- Ну нет! - воскликнул Тед, но тут же взял себя в руки и замолчал, нахмурившись. Потом он резко вскочