Общество было озадачено не менее. Он вступил в территориальную армию - а до этого придерживался принципа, что страну-де может спасти только воинская повинность. Он поддерживал филантропию - в том числе церковную. Он забросил субботний гольф ради игры в футбол с мальчиками из интерната в Южном Лондоне, а вечерами по средам обучал их арифметике и боксу. Железнодорожный вагон охватило легкое подозрение. Холл посерьезнел, ну и дела! Он сократил личные расходы, чтобы шире участвовать в благотворительности - причем благотворительности профилактического свойства: на спасательные работы он не выделил бы ни полпенни. Что касается деятельности биржевого маклера - тут все шло своим чередом.
И тем не менее он совершал нечто важное - доказывал, как мало надо, чтобы существовала душа. Не питаемый ни Землей, ни Небом, он двигался вперед - светильник, который угас бы, если бы материализм был истиной. Он не имел Бога, не имел любимого - двух обычных побуждений к действию. Но изо всех сил он стремился остаться на плаву, ибо этого требовало его достоинство. За ним никто не следил, и он за собой не следил, но усилия, что он прилагал, относятся к наивысшим достижениям человечества и превосходят любую легенду о Небесах.
Его не ждала награда. Этот труд, подобно многим, ушедшим в небытие, был обречен на полный провал. Но он вместе с ним не пропал, и мускулы, закалившиеся в этом труде, ожидало новое поприще.
XXIX
Страшный удар случился воскресным весенним днем. Была отличная погода. Они сидели за столом. Траур по дедушке еще не закончился, но завтрак проходил вполне жизнерадостно. Кроме матери и сестер, с ними была несносная тетя Ида, в те дни гостившая у них, и мисс Тонкс, подруга, которую Китти завела на курсах домоводства и которая, очевидно, явилась единственным ощутимым результатом учения. Стул между Морисом и Адой был свободен.
- О, мистер Дарем собирается жениться! - вскричала миссис Холл, пробегавшая глазами письмо. - Как любезно, что его матушка сообщает мне об этом. Они живут в Пендже, родовом поместье, - пояснила она мисс Тонкс.
- Мама, на Виолетту такие вещи не производят никакого впечатления. Она социалистка.
- Разве я социалистка, Китти? Хорошие новости!
- Вы хотели сказать, плохие новости, мисс Тонкс? - поправила ее тетя Ида.
- За ком, мама?
- Что это за шуточки? Твое "за ком" уже всех достало.
- О, мама, не томи, кто она? - спросила Ада, затаив печаль.
- Леди Анна Вудз. Возьми письмо и почитай. Он встретил ее в Греции. Леди Анна Вудз. Дочь сэра Г. Вудза.
Раздались восклицания среди знатоков. Затем выяснилось, что в письме миссис Дарем так и говорилось: "А теперь я назову вам имя этой леди: Анна Вудз, дочь сэра Г. Вудза". Но даже тогда это было замечательно, благодаря греческой романтике.
- Морис! - позвала в суматохе тетя.
- Да?
- Этот мальчишка опять опаздывает.
Откинувшись на спинку стула, он прокричал:
- Дикки! - в потолок.
К ним на выходные приехал юный племянник доктора Бэрри. Визит вежливости.
- Это бесполезно, он спит даже не над нами, - сказала Китти.
- Пойду схожу наверх.
Он выкурил в саду полсигареты и вернулся. Новость его ошеломила. Это было так жестоко и - что ранило всего больней - все вели себя так, словно это не имело к нему никакого отношения. Да и не имело. Теперь главными действующими лицами стали его мать и миссис Дарем. Их дружба героически устояла.
Морис подумал: "Клайв мог бы мне написать; во имя прошлого мог бы", - и тут его размышления были прерваны тетушкой.
- Этот мальчишка так и не соизволил явиться, - пожаловалась она.
Он встал с улыбкой.
- Моя вина. Забыл сходить.
- Забыл! - На Морисе сосредоточилось всеобщее внимание. - Специально пошел за ним, и забыл? О, Морри, смешной мальчишка.
Он вышел из комнаты, вдогонку ему неслись незлобивые шутки. И опять он чуть не забыл. Им овладела смертельная усталость.
Он поднимался по лестнице поступью старика, а поднявшись, никак не мог отдышаться. Он широко развел руки. Утро выдалось бесподобное - созданное для других, не для него. Для них шелестела листва, для них в дом лилось солнце. Он постучал в дверь Дикки Бэрри и, поскольку это оказалось бесполезным, открыл ее.
Мальчик, который накануне вечером ходил на танцы, все еще спал. Он лежал, едва прикрывшись простыней. Он лежал, не зная стыда, и солнце омывало и обнимало его. Его рот был полуоткрыт, пушок на верхней губе чуть подернут золотом, волосы сияли бесчисленными нимбами, тело было как нежный янтарь. Кому угодно он показался бы прекрасным, а для Мориса, приблизившегося к нему в два прыжка, он стал воплощением желания.
- Уже десятый час, - произнес скороговоркой Морис. Дикки простонал и надвинул простыню до подбородка. - Завтрак… Просыпайся.
- Ты здесь уже давно? - спросил он, открыв глаза - единственное, что теперь у него было видно, - и уставившись на Мориса.
- Не очень, - ответил тот после паузы.
- Я страшно извиняюсь.
- Ты можешь вставать когда вздумаешь, просто мне не хотелось, чтобы ты проспал чудесный день.
Внизу та же компания упивалась своим снобизмом. Китти спросила Мориса, знал ли он о мисс Вудз. "Да", - ответил Морис. Ложь, которая обозначила новую эпоху. Затем вступил голос тетки: что, этот мальчишка никогда не придет?
- Я велел ему поторапливаться, - сказал Морис, дрожа всем телом.
- Видимо, не слишком внушительно, дорогой, - промолвила миссис Холл.
- Все-таки он у нас в гостях.
Тетушка на это заметила, что первым долгом гостя является подчинение правилам дома. Доселе он не возражал ей, но тут сказал:
- Правила этого дома состоят в том, что каждый делает то, что ему нравится.
- Завтрак подают в половине девятого.
- Для тех, кому это нравится. А для тех, кому нравится спать, завтрак в девять или в десять.
- Этак никакой дом долго не протянет. И ты, Морис, вскоре обнаружишь, что у тебя не осталось никого из прислуги.
- Пусть лучше слуги разбегутся, чем к моим гостям будут относиться как к школьникам.
- К школьникам! Ишь ты! Да он и есть школьник.
- Мистер Бэрри уже поступил в Вулвич, - коротко бросил Морис.
Тетя Ида фыркнула, а мисс Тонкс метнула в него полный уважения взгляд. Остальные не слышали, увлеченные судьбой бедной миссис Дарем, которую теперь ожидал лишь вдовий дом. Потеря самообладания сделала Мориса крайне счастливым. Через несколько минут к ним присоединился Дикки, и Морис встал, приветствуя свое божество. Волосы Дикки теперь были прилизаны после ванны, а грациозное тело спрятано под одеждой, но все равно он оставался необычайно красивым. В нем чувствовалась какая-то свежесть, словно он явился с цветами, он казался скромным и очень милым. Когда он извинялся перед миссис Холл, его интонация заставила Мориса вздрогнуть. И это тот самый ребенок, которого он не хотел опекать в Саннингтоне! Гость, чье прибытие накануне вечером он рассматривал как докуку.
Страсть, покуда она длилась, была так сильна, что он поверил в то, что в жизни наступил перелом. Он отменил все встречи - как в былые дни. После завтрака он проводил Дикки к дяде, держа его за руку, и взял с него обещание прийти на чай. Обещание было дано. Мориса охватила радость. У него кипела кровь. Он не следил за беседой, но даже это давало ему преимущество, потому что, когда он сказал "Что?", Дикки перешел на диван. Он обвил вокруг него руку… Появление тети Иды предотвратило, быть может, беду, и все же ему казалось, что он увидел отклик в честных глазах.
