Случилось, однако, так, что их туристическая группа остановилась на ночлег в маленьком греческом городке на побережье и кто-то за ужином, в вечернем разговоре о местных достопримечательностях, упомянул знакомое имя миллиардера и то, что он и его семья похоронены на соседнем островке. Туристов туда не возят, однако островок можно разглядеть с берега. Прогуливаясь поздним вечером вдоль моря вместе с супругой, Семен то и дело напрягал зрение, вглядываясь в мглистую даль ночного моря и пытаясь разглядеть там этот самый остров. И ему даже казалось, что он его видит, – что-то там серело, белело, но был ли это тот самый остров или какой-то другой, сказать наверняка было трудно.
Ночь выдалась беспокойной. Семен никак не мог уснуть, с тоской вспоминая привычную постель дома, где и засыпалось и просыпалось легко, ворочался, боролся то с одеялом, то с подушкой, прислушивался к гулу моря, вставал покурить, нарываясь на недовольные сонные реплики жены, потом вдруг началось сильное сердцебиение и ему пришлось принять таблетку валидола. После этого ему удалось ненадолго уснуть, а когда он пробудился, было еще раннее утро. Правда, солнце уже встало, за окном были видны море, серые рыбацкие лодки, парящие над водой белоснежные чайки.
Семен быстро оделся и, выйдя из отеля, прямиком отправился к берегу. Теперь он и вправду разглядел там, посреди голубой равнины, зеленый остров с белеющим на нем маленьким храмом. Солнце слепило глаза, остров казался чуть размытым, и расстояние до него могло быть гораздо больше, чем представлялось на первый взгляд. Семен постоял некоторое время, согреваясь в жарких солнечных лучах, потом не спеша разделся и вошел в воду. Море приняло его ласково, вода была как парное молоко.
Пловцом Семен был так себе, но теперь это почему-то нисколько его не смущало. Он плыл себе и плыл, равномерно загребая руками и сильно отталкиваясь ногами. Ему было легко, море вроде как само несло, так что и остров, поначалу казавшийся далеким, мало-помалу приближался, увеличивался, уже виден был невысокий скалистый берег.
Чтобы немного отдышаться, Семен перевернулся на спину и плыл теперь совсем медленно, глядя сощуренными от брызг глазами на синеющее небо. Было ощущение, что он парит в вышине и именно небо так мягко покачивает его. Оно было совсем близко, ласковое, как и море, и плывущие по нему небольшие легкие облака, соприкасаясь, образовывали какие-то удивительные, похожие на античные скульптуры.
Потом он долго лежал на горячих камнях, ничком, сердце колотилось, как бешеное. Материк отсюда казался очень далеким, так что о возвращении Семен пока даже и не думал. Да и сил бы не хватило, точно. Пробирал легкий озноб, волнами прокатывался по телу, отчего оно то сжималось, то, наоборот, вытягивалось до судороги в икрах. Перебрал он с плаванием. Но зато остров – вот он, желтоватый песочек, выбеленная солнцем галька, сероватые скалы, белоснежный как на фотографии храм с небольшим позолоченным крестом на башенке. Зеленая трава вокруг аккуратно подстрижена, тишину временами разрывают лишь пронзительные крики чаек. Семен обошел вокруг храма, потрогал рукой аккуратно побеленную стену. Все было строго, соразмерно, чисто, ухоженно – кто-то за этим хозяйством приглядывал. Потом он снова спустился к морю, присел на камень, прислонился к выступу скалы и, глядя в бескрайнюю голубую даль, погрузился в дрему. Ему было хорошо.
Очнулся он, когда солнце стояло уже в зените. Припекло его, похоже, сильно – лицо и плечи горели, как будто по ним провели наждаком. На море был штиль, только легкая белая рябь у кромки земли, полого уходящей под воду. Правда, легкий прохладный ветерок все-таки веял, мягко касаясь воспаленной кожи и чуть-чуть освежая ее. И тишь стояла такая, какая бывает только в знойный полдень, когда даже чайки устраивают себе сиесту.
