору, - произнес я как можно более вежливо. - Лайла - истинная леди, добрая и верная. Самая красивая из девушек, а как прекрасны ее серые глаза! Никто отродясь не встречал создания более прекрасного. Когда я впервые увидел ее, я тотчас это понял. Дело было в шестом классе, и там одна девушка по имени Аллисон плакала из-за чего-то на лестнице, и Лайла обнимала ее так, словно хотела разделить ее горе. Она обнимала Аллисон, потому что она добрая. Она даже тогда сказала "шшш!" - а ведь только добрый человек способен сказать "шшш!", когда видит чужое горе. Я видел, как она склонила свою милую головку на плечо Аллисон, и впервые обратил внимание, какая она красивая и как было бы здорово остаться на этом острове на протяжении всех лет учебы в старших классах, неслышно любя ее в глубине сердца. Ведь очевидно, что она создана для любви, и я, вне всякого сомнения, любил ее. А любовь - это такая чистая вещь, как преклонение перед ней, даже перед ее кружевными трусами, преклонение перед тем, как она трясет головой и ее волосы колышутся у нее за спиной в редкий сиэтлский солнечный день, а эти серые глаза, восхитительные серые глаза, которые подобны облакам, и в них хочется утонуть, и как ты смеешь, Кит? Как только у тебя поворачивается язык говорить о ней такую мерзость, что, мол, у вас "договоренность"? У Лайлы есть честь, Кит, и как ты смеешь, да еще с этой девицей, изменять ей?
Теперь уже на нас зашикали с других рядов, к тому же я вовсе не произнес эту страстную речь целиком, особенно те ее части, которые позаимствовал у сэра Гавейна и Зеленого рыцаря.
- Зачем ты мне это говоришь? - заявляет в конце картины бывшая стриптизерша и взъерошивает знаменитому парню волосы, которые так и отливают красным в отблеске мигалок. Нет, это еще не самый конец, но я уже догадывался, к чему идет дело. Кит поднялся и ткнул в меня кулаком, как я когда-то делал на моей прошлой работе, только это было тесто для пиццы, причем ткнул прямо в дурацкую надпись "Добро пожаловать в наш кинотеатр!".
- Только попробуй сказать Лайле! - прошипел он.
- В чем дело? - произнес мой чувак, держа что-то в руке. - Эй! - воскликнул он, потому что Кит уже схватил меня за грудки, и спокойно протянул руку. Кит тотчас же отпустил мой жилет.
- Это личное, - огрызнулся он.
- Он нас достал! - пискнула искусительница.
- Парень здесь из-за меня. - Гавейн встал между креслами рядом со мной словно телохранитель. - Он мне помогает. Так что не берите в голову.
- Да мне, собственно, по фигу, - произнес Кит и сел.
- Тогда садись.
- Я нашел ваши ключи, - сказал я. Мы еще несколько секунд оставались на месте, глядя, как на экране парочка извивается в объятиях - как раз в тот момент, когда грузовик слетел с моста. На вид ужасно страшно, но герой вытворял чудеса, как ковбой на родео.
- Счастливо вам досмотреть фильм, сэр, - произнес я.
Я и мой Гавейн прошагали по проходу, словно были медалями за доблесть или по крайней мере заслужили таковые. Мы с ним остановились под знаком "Выход". Надпись отбрасывала на наши лица зеленый свет, словно сама ночь была зеленой. Верно, это была очень даже зеленая ночь.
- Вы действительно нашли мои ключи? - спросил Гавейн.
Я протянул их ему, но потом передумал и подбросил в воздух, чтобы Гавейн их поймал. Что он и сделал, причем ловко.
- Спасибо, - произнес он, - а я нашел что-то для вас.
