* * *
Примерно через неделю после того, как Галя с дочкой сбежала от Пьера, у него в доме появились Денис и Вадик. Денис был высокий, с окладистой русой бородой и длинными стриженными в скобку волосами - настоящий русский тип, он был и художником и поэтом одновременно. Вообще-то, он намеревался просить политического убежища в Германии, приехав в Париж, решил попросить убежища и здесь, на всякий случай. Денис лично знал поэта Олега Григорьева, точнее, знала его мамаша, а Денис тогда еще был совсем маленький, а его мамаша вообще была в этого Григорьева почти влюблена, и все уши своему сыну прожужжала про него. Лично Денис познакомился с Григорьевым позднее, когда ему было уже шестнадцать лет, шел он как-то по Невскому, и вдруг из подворотни услышал хриплый голос:
- Денисушка…
Он обернулся, а это поэт Григорьев, весь грязный, оборванный, с гноящимися глазами вцепился ему в рукав и тянет за собой:
- Денисушка… Пошли, кольнемся…
Денис с ним тогда не пошел, но потом с гордостью рассказывал об этом всем знакомым.
Из Германии Денис приехал вместе с Вадиком. Вадик был не такой интеллектуал, как Денис, за что тот презрительно называл его пэтэушником, но все же, вдвоем им было как-то легче. Вадик уверял, что он раньше в Питере был крупным бизнесменом, но потом решил все бросить и подумать о спасении души. Вот он все и бросил и уехал в Германию, а оттуда собирался в Америку, в монастырь. В Питере он много чем занимался, ему даже предлагали наладить бизнес по торговле девочками.
- А что, - говорил он, - берешь такую классную девочку и привозишь, и хозяин тебе за нее до пяти тысяч марок может отвалить, ну это конечно, если она, вообще, супер… Так можно хорошие бабки сделать…
- Ну и чего же ты? - спрашивала его Маруся.
- Да так… - уклончиво отвечал Вадик, - все же живая душа…
Вадик рассказал Марусе, как там в Германии украл у магазина чей-то велосипед - очень хороший, дорогой, "просто супер", но ему никак не удалось его продать, как он рассчитывал - городок был маленький, все друг друга знали, и полиция сразу же отправилась в лагерь, где жили русские беженцы. В результате Вадику пришлось этот велосипед вывезти ночью на пустырь и там оставить.
Пьер был уверен, что Вадик кого-то убил и теперь решил скрыться, свалить в Америку. Маруся же предполагала, что, может, он просто растратил чьи-то деньги и теперь скрывается от мести. Во всяком случае, он ожидал вызова из Америки из мужского монастыря, а пока усердно упражнялся в молитве - каждое утро он выпрыгивал из окна во двор, становился на колени и читал молитвы.
Он постоянно следил за своей речью и почти не ругался матом. Получалось, что даже Денис ругается больше, чем он. Денис пользовался успехом у дам, правда, только при первой встрече: познакомившись с ним поближе, женщины почему-то полностью утрачивали к нему интерес.
Первое, куда направились Денис с Вадиком - это была помойка магазина "Монопри", о которой им сразу же рассказал Пьер, то есть стал описывать им димины подвиги и просто не мог обойти вниманием помойку.
Потом они стали ходить туда уже регулярно, раз в неделю. Денис обычно стоял на шухере, пока Вадик рылся в помойном бачке - оттуда доносился стук, лязг и ругань - это Вадик энергично выбрасывал на землю отбросы. Потом Вадик звал Дениса, они вместе складывали все в сумки и отправлялись домой. Как-то Маруся поздно вечером, возвращаясь домой, проходила мимо "Монопри", и увидела там Вадика с Денисом - они мирно сидели на каменных столбиках напротив помойки и ели вкусные крендельки с маком и с сахаром и слоеное печенье с изюмом, которое только что нашли в помойном бачке, они угостили и Марусю.
* * *
Трофимова однажды приехала в гости в Буа-Коломб к Марусе с Тамарой и еще с одной своей подругой - Ирой, муж которой сидел в Санте за неизвестные преступления. Они решили навестить Марусю, а заодно и "посмотреть на сумасшедшего" - то есть на Пьера. С собой они привезли водки, печенья и замороженную пиццу. Водку смешали с апельсиновым соком и выпили, при этом Маруся почувствовала, что вся покрылась красными пятнами. Перед этим она несколько дней на ночь принимала снотворное и пребывала в полной прострации, а когда выпила водки, то ощутила нездоровый подъем. Пьера не было, Дениса и Вадика - тоже, поэтому они сидели одни, пили и беседовали. Тамара, как только выпила, начала вся трястись и орать на Трофимову, что, мол, это та ее вызвала в эту поганую Францию, и теперь ей отсюда не выбраться, а этот старый серб, с которым она живет, над ней издевается, и издевается утонченно, а она даже не может работать, вот она тут закончила курсы программирования - и то не смогла работать, потому что он не дает ей спать по ночам - вваливается в два часа ночи пьяный, и начинает горланить песни. Иногда он приходит со своим братом и требует, чтобы она вставала и готовила им еду.
