Хотя, учитывая ее неспособность к садоводству, сомнительно, что из нее получилась бы хорошая мать. Ей очень нравились цветы, но вырастить их никогда не удавалось. Каждую весну Хейзел присылала луковицы белой лилии, и она каждую весну их сажала, поливала и ждала. И каждый год Пасха приходила и уходила, но никаких лилий не вырастало. Она не понимала. Хейзел сажала абсолютно такие же луковицы, и пасхальным утром у нее по всему саду расцветали сотни лилий. Мэгги хотела прекратить попытки, но Хейзел была непреклонна: нет, не смей. Она говорила: "Просто подожди, Мэгс, когда-нибудь, когда ты меньше всего ждешь, они расцветут". Когда погиб посаженный ею кактус (как вообще можно убить кактус?), она сдалась и украсила весь дворик декоративными камнями, а в центре поставила купальню для птиц. Бренда, которая работает еще и в системе регулирования деторождения, говорит, что каждый, не родивший ребенка, в конечном счете оказывает планете большую услугу. Бренда утверждает, что не ядерная война убьет цивилизацию, а перенаселение, и, возможно, она права, но Мэгги все равно интересно: что она пропустила? По сей день она не может спокойно пройти мимо магазина детской одежды, мысленно не выбрав платье для девочки, которая могла бы у нее родиться.
Политические устремления
Мэгги не ошиблась насчет Бренды. У той таки имелось желание баллотироваться на пост мэра. Бренда полагала, что пора уже Бирмингему избрать в мэры женщину, хватит с города мужиков. И, когда последнего из них посадили на двадцать семь лет за взятки, многие согласились с ее заявлением. А имя Бренды Пиплс сделалось довольно известным в местных политических кругах. Она состояла во множестве различных общественных организаций города, самостоятельно проводила в жизнь программу "Молодежь под ударом", была президентом местного филиала женского общества "Альфа Каппа Альфа", куда попала еще в студенческие годы. Бренда знала, что для успеха в любом деле нужно завести как можно больше знакомств. Этому она научилась у Хейзел.
В 1979-м Хейзел завершила большое выступление на обеде, посвященном "Женщине в бизнесе", такими словами: "Итак, девочки, оставлю вам напоследок три слова в качестве напутствия: связи, связи, связи". Это было кредо Хейзел, и Бренда, следуя ее завету, изо всех сил налаживала связи. Недавно Мэгги с Брендой ходили на концерт, так Бренда отправилась за кулисы и представилась всем музыкантам, а заодно и работникам сцены. "Все голосуют", - сказала она потом Мэгги. А к делу голосования Бренда относилась как нельзя более серьезно.
Пока Мэгги обучалась игре на арфе и мечтала стать Мисс Алабамой, Бренда на другом конце города пыталась разобраться в обстановке в стране. Она знала, что белые люди живут в одной части города, а ее семья - в другой. Родители иносказательно объяснили ей, что некоторые белые люди хорошие, а некоторые нехорошие, но на Бренду это не произвело должного впечатления. Ее родные вели бурную социальную жизнь. Отец был деканом колледжа для цветных, а мама - учительницей английского в старших классах. Они жили в красивом доме, с приличными соседями. Но когда ей было около десяти лет. Бренда начала замечать, что взрослые шепчутся о чем-то невеселом.
Позже, когда в Бирмингеме начались волнения, ее родители, как и многие их друзья и соседи, не одобрили привлечение к маршам протеста детей. Они боялись. Бренду, Робби и их младшего брата не пускали в школу в дни маршей. Но их старшей сестре, Тонье, в том году исполнилось тринадцать, и ее школьная подружка сказала: пошли на демонстрацию, это же так весело. В центре будет столько народу, сказала она, да никто дома и не узнает. Кто же откажется повеселиться? Только не Тонья. Она тайком выскользнула из дома, и они встретились на углу Четвертой Северной авеню. Было и в самом деле весело, они бежали и хохотали как ненормальные - потому что не пошли в школу и теперь направляются в центр города, не предупредив родителей. Так они бежали и хохотали, пока не завернули за угол.