На берегу его, вероятно, вовсю разыскивали, тем более что оставленные им там вещи вселяли самые неприятные подозрения. Жена наверняка всех на ноги подняла, как же, ЧП, муж пропал. Не исключено, что вон тот курсирующий вдоль берега катерок, отсюда кажущийся не больше обычной лодки, снаряжен именно на его поиски. Он ведь и вправду пропал, а главное, ему совершенно не хотелось обратно, в туристическую мельтешню, и вообще никуда и ничего не хотелось, так его разморило.
С трудом он представлял себе, как снова войдет в воду и поплывет назад. Да и не факт, что догребет. Лучше уж было дождаться здесь, раньше или позже и сюда кто-нибудь явится – проведать островок. Он поднялся и зашел с другой стороны храма, где образовалась небольшая тень. Снова познабливало и накатывала дрема. А еще он увидел, как отъезжает от их гостиницы автобус, за чуть тонированным стеклом разглядел лицо жены и за ним… ну да, вроде бы себя самого, в дурацкой белой панаме, купленной на базарчике в Афинах, чтобы прикрыть макушку от солнца.
О, "Гармин"!
"По долинам и по взгорьям…" Ну да, и эту песню тоже пели, и много других, особенно маршевых, с ними всегда легче, когда уже почти нет сил идти, все уже на пределе, ноги сбиты, хочется присесть, закрыть глаза и не двигаться, но идти все равно надо, время поджимает, если не доберешься в соответствующее место к назначенному часу, потом придется еще неизвестно сколько здесь торчать, а их уже ждут в городе, у каждого работа, семьи, дела… Нет, застрять совсем ни к чему, поэтому надо идти, надо идти!..
– Вася, не спи, замерзнешь…
Пятилетний Вася движется с полузакрытыми глазами, как сомнамбула, он в первый раз с ними, ему трудно, ему уже давно трудно, не зря сомневались, брать ли его – все-таки совсем еще ребенок, в отличие от старых завзятых походников вроде Макса. Тот тянет огромный тяжеленный рюкзак, который, как верблюжий горб, возвышается над его головой с залихватски надвинутой на глаза желто-зеленой выцветшей брезентовой шляпой с широкими полями.
Максу все нипочем – в горы так в горы, в пустыню так в пустыню, на плоту так на плоту, на лошади так на лошади… С ним всегда спокойно. Вот он останавливается, достает из кармана суперсовременную штучку – так называемый навигатор, который ловит спутники и прокладывает оптимальный маршрут, это и компас, и все что угодно. Макс смотрит на его маленький, таинственно мерцающий дисплей, потом зачем-то на низкое сизое небо с плывущими по нему дымчатыми рваными облаками, словно пытается разглядеть там, за ними, подающие сигнал спутники…
Прогресс!
Однако это вовсе не означает, что они пойдут именно этим маршрутом, а не тем, каким решит идти Макс, именно он негласно выбран за главного, он их вожак и лоцман… Он внимательно изучает данные на дисплее, что-то прикидывает и рассчитывает в уме, скуластое худое лицо сосредоточенно.
Запевай, Макс!
"Не плачь, девчонка, пройдут дожди…"
Всякое пели, лишь бы настроение поднимало.
Иногда Макс вынимает из кармана фляжку и делает глоток (во фляжке коньяк, а может, и вода, хотя раньше был коньяк), иногда он забрасывает в себя сразу несколько долек чеснока, который считает незаменимым для поднятия тонуса, прибавления сил и вообще для здоровья. Он и вправду почти никогда не болеет, три брака за плечами, четверо детей от разных жен, он маслянисто поглядывает на юных девушек, на зрелых женщин, вообще на женщин, он неисправимый жизнелюб и готов на любую авантюру…
У Макса потрясающее тело – мощное, сухое, все из мускулов, ни грамма жира, он не прочь пофигурять им перед всеми, когда лезет в воду, даже и ледяную (все нипочем), или просто раздевается от жары. Или это только кажется, что он демонстрирует себя, а на самом деле ведет он себя совершенно естественно. Макс вообще фанат натуры (что естественно, то не стыдно), природы в широком смысле – хотя по профессии он технарь, инженер, специалист по высоким технологиям. Но как только выпадает свободное время, он готов тут же рвануть не просто за город, а туда-не-знаю-куда, за тридевять земель, где не ступала нога человека, а если и ступала, то не исключено, это был снежный человек или такой же фанатик, как Макс.