Они встретились еще раз - в полночь. Морис теперь уже не был счастлив, ибо по прошествии часов ожидания его эмоции стали физиологическими.
- У меня ключ, - удивленно сказал Дикки, застав хозяина на ногах.
- Знаю.
Последовала пауза. Обоим было неловко. Они смотрели друг на друга и боялись встретиться взглядом.
- Вечер холодный?
- Нет.
- Тебе что-нибудь нужно, а то я сейчас пойду к себе?
- Нет, спасибо.
Морис подошел к выключателю и зажег свет на лестничной площадке. Затем он потушил свет в передней и побежал вслед за Дикки, бесшумно догоняя его.
- Это моя комната, - прошептал он. - То есть, обычно моя. Меня отсюда попросили, когда ты приехал.
Он полностью сознавал, что за слова слетают с его уст. Сняв с Дикки пальто, он продолжал держать его в руках и ничего не говорил. В доме было так тихо, что слышалось даже посапывание женщин в соседней комнате.
Мальчик тоже молчал. Случилось так, что Дикки вполне понял ситуацию. Если бы Холл настаивал, он не стал бы поднимать шума, но лучше бы тот не настаивал. Так для себя решил Дикки.
- Я наверху, - выдохнул Морис, не смея. - На мансарде - если тебе что-нибудь понадобится - всю ночь один. Я всегда один.
Первым движением Дикки было закрыть за ним дверь на задвижку, но он отказался от этой мысли как от проявления малодушия. Проснулся он по звонку, созывающему на завтрак. Солнце сияло на его лице, и помыслы его были чисты.
XXX
Этот случай совершенно расстроил жизнь Мориса. Объясняя его своим прошлым, он ошибочно принимал Дикки за второго Клайва, но три года прожиты не за один день - и, не успев разгореться, огонь потух, оставив после себя какой-то подозрительный пепел. Дикки уехал от них в понедельник, а к пятнице его образ изгладился. Затем в контору приходил клиент, живой и красивый молодой француз, который умолял "месье Олла" вести с ним честную игру. Во время беседы возникло знакомое чувство, но на сей раз оно отдавало сопутствующими ароматами бездны. "Нет, такие, как я, должны работать, как проклятые", - ответил он на настойчивое предложение француза пообедать вместе, и голос его прозвучал настолько по-британски, что это вызвало взрыв смеха и пантомиму чужеземца.
Когда молодой человек ушел, Морис заглянул правде в глаза. Его чувство к Дикки требовало весьма примитивного названия. Некогда он впал бы в сентиментальность и назвал это обожанием, но с тех пор у него выработалась крепкая привычка к честности. Ну и лицемер же он был! Бедный маленький Дикки! Ему мнилось, как мальчик вырывается из его объятий, прыгает в окно и ломает себе руки и ноги. Или вопит, как помешанный, призывая на помощь. Ему мнилась полиция…
- Похоть.
