Правая рука военного летчика Сергеева плавно, но вместе с тем широко отдала ручку управления от себя, левая слегка подобрала на себя сектор газа, глаза метнулись к прибору, отсчитывающему в процентах обороты турбины, и, прочитав показания, впились в перекрестье прицела. Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та – страшный вой и грохот, казалось, потрясли землю. Та-та-та-та-та… Та-та-та-та-та… – выплеснув шквал огня и металла, машина почти вертикально пошла в небо. Но Саня не почувствовал адской перегрузки. Выполняя боевой разворот, он знал наверняка, что особо прочной мишени-пирамиды больше не существует. Страшная усталость навалилась на него, комбинезон прилип к мокрой, холодной спине, ничего не хотелось.
– Восемьсот первый работу закончил! – нажав кнопку передатчика, сказал Саня.
– На точку, восемьсот первый! – бесстрастно приказал Руководитель полетов.
– Понял, я – восемьсот первый. Беру КУР (курсовой угол радиостанции) ноль.
Рыжая земля понеслась под фюзеляж, но теперь глобус крутился в обратном направлении. Покрасневшие от напряжения глаза считывали с циферблатов приборов нужную информацию, но все чаще, отрываясь от приборной доски, Саня поглядывал влево – туда, где должна была появиться белая взлетно-посадочная полоса, рассекающая зеленый хвойный лес пополам.
Он увидел полосу раньше, чем дернулась, поворачивая на сто восемьдесят градусов, стрелка радиокомпаса.
– Восемьсот первый на третьем, – доложил Саня через несколько секунд. – Шасси выпустил! – И покрутил головой влево и вправо, проверяя выход механических указателей.
За бортом завыло, загудело; двигатель, недавно работавший на высоких, пронзительных нотах, низко, басовито рокотал, крохотные стреловидные треугольники, распрямившись, вышли из пузатого фюзеляжа, превратившись в сильные, могучие крылья. Скорость упала. После молниеносного броска на полигон, где каждое мгновение полета требовало неослабного напряжения и внимания, Сане казалось, будто самолет ползет немногим быстрее черепахи.
– Восемьсот первый, – раздался в наушниках голос Руководителя полетов, когда Саня зарулил на стоянку, – зайдите на СКП!
– Понял, я – восемьсот первый, на Стартовый Командный Пункт!
– И побыстрее!
– Есть побыстрее!
Саня остановил двигатель, выключил энергосистему, перекрыл кран подачи топлива и, проделав все необходимые манипуляции с тумблерами и кнопками, выбрался из кабины. Земля казалась твердой как камень, а ноги мягкими и ватными. Три "К", вытянувшись по стойке "смирно", ждал замечаний.
– Все о'кей, – Саня показал большой палец. – Эроплан рычал, как зверь. Замечаний нет.
– Вас Командир ждет. – Механик сделал страшные глаза. – И майор Громов прибегал. Говорит: "Передай, пусть не лезет в бутылку. Бог не выдаст, свинья не съест!"
– Ладно, спасибо.
Шагая вдоль стоянки, Саня представил, как несется к его технику на всех парах неуклюжий майор Громов, как отдувается, – и ему стало смешно. Ясно, словно знал с детства, он вдруг понял, что в этом опытном, солидном, многое пережившем и повидавшем летчике годы не вытравили мальчишку. Мальчишка, живущий в майоре Никодиме Громове, поднимал грузное тело в тесную кабину самолета, мальчишка рукой майора Громова демонстрировал Командующему сложный пилотаж на малой высоте, мальчишка с первого захода поражал любые цели. Мальчишка прибежал предупредить своего брата авиатора, что над ним собираются тучи. И когда Саня все это понял, авторитет майора Громова, его непревзойденное мастерство перестали иметь для него то особое значение, какое имели прежде. Он вдруг увидел Громова-человека. И старый медведь стал ему по-человечески очень дорог и люб.
– Товарищ полковник! – поднявшись по узкой лестнице в стеклянную башенку СКП, доложил Саня. – Старший лейтенант Сергеев по вашему приказанию прибыл!
Командир сидел на вращающемся кресле посреди огромного пульта с приборами, телефонами, микрофонами спиной к старлею доблестных ВВС. Не поворачивая головы, продолжая осматривать воздушное пространство в районе аэродрома, Командир спросил:
– Какое у вас сегодня было задание, Сергеев?
– Учебно-боевой вылет на полигон. Стрельба из пушек по мишеням.
– Ну а вы?
– Выполнил задание, товарищ полковник. Поразил цель!