Тамара вся тряслась, Трофимова лениво слушала ее и говорила:
- Ну не ври, не ври… Стоит тебе хоть раз дома не переночевать, как ты сразу же домой звонишь - как там мой Славка ненаглядный?
Тамара завизжала:
- А ты видела, как этот Славка пьяный валяется в собственной блевотине, яйца и хуй вывалив наружу? Ты видела, как он моего Пашку бьет и матом на него орет? Видела? Видела?
- Ох, - отмахнулась от нее Трофимова с видом превосходства, - тебе совершенно нельзя пить. Стоит тебе выпить, как ты сразу начинаешь…
- Не, ты рукой не маши, - не унималась Тамара, - ты скажи, это тебе легко, ты всю жизнь как блядь со своим Тошкой горя не знала, и сама блядовала от него, а теперь еще учишь меня? Да как ты можешь понять?
Трофимова явно получала от этой перепалки какое-то странное удовольствие, она, возможно, просто чувствовала себя сильнее Тамары или удачливее, или же ловила кайф оттого, что у нее жизнь складывается все же лучше, чем у той, хотя ее и бросил Боря, и она была в депрессии и пила какое-то лекарство. Боря ушел от нее просто так, даже не к какой-то бабе, а просто потому, что она ему надоела.
Тамара была родом из города Грозного, там у нее остался брат, но он был женат на бабе с двумя детьми, и она говорила, что ей некуда ехать. Маруся неоднократно предлагала ей уехать обратно в Россию: можно было ехать на автобусе через Варшаву или прямо в Москву, это стоило недорого, но Тамара говорила, что у нее нет денег, и это, вероятно, так и было. Ее муж отказался платить даже за ее ребенка, который был устроен в какой-то колледж на полный пансион. Им пришел счет на восемьдесят тысяч франков, а он сказал, что платить не будет, и не заплатил, и Тамаре теперь нужно было самой где-то добыть эти деньги. Когда Маруся опять предложила ей уехать в Россию, та поначалу, вроде бы, загорелась. Трофимова же была явно недовольна и тут же сказала:
- Ну ты что, с ума сошла, куда тебе ехать? К кому? И что ты там будешь делать?
- Да, правда, - внезапно скисла Тамара, - ехать некуда. Отец и мать умерли, где я жить-то буду? И что делать? Нет уж, лучше здесь.
Трофимова смотрела с явным торжеством и удовлетворением, как большая толстая сытая кошка. Маруся подумала, что это она заманила Тамару сюда, в Париж, когда та осталась одна с ребенком, которого она родила от какого-то финна опять-таки по совету Трофимовой. И тут в Париже Трофимова ей тоже "помогла" - нашла ей старого серба, который двадцать лет проработал в ресторане "Распутин" и который, по словам Тамары, был "настоящей прожженной канальей". Раньше у этого серба был замок, и он был очень богатый, но он все пропил, он пил так, что у него началась белая горячка, и однажды он допился до такой степени, что не мог выйти из комнаты, то есть не мог найти дверь, он разделся догола, он просто хотел выйти в туалет пописать, но не мог найти дверь в комнате, он весь обоссался и облевался, а потом встал на колени перед батареей парового отопления, обнял ее и залился горючими слезами. Когда Тамара вошла в комнату, она увидела, что он просит батарею:
- Выпусти меня, пожалуйста, отсюда, я тебя очень прошу!
Тамара облила его холодной водой и он пришел в себя. Обычно она пыталась забрать у него деньги, а он не отдавал, и она его долго уговаривала:
- Бика (так она его ласково называла), отдай маме денежки! Мама деньги сохранит, а ты пропьешь!
Но он был хитрый и денег не отдавал. Его любимым фильмом всегда был "Рембо" с Сильвестром Сталлоне, он ложился на диван и смотрел его в десятый или в двадцатый раз, радуясь победам любимого героя. Ему казалось, что это он один расправляется с целой бандой полицейских. Когда они с Марусей и с Трофимовой как-то приехали к нему в гости, он, весь потный и совершенно пьяный, только что пришел из кафе, где провел целую ночь, мокрые волосы свисали ему на лоб, а мутные глаза, обведенные черными кругами, были воспалены. Он с хитрым прищуром смотрел на Трофимову и все повторял:
- Да-а, Ольгу я знаю! Ольга блядь! Ты ведь блядь? - приставал он к ней.