А еще Макс – фанат всякой ультрасовременной электроники вроде карманных компьютеров и этих самых навигаторов, каждый раз в походе у него новый гаджет, который он вроде как тестирует – то и дело вынимает из нагрудного кармана своей видавшей виды пятнистой походной куртки защитного цвета и пристально смотрит на экранчик своего "Гармина". Все невольно толпятся вокруг, с любопытством заглядывая ему за плечо, всем интересно, куда покажет в этой затерянной, забытой Богом глуши высокоинтеллектуальный прибор, сверхчувствительный к сигналам разнообразных витающих в небесном бездонном пространстве спутников. Интересно еще и потому, что Макс может повести как раз совсем в другую сторону, – "Гармин" (хотя это может быть и "Кобра" или "Магеллан") для него не закон, закон для него… его собственная интуиция.
Интуиция – это природа, а природу Макс уважает больше техники, даже и такой полезной и умной. Интуиции он доверяет. Правда, только своей, уже не однажды испытанной и почти никогда не подводившей.
Наконец он победоносно оглядывает всех и хрипло изрекает, слегка грассируя на манер известного исторического деятеля:
– Мы пойдем другим путем…
И все молча подчиняются, потому что авторитет у Макса непререкаемый, а лоцманское чутье проверено во многих походах.
Правда, никто не понимает ничего в показаниях его прибора, всякие там чудные циферки. Так что еще неизвестно, может, путь как раз и не другой, а именно тот, какой и указывает умная машинка. А с чем контачит интуиция Макса, с какими неземными позывными – этого никто не знает. Но все тем не менее ему доверяют. И он чувствует свою ответственность. Другое дело, что иногда его интуиция ведет через места почти неприступные, – приходится продираться сквозь такие заросли и дебри, сквозь такие завалы и по таким уступам, что потом страшно вспомнить. А ему это как раз и нравится: чем трудней, тем лучше… Тем увлекательней.
Слава богу, все в конце концов кончается благополучно и все возвращаются живыми и почти здоровыми, не считая разбитых коленок, многочисленных синяков, ссадин и ушибов, ну и, разумеется, явных или скрытых нервных потрясений. Если поспрошать кого-нибудь, о чем он думал и что чувствовал, карабкаясь с тяжеленным рюкзаком по скале или стоя на кромке утеса, переходя на узкой байдарке через суровые перекаты уральской горной речки, то не исключено, что каждый мог бы что-нибудь рассказать про прощание с жизнью и клятвы больше не грешить, а жить правильной или даже праведной жизнью.
Правда, в поезде, устремившемся к местам цивилизации и обыденной унылой жизни, все уже настолько пьяны – не только от усталости, но и от счастья благополучного завершения экспедиции, – что теперь со смехом, правда в замесе с пережитым ужасом, вспоминают различные забавные эпизоды – чем забавней, тем лучше. Гам и хохот такие, что проводницы, сочувственно улыбаясь, умоляют вести себя чуть потише. На какое-то мгновение шум стихает, а потом вспыхивает снова, причем с еще большей силой.