Командир подавил невольный смешок, резко крутанул кресло, быстрым, пронзительным взглядом окинул Сергеева с ног до головы и, словно потеряв к старлею всякий интерес, жестко спросил в микрофон:
– Пятьсот двадцать первый, ваше место?
– Я – пятьсот двадцать первый, – захрипел динамик громкой связи. – Работу в зоне закончил. Иду на точку.
– Вовремя надо докладывать, пятьсот двадцать первый!.. Семьсот пятнадцатый, запуск!
– Есть запуск, семьсот пятнадцатый!
– Выруливайте, четыреста двенадцатый! – Командир положил микрофон. – Что мне с вами делать, Сергеев?
– Виноват, товарищ полковник! – отчеканил Саня, вспомнив мудрый совет Громова. – Исправлюсь!
– Вино-оват?! – насмешливо протянул Командир. – Вот послушайте. – И, сняв одну из телефонных трубок, спросил: – Гавриил Петрович, так что у тебя на полигоне случилось? Я в первый раз не совсем понял.
– Слу-у-училось?! – истерично завизжала трубка ужасным голосом руководителя стрельб. – Вы-ы спрашиваете, чего случилось, товарищ Командир?! Па-а-али-гон выведен из строя! Этот гад, извините, товарищ Командир, этот, как его, старлей восемьсот первый – точно по пирамидам! Та-та-та-та-та… та-та-та-та-та!.. Срезал, говорю, все верхушки пира-амид! Па-а-алигон не в строю! Из строя выведен, говорю, па-а-алигон!
– Ладно, Гавриил Петрович, вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Так волноваться вредно. Я разберусь!
– Как же не волно-оваться… – ошалело взвизгнула мембрана, но Командир больше не слушал – аккуратно положил трубку на рычаг, внимательно, будто в первый раз видел, посмотрел на Сергеева.
– Ну, товарищ старший лейтенант, – наконец выдавил Командир, – как прикажете это понимать?
– Виноват, товарищ полковник! – смиренно вытянулся Санька. – Недодумал. Мишени ведь особо прочные! Из пушки их разрушить невозможно!
– Вы мне тут ягненочка не стройте! – неожиданно рассвирепел Командир. – Особо прочные… Невозможно… Противно слушать! Нет такой мишени, которую нельзя уничтожить с помощью нового самолета. И цели такой нет!
– Так точно, товарищ Командир! Нет такой мишени и цели такой нет! – приободрился Санька. – А никто в нашем полку, кроме майора Громова, в это не верит.
– Ладно, – остыл Командир. – За нарушение безопасности полета, старший лейтенант Сергеев, объявляю вам строгий выговор! За покуроченные мишени – отстраняю от полетов. Будете пять дней дежурить на СКП вне очереди. Ну, а в вопросах этики и эстетики вашего поведения, думаю, разберется замполит. Да и товарищи как следует на собрании пропесочат.
– Разрешите идти, товарищ полковник?
– Подождите, Сергеев.- Командир вдруг скривился, точно от зубной боли, пряча улыбку. – Но за то, что вы, негодник этакий, все-таки произвели точный расчет и обрезали макушку у этих хваленых пирамид, – два дежурства снимаю. Остается три. Можете быть свободны!
– Есть, товарищ Командир полка, быть свободным! – весело, на одном дыхании выпалил Санька.
Глава пятая
РАЗБОР
Комната отдыха пустовала – никто не играл в шахматы, не смотрел телевизор, не читал газет и журналов. Летчики вышли в коридор, где разрешалось курить, дружный смех горохом сыпался по всему этажу – Санька, королем восседая на подоконнике, в десятый раз повторял монолог руководителя стрельбами.
– Про строй, про строй расскажите, Александр Андреевич! – напирали молоденькие лейтенанты.
– Вы спрашиваете, товарищ Командир, чаво стряслось?! – шипел и шепелявил Санька, подражая руководителю стрельбами. – Па-алигон выведен из строю! Не в строю, гаварю, па-алигон! Не в ногу! Ремонтик требуется! А какой щас ремонт, ежели грибной сезон под носом. Грузди так и прут, так и прут!
Все знали тайную страстишку руководителя стрельбами заготавливать на зиму соленья и варенья. И поэтому при словах "не в ногу" и "грибной сезон" хохотали до слез. Но Саня уже потерял всякий интерес к подробностям вчерашнего полета и, если признаться, совсем не чувствовал себя королем. Что-то он сделал не так, чего-то не учел, недодумал. И это "что-то" – неуловимое, деликатное, тонкое – никак не давалось в руки. К тому же краем глаза. Саня все время видел майора Громова. Тот изваянием сидел на табурете у стены, жадно курил, о чем-то думал и не смеялся. Почему не смеялся майор Никодим Громов?