И Гавейн поднес к моим глазам руку, словно поймал в ручье лягушку, затем разжал пальцы, чтобы я смог увидеть, что там. Цепочка из темного металла, небольшие, но массивные звенья, плотно прилегающие друг к дружке, - вещь классная, такую увидишь разве что на обложке какого-нибудь альбома. Она лежала у него на ладони, свернувшись в комок, как какой-нибудь зверь в своей норе, а как раз посередине виднелся кулон. Такой блестящий, со специальными завитушками и причудливый будто сказочный дворец, и, главное, запечатленный как раз в тот момент, когда он приготовился к прыжку: единорог, сильный и прекрасный, усыпанный крошечными полудрагоценными камнями. Один камень - глаз, другой - кончик рога, и еще три камешка - сбруя. Классная вещь.
- Подарите это девушке. Ну, той самой, у эскалатора. Как мне кажется, это поможет вам завоевать ее сердце.
- С чего вы взяли, что она мне нравится? - удивился я.
Гавейн сжал пальцы и, поднеся свою руку к моей, вылил цепочку на мою потную ладонь.
- Это очевидно, - произнес он и вновь кивнул в сторону экрана номер четыре. - Кто знает, может, это ваш шанс. Тем более что этот тип, Кит, готов профукать свой.
- Вы слышали? - переспросил я. - Вы слышали, что я сказал?
- По-моему, вы здорово ему всыпали, - произнес он, надевая куртку. - Я вмешался, только когда вам явно потребовалась помощь со стороны.
Единорог был холодным, но приятным на ощупь, и все равно я опасался, что все может пойти наперекосяк. Прекрасная вещь, которая обошлась бы мне как минимум в девять вечерних рабочих смен здесь, в кинотеатре, и это не считая денег на бензин, которые приходится тратить, чтобы добраться до работы, и все равно еще надо подкупать сестру, чтобы она поехала со мной и помогла выбрать подарок, а потом не трепала языком.
- Так я действительно могу его взять себе? - переспросил я. - Вы серьезно?
Гавейн распахнул дверь, и мы, словно новорожденные младенцы, замигали, ослепленные светом фойе.
- Он ваш. И она тоже ваша. А мне надо бежать, потому что моя точно открутит мне голову.
И он побежал, а я остался стоять в растерянности и изумлении, и сердце колотилось у меня в груди, потому что как такое может случиться? Потому что это уже не очевидно. С другой стороны, очевидно лишь то, что в будущем мне ничего не светит. Лайла так ничего и не заметит, и наша квартира, где все блестит хромом, так никогда и не материализуется. Мы постоянно мечтаем о девушках, которые стоят рядом с нами и не замечают нас, по крайней мере насколько я могу судить об этом в нашей дождливой жизни, или же, если вы гей, то о парне в спортивной раздевалке, или же это пропитанные вином воспоминания о чем-то таком, что происходило тайком в спальном мешке, хотя лично со мной ничего подобного не случалось, и мне все равно, что там по этому поводу говорит Том. И пусть мой единорог на вид такой надежный и блестящий, все равно ничего не выйдет. Здесь, на Мерсер-Айленде, вам не встретить мифических животных из эпических поэм, как бы вы ни мечтали об этом. Мне они не позволены. У меня в понедельник сочинение. Сегодня я видел, как Лайла прошла в двери, что-то напевая на пару с наушниками, какую-то из своих любимых мрачных вещиц одного британского певца, от которого она тащится, правда, не понимаю, с чего.
- У тебя зеленые глаза. У тебя голубые глаза. У тебя серые глаза, - говорит певец своей девушке, предаваясь мечтаниям, но Лайла не собирается поворачивать голову в мою сторону, потому что если вы видели это кино, то наверняка скажете: "Интересно, как Кит сумел провести в зал другую девушку, ведь он должен был подняться мимо Лайлы по эскалатору справа или мимо Джо, если по эскалатору слева".
Не иначе как я вижу сон, хотя ожерелье в моей руке реально. По мере того как история доходит до момента в кинотеатре, я должен спуститься назад, туда, где рвут входные билеты.
Женщины, которых я знал, всегда сбивали меня с истинного пути, и надеюсь, мне за это простится. Даже Гавейн, и тот сумел завладеть ею не более чем на секунду, так что позвольте верить, что и мне будет дарована секунда, когда я сейчас стою в своем жилете, до того, как сверну за угол и пойду все дальше, и дальше, и дальше. Очевидно, жизнь и ее не самые лучшие времена прячутся за тем углом, когда у вас из головы не идет Лайла, а ваши мечты упорно отказываются сбываться, и все ваше рыцарство вознаграждено только мисс Уайли, и то за сочинение, которое никто никогда не прочтет. Только не надо разбивать мне сердце прямо сейчас, и не просите, чтобы я уронил свои чистые грезы на липкий пол. Дайте мне прожить еще одно убойное мгновение на моем острове, послушайте, как ухает музыка за дверями кинозала, позвольте мне поверить, что я и есть тот самый чувак, за возможность взглянуть на которого они заплатили деньги, такой большой и сильный, там, в темноте зала, где, наверное, мне и место.
Спорно
Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. И пусть кто-то попробует сказать, что им не место в нашей истории любви. Нет, им там самое место. Это нечто, стоящее на правой полке. Когда Хелена купила кьянти, вопроса, с какой полки она его взяла, не возникло.
- Дешевый товар у нас справа, но чем дальше, тем товар дороже, - объяснил продавец в винном магазине.
- Все понятно. - Хелена вынула из разорванной сумки сигарету и зажгла, потому что она курит. Очень много курит.
- Я обычно выставляю дорогой товар там, где могу за ним следить, - добавил продавец.
Хелена выдохнула кольцо сизого дыма, что в этой стране считается нарушением порядка.
- Хорошо, - произнесла она. - Тогда я пойду вон туда, как можно дальше.
- У вас красивый акцент, - заметил продавец. - Вы явно не из наших краев.
- Угадали, - отозвалась Хелена. - Я по происхождению англичанка.
- Я же говорил. Потому что здесь у нас, в Сан-Франциско, в винном магазине не курят. Вернее, у нас в Калифорнии, и все это знают. Вот я и подумал, что вы у нас тут недавно.
- Пожалуй, да, недавно, - согласилась Хелена и направилась в его сторону вместе с бутылкой. - Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей. - Вот наглядный пример. С какой стати ей это говорить? Хелена - молодая женщина, англичанка по происхождению, что бы это ни значило. Она много курит. У нее эротичный акцент и бутылка вина в руках. Вино - кьянти, тоже происхождением из Европы и в данном случае ужасно дешевое, но это еще не оправдание для фразы: "Наверное, вы могли бы просветить меня насчет многих вещей", или же не такая резкая, не такая очевидная шутка на тот счет, что и сама она тоже дешевая. К чему ей все это? Хелена склонялась к мысли, что тому не было особых причин. Позволю себе не согласиться - тому была особая причина, только Хелена не могла ее обнаружить. Возможно, она оставила ее в Англии. Она заплатила за вино в американской валюте. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги.
Сначала Хелена приехала в Нью-Йорк. Она планировала пожить там и поработать над своей новой книгой, но вскоре у нее кончились деньги. Деньги улетучились всего за девять дней. Цены наверняка изменятся к моменту, когда читатель возьмет в руки эту книгу, так что попытаюсь пояснить подоходчивее. Предположим, что Хелена приехала в Нью-Йорк с деньгами за американскую публикацию ее первого романа в сумме семисот миллиардов долларов. Она нашла себе дешевую квартирку или, вернее сказать, дыру, кишащую мерзкими американскими насекомыми, которая стоила ей пятьсот миллиардов долларов в месяц, а еще полмиллиона надо на такси, которое ее туда обычно подвозило. Молоко - молоко! - стоило сто тысяч долларов. Пара совершенно сногсшибательных новых сапог - более миллиарда! В некотором роде девять дней - уже само по себе чудо, хотя и не совсем то, на что рассчитывала Хелена. К сожалению, именно так она все и объясняла мужу.
Когда Дэвид услышал это, он только вздохнул.
- Я бы не советовал тебе употреблять такие слова, как "сногсшибательные", - сказал он, возможно, затем, чтобы сменить тему разговора. - Так говорят только в Англии. В Америке так не принято. Тебя могут неправильно понять - подумают, что ты настроена агрессивно и тебе хочется кого-то сбить с ног. Нет, мне в принципе все равно, но если мы собираемся здесь жить…
- Жить здесь нам не по карману, - ответила Хелена, красуясь в своих сногсшибательных сапогах. - Девять дней в Нью-Йорке обошлись мне более чем в годовой национальный доход страны, откуда я родом.
- Ты что-нибудь написала? - поинтересовался Дэвид.
- Да, кое-что написала, - ответила Хелена. И она показала два наброска первого предложения своего романа, начертанных на каталожных карточках, приклеенных липкой лентой к краю ванны, чтобы их можно было читать, пока принимаешь ванну, в общем, вы меня поняли. На первой карточке было написано: "Думаю, вы могли бы меня многому научить". На другой: "Думаю, вы могли бы научить меня многому". Хелена еще не решила, какое начало ей выбрать, но у нее в записной книжке стоимостью четыреста тысяч долларов было записано кое-что подлиннее.
- Отнеси своему редактору, - сказал Дэвид. - Покажи ему, что ты написала, и он даст тебе аванс.
Хелена знала, что так не делается, но все равно отправилась в ресторан.
- Что-то новенькое? - поинтересовался редактор, насупив брови. Он был, как здесь принято говорить, белой расы, а дело как раз шло к Рождеству. Хелена твердо намеревалась прочесть написанное вслух до конца.
Дорогая мамочка!
У меня почти закончились деньги. Пожалуйста, вышли мне немного денег. Мне нужно ужасно много денег. Пришли мне все, ну или почти все свои деньги. Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги. Пожалуйста, мамочка, я тебя люблю.
Обнимаю и целую, Хелена.
- И через запятую, - добавила она, - твоя дочь.
Редактор откусил кусочек сыра, но вид у него все равно остался хмурый.
- Это из вашего нового романа?
- Нет, - ответила Хелена. - Это из письма моей матери. В моем новом романе говорится о любви, но любовный роман, ваше редакторство, требует денег.
- Дело в том… - начал редактор, и Хелена в ожидании затаила дыхание. - Мы ждем, когда ваш первый роман наконец, что называется, запылает ярким пламенем.
Хелене нравился редактор, и мысль о том, что ее роман запылает ярким пламенем, подобно девственнице, брошенной в жерло вулкана, если, конечно, нашлась бы такая девственница, чтобы жар из центра Земли обжег первые страницы, а потом картон обложки, а потом суперобложку, пока вся ее писательская карьера не превратится в пепел. Мысль была весьма привлекательной, но чтобы из нее можно сделать большие деньги?.. Не похоже.
- В чем проблема? - спросила она. - Почему он не горит ярким пламенем?
- Горит, но не в том смысле, - пояснил редактор. - Все дело в заглавии. Вы назвали свой роман "Гли-Клуб".
- Я не просто назвала его "Гли-Клуб", - возразила Хелена. Колонки, вмонтированные в потолок ресторана, неожиданно начали вещать о том, что они мечтают о белом Рождестве. - Я озаглавила его "Гли-Клуб". Это заглавие.
- Это британское слово, - в свою очередь возразил редактор. - Боюсь, что американцам оно останется непонятно.
- Термин "Glee", - громко произнесла Хелена, - происходит от англосаксонского слова "gliw" или "gleo", что значит веселье, особенно в том, что касается искусства менестрелей - пения, танцев и, возможно, даже акробатических номеров. До относительно недавних времен за редким исключением именно так и понимали в Америке это выражение, когда в колледжах устраивали именно подобные клубы.
Эту информацию Хелена почерпнула из "Гарвардского словаря музыки", второе издание, исправленное и дополненное, составитель Вилли Апель, издательство Гарвардского университета, г. Кембридж, штат Массачусетс, четырнадцатый тираж, экземпляром которого она запустила в Дэвида непонятно по какой причине - сама не могла сказать - тем вечером в ванной.
