- Ничего, спокойно… сейчас все будет в порядке! - успокаивающе (дождаться бы машины!) проговорил Казачонок.
- Но я же в этом доме живу… Неужели вы не помните меня?
- Да нет… таких не встречал,- с усмешкой сказал Казачонок дежурному, и они, довольные, засмеялись: черт его знает, а вдруг повезет, вдруг действительно попадется крупный "лещ"!
- Да честно - я в этом доме живу! - Я приподнялся.
В глазах Казачонка шевельнулось сомнение - вряд ли преступник будет ссылаться на э т о т дом.
- Телефон есть? - Казачонок подвинул аппарат.
Мама поднимает трубку… "Звонят из милиции". С ее сердцем такие пассажи ни к чему.
- Нет телефона…- пробормотал я.
- Ну, тогда сиди.- Казачонок снова с надеждой взглянул на партнера.
- Да нет, честно. Живу… вот видите - даже в газеты пишу… в сегодняшней вот моя статья! - Я вытащил мятую газету, протянул Казачонку.
Он недоверчиво взял.
- Которая тут твоя?
- Вот… "Потерянный город".- Я показал.
- Чем же это он потерянный?
Казачонок начал читать. Читал он долго, потом поднял на меня глаза… Вряд ли он после этого чтения проникся любовью ко мне: раньше за такую статью давали статью, а теперь распустили, говорил его взгляд. Он стоял, глядя на меня (машина, к счастью моему, все не ехала и не ехала), потом сделал шаг в сторону, открыл дверь в соседнюю комнату. Там Боб со своими опричниками, сидя вокруг стола, играли в коробок.
- Боренька! - проговорил Казачонок.
Боб лениво вышел сюда, за ним, оправляя модные одежки, надеясь хоть на какое-то развлечение, вышли остальные.
- Знаешь у нас… вот такого? - Казачонок кивнул на меня.
- Уж тут я как-нибудь каждого зайца знаю,- снисходительно произнес Боря.- Такого не встречал!
Неужели он не помнит меня? Сколько раз я проходил мимо него! Но, видимо, он запоминает лишь тех, кто представляет для него интерес.
- Говорит - в нашем доме живет… в газетах вот пишет.- Казачонок показал.
- Нет… такого у нас не водится,- усмехнулся Боб.
Да, видимо, я совершил большую ошибку, что не стремился войти в это общество, не подсаживался с подобострастными разговорами к ним на скамейку… Ошибка! Но - поздно исправлять!
- Из какой, говоришь, квартиры? - сощурился, входя в роль сыщика, Боб.
- Да из триста шестой! Из последней парадной! - воскликнул я.
- Так, кто там у нас? Валька вроде в триста первой живет? - Боб повернулся к подручным.
- На рыбалку уехал,- ответили ему.
- Так… что же нам делать? - Боб, поигрывая каким-то ключом, по-хозяйски расселся на скамье, но Казачонку это не слишком понравилось, у него, видно, были и другие важные дела.
- Так, слушай сюда! - легким нажимом тона давая все же понять кто тут главный, произнес Казачонок.- Сходи с клиентом, куда он покажет… и если окажется - врет, веди обратно!
Борис, слегка оскорбленный, лениво встал, пихнул меня в плечо: пошел!
Он вывел меня на улицу. Еще двое подручных последовали за нами. Да, жалко, что мы с ним не сдружились - сейчас бы шли, непринужденно беседуя. А так меня явно вели - прохожие оборачивались, смотрели вслед. Да, предел падения - идти под конвоем Боба, который - что самое жуткое - чувствует свое право командовать мной! А если мы так войдем к маме! Я рванулся… Боб сделал подсечку почти так же четко, как Казачонок, и так же попытался накрутить мою куртку на кулак, но то ли из-за моего отчаяния, то ли из-за ветхости ткани я вырвался, оставив клок в его кулаке. Пока я поднимался, оскальзываясь на осколках вара, они окружили меня с трех сторон. Сюда, на грязь, в своей модной обуви они не шли, но как только я выходил с этого пятачка, они били. Лениво и, я бы сказал, беззлобно - просто разминались после долгого сидения, показывали права.
Небольшая толпа с интересом наблюдала.
