И Сэмми тоже ушел.
Так что нет смысла об этом говорить. О них, я имею в виду.
Да. Смысла нет.
Все закончилось.
Да.
И тебе больше не надо бояться Чолли.
Да.
Это было ужасно?
Да.
И во второй раз тоже?
Да.
Правда? И во второй раз?
Оставь меня в покое! Оставь меня одну.
Это же просто шутка. Ты шуток не понимаешь?
Мне не нравится, когда говорят о таких вещах.
Мне тоже. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
О чем? О чем поговорим?
О твоих глазах.
А, о глазах. О моих синих глазах. Ну-ка, я еще раз посмотрю.
Смотри, какие они красивые.
Да. Они каждый раз становятся все красивее.
Они лучше всех глаз, какие я только видела.
Правда?
Да.
Красивее, чем небо?
Гораздо.
И лучше, чем в книжке про Элис и Джерри?
Конечно. Гораздо красивее, чем в той книжке.
И лучше, чем у Джоанны?
Да. И более синие.
Синее, чем у Мишелены?
Да.
Ты уверена?
Конечно я уверена.
Говоришь ты не очень убедительно.
Я уверена, только вот…
Только вот что?
Да ничего. Я просто подумала о женщине, которую видела вчера. У нее тоже были синие глаза. Но нет. Не такие, как твои.
Точно?
Точно. Я теперь вспомнила. Твои синее.
Я рада.
Я тоже. Не хочу думать, что есть кто-то, чьи глаза синее, чем твои. Уверена, что таких нет. По крайней мере, не здесь.
Но ты точно не знаешь. Ты ведь не видела всех вообще?
Нет, не видела.
Поэтому где-то могут быть.
Маловероятно.
Но могут. Могут. Ты сказала "здесь". Здесь наверняка ни у кого нет таких глаз. А где-нибудь еще? Даже если мои глаза синее, чем у Джоанны и у Мишелены, синее, чем у женщины, которую ты видела, где-нибудь есть тот, у кого глаза синее моих.
Не глупи.
Может быть. Может?
Скорее всего, нет.
Но предположи. Например где-то далеко. В Цинцинатти, скажем, есть кто-то, у кого более синие глаза, чем у меня. Может быть так, что есть два человека с синими глазами?
И что? Ты просила синие глаза. Ты их получила.
Он должен был сделать их еще синее.
Кто?
Мистер Мыльная Голова.
Ты говорила оттенок синего, который ты хочешь?
Нет. Я забыла.
Понятно.
Смотри, смотри туда. На ту девочку. Смотри на ее глаза. Они синее чем мои?
Нет, я так не думаю.
А ты хорошо смотрела?
Да.
Вот еще кто-то идет. Смотри на него. Если они синее, скажи.
Ты какая-то глупая. Я не собираюсь смотреть на глаза всех подряд.
Ты должна.
Ничего подобного.
Пожалуйста. Если есть где-то человек с глазами, синее, чем мои, должен быть тот, у кого самые синие глаза. Самые синие в мире глаза.
И это так ужасно, да?
Пожалуйста, помоги мне найти.
Нет.
Ты думаешь, мои глаза недостаточно синие?
Недостаточно синие для чего?
Для того, чтобы… я не знаю. Для чего-нибудь. Для тебя!
Я больше не собираюсь с тобой играть.
Нет, не уходи.
Я пошла.
Почему? Ты на меня злишься?
Да.
Потому что мои глаза недостаточно синие? Потому что у меня не самые синие глаза?
Нет. Потому что ты глупо себя ведешь.
Не уходи. Не оставляй меня. Ты вернешься, если они у меня будут?
Кто они?
Самые синие глаза. Ты тогда придешь?
Конечно приду. Я только на некоторое время тебя оставлю.
Обещаешь?
Конечно. Я вернусь. Прямо пред твои глаза.
Так это и было.
Черная девочка хотела синие глаза белой девочки, и ужас на сердце от ее желания был превзойден лишь злом его исполнения.
Мы с Фридой иногда видели ее после того, как ребенок родился раньше времени и умер. После слухов и медленного качания головами. Она была такой грустной. Взрослые отворачивались в сторону; дети, которые ее не боялись, смеялись над ней.