Тонья до сих пор помнит, как это было: холодная вода, словно огромная круглая кувалда, ударила ее в грудь и сбила с ног. Она до сих пор помнит, как хохот сменился криком ужаса; а еще помнит лай собак, и бегущих людей, и воду, много воды. Тонья навсегда запомнит тот миг, когда мир перестал быть веселым.
Когда на следующий день на первых полосах газет появились фотографии, город был в ужасе. Как могло такое случиться? Неоправданная, непростительная жестокость. Начальник пожарной службы немедленно заверил городские власти, что его люди "больше никогда" не станут применять брандспойты против человеческих существ. Но было слишком поздно.
Не только Тонью ошеломил внезапный поворот событий, Мэгги испытывала то же самое. Это был не тот Бирмингем, который она знала. Она никогда не слышала, чтобы ее родители или знакомые сказали хоть одно недоброе слово в адрес цветных. До сих пор Мэгги не предполагала, что они так несчастливы. У них в школе не было цветных ребят. Ей объясняли, что они предпочитают учиться со своими. Когда оркестры чернокожих старшеклассников выходили на городские парады, они казались такими довольными. Всегда смеялись, и, судя по виду, им было весело. Какой-то частью сознания Мэгги понимала, что в этом мире лучше быть белым, но всерьез над этим никогда не задумывалась. В ее юности подростки не интересовались политикой, по крайней мере, девочки из ее окружения. Они были слишком озабочены мальчиками, нарядами и прыщиками, чтобы думать о завтрашнем дне, а уж тем более о социальной несправедливости. Грустно, но цветные жили в одном мире, а они в другом, и не замечали этого. Она-то уж точно не замечала. Но история, к сожалению, не смотрит, молодой ты или старый, и спрашивает со всех одинаково.
А затем в церковном подвале нашли тела четырех маленьких чернокожих девочек. И город был в таком шоке, что отказывался верить. Столь неожиданный и столь мерзостный поступок! Многие жители Бирмингема предпочитали считать, что девочек убили радикалы с Севера, пытаясь привлечь к себе внимание прессы, или, скажем, это какой-то кошмарный несчастный случай. Было слишком страшно поверить, что вокруг столько жестокости и ненависти, - нет, только не в нашем городе. Но много лет спустя, когда белых, совершивших это преступление, наконец арестовали и предали суду, городу ничего не оставалось, как признать факты, и это оказалось болезненно для всех.
Что ее держало?
Пообедав покупным размороженным обедом, Мэгги вернулась к делам, и вечером, к половине одиннадцатого, все бумаги были рассортированы на две стопки - на выброс и на уничтожение. Копаясь в старых вещах, разглядывая фото Ричарда, Мэгги все вспоминала и вспоминала. Что удерживало ее с ним многие годы?
У Ричарда были черные вьющиеся волосы и добрая душа, но сейчас она поняла (слишком поздно), что был он слаб характером и глуповат. Умным был его отец, но в бизнесе он нарушал все правила, а Мэгги этого не одобряла. Честно говоря, познакомься она прежде с его семейкой, она бы дважды подумала, поддерживать ли вообще какие-либо отношения с Ричардом.
На том благотворительном обеде в Далласе она была как модель, и две женщины громкими голосами потребовали, чтобы она подошла к их столику, дабы они могли пощупать, из какого материала сшит костюм, и, пока они сетовали, что материальчик-то дешевенький (а был он вовсе не дешевый), Мэгги бросила взгляд на табличку с именами на столе и поняла, что это мать и сестра Ричарда. О боже. Да эти две дамы не просто грубиянки. Более неприятных особ ей в жизни не доводилось встречать. Они напоминали двух жаб с выпученными глазами. Видно, генетика совершила взбрык, и в семействе троллей уродился принц - Ричард, но поди угадай, когда эти гены снова взбрыкнут.