Он произнес это слово вслух. Похоть - понятие отвлеченное, когда ее нет. Теперь, отыскав для нее название, Морис рассчитывал покорить ее в спокойной обстановке конторы. Ум его, всегда отличавшийся практичностью, не терял времени на теологическую безысходность, но сразу заработал, как проклятый. Он получил предупреждение, а значит, находился во всеоружии. Чтобы добиться успеха, надо только держаться подальше от мальчиков и молодых людей. Да, от других молодых людей. Стали понятны некоторые туманные обстоятельства последнего полугода. Например, один из учащихся интерната… Морис наморщил нос, как человек, которому не требуется дальнейшей аргументации. Чувство, способное толкнуть джентльмена к человеку низшего сословия, предосудительно…
Морис не знал, что ждет его впереди. Он входил в состояние, конец которому могла положить только импотенция или смерть. Клайв отсрочил смерть. Клайв повлиял на него, как это было всегда. Между ними существовал негласный договор, что их любовь, хоть и затрагивающая тело, не должна этого поощрять. Подобная установка - и не надо было слов - исходила от Клайва. Слова едва не сорвались во время первого визита в Пендж, когда Клайв отверг поцелуй Мориса, и еще в последний день там же, когда они лежали в высоком папоротнике. Тогда же было выработано правило, открывшее золотой век. Правило, которого хватило бы до самой смерти. Но на Мориса, притом что он был вполне доволен, это правило действовало отчасти как гипноз. В нем выразился Клайв, а не он, и теперь, оказавшись в одиночестве, Морис страшно надломился, как когда-то в школе. И Клайву его не излечить. То влияние, даже если бы оно было оказано, завершилось бы ничем, ибо такие отношения, как у них, не могут прекратиться, не изменив обоих мужчин навсегда.
Однако Морис не мог тогда все это осознать. Эфемерное прошлое ослепляло его, и высшим счастьем, о каком он мог лишь мечтать, было возвратиться туда, в это прошлое. Сидя в конторе за работой, он не способен был разглядеть обширную кривую своей жизни, тем более - призрак отца, сидящий напротив. Мистер Холл-старший никогда не боролся с собой и не задумывался - для этого ни разу не возникало повода; он поддерживал общество и бескризисно переходил от любви недозволенной к любви дозволенной. Сейчас, глядя через стол на сына, он испытывает легкий приступ ревности - единственной боли, что выживает в мире теней - ибо видит плоть, воспитывающую дух так, как никогда не был воспитан его, и развивающую вялое сердце и медлительный ум помимо их воли.
Тут Мориса позвали к телефону. Он поднес трубку к уху и, после шести месяцев молчания, услышал голос своего единственного друга.
- Алло, - начал тот, - алло, Морис, сейчас ты узнаешь, какие у меня новости.
- Да, но ты не писал, поэтому и я не писал.
- Аналогично.
- Ты сейчас где?
- Собираемся в ресторан. Хотим тебя пригласить. Что скажешь?
- Боюсь, ничего не выйдет. Только что я отклонил еще одно приглашение пообедать.
- Так занят, что и поговорить некогда?
- Нет-нет!
Клайв продолжал, очевидно, успокоившись настроением Мориса.
- Со мной рядом моя невеста. Сейчас она с тобой тоже поговорит.
- Отлично! Расскажи мне о своих планах.
- Свадьба в будущем месяце.
- Всех благ.
Ни тот, ни другой не знали, что еще сказать.
- Передаю трубку Анне.
- Я - Анна Вудз, - сказали девическим голосом.
- А мое имя - Холл.
- Что?
- Морис Кристофер Холл.
- А меня звать Анна Клэр Уилбрэм Вудз, но я не знаю, о чем еще сказать.
- И я не больше вашего.
- Вы - уже восьмой друг Клайва, с которым я разговариваю за сегодняшнее утро.
- Восьмой?
- Не слышу!
- Я сказал: восьмой?
- О, да, а сейчас я передаю трубку Клайву. До свидания.
Опять заговорил Клайв:
- Кстати, ты можешь приехать в Пендж на будущей неделе? И поторапливайся, а то скоро там начнется настоящий переполох.
- Боюсь, ничего не выйдет. Мистер Хилл тоже надумал жениться, поэтому я буду более или менее занят здесь.
- Это кто, твой старый партнер?
- Да, а после Ада выходит за Чепмена.
- Это я уже слышал. А как насчет августа? Сентябрь отпадает, почти наверняка состоятся довыборы. А ты приезжай в августе, как раз успеешь на крикетный матч "усадьба против деревни".
- Спасибо, наверно, приеду. Ты напиши туда поближе.
- О, конечно! Кстати, у Анны есть сто фунтов свободных денег. Не мог бы ты их повыгодней разместить на ее имя?
- Непременно. Чего она хочет?
- Предпочитает довериться твоему выбору. Четыре процента в год были бы для нее пределом мечтаний.
Морис перечислил названия некоторых ценных бумаг.
- Я бы хотела последнее, - послышался голосок Анны. - Не запомнила название.
- Вы прочтете его в договоре. Будьте любезны, какой у вас адрес?
Она продиктовала.
- Отлично. Отправите чек, когда получите извещение. А лучше так: я сейчас дам отбой и сразу куплю для вас то, что вы хотите.
Он так и сделал. Их общение и должно протекать именно в таком ключе. Какими бы любезными ни казались Клайв и его жена, он неотступно чувствовал, что они находятся на другом конце телефонного провода. После ленча он выбрал для них свадебный подарок. Первым движением было купить что-нибудь подороже, но, поскольку он был всего лишь восьмым в списке друзей жениха, это выглядело бы неуместным. Платя три гинеи, он поймал свое отражение в стекле за прилавком. Каким основательным молодым человеком он стал - спокойным, почтенным, цветущим, без налета вульгарности. На таких, как он, Англия действительно может положиться. Мыслимо ли, что в прошлое воскресенье он едва не изнасиловал мальчишку?
XXXI
На исходе весны он решил проконсультироваться с доктором. Это решение - весьма не свойственное его темпераменту - подстегнул жуткий случай в поезде. Морис предавался болезненным мечтаниям, и выражение его лица вызвало догадки и надежды у единственного, кроме него, пассажира в том вагоне. Человек этот, тучный, с сальным лицом, сделал непристойный знак, а Морис, забыв осторожность, ответил. Тут же они оба встали. Попутчик улыбнулся, после чего Морис сбил его с ног, что было сурово по отношению к этому немолодому мужчине, у которого из носа кровь потекла прямо на сиденье, и тем более сурово, так как бедняга забыл себя от страха, что Морис дернет веревку сигнализации. Он лопотал извинения, предлагал деньги, а Морис, нахмурив брови, возвышался над ним и видел в этой отвратительной, позорной старости свою собственную.
Он не выносил саму мысль о докторе, но был не в силах справиться со своей похотью без посторонней помощи. Она, столь же незрелая, что и в детстве, стала во много раз сильнее и бушевала в опустошенной душе. Он мог "держаться подальше от молодых людей", как по наивности для себя решил, но не мог держаться в стороне от своих видений и часто совершал грех в сердце. Любое наказание было бы предпочтительнее, ибо он полагал, что доктор его накажет. Он мог бы вытерпеть любой курс лечения при условии исцеления, а даже если и нет - то он был бы хоть чем-то занят и имел бы меньше минут для пагубных мечтаний.
У кого же ему проконсультироваться? Молодой Джаввит был единственным доктором, которого он хорошо знал, и на следующий день после той злополучной поездки он ухитрился как бы невзначай обронить: "Интересно, вы за вашу практику сталкивались когда-нибудь с выродками оскар-уайльдовского типа?" На что Джаввит ответил: "Нет, это, слава Богу, по части психиатров", и это отбило охоту, да, может, оно и лучше - проконсультироваться с кем-то, кого он никогда не увидит впредь. Он подумывал о специалистах, однако не знал, есть ли таковые для его болезни и будут ли они хранить тайну, ежели он им доверится. По всем прочим вопросам он мог получить совет, но по этому, который затрагивал его ежедневно, цивилизация хранила молчание.
В конце концов он отважился на визит к доктору Бэрри. Он знал, что придется туго, но старикан, несмотря на свою грубость и задиристость, был совершенно надежен и чувствовал к Морису еще большее расположение с тех пор, как тот оказал любезность Дикки. Они никоим образом не были друзьями, что лишь упрощало дело, и Морис так редко бывал у них в доме, что будет небольшая разница, если ему откажут от этого дома вовсе.