Ё Да, блядь, - с гордым вызовом, но чуть устало отвечала Трофимова, и тот заливался радостным сумасшедшим смехом. А потом они все вместе поехали на трофимовской машине к какой-то польке, вместе с которой Трофимова раньше работала в ресторане. Этой польке было уже сорок пять лет, и они ездили посмотреть, какие зубы она себе вставила, в квартире у нее было темно, там впотьмах вышел какой-то юноша и галантно поцеловал всем им руки, а потом появилась эта поль ка, ее звали Тереза, и она продемонстрировала всем свои зубы, они действительно были очень хорошие, не слишком белые, а цвета слоновой кости, она даже включила свет на какое-то время, чтобы все могли получше рассмотреть эти зубы, - Трофимова сообщила, что они обошлись ей в целое состояние. Потом они поехали дальше - Трофимова с Тамарой сидели впереди, а Маруся сзади, вместе с двумя собаками, она смотрела в заднее стекло и видела, как быстро уносятся назад домики, дорожные знаки, магазины, деревья с облетевшими листьями и все-все-все. Рядом Маруся чувствовала спокойное размеренное покачивание теплого шерстяного собачьего бока, и это ощущение придавало ей немного сил, потому что своих сил в Марусе уже оставалось очень мало, ее все больше заполняла пустота. Они зашли в магазин "Монопри" и купили там шесть бутылок красного вина, "новое Божоле" было написано всюду, во всех углах магазина, в это время в ноябре здесь делают вино Божоле, и пока оно новое, молодое, - его нужно пить, его обязательно нужно попробовать, - так объяснила Марусе Трофимова. И они нажрались этим Божоле, а потом пошли в парк, и сидели на берегу озера и продолжали пить, и Трофимова говорила, что вот, хорошо, как будто в Питере.
Трофимова вышла замуж за француза уже пятнадцать лет назад, Маруся тогда была у нее на свадьбе, и обратила внимание, что весь зал Дворца бракосочетаний был буквально забит мужиками всех видов и размеров: высокими, маленькими, худыми, толстыми, бородатыми, усатыми, лысыми, волосатыми. Это все были бывшие любовники Трофимовой. Мужа Трофимовой звали Антуан, а она ласково называла его Тошкой. Тошка по-русски не говорил ни слова, и Трофимова обычно в его присутствии в выражениях не стенялась и крыла и его и всех остальных французов. Она не скрывала, что выходит замуж только чтобы уехать во Францию и нисколько не любит Антуана. Но Антуан этого, конечно, не знал, он надеялся создать настоящую крепкую семью и завести со Трофимовой кучу детей. Потом они уехали в Париж, и Маруся долгое время не имела от Трофимовой никаких известий, кроме одного случая, когда с группой французов, приехавших в Ленинград на экскурсию, Трофимова передала ей пакет с поношенными вещами, полученными, очевидно, в одной из благотворительных парижских организаций. Тогда Маруся и трофимовский знакомый Виталик поехали в аэропорт встречать этих французов и долго ожидали вместе с ними, пока они получат свой багаж, при этом французы ужасно боялись КГБ, и Виталик тоже, он буквально трясся, можно было подумать, что у него нервный тик, он шарахался в сторону от каждого прохожего, а Маруся еще неловко пошутила по-французски, что багаж им теперь не отдадут, что КГБ все заберет себе, и французы буквально обмерли, лица у них вытянулись, и они так заволновались и стали требовать начальника аэропорта, что Маруся тоже испугалась и с трудом ей удалось объяснить им, что она просто пошутила. А Виталик пришел встречать одну француженку, на которой он мечтал жениться, правда, ей на вид было лет пятьдесят, а Виталику всего двадцать пять, но он так заискивающе смотрел на нее, так угодливо старался под нее подладиться и показать, что любит ее, а она всячески демонстрировала ему свое презрение и безразличие. Потом, когда французы уехали, Виталик стал ругаться матом и обзывать эту француженку сукой и блядью, и в его голосе звучала настоящая ненависть.
