Лили не могла не осознавать сексуальную природу своего сына. Прежде она ревновала его к Мередиту. Но влюбленность в Масуда, по ее мнению, превзошла все границы! Кроме того, Лили ревновала сына к его растущей славе. Его приглашали на разнообразные публичные мероприятия, звали читать лекции, выступать на радио. Так много успеха и в таком раннем возрасте!
Форстеру очень хотелось вновь увидеть Масуда, который к тому времени возвратился на родину. Первое путешествие в Индию состоялось в 1912 году. В Порт-Саиде к Форстеру присоединился Голдсуорти Лоуз Диккинсон. Задушевного общения с Масудом не получилось - помешала многочисленная родня последнего, оказавшая гостю чересчур радушный прием. Зато огромное впечатление на Форстера произвела остановка в Чхатарпуре у магараджи Бахадура Сингха, в котором Форстер обнаружил родственную душу. По возвращении в Англию происходит еще одно важное событие в жизни Форстера - визит в Милторп и беседа с Эдуардом Карпентером, о которой упоминается в авторском послесловии к "Морису". Карпентер считал необходимым для каждого человека установить единство духа и тела. Сам он оставил церковь, привычный ему круг и стал открыто жить с рабочим Джорджем Меррилом. Меррил был настолько необразован и простодушен, что спросил как-то, с кем Иисус спал в Гефсиманском саду. Впрочем, не исключено, что это было только лукавство.
Период с ноября 1915-го по январь 1919-го года Форстер провел в Александрии, где работал в местной организации Международного Красного Креста. В этом "самом европейском" из городов Египта Форстер отчасти расстался со своей робостью. Он знакомится с Мохаммедом-эль-Адлем, красивым молодым египтянином, работавшим кондуктором трамвая. Впервые любовь Форстера прошла все стадии - от чувственного восхищения до физической близости. Правда, и этой любви не суждено было стать долгой. После отъезда Форстера Мохаммед женился. В 1922 году, возвращаясь домой из второго путешествия по Индии, Форстер встречается с ним в последний раз. Недолго спустя Мохаммед умер от рака.
В Александрии Форстер посещает салон Кавафиса, греческого поэта, которого высоко ставил Оден и многие другие ценители, но который до сих пор мало известен нашему читателю. Дом Кавафиса был открыт для друзей ежедневно с пяти до семи вечера. Гостям предлагалось два сорта виски и интеллектуальное общение. Кавафис с его своеобразной поэтикой гомосексуальности произвел большое впечатление на Форстера, сделавшего все, чтобы стихи александрийского гения появились в английских переводах. Заметим, что в ответ Кавафис даже не удосужился прочитать произведения Форстера. Впрочем, у Кавафиса был хороший вкус, но дурной характер.
Средний возраст стал для Форстера благодатной порой освобождения от вседовлеющего влияния Лили. Он снимает для себя отдельную квартиру и перестает отчитываться перед матерью о каждом шаге.
После второй поездки в Индию он пишет одноименный роман, ставший последним в его творчестве. Среди причин ухода Форстера из большой литературы назывались и такие, как "отказ быть великим" (Лайонел Триллинг), медлительность и лень. Сам Форстер объяснял это тем, что "ему нечего больше сказать". Но, как нам представляется, причины были личного свойства: расширение круга друзей, включая лиц с гомосексуальной ориентацией, и уменьшение влияния матери и родственниц.
В апреле 1922 года Форстер прочитал в "Лондон Меркьюри" стихотворение "Призраки" малоизвестного двадцатишестилетнего поэта Джо Эккерли и направил ему восторженное письмо. Завязалась переписка, и вскоре они стали близкими друзьями. Эккерли никогда не скрывал своих наклонностей. Скорее, наоборот. Он тоже искал Идеального Друга, но, по собственному выражению, "находил их только в мире собак". Тем не менее, он мог соскочить с поезда вслед за ускользающим лицом, приветливой улыбкой, накачанными плечами и крепкими ягодицами. Тщедушный Форстер не мог привлечь Эккерли, поэтому любовниками они так и не стали. Однако Эккерли раскрыл перед Форстером новые горизонты. Их дружба продолжалась сорок лет - вплоть до кончины Эккерли.