– Товарищи офицеры! – гаркнул в конце коридора дежурный. – На разбор!
Шутки, смех разом оборвались. Летчики не спеша прошли в соседний класс, загремели стульями. Саня, чтобы быть подальше от начальства, сел не на свое место, рядом с капитаном Ропаевым, а за самый последний стол, на камчатку. И прогадал. Теперь он видел не часть класса, а весь класс. Молчаливым укором маячили перед глазами таблицы, графики, схемы по производству полетов, развешанные на стенах и у доски. Красочные плакаты показывали, как нужно грамотно взлетать, грамотно выполнять пилотаж, грамотно работать на полигоне, что делать при отказе матчасти и в аварийных ситуациях. Таблицы расписывали буквально все случаи жизни. Не было в них только одного – схемы Санькиного полета.
– Итак, день вчерашний, – сказал Командир, и Санька, похолодев, опустил голову. – Вчера работали в две смены. Закончили точно по графику – двадцать два тридцать. Плановая таблица выполнена полностью.
Неожиданно Командир, прервав доклад, громко сказал:
– Товарищи офицеры, встать! Смирно!
Саня поднял голову. В дверях стоял незнакомый генерал, видимо, тот самый, про которого говорил постовой Миша. Генерал был молодцевато подтянут, строен, без единого седого волоска в смолистой шевелюре. Над орденскими планками – в несколько рядов – блестела Звезда Героя Советского Союза.
– Товарищ генерал! Первая и вторая эскадрильи проводят разбор полетов! – четко доложил Командир и сделал шаг в сторону, освобождая генералу дорогу.
– Здравствуйте, орлы! – как-то лихо, совсем не по-военному сказал генерал.
– Здравия желаем, товарищ генерал! – В классе задрожали стекла.
– Вольно, прошу садиться.
– Вольно, – приказал Командир. – Садитесь. – И, что-то едва слышно спросив у гостя, представил: – Генерал Матвеев. Из Москвы. В нашем полку – по делам службы.
По каким именно делам в лесную глухомань прилетел столичный генерал, Командир не сказал. Спрашивать никто не стал, – значит, так надо. Значит, Командир не может или не имеет права говорить больше. Но у Саньки от этой недомолвки засосало под ложечкой. Он вдруг понял, что тот разговор у проходной о нем, старшем лейтенанте Сергееве, и этот приход бравого генерала на разбор полетов как-то между собой связаны. Как? Неясное предчувствие, волнуя и тревожа, всколыхнулось в нем, обожгло надеждой. Дальше он почти ничего не слышал. Командир закончил доклад, похвалил отличившихся, комэск и по очереди указали молодым лейтенантам на характерные ошибки, замполит, летавший на разведку погоды, сообщил о приближении грозового фронта, синоптик выдал ясный прогноз – шел обычный разбор полетов, обычная деловая подготовка к новому рабочему дню. О старлее доблестных ВВС даже никто не вспомнил.
– Перерыв, – сказал Командир. – Прошу не расходиться. Через десять минут замполит сделает сообщение о грубом нарушении безопасности полетов.
Саню оставили на десерт. Решили обсуждать не в рабочем порядке, а персонально. Ничего хорошего это не предвещало, и Сергеев окончательно опечалился. Выходя из класса, почувствовал чей-то быстрый взгляд, всей спиной почувствовал. Обернувшись, увидел, как статичный генерал с непонятным любопытством смотрит вслед, точно спрашивает: "Кто же вы на самом деле, летчик Сергеев? Что несете в себе, что можете?" Сане стало неуютно. Сам не зная зачем, он подошел к окошку, где собрались курильщики, попросил сигарету. И странно – никто не стал подшучивать над ним, подтрунивать: несколько рук одновременно протянули разноцветные пачки. Он смутился, взял из пачки майора Громова, жадно затянулся, закашлялся.
– Ты, Саня, – постучал его по спине майор Громов, – не дрейфь. Дело сделано. Правда, ты одну порядочную глупость сморозил, ну да это, если не возражаешь, я тебе потом объясню. Не за столом переговоров.
– Буду рад. – Он почувствовал, что говорит что-то не то. Совсем не то.
Майор поморщился:
– Раскис, как барышня. Держи хвост пистолетом, а нос морковкой! Ты наказание получил? Получил. Все. Баста. В армии за один проступок дважды не наказывают. Вот если б Командир не влепил тебе вовремя на всю катушку – тогда да. Тогда неизвестно, как бы все обернулось. Могли бы и турнуть.