Макс смотрит на всех торжествующими, лихими глазами, заглатывает очередную порцию водки, и по его худому, аскетичному лицу видно, что он страшно доволен (как и все, впрочем). Все сложилось как нельзя более удачно, даже на поезд не опоздали, хотя было подозрение, что не успеют, особенно после того, как Лера, одна из постоянных участниц, сильно подвернула ногу и мужикам пришлось поочередно тащить ее кое-где на себе, а кое-где на спешно слаженных из подручных материалов носилках. Время от времени Макс вынимает из нагрудного кармана свой путеводительный прибор и молитвенно-ласково восклицает, как если бы речь шла не о механизме, пусть и умном, а о живом существе, причем явно женского пола:
– О, "Гармин"!
И всем от этого почему-то становится еще веселей, все просто заливаются, закатываются от хохота, некоторые даже рыдают, икают и выбегают в коридор, чтобы отдышаться или еще для чего-нибудь. Всем смешно, что замечательный навигатор "Гармин" указывал им один путь, а они шли "другим" (легкая картавость), под руководством безошибочного, едва ли не гениального чутья Макса и таки вышли, таки успели, таки добрались… Даже собака Макса Ролик, которую он всюду таскает с собой, и в дальние походы тоже, не потерялась, хотя была минута, когда эта безбашенная псина, время от времени норовящая ухватить кого-нибудь за штанину (не за ногу!), исчезла аж на двое суток и появилась уже чуть ли не перед самым отходом поезда. Собачье чутье у этого небольшого легконогого метиса, смеси кого-то с кем-то, в чьем роду были, вероятно, и охотничьи породы, фантастическое. Не хуже, чем интуиция у Макса.
С Роликом Макс не церемонится, ничтоже сумняшеся может столкнуть его в воду с кормы байдарки или придумать еще какое-нибудь измывательство. Ничего, доберется, говорит он с ухмылкой, нечего баловать пса, пусть привыкает к суровым природным условиям. И пес, надо сказать, не обижался – то ли привык уже к странностям своего крутого хозяина, то ли суровые природные условия ему и вправду по нраву. Он мог пробежать самостоятельно много километров и все-таки успеть, в самый последний момент, когда все уже начинали сокрушаться о пропавшей животине. Только Макс, казалось, не разделял общей сердобольной тревоги и невозмутимо, словно ему действительно было все равно, отвечал:
– А и ничего, совсем не потеряется, найдет себе здесь кого-нибудь. Не глупый, сообразит, как выкрутиться.
Но и его обветренное, обожженное солнцем странствий лицо светлело, когда неожиданно выныривала жарко пыхтящая, с вывалившимся от усталости алым языком, роняющая слюну морда Ролика.
Пес забивался под столик в купе и, распространяя вокруг густой запах псины, почти до конечного пункта храпел, прижав уши и не поднимая головы. Заправский путешественник.
Фотография: Макс висит над ущельем на почти отвесной стене. Верней, перебирается по ней – руки цепляются за камни, широко развернутые ступни упираются в маленький выступ. Он в одних шортах, видно, как напряжено все его сильное тело – икры ног, плечи, руки… На такое отваживается только он – чистое ребячество! Не так и долго было обойти это ущелье, а он тем не менее выбирает именно этот путь, по узенькой гибельной каемочке, где каждое движение нужно тщательно выверять, вставляя ноги в небольшие впадинки в стене, и по несколько минут выстаивать, собираясь с силами для следующего шага. Всего несколько небольших шагов, но каждый из них грозит оказаться роковым. И не важно, что это опасно только для Макса, никого больше он к этому не принуждает, тут исключительно его выбор, но, собственно, ради чего? Чтобы продемонстрировать всем, какой ты смелый и ловкий? Что жизнь – три копейки? Или очередная проверка интуиции?
Стена почти белая, солнце жарит вовсю, капли пота стекают по лбу, по шее, по спине. С той стороны ущелья и с этой толпится народ: как же, ведь почти цирковой номер.
– А если бы сорвался?
Макс снисходительно улыбается:
– Это невозможно. Если бы такая вероятность существовала, я бы не рискнул.
Дурацкая бравада, потому что такая вероятность, и даже весьма серьезная, безусловно существовала. Но у него, понимаете ли, интуиция. Испытанная.