В 1929 году он познакомил Форстера с молодым лондонским полицейским Бобом Бакингемом. Запись Форстера в дневнике тех лет: "Я хочу любить сильного молодого мужчину из низших слоев общества, быть им любимым и даже сносить от него обиды. Таков мой жребий". Бакингем был женат и имел сына. Довольно долго отношение Мэй Бакингем к интимному другу мужа оставалось сложным и, скорее, неодобрительным. В конце концов все же наступило примирение. Втроем они ездили в заграничные поездки, Форстер много времени проводил в доме Боба и Мэй. Он дал образование их сыну Робу, который, к сожалению, скончался в возрасте 33-х лет от лимфогранулематоза. Это произошло в 1962 году, но и после Форстер помогал вдове и детям Роба Бакингема.
Последние годы жизни Форстер жил на казенной квартире в Кингс-колледже. Произошло возвращение в альма-матер, круг замкнулся. Раскрепостившему его в свое время Кембриджу Форстер завещал все свои денежные средства и обширный архив, куда вошли дневники разных лет и переписка с такими выдающимися деятелями литературы, как Форрест Рейд, Кристофер Ишервуд, Стивен Спендер, Томас Элиот, Гор Видал и многими, многими другими.
Умер он 7 июня 1970 года в Ковентри, в доме Боба и Мэй Бакингемов. Согласно последней воле Форстера, его прах был развеян в их небольшом саду - чтобы никогда не разлучаться с дорогими ему людьми.
"Мне суждено пройти сквозь жизнь, не вступив с ней в конфликт и не оставив в мире следа", - говорил персонаж одного из ранних романов Форстера, словно выражая тайные страхи автора. К счастью для всех нас, эти страхи не оправдались.
Успех, связанный с выходом первых трех романов был позади. Форстер принимается за новый, под названием "Арктическое лето", но работа не клеится. Он понимает, что должен быть честен хотя бы перед самим собой и наконец определяет тему - новый роман будет посвящен любви двух молодых людей, причем надо написать его так, чтобы эта любовь не воспринималась как извращение или отклонение от нормы. Скорее, извращенным следует считать отношение общества к такой любви.
Форстер принимается за работу и за три месяца пишет набросок первых двух частей. Он отдает рукопись Мередиту, но тот остается более чем равнодушен к прочитанному. Неизвестно, прочитал ли он ее вообще. Для Форстера это явилось ударом. На некоторое время он прерывает работу над "Морисом" и даже намеревается прекратить ее вовсе, но затем находит в себе силы продолжить и в июле 1914 года завершает роман.
По твердому убеждению Форстера "Морис" не может быть опубликован, "раньше, чем погибнет автор или Англия". Вскоре он начинает знакомить с рукописью избранный круг друзей, и прежде всего Диккинсона, который принял роман восторженно, хотя его не вполне удовлетворил счастливый конец книги. Форстер и сам понимал, что это наиболее слабая часть романа. Он не раз вносил изменения и переписывал целые главы, однако в его намерения не входило менять концепцию финала. Фактически, он правил "Мориса" до 1960 года, когда подготовил окончательный вариант машинописи и написал "Послесловие автора". На предложения друзей опубликовать роман неизменно отвечал отказом, хотя к этому времени уже не было причин, которые могли бы препятствовать выходу книги в свет. Он писал, что не желает "там, где речь идет о гомосексуальности, вставать и ждать, чтобы тебя посчитали" - скорее он предпочитал "отсидеться и не быть посчитанным".
Когда Джо Эккерли, еще при жизни Лили, в качестве довода приводил то, что "Андре Жид признался", Форстер говорил, что "у Жида уже не было матери" (забыв, что у того имелись жена и дочь).
Посмертная публикация была принята критикой довольно прохладно. Многие полагали, что роман безнадежно устарел. Некоторые ждали более автобиографичной книги, иные - более откровенных любовных сцен. Так, среди отзывов критики мы находим: "Сдержанность лежит в самой сути таланта Форстера, и это делает для него невозможным написание большого романа о сексуальности" (А. Альварес); "Книга подтверждает неспособность Форстера рассуждать о том, что ему наиболее близко. Или его гомосексуальность была для него менее важна, чем нам представлялось?" (Д. Барбер). Интересно, что ожидали уважаемые критики от романиста, действительно отличающегося благородной сдержанностью стиля - не иначе, как порнографии? Освелл Блейкстон заметил, что "Форстер писал "Мориса" в качестве самотерапии, и это подавило его творческий импульс". Б. Брофи заявила, что "Морис" был непубликуем в 1914 году, но, если бы не имя Форстера, он был бы непубликуем и сегодня. Интересен как документ эпохи, и только. Хотя и не хуже самого худшего у Форстера". Кто-то называл "Мориса" самым бледным произведением Форстера, кто-то высказывал мнение, что это набросок, а не вполне законченное художественное произведение. В том, как критика ополчилась на безусловно главный (во всяком случае, для него самого) роман покойного автора, чувствовался не только пресловутый снобизм этой публики, но и очевидное желание прослыть современными людьми, не делающими никаких скидок на деликатность темы. Верно, скидки в данном случае совершенно излишни, но не учитывать жизненный путь и особенности характера автора, придавшие своеобразное очарование его прозе, тоже нельзя. Эта книга удивительна тем, что при небольшом объеме она оставляет впечатление бездонности. Двухчасовая экранизация Джеймса Айвори не вобрала в себя и половины книги, воспроизведя лишь сюжетные ходы, да и то - адаптировав их в соответствии с требованиями кинематографа.
Ноэл Аннан справедливо отметил, что "главная тема романа - это трудности, с которыми подобные Морису учатся доверять собственному сердцу. Роман не устарел, поскольку он выражает сомнения и страхи, присущие юности". Кейт Брейс увидел в этом произведении протест личности против общества - тему, которая интересовала участников группы "Блумсбери". По мнению критика "Форстер с неувядающей силой написал о своих самых глубоких переживаниях". Сегодня литература предпочитает трактовать тему однополой любви как стремление к интеграции с "нормальным" обществом, которая мучительно и даже трагически завершается нахождением некоего компромисса. Форстер дал иное решение этой темы, свойственное как его времени, так и лично ему - это "уход в леса", что, конечно, нельзя понимать буквально как отделение от общества в контексте этого романтического произведения.
Сборник рассказов "В жизни грядущей" получил более высокую оценку критики. Вошедшие в него произведения разнообразны по стилю, манере письма, авторскому отношению к теме, что легко объяснимо, поскольку писались они в разные годы. Любопытно, что, в отличие от "Мориса", в новеллах Форстера в гораздо большей степени присутствует юмор. Характерным примером может служить рассказ "Гривна", в котором автор с нескрываемой насмешкой пишет о "вечной девственнице" Перпетуе, сознательно отказавшейся от земных радостей ради сомнительной и никому не нужной святости. Ее брат Марциан, напротив, готов взять от жизни все, и это вызывает симпатию автора.
В рассказах "Доктор Шерстихлоп" и "В жизни грядущей", написанных в двадцатые годы, Форстер обратился к жанру притчи, чтобы, не будучи связанным необходимостью давать бытовые и психологические подробности, наиболее отчетливо и модельно выразить главную мысль - недостижимость счастья в этой, а не в загробной жизни. Композиция рассказа "В жизни грядущей" безупречна - всего четыре коротких главы, но перед глазами, как быстротечный день, проходит неудавшаяся человеческая жизнь. Эти две новеллы, особенно "Доктор Шерстихлоп", довольно пессимистичны и оставляют мрачное впечатление. Возможно, это связано со временем их написания: стареющий Форстер с горечью сознавал, что перспективы обрести личное счастье становятся все более призрачными.