Ричард так и не развелся. Он умер от инсульта в возрасте 46 лет. Для Мэгги это был шок, но еще больший шок она испытала, когда ей вручили решение суда о выселении. Семья Ричарда (вооруженная копией старого чека на оплату залога) заявила, что он купил ей квартиру на деньги компании. Теперь они хотели получить обратно не только квартиру, но и всю мебель, посуду, серебро, живопись, телевизор и все прочее, за что она платила сама. С ними можно было побороться, но, чтобы избежать скандала, Мэгги уехала на следующее утро, взяв лишь кое-какую одежду.
Уехав из Далласа, Мэгги нашла работу на круизном пароходе, давала уроки по завязыванию шарфиков и складыванию столовых салфеток. На бумаге это смотрелось неплохо, но круизный пароход, на который она устроилась, был далеко не "Королева Елизавета" или "Кристалл". Она мечтала учить желающих красиво сервировать стол, но на занятия в основном приводили детей, чьим родителям на часок понадобилась няня. Поэтому, когда пришла весть о болезни родителей, она вернулась в Бирмингем, и это стало для нее спасением. Живя в Далласе и появляясь дома лишь изредка - навестить родных и поучаствовать в ежегодном собрании бывших Мисс Алабам, - было гораздо легче делать вид, что все прекрасно. Дома знали только, что она работает моделью в главном универмаге Далласа, а потом - на круизных катерах. С виду обе профессии казались чарующими (в детали она никого не посвящала), но теперь, когда она вернулась, стало гораздо труднее поддерживать хоть вполовину столь же роскошный имидж. Медицинские расходы росли, и ей пришлось искать работу, а это было нелегко. Она уже вышла из возраста модели, печатать на машинке не умела, по алгебре провалилась (дважды), так что бухгалтерия исключалась. Не служить же Мисс Алабаме официанткой. Ей было почти 42 - поздновато, чтобы начинать новую карьеру.
После нескольких недель поисков она была готова согласиться на низкооплачиваемую, обидную (в некотором роде) работу администратором в отеле "Шератон". Ее обязанности будут заключаться в том, чтобы встречать людей, дарить карту города участникам конференций, назначать их женам время в парикмахерской, организовывать походы по магазинам и посещение Музея Гражданских прав и статуи Вулкана. Но судьба сжалилась над ней и спасла в последнюю минуту.
В то утро Мэгги шла после собеседования через холл отеля к выходу и вдруг услышала знакомый голос:
- Мэгги! Мэгги Фортенбери… Привет, Мисс Алабама!
Она оглянулась, но никого не заметила. Потом откуда-то снизу раздался женский голос:
- Мэгги! Это Хейзел… Хейзел Уизенкнот.
Мэгги опустила глаза и увидела широко улыбающуюся Хейзел.
- Помнишь меня? Ты в детстве приходила к нам со своей матерью на примерки.
Мэгги сразу ее вспомнила (много ли в жизни встречаешь людей ростом меньше 3 футов 4 дюймов?).
- Конечно, помню. Как поживаешь?
- Отлично, фантастически, лучше не бывает. А ты как?
- Хорошо, спасибо, - соврала она.
- Выглядишь как всегда блестяще. Ты, говорят, сейчас в Далласе живешь?
- Жила, да, но теперь вернулась домой, у мамы со здоровьем неважно.
- Ох, правда, очень жаль. Она такая чудная женщина. У меня до сих пор сохранился тот костюм зайца, который она для меня сшила, - помнишь его? С большими стоячими ушами?
Мэгги рассмеялась:
- Да, я помогала ей запихивать в эти уши ершики, чтобы они торчали, и сшивала ватные шарики для хвоста.
- Ты отлично потрудилась, я до сих пор его ношу. - Тут Хейзел склонила набок голову и посмотрела на нее: - Слушай, детка, ты занята? Можно я тебя угощу чашкой кофе? Так хочется поболтать.