Урон, нанесенный ей, был абсолютным. Она проводила свои дни, свои свитые, зеленые дни, бродя туда-сюда, туда-сюда, качая головой в такт барабанщику, столь далекому, что лишь она одна могла его услышать. Локти согнуты, кисти лежат на плечах; она махала руками словно птица, которая целую вечность тщетно пытается взлететь. Она била по воздуху, крылатая, но севшая на землю птица, стремящаяся к синей пустоте, и не могла достичь ее, не могла даже увидеть, однако пустота наполняла пространство ее разума.
Мы пытались смотреть на нее, не вглядываясь, и никогда, никогда не подходили близко. Не потому, что она была смешной или отталкивающей, или оттого, что боялись, но потому, что мы ее подвели. Наши цветы не выросли. Я считала, что Фрида была права, и я посадила их слишком глубоко. Как можно быть такой небрежной? И мы избегали Пеколу Бридлоу - всегда.
Года складывались, как носовые платки. Сэмми давно покинул город, Чолли умер в работном доме, миссис Бридлоу все также занимается хозяйством. И где-то в маленьком коричневом доме на краю города, куда они переехали с матерью, живет Пекола; ее можно увидеть даже сейчас, иногда. Птичьи движения превращались в подергивания, когда она брела среди подсолнухов и шин, бутылок из-под колы и молочаев, среди всех отбросов и всей красоты мира - она сама была и тем, и другим. Она была теми отбросами, которые мы сваливали на нее и которые она впитывала. И она была всей нашей красотой, которая сперва принадлежала ей, а потом оказалась у нас. Все мы, все, кто знал ее, почувствовали себя здоровыми, очистившись от нее. Мы становились красивыми, возвышаясь над ее уродством. Ее простодушие украшало нас, ее вина делала нас святыми, ее боль - здоровыми, ее неловкость заставляла нас думать, что у нас есть чувство юмора. Ее молчаливость делала нас уверенными в собственном красноречии. Ее нищета делала нас щедрыми. Даже ее мечты мы использовали, чтобы заглушить собственные кошмары. И она отпустила нас, заслужив таким образом наше презрение. Мы оттачивали на ней собственное эго, набивали наши личности ее хрупкостью и гордились своей выдуманной силой.
И фантазия эта, поскольку мы не были сильными, делала нас злыми; мы не были свободны, лишь имели права; мы не были сострадательны - только вежливы; мы были не хорошими, а хорошо воспитанными. Мы надлежащим образом почитали смерть, чтобы называть себя смелыми, и, словно воры, прятались от жизни. Мы считали грамотность интеллектом; мы меняли привычки, чтобы симулировать зрелость; мы переделывали ложь и называли это правдой, видя в новом облике старой цели Откровение и Слово.
Она же тем временем шагнула в безумие, безумие, защитившее ее от нас просто потому, что в конце концов оно нам наскучило.
Некоторые из нас ее "любили". Мажино, например. Или Чолли. Я уверена, что он любил. Так или иначе, он был единственным, кто любил ее настолько, чтобы прикоснуться к ней, обнять, отдать часть себя. Но его прикосновение оказалось роковым, и то, что он ей дал, наполнило ее смертью. Любовь никогда не отличается от того, кто ее испытывает. Дикие люди любят дикой любовью, жестокие - жестокой, слабые - слабой, а глупые - глупой, но любовь свободного человека опасна всегда. Это не подарок возлюбленному. Лишь тот, кто любит, владеет даром любви. Возлюбленный обнажен и подавлен, замирая под свирепым внутренним взглядом.
И теперь, когда я вижу ее, роющуюся в мусоре, то думаю - ради чего? Ради убитого ребенка? Я не посадила семена слишком глубоко - виновата сама почва, земля нашего города. Я даже думаю, что в тот год земля повсюду была жестока к ноготкам. Эта земля не подходит для некоторых сортов растений. Некоторые семена не всходят, некоторые фрукты не родятся, и когда земля убивает по собственному желанию, мы уступаем и говорим, что жертва не имела права жить. Конечно, мы ошибаемся, но это неважно. Слишком поздно. По крайней мере, на краю моего города, среди мусора и подсолнухов, уже слишком, слишком, слишком поздно.