"Артур Снэчфолд", также отразил возрастные особенности автора и его веру в высокие чувства - герой рассказа не предал своего искушенного и очень немолодого соблазнителя, хотя прекрасно понимал, что в жизни сэра Конвея встреча в папоротниках не более, чем случайный эпизод.
"На том корабле" - один из последних рассказов Форстера. Работа над ним была завершена, когда автору исполнилось семьдесят девять лет. Действие происходит в течение одной ночи на борту корабля, плывущего из Англии в Индию. И вновь любовная коллизия разворачивается между представителями различных социальных слоев - тема, занимавшая Форстера всю жизнь, и не только в искусстве. Ночной разговор в каюте, приведший к трагическому финалу, критики назвали маленьким шедевром, а угрюмую иронию последнего абзаца - достойным финалом всей прозы Форстера.
В последние годы жизни Форстер более открыто выражал свою позицию. Так, в 1958 году в программе "Первая встреча" на Би-би-Си он выразил восхищение сэром Джоном Вулфенденом, который подготовил законопроект, отменяющий уголовное преследование за гомосексуализм. И вместе с тем Форстер никогда не был "общественным человеком". Ему принадлежит высказывание, которое не было понято и принято его современниками: "Если бы пришлось выбирать - предать мою страну или предать друга, надеюсь, я нашел бы мужество предать страну". Нет никаких сомнений в том, что, перевернув последнюю страницу этой книги, читатель поймет и примет то, что хотел сказать Форстер.
Андрей Куприн
Э. М. Форстер
МОРИС
Роман
Посвящается более счастливому году
Начат в 1913
Закончен в 1914
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Раз в четверть вся школа выходила на прогулку - то есть, в ней участвовали все мальчики и трое учителей. Как правило, это было приятное гулянье, и каждый, предвкушая его, забывал старые обиды и жил с ощущением легкости и свободы. Чтобы не страдала дисциплина, прогулку подгадывали ближе к каникулам, когда не вред расслабиться, и получалась она похожей скорее на семейный пикник, а не на школьное мероприятие, тем более что супруга директора, миссис Абрахамс, обыкновенно встречала мальчиков в обществе своих подруг за чайным столом и была добра совсем по-матерински.
Мистер Абрахамс вел свою приготовительную школу по старинке. Его не заботили ни занятия, ни игры. Главное - чтобы воспитанники были сытно накормлены и хорошо себя вели. Все остальное он считал делом родителей, не задумываясь о том, что родители считают его делом. Так, в обстановке взаимного благодушия, мальчики переходили в средние школы закрытого типа - здоровые, но не подготовленные - и там впервые их беззащитная плоть принимала на себя удары этого мира. Многое, однако, говорило в пользу столь вялого воспитания, ведь ученики мистера Абрахамса в конце концов не так уж плохо устраивались, в свой черед становясь родителями и, случалось, посылали к нему же своих сыновей. Мистер Рид, младший учитель, был педагогом того же типа, только еще бестолковей, тогда как мистер Дьюси, старший учитель, служил своего рода возбудителем и не давал учебному заведению окончательно погрузиться в спячку. Дьюси не слишком любили, но понимали, что он необходим. Он был знающим человеком - ортодоксом, но не отрешенным от мира и даже способным взглянуть на предмет с разных сторон. Для родителей и туповатых школьников он был неподходящей персоной, зато он прекрасно ладил со старшеклассниками, которых готовил на стипендию. И организатором он слыл неплохим. Мистер Абрахамс, притворяясь, будто держит его на коротком поводке и предпочитает мистера Рида, на самом деле давал Дьюси полную свободу действий и в конце концов сделал его своим компаньоном.