Мэгги глянула на часы. Спешить некуда.
- С удовольствием.
Хейзел говорила не умолкая, пока они поднимались на лифте в ресторанчик на верхнем этаже, рассказывала, что Бирмингем возвращается к жизни, что многие старые компании, закрывшиеся в шестидесятые, снова открываются, и появляются новые. Метрдотель в ресторане, разумеется, знал Хейзел и сразу усадил их.
Заказав кофе, Хейзел сказала:
- Я только что произносила речь на званом завтраке в клубе "Лайнс". А ты что делаешь в отеле? Остановилась здесь?
- Нет, была на встрече.
Хейзел смотрела на нее с любопытством.
- М-м… на встрече?
Мэгги хоть и смутилась, но чувствовала, что объяснения необходимы. Она не хотела, чтобы Хейзел думала, будто она какая-нибудь девушка по вызову.
- Они ищут администратора и хотели поговорить со мной.
- Ясно. Так ты, может, останешься в городе?
- Ну, еще не уверена, но, пока я здесь, неплохо бы подыскать какое-нибудь дело…
Хейзел от удивления вытаращила глаза:
- В смысле, работу?
- Ну… да. Может быть.
Хейзел захлопала в крошечные ладошки:
- Ууух тыыы, когда я нашла утром этот пенни, я была уверена, что мне сегодня повезет. - Она махнула рукой официанту: - Эй, Билли, к черту кофе, неси нам два мартини! - И снова обратила на Мэгги сияющие глаза. - Дорогуша, - сказала она, подняв палец, - я как раз ищу кого-нибудь вроде тебя. Мне нужна девчонка с внешностью, с классом и стилем, чтобы возглавила мой офис в Маунтейн-Брук, кто-то, кто знает район, понимает качественный рынок, в общем, ты - воплощение моей мечты. Забудь, что они тут тебе предложили. Я дам тебе вдвое больше. Нет, втрое. Ну, что скажешь?
Мэгги поневоле рассмеялась.
- Ой, спасибо тебе, Хейзел, ты так добра, но я ведь ничего не смыслю в недвижимости.
Хейзел сделала удивленный вид:
- А чего там смыслить-то?
- Много, думаю. Я, например, не представляю, как заключать контракты.
- Ну и что? В агентстве недвижимости не только контракты заключают. Здесь нужен инстинкт, нужны эмоции, нужна представительность, а при твоих внешних данных и подготовке ты будешь очень естественна на этом месте.
- Что ж, спасибо, но я не настолько умна, чтобы разобраться во всех тонкостях и деталях.
- В общем, так, детка, тонкости и детали оставь мне. На меня работают умнейшие девчонки, которые в этих деталях знают толк, а твое дело - выглядеть красиво и общаться с людьми. В этом ты профи, я уверена. Что скажешь?
- Пожалуй, мне нужно подумать. Я ничего подобного раньше не делала и не хотела бы тебя подводить.
- Подводить меня? Да ты что! Ты не можешь ошибиться. Ой, ну не разбивай мне сердце, скажи "да".
- А что, если это ты во мне ошибаешься?
Хейзел всплеснула ручками и засмеялась:
- Я? Ошибаюсь? Я, дорогуша, никогда не ошибаюсь. Поверь, тебе это понравится. Это лучший бизнес в мире.
Официант принес бокалы, и Хейзел поблагодарила:
- Спасибо, Билли.
- Хейзел, я правда очень польщена, но я не умею продавать дома.
- Ладно. Позволь тебя спросить. Ты любопытная?
- В смысле?
- Когда ты проезжаешь мимо какого-то дома, тебе хочется заглянуть в окно и подсмотреть, как там и что?
Мэгги задумалась.
- Ну да, наверное, мне любопытно посмотреть, как люди устроились.
- Так я и знала! У меня интуиция. Я только глянула на тебя сегодня одним глазком и сразу подумала: "Эта женщина - прирожденный агент по торговле недвижимостью, если такие люди вообще бывают". И не какой-нибудь заурядный агент. Ты Мисс Алабама!
Мэгги медлила.
- Видишь ли, я бы не хотела этим… пользоваться.
Хейзел вскинула брови.
- Вот еще! Почему? Это же огромное преимущество. Слушай, детка, у нас в этой жизни так мало преимуществ, особенно у женщин, что ежели тебе есть чем воспользоваться для достижения цели, пользуйся даже не думая. Твое преимущество тебе Господом дано, и в этом нет ничего предосудительного. Взять хотя бы меня. Когда я была маленькая… - Она расхохоталась. - В смысле, меньше, чем я сейчас, так вот я себе сказала: "Хейзел, врач говорит, что тебе не вырасти больше трех футов четырех дюймов, поэтому у тебя два пути: первый - жалеть себя, а второй - использовать это как преимущество". Выбрала я второй. - Она сделала глоток мартини. - Я с раннего детства заметила, что люди мною интересуются. Почему? А потому что я незаурядный человек. Стоит им один раз меня увидеть - и все, никогда не забудут.
- Да уж, Хейзел, забыть тебя трудно.
- Вот именно. Я другая. И это наша визитная карточка, детка. В нас обеих есть что-то привлекающее внимание. Хейзел Уизенкнот, смешная лилипутка. Маргарет Фортенбери, прекрасная Мисс Алабама…
- С этой стороны я как-то не думала. И все же…
Хейзел подалась вперед:
- Слушай, Мэгги, я понимаю, у тебя есть определенные жизненные стандарты, ты не можешь согласиться на первую попавшуюся работу. Тебе нужно, чтобы она была престижной, на высшем уровне, а у меня ты сразу начнешь с самого верха, будешь иметь дело с лучшей клиентурой. Если пойдешь ко мне работать, гарантирую, что ты никогда об этом не пожалеешь. - Хейзел посмотрела на часы: - Ты сейчас чем-то занята?
- Прямо сейчас? Нет, ничем.
- Хорошо. Я хочу, чтобы ты пошла со мной вниз. Мне нужно произнести еще одну речь на торжественном обеде "Женщины в агентстве недвижимости", а потом еще поговорим. Я тебя, юная леди, не отпущу, пока не согласишься.
Энергия, заключенная в этой маленькой женщине, поражала, и Мэгги как-то незаметно для себя подчинилась и пошла за Хейзел в лифт, точно большая собака за Пестрым дудочником. Ей приходилось принимать столько решений! Какое облегчение - позволить кому-то взять ответственность на себя и говорить, что тебе делать дальше. Еще не было полудня, а Хейзел ее уже напоила, и Мэгги подумала: хорошо, что Хейзел не мужчина. С ее-то силой убеждения, Мэгги, возможно, к этому часу была бы уже беременна.
Не успела Мэгги глазом моргнуть, как Хейзел усадила ее в последнем ряду гигантского бального зала, битком набитого сотнями женщин. Хейзел представили, и она вышла на сцену под гром аплодисментов, поднялась на деревянную подставку, озарила зал своей знаменитой улыбкой и начала речь так, как начинала всегда.
- Я очень рада оказаться здесь, чтобы выразить вам, дорогие девочки, мое уважение. (Пауза.) Впрочем, я на всех смотрю уважительно - снизу вверх. (Пауза в ожидании, когда стихнет смех.) Знаете, обедала я на днях с Сюсси, она работает в моем офисе, и тут к нашему столику подходит ее подруга, с которой они давно не виделись, и спрашивает ее, как дела, и Сюсси так тяжко вздыхает и говорит: "Да так, ничего особенного, я всего лишь агент по торговле недвижимостью". Когда подруга ушла, я спрашиваю, почему она сказала "всего лишь агент"? А она мне: "Ой, да потому что у нее такая важная работа". Так что на случай, если среди нас есть такие Сюсси, которые не считают нашу работу важной, я хочу вам напомнить, насколько она важна.