- Чего это тут? - спросил тощий с сеткой у солидного с портфелем.
- Да вот, ребятки диссидента бьют,- лениво пояснил толстый.
- А ты почему знаешь, что диссидента? - въедливо спросил тощий, оценив очередной удар.
- Да кого же еще? - пояснил тот.- Видишь - он обороняться совсем не может. Был преступник бы или хулиган - он бы им наддал!
- А… ну да,- удовлетворенно проговорил тощий.- А Боря-боец красиво работает, что ни говори!
…Именно это я почему-то вспомнил, преследуемый по пыльной пустой улице пьяным рыбаком. Воспоминания распалили меня, нервы разыгрались.
- Эй! Профсоюсс!
…Ну, все! Я развернулся и пошел к нему. Мы сходились все ближе, вплотную остановились. Смотрели друг на друга. Вдруг, безжизненно повесив татуированные мощные руки вдоль тела, он стал бить чечетку о дощатый тротуар. Я посмотрел на него, повернулся и пошел. Шагов за спиной не было - только чечетка. Но вот и она затихла. Я шел и думал: как сложится, интересно, жизнь этого человека? Победит ли в нем разум - или ярость затопит все?
Я свернул, вышел на шоссе, подошел к остановке. В этот момент как раз с шоссе на ухабистую улицу съезжала, раскачиваясь, желтая, огромная "хмелеуборочная" машина. Я поглядел ей вслед… не за ним ли едут? Наверное, кто-то уже вызвал? Или просто так?
Я простоял на остановке не больше, наверное, десяти минут - "хмелеуборочная", переваливаясь, уже выезжала обратно. Ну, ясно - профилактический заезд, просто на всякий случай, с облегчением подумал я.
И тут же в закрытом кузове ударила гулкая чечетка.
- Эй! Профсоюсс! - послышался крик.
…Как он увидел меня?
Любовь тигра
Я выскочил из лифта с ключом наперевес и в ужасе застыл: двери не было! Вернее - она была мощным ударом вбита внутрь и безвольно висела, припав к двери ванной. Я бросился ее поднимать, как человека, потерявшего сознание. Она прогнулась в моих руках, как женщина: чей-то молодецкий удар сделал ее гибкой.
- Так… видать, грабанули! Хорошо хоть, не гробанули!
Пол в прихожей был усыпан известкой, влетевшей вместе с дверью. Оставляя белые следы, я быстро вошел в кабинет, со скрипом вытянул ящик стола… Бумажник лежал наверху, распластав крылья, как раненая птица… Так ли я его оставлял? Дрожащей рукой я распахнул его… Деньги на месте. Ф-фу!
Я медленно опустился на стул, утер запястьем лоб, потом слегка уже насмешливо оглянулся на выбитую дверь: что ж это за гости меня посетили, не сообразившие, где деньги лежат?
Я, уже не спеша, пошел на кухню. Фанерная дверка возле умывальника была зверски выдрана, в полутьме маячили ржавые трубы и вентили, вокруг валялись клочья пеньки. Ну, ясно: опять прорвало этот проклятый вентиль, хлынула вода, и водопроводчики, ненавидящие воду больше всего на свете, таким вот образом выразили свою ярость: надо было перекрыть воду, а они заодно еще и разгромили квартиру. Я открыл кран - вода булькнула перекрученной струйкой и иссякла. Все ясно! И ничего не докажешь и не объяснишь: можно только, если есть желание, обменяться несколькими ударами по лицу, но такого желания у меня не было.
Вздыхая, я собрал с пола мусор и отнес его в мусоропровод - доступ к нему теперь был свободен, дверь не мешала. Потом я сел к телефону - благо, он остался цел и невредим, и позвонил своему деловому другу.
- Ясно… тут тебе нужен Фил! - проговорил мой друг.
- Фил?.. Что-то такое помню…
- Ну… тогда еще… вместе с Крохой ходил!
- Но они вроде… тогда же еще… вместе и загремели?
- Ну да, и он все Крохины дела на себя взял - у Крохи уже сын тогда был!
- Мгм…
- Да сейчас он уже крепко стоит - зам по капстроительству одного крупного объединения!.. Да он отлично помнит тебя: недавно керосинили с ним - он все расспрашивал! Все тебе сделает.