- Вот видите, это слово им хорошо известно. У них было две сотни лет, чтобы его узнать. Англия и Америка - это одно и то же. Я устала от людей, который говорят мне, что они не понимают и что, мол, это английское выражение. Я знаю, что это за выражение.
Дэвид в тот день кое-кому позвонил, что опять-таки можно считать чудом. Чудом было то, что американское правительство, несмотря на свою двухсотлетнюю историю, так и не удосужилось прикрыть телефонную линию Хелены, хотя было совершенно очевидно, что той никогда не наскрести миллионы долларов, чтобы заплатить за переговоры.
- Ты помнишь мою бывшую подружку по имени Андреа? - спросил он.
- Которую ты любил, - уточнила Хелена. - Как-то однажды ты в пику мне заметил, что она отсасывала, как никакая другая.
- Та самая, - согласился Дэвид. - Она работает тут, в Сан-Франциско, в одной конторе, что-то такое связанное с искусством, так вот она могла бы пристроить тебя в школу.
Водилась за Дэвидом доброта, от которой Хелене порой хотелось лезть на стенку от ревности, если это, конечно, была ревность. Она подвела его, потому что ее роман "Гли-Клуб", первый выпуск, издательство "Сент-Мартинз пресс", г. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, первый тираж, не сумел привлечь к себе внимания читателей или, как выразился редактор, погоды не сделал, то есть не запылал ярким пламенем. И потому у нее изо рта вылетели все эти непонятные слова.
- Что произойдет, если я с вами пересплю? - спросила Хелена у редактора, выйдя из ресторана.
К ее великому облегчению, редактор на мгновение задумался над вопросом с самым серьезным видом - точно так же, как он задумался о карточках, которые она показала ему за десертом.
- Наверное, у меня произойдет эякуляция, - ответил он и подозвал такси. - Мы с вами еще поговорим, Хелена.
И вот теперь взгляните на нее.
- Какая разница! - говорит она. - Зачем тащиться из Нью-Йорка в Сан-Франциско, если что там, что здесь приходится прозябать без денег, денег, денег?
- Мне в принципе без разницы, - говорит Дэвид. - Только в Сан-Франциско теплее. Потому и люди там тоже немного другие. А долететь туда можно и по кредитной карточке. Андреа рассказывала мне про один бар, в который она ходила, и про квартиру, которую снимала, и вообще якобы весь город сидит на активном вулкане. Мол, совсем недавно это обнаружили. Народ, естественно, напуган, поэтому снять жилье можно дешево. Ну и конечно, все страшно боятся террористов.
- Я тоже боюсь террористов, - призналась Хелена. - А еще, боюсь, мне не совсем понятно, каким образом меня пристроят к школе.
- Не к школе, а в школу, - поправил ее Дэвид. - На работу учительницей. В Сан-Франциско. Таким образом, как здесь говорят, мы одним камнем убьем двух воробьев.
- Фу! Повсюду дохлые птицы, - громко произнесла Хелена. - Даже на знаменитом мосту, которым местные жители ужасно гордятся. Как его там, Большие ворота?
- Золотые, - поправил Дэвид, соскребая с края ванны остатки липкой ленты, словно они с Хеленой уже собрались получить назад залог. - Думаю, нам там будет лучше - скряб, скряб, скряб, - кстати, твоя мать, - скряб, скряб, скряб, - того же самого мнения.
Мать Хелены. Мать Хелены. Мать-мать-мать. Хелена представляет себе, как та приезжает проведать ее, и ей тут же хочется бросить родительницу в жерло действующего вулкана. Но что, если все эти доводы неверны? Хелена наклонилась к мужу и поцеловала его в то самое место, куда недавно попала книгой. Это, наверное, и есть любовь - переехать поближе к деньгам, хотя действующий вулкан или бывшая подружка могут мгновенно разнести все к чертям собачьим, или как там говорят американцы в таком случае. Как все говорят. Да, не все так просто, еще как непросто.
- А что, если там нет никакого вулкана? - спросила Хелена. - Что мне тогда делать?