Мистер Дьюси вечно носился с какой-то идеей. На сей раз мысли его занимал Холл, один из старших воспитанников, которому вот-вот предстояло покинуть их и перейти в среднюю школу закрытого типа. Дьюси вздумалось "поговорить по душам" с Холлом во время прогулки. Коллеги были недовольны, поскольку при таком раскладе на них падала дополнительная нагрузка, да и директор возразил, что он-де уже поговорил с Холлом и что мальчику захочется свою последнюю прогулку провести с товарищами. Мистер Дьюси не спорил, но разве отговоришь его от того, что он считал необходимым? Он улыбнулся и промолчал. Мистер Рид знал, о чем будет "разговор по душам", ибо как-то им довелось коснуться этого профессионально. Мистер Рид выразил тогда неодобрение. "Тема щекотливая", - сказал он. Директор же или не знал, или не желал ничего знать об этом. Расставаясь с воспитанниками, когда тем исполнялось четырнадцать, он забывал о том, что мальчики имеют обыкновение превращаться в мужчин. Они представлялись ему низкорослым, но вполне сформировавшимся племенем, вроде пигмеев Новой Гвинеи - "его мальчиками". Понять их было еще проще, чем пигмеев, - ведь на его глазах они никогда не женились и очень редко умирали. В безбрачии и бессмертии проходили они перед ним долгой чередой - в один год их бывало от двадцати пяти до сорока. "Не вижу в книгах по педагогике никакого проку. Мальчики существовали и тогда, когда ни о какой педагогике слыхом ни слыхивали". Мистер Дьюси только посмеивался таким речам, ведь сам он был насквозь пропитан прогрессивными веяниями.
Перейдем теперь к мальчикам.
- Сэр, можно мне взять вас за руку?.. Сэр, вы же мне обещали… У мистера Абрахамса обе руки заняты, и у мистера Рида тоже… Ах, сэр, вы слышали это? Он думает, что у мистер Рида три руки!
- Ничего подобного, я сказал "пальцев". А ты завидуешь! Завидущий!
- Дети, сейчас же прекратите!
- Но сэр!..
- Со мной на прогулку пойдет только Холл.
Возгласы разочарования. Мистер Абрахамс и мистер Рид, видя, что это не приведет к добру, собрали ребят, построили и повели их вдоль обрыва в сторону холмов. Холл с видом победителя подошел к мистеру Дьюси, но взять его за руку постеснялся, потому что считал себя уже взрослым. Упитанный, симпатичный мальчик, ничем не примечательный. Этим он напоминал отца, который в той же череде прошел лет двадцать пять тому назад, потом скрылся из поля зрения в какой-то средней школе, женился, заимел сына и двух дочерей и недавно умер от воспаления легких. Добропорядочный был гражданин мистер Холл, но какой-то безликий. Мистер Дьюси, прежде чем отправиться на прогулку, навел о нем справки.
- Что, Холл, ожидаете нравоучения, да?
- Не знаю, сэр… Мистер Абрахамс уже со мной побеседовал. Он подарил мне "Святые Пастбища" и еще запонки. А ребята - марки. Настоящую Гватемалу за два доллара! Посмотрите, сэр! С попугаем на верху колонны.
- Великолепно! А что говорил мистер Абрахамс? Надеюсь, он сказал вам, что вы жалкий грешник?
Мальчик засмеялся. Он не понимал мистера Дьюси, но догадывался, что тот хочет выглядеть веселым. Он ощущал какую-то легкость, потому что это был его последний школьный день, и даже если он сделает что-то не так, то не получит нагоняя. Кроме того, мистер Абрахамс напророчил ему успех. "Он - наша гордость. В Саннингтоне он не посрамит честь нашей школы". Так начиналось письмо к маме, он успел подсмотреть. И ребята засыпали его подарками; они называли его смелым. Большое заблуждение - не смелый он: темноты боится. Но об этом никто не знает.
- Так что же сказал мистер Абрахамс? - повторил мистер Дьюси.