– Как это? – не понял Саня.
– Тю, – хохотнул Громов. – Да ты, Сань, совсем щенок! Из авиации могли турнуть!
– Из авиации?! – Побледнев, Саня вдруг представил себя без неба, без самолетов, без надежных товарищей, стоящих рядом, без всего того, что составляло его жизнь, наполняло ее смыслом. – Из авиации?! – повторил он дрогнувшим голосом.
– А ты как думал? – резко спросил майор. – За такие дела, брат, по головке не гладят. Я считал, ты все вычислил, когда шел на полигон, – уже мягче добавил он. – А оно вон как…
То, что его могли турнуть из авиации, как говорил мудрый майор Никодим Громов, для Сани было полным откровением, полной неожиданностью. Что порочащего авиацию он, летчик Сергеев, сделал? Раздолбал мишени, которые нельзя разрушить? Но ведь кто-нибудь – пусть не он – все равно бы это сделал! Ибо что-то унизительное, низкое, до смертной тоски оскорбительное было для военных летчиков в самом факте существования особопрочных исполинов. Этот факт действовал на нервы, не поднимал моральный дух, а, наоборот, разлагал его, подводил к мысли о принципиальной возможности создания таких укрытий, танков, кораблей, бронетранспортеров, которые нельзя уничтожить. Для которых их отличный самолет является не грозным оружием, а детской игрушкой. И многие начали свыкаться с такой мыслью, считая ее аксиомой. Даже расчетливый Володя Ропаев как дважды два доказал эту аксиому. А Саня не хотел, не мог мириться с непреложным. Все в нем – до костей мозга военном человеке – противилось этому. Он взбунтовался. Разрабатывал варианты, просчитывал. И вышел победителем в споре – эффективно использовал оружие, которое ему доверила страна, поднял, если так можно сказать, его производительность и огневую мощь. Так за что же его гнать из авиации? Ну нет, так просто он сдаваться не собирается – будет драться до последнего патрона! Он, старший лейтенант Сергеев, не желает быть крохотным винтиком в сложном механизме Он хочет, чтобы в нем видели и уважали личность!
– Товарищи офицеры!
Летчики вошли в класс, расселись без обычной толкотни и шума. Замполит язвительно, как показалось Сане, сообщил о происшествии на полигоне. Подводя базу, сказал, что поступок военного летчика Сергеева граничит с воздушным хулиганством, что летчик Сергеев нарушил безопасную высоту и скорость, чем создал предпосылку к летному происшествию. Малейшая случайность – и старшего лейтенанта Сергеева в этом классе могло не быть. И дабы предотвратить подобные случаи, летчика Сергеева необходимо строго, крайне строго наказать. Потом выступали штурман полка, Санькин комэск, какой-то молоденький лейтенант, которого толком никто не знал, – в полк он прибыл неделю назад. Все дружно чехвостили летчика Сергеева – так, что перья летели, говорили про мальчишество, про разгильдяйство и что если каждый будет делать все, что вздумается, – авиация попросту перестанет существовать. Зачахнет на корню. Дело принимало серьезный оборот. Над головой старлея доблестных ВВС начали сгущаться черные тучи.
– А что? – ни к кому не обращаясь, сказал майор Громов, когда лейтенант сел на место. – Правильно. Надо Сергееву всыпать на всю катушку. За то, что нарушил безопасность полетов.
Санька похолодел – такого предательства от Громова, которого успел полюбить, как отца родного, он не ожидал.
– Согласен с вами, товарищ майор. – Замполит показал на маленькую трибуну. – Пройдите, пожалуйста.
– Если можно, я с места, – глыбой поднялся над столом вечный комэск. – Говорю, надо наказать старшего лейтенанта Сергеева за нарушение безопасности полетов. А вот за точный расчет и умелые действия на полигоне старшему лейтенанту Сергееву, военному летчику Сергееву, надо поклониться. Спасибо тебе, Саня! – В полной тишине майор Никодим Громов повернулся к нарушителю. – Спасибо тебе, светлая голова, что ты всем нам и мне в том числе, старому дураку, продемонстрировал возможности новой машины. А так чего? Сплошные ограничения. Перегрузочку больше семи – не делай! За два звука – не ходи! Ниже скольких-то метров – не рыпайся! И не дай бог, поцарапаешь эти хваленые особо прочные мишени. Ну, тут держись!
– Товарищ майор, – бросил замполит. – Вы по существу.