Заманчиво, конечно, сделать все - но какою ценой?
- А больше никого у тебя нет? - поинтересовался я.
- У меня есть кто угодно,- усмехнулся друг.- И скрипачи, и оперативники, и даже могильщики… но сейчас тебе нужен именно Фил!
- Ладно… диктуй координаты,- сломался я.
…В приемной стоял стол с машинкой, за ним сидела роскошная блондинка с горделивой прической… такая могла сидеть в приемной любой конторы… впрочем, без удивления я встречал теперь таких и среди учителей, и в учреждениях, управляющих искусством… названия места в наши дни не имеют решающего значения; дело в возможностях - не так существенно, в какой сфере.
- Простите, нельзя ли вас попросить…- начал я.
- Нельзя,- мгновенно отрезала она.
- Но… будьте все же так любезны…- настаивал я.
- Я буду к вам любезна в другом месте! - произнесла она грубую, но довольно таинственную фразу и, резко встав, с треском вывинтила из машинки лист и, покачивая бедрами, пошла к главной двери.
Я втиснулся вслед за ней. В большой пустоватой комнате в конце длинного стола под портретом сидел человек с бледным покатым лбом, заканчивающимся на затылке седым пушком. Вдруг на лице его, сильно выдвинутом вперед, появилась улыбка - полумесяц из железных зубов.
- Ну что, зверюга, и ты, наконец, обо мне вспомнил? - ласково-сипло проговорил он.
Я решительно не помнил его - сколько всего за последние годы произошло! - но он, видно, все помнил ясно… говорят, что у людей, находящихся там, память консервируется - им все ярче и милее представляются все подробности жизни их дотюремного существования. Такой же дорогой подробностью оказался, видно, и я.
- Ну, здоро́во…- не совсем уверенно поприветствовал я его.
- Помнишь, как у Боба ураганили с тобою? - Улыбка его стала еще шире.- Да-а… нехорош ты стал… но джазмен джазмена через полвека узнает!
- Ну! - воскликнул я.
Его я, честно, не помнил, но "ураганы" у Боба - как можно их забыть? Отличное было времечко - уже лет тридцать тому назад, когда мы все вместе играли джаз и называли друг друга сокращенно на заграничный манер: Ник, Фред, Боб. Все исчезло, развеялось, в хозяева жизни вышли совсем другие люди… но что делать? Хотя бы ностальгия теперь связывает нас!
- Ну, ты знаешь, конечно,- доверительно тихо проговорил он,- Вэл снова сел, Джага уехал…
Я почувствовал ностальгическую связь и с севшим Вэлом, и уехавшим Джагой, хотя конкретно не помнил их.
- А за тобой я давно слежу,- имея в виду, очевидно, мои литературные опыты, произнес Фил, растроганно глядя мне в глаза.
- Да ну… ерунда! - Я смущенно отмахнулся.
Спрашивать, как он, я пока что стеснялся: во-первых, при его трудной жизни вопрос может быть неприятным, во-вторых, он может тут усечь намек на дела, с которыми я к нему пришел.
Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга - наверное, от долгого напряжения глаза наши стали слезиться.
- Может, Филипп Клементьич, вы все же взглянете на бумаги? - ревниво произнесла секретарша.
- Да не тренди ты - видишь, друг пришел! - отмахнулся он.
Он явно досадовал на присутствие здесь человека из чуждого нам поколения и даже - чуждого пола. Но она решила, видно, что если друг, так и не стоит с ним церемониться!
- Слушай, Фил, ты совсем, что ли, озверел? - Она глянула на часики.- Нам полчаса уже у Зойки надо быть!
- …Тафайте, тафайте! - Фил холодно, даже несколько враждебно помахал ей ручкой.
- Разорвать бы тебя на части и выбросить! - резко проговорила она и, повернувшись, направилась к выходу.
Такой накал чувств - тем более из-за меня - несколько смущал.
- Ко мне можно пойти,- неожиданно для себя пробормотал я.
Она, повернувшись, застыла у двери, но не глядела ни на меня, ни на него, а в сторону окна.