Года через два Маруся случайно встретила в театре мать Трофимовой, очень моложавую и кокетливую даму, и та стала ей рассказывать, что Оленька работает в ресторане, торгует сигаретками, и разными мелочами типа презервативов, но что у нее все хорошо, и что все же она не где-нибудь, а во Франции. Еще через два года Трофимова сама приехала в Ленинград, у нее тогда начался бурный роман с одним ленинградским фарцовщиком, Борей, у них была страстная любовь, и Боря везде возил ее на машине, и Трофимова даже сказала Марусе, что не может с ней встретиться, потому что машины под рукой нет, а ездить в общественном транспорте она просто не в состоянии, и ходить по улицам тоже не может. После этого Трофимова сделала Боре приглашение в Париж, и вскоре до Маруси дошли вести, что Трофимова развелась с Антуаном и вышла замуж за Борю, причем к тому времени Трофимова уже стала "француженкой" в соответствии с французскими законами, поэтому вполне могла обеспечить Боре законное пребывание в стране. Их счастливая жизнь продолжалась довольно долго, и Трофимова всегда при случае расхваливала Борю и его мужские достоинства, и строила планы на дальнейшую жизнь. И вдруг Маруся узнала, что Боря бросил Трофимову, и она пребывает в жесточайшей депрессии.
Маруся думала, что она Борю заебала, в прямом смысле этого слова, недавно в последний марусин приезд она ей хвасталась, что они "занимаются этим" чуть ли не целый день и ночь напролет.
После того, как Боря ушел от Трофимовой, та часто звонила Марусе, рыдала и говорила, что вот теперь она получает обратно то, что сделала Тошке, от которого ушла, как только получила французские документы, то есть получалось, что Боря тоже ее использовал для этого, а теперь она стала ему не нужна.
- Ты представляешь, - икая от слез говорила Трофимова Марусе, вспоминая свою счастливую жизнь с Антуаном, - я как-то приехала из отпуска, а он мне лошадь купил. Настоящую лошадь! Видишь, как он меня любил?
Маруся, с одной стороны, была довольна, что обычно такая наглая и самоуверенная Трофимова наконец-то оказалась в дерьмо, но, в то же время, ей было ее жалко, как бывает жалко животное, которое вдруг обидели, причем оно даже не понимает, за что, потому что оно ни в чем не виновато, оно только удовлетворяло свои животные инстинкты и ни о чем не думало по неспособности. В тот вечер, когда они приехали к Пьеру, Трофимова была наряжена в короткое шерстяное красное платье в обтяжку с большим вырезом на груди, и ее сильно выступающий вперед бюст соблазнительно покачивался. Ее черные волосы были распущены по плечам, черные глаза сильно накрашены, губы тоже, но на шее уже были морщины, и в углах рта лежали какие-то горькие складки. Тут открылась дверь, и вошли Денис с Вадиком. Денис сразу же приглянулся Трофимовой, она стала с ним заигрывать и строить ему глазки, но Денис, казалось, на это абсолютно не реагировал. Трофимова встала и несколько раз прошла мимо него, задев его грудью. Денис отодвинулся с прохода и старался на Трофимову не смотреть. Тогда напившаяся Тамара, которая перед тем пыталась петь, вдруг вскочила со стула и с криком:
- Дай я тебя поцелую, - бросилась к Денису. Тот с неожиданным проворством вскочил со стула и выбежал из комнаты. Тамара бросилась за ним. Денис с воплем:
- Я в Бога верую! - побежал на третий этаж. Но Тамара, которая была похожа на одержимую, продолжала его преследовать. Кажется, ей все же удалось настичь Дениса где-то наверху, и они вскоре спустились вниз, причем он был явно смущен. Трофимова смотрела на них с легким презрением. А когда Тамара, выпив еще, затянула песню "Утро красит нежным светом…", Трофимова поморщилась и с презрением отвернувшись сказала:
- Совок…
На следующий день, позвонив, спросила Марусю:
- Как подростки? - Она имела в виду Вадика и Дениса, но Марусе было плевать на то, как она их определяет, потому что ни Вадик, ни Денис не имели к ней никакого отношения. Трофимова же внезапно пустилась в рассуждения о том, как хорошо все придумано во Франции, и что правильно, что они защищаются от иностранцев, и что они вынуждены это делать, причем она говорила не "они", а "мы", как будто она уже считала себя прирожденной француженкой, которая выступает против засилья иностранцев у себя дома. Трофимова несколько раз повторила, что ненавидит негров и арабов.
- И совков…, - добавила она подумав. - Никогда больше не поеду в Питер, там кругом одно дерьмо, все грязное, лучше я поеду в Альпы, в Италию, - там солнце, все чистое, и вообще, цивилизованный отдых.