А еще были пещеры – от настоящих кавказских и уральских до подмосковных каменоломен. Вот уж где интуиция Макса была как нельзя более кстати. Тут, под высокими или, напротив, низкими сводами, среди сталактитов и сталагмитов, среди сплошного камня или глины, даже самые что ни на есть продвинутые приборы почти не действовали, а если и действовали, то доверять им не стоило – реагировать они могли вовсе не на спутники, а на всякие подземные неведомые излучения, которые исходят от камней и прочего, копившегося в течение многих веков. И что же? А вот то и было, что не всегда тут интуиция Макса срабатывала.
Не забыть, как заблудились в Сьяновских, тех, что под Москвой, каменоломнях. Место специфическое, таинственное – низкие, чуть больше (а то и ниже) среднего человеческого роста потолки, глинистые проходы, местами превращающиеся в лазы, где можно протиснуться лишь ползком, да и то с трудом.
Пробирались, однако. Протискивались.
А однажды сбились с пути. По-настоящему. Тыкались, как слепые кутята, в разные стороны, по разным коридорам, пробирались через всякие лазы – напрасно. Хуже всего, что фонари стали меркнуть, истощив свой заряд, на два-три метра вперед едва видно. А без света как? В полной темноте точно никуда не выйти. Лабиринты сьяновские – на многие километры, а выходов раз-два и обчелся. Как водится, разные слухи про эти катакомбы ходили – и что там можно встретить давно скрывающихся, может, с самой войны дезертиров или бандитов, а можно и отшельников-староверов, ждущих конца света. И что есть места красоты необычайной, только найти их очень сложно, разве если только случайно набрести. Про красоту, впрочем, уже речь не шла, мрак сгущался вокруг.
Несколько раз присаживались на какой-нибудь очередной развилке, чтобы перекусить и глотнуть из фляжки, проверить, не потерялся ли кто, мало ли. Макс, по обыкновению, съедал пару долек чеснока, запивал крепчайшим чаем и погружался в медитацию – смотрел куда-то перед собой, словно пытался на кончике собственного носа прочитать ответ о дальнейшем маршруте.
Сам не раз говорил, что в экстремальных ситуациях интуиция обостряется настолько, что даже появляются экстрасенсорные способности. То есть вроде как человек может видеть сквозь стену и идти в полной темноте и ни разу не сбиться. Пока же так не получалось, а время приближалось к ночи. И главное, что утро не сулило ничего, – та же тьма и сырость.
Самое время бы прибегнуть к собачьему чутью Ролика, но беспутный пес куда-то, как обычно, унесся и давно уже не появлялся, бродя какими-то своими тропами. Хозяин несколько раз негромко посвистывал, призывая его, но тщетно.
Макс, впрочем, как обычно, демонстрировал невозмутимость. Разумеется, какой поход без таких вот неожиданностей? Если без них, потом и вспомнить-то нечего. Другое дело, когда кто-то вдруг застревает в лазу, ни туда и ни сюда, просто торчит голова и верхняя часть туловища, ухватиться не за что, оттолкнуться тоже, а тут еще и смех начинает разбирать от такой беспомощности, вроде как истерика, и чем безнадежней, тем смешней.
И вдруг неожиданно из темноты радостный голос Макса:
– О, "Гармин"!
Еще через секунду:
– Всё, тронулись.
И действительно, не более чем через час все на поверхности, под ночными звездами, с наслаждением вдыхают травяные запахи и азартно обсуждают недавние скитания. Тут же веселился, подскакивая то к одному, то к другому, как обычно в последний момент неведомо откуда вынырнувший пес.
Естественно, всем было интересно, как же Макс все-таки определил спасительный путь к выходу, а он лишь загадочно улыбался и отвечал:
– Спасибо Белому!
Вроде как помог не кто-нибудь, а таинственный Белый спелеолог, местная легенда, призрак, временами являющийся заблудшим доморощенным диггерам в Сьяновских катакомбах.
Да хоть бы и ему – главное, выбрались!