Фил, словно не слыша моей последней реплики, продолжал с застывшей улыбкой глядеть на меня. Немая эта сцена тянулась довольно долго, потом он вдруг медленно пошел к вешалке в углу, надел плоскую клетчатую кепочку, которая как бы еще крепче вдавила его огромную птичью голову в грудь, потом он надел длинный черный плащ и направился к выходу. Мы в некоторой растерянности следили за ним… Видимо, следовало считать, что мое приглашение принято: объяснять что-то дополнительно он считал явно излишним.
На улице я сделал движение к винному магазину.
- Взять что-нибудь?
- Ну, возьми конины, что ли? - небрежно проговорил он.
…"Конины"? Это значит - коньяка… Да - круто начинается это дело, но хорошо, что хоть как-то начинается!
От моей выбитой двери он почему-то пришел в полное восхищение.
- Вот так вот, Ирина Евгеньевна, настоящие люди живут! - поучающе обратился он к подруге.- Не то что вы, нынешние жлобы, понаставили дверей!
Она презрительно дернула плечом… черт! Вряд ли после этого она особенно будет меня любить, а от женщин на практике зависит очень много.
Фил вошел в мою пустую, слегка ободранную квартиру (давно я собирался сделать ремонт!) и то ли изумленно, то ли восхищенно покачал головой.
- Вот так вот! - снова обратился он к Ирише.- Никаких тебе стенок-гарнитуров, ковров и прочей лабуды! У людей все дела здесь! - Он шлепнул себя по бледному покатому лбу.
- Мне как раз не очень нравится моя квартира,- слегка смущенный таким успехом, проговорил я.- Она такая не специально у меня! А дверь вообще - только сегодня, наверное, выбита или вчера…
- Ясно? - Он снова строго обратился к ней.- Человек даже не знает, сколько дней без двери живет! - Для него я был дорогим воспоминанием о давних, святых временах бескорыстной дружбы. В глазах Ирины я явно становился все большим идиотом, но в оценке Фила все поднимался - во всяком случае, на этот вечер.
Он взялся за ручку ванной, но я с испугом удержал его:
- Постой… там, понимаешь… раковина разбита!
Дело в том, что мне на день рождения один приятель подарил пузатый пузырек английского одеколона, и это проклятое орудие империализма, выскользнув у меня из рук, стукнулось о раковину. С ужасом я сожмурился… услышал треск… все, накрылся подарочек! Когда я наконец решился разожмуриться, изумлению моему не было предела - пузырек лежал целый и невредимый, раковина же была расколота на крупные куски!
Я рассказал это Филу - он посмотрел на меня со снисходительной усмешкой.
- Ну, ладно - ты лучше историю эту в какой-нибудь рассказ свой вставь, а мне мозги не пудри - я все же инженер!
Я давно уже замечал, что люди, сами живущие по фантастическим законам, от искусства требуют строгости и поучительности - так же и мой друг.
- Ну, хорошо! - Я вытащил на середину комнаты мой "журнальный столик" - старый испорченный приемник, расставил рюмочки.
- Ну, у тебя кайф,- усмехнулся Фил.- Как в монгольской юрте.
- Ну, прям уж! - непонятно обидевшись, сказала Ирина, словно она всю жизнь провела в монгольской юрте и знает ее.
- К ним входишь,- не реагируя на ее реплику, продолжил Фил,- на стенах юрты полки, и на каждой стоит наш старый ламповый приемник "Рекорд"! Батарейки кончаются - монгол едет в улус, везет новый приемник!
Он явно предпочитал, чтобы истории звучали его, а не чьи-то другие.
- Ну, прям уж! - проговорила Ирина.
- На кухню! - приказал ей Фил.
Ирина, взмахнув хвостом, ушла, куда ее послали…
- А когда ж ты… в Монголии был? - пытаясь нащупать основные вехи бурной его жизни, вскользь спросил я.
- Ну, как…- спокойно ответил Фил.- Оттрубил, потом в Сибири работал - я же строитель! - а потом в Монголии прорабом уже.
- Да… неслабо! - восхищенно произнес я.- Так сколько же тебе? - Я пригляделся к его выдвинутому вперед, словно обсыпанному мукой лицу.
- А сколько дадите? - Он гордо-шутливо задрал над плечом свой наполеоновский профиль, застыл с дурашливой важностью, как мраморный бюст.
- Ну… давай!
Мы торжественно выпили.
- Мне про тебя первая еще Полинка сказала - помнишь Полинку? - мол, есть такой замечательный человек! - расвспоминался он.
Полинка! Ну, как же можно не помнить Полинку - мою первую, самую отчаянную любовь!
- А ты… откуда с ней?! - ревниво воскликнул я.
- Сахадка! - Он пошевелил в воздухе пальцами.- Так мы же с ней до второго курса вместе учились!
- С Полинкой? - воскликнул я.
Тут я вдруг увидал, что он склонился к моему столику-приемнику и, покряхтывая, снял заднюю картонную стенку.
- Да не надо! - со страстью, совершенно не соответствующей предмету, воскликнул я.- Не надо! - Я отодвинул приемник.- Давно уже не работает - бог с ним!
- Ладно… так и ходи! - сурово произнес Фил свою любимую, видно, присказку, властно отстранил меня, засунул свою маленькую белую ручку внутрь, по очереди покачал лампы в гнездах, потом воткнул вилку в сеть, нажал клавишу… Сочный, ритмичный джаз потряс мою душу, и стекла, и стены!
- Потрясающе! Как это ты?
- …Сахадка! - усмехнулся он.
Единственное, что смущало меня, что он по-прежнему игнорировал свою даму - видно, вымещал ей за какой-то прокол, но сколько же можно?! Вот она гордо появилась с кухни с подносом, холодно расставила чашки, разлила чай.
- Смотрите, пар танцует под музыку! - воскликнул я, но они продолжали держаться отчужденно.- Ребята! - обнимая их за шеи, воскликнул я (в одной руке плескалась рюмка с коньяком).- Ну, не ссорьтесь - я вас прошу! Так хорошо все, ей-богу! - Я стал сдвигать их головы, они с натугой сдвинулись…
Проснулся я почему-то в кабинете, на диване, абсолютно одетый. Окно было настежь распахнуто, и высоко-высоко в небе параллельно шли два невидимых самолетика, оставляя белую пушистую "лыжню".
Потом вдруг - явно у меня в квартире! - бухнула дверь. Прошел холодный сквознячок, осушая мгновенно выступивший едкий пот на лбу. Вдруг стали приближаться быстрые дребезжащие шаги. Сердце испуганно отступилось. Я попытался подняться, но почувствовал такую слабость и тошноту, что снова сполз.
Кто ж это ходит по моей квартире?.. Так у меня и двери же нет, с ужасом вспомнил я. Сколько же там человек? - Я напряженно прислушался… Один? Шаги продребезжали на кухню, послышалось сипенье крана. Странный грабитель - решил побаловаться чайком!? Я усмехнулся, и сразу же голову стянула боль. Потом вдруг шаги стремительно приблизились. Сердце остановилось.
Дверь кабинета со скрипом поехала… Я героически поднялся навстречу опасности. В щель просунулся серебристо-грязный надувной сапог, потом колено в изжелтевших джинсах, потом поднос с чашками и, наконец, сияя железом зубов и лучась глазками, знакомая голова. Со стоном я рухнул обратно.
- Ну, ты, зверюга беспартийная! - ласково просипел он.- Жив еще? Сейчас врежем чайку!
- Чайку? - пробулькал я.- …А кофе нельзя? Там… кофе с молоком в банке было.
- А кофе с молотком ты не хочешь? - оскалился он.- Ты вчера так тут ураганил! Удивительно, что стены стоят!
- …Я?
- Ну, а кто - я, что ли?.. Всем девчонкам по четвертаку!
Как - девчонкам? Я снова упал.
- Не помнишь? - Он усмехнулся.- Ну, так и ходи!.. Ничего - я в свое время тоже ураганил как зверь! Всю Сибирь заблевал, пока пить выучился. Но нам, строителям, без этого дела ни шагу!
На кухне засвистел чайник, и он, развернувшись, ушел туда. С колотящимся сердцем я кинулся к столу, выдвинул ящик - бумажник лежал сверху, вывернутый, пустой… Снова нашла слабость. Услышав приближающиеся шаги, я торопливо задвинул ящик.
- Ну, ты, зверюга,- появляясь с чайником, произнес Фил.- Подниматься собираешься, нет?
Придерживаясь за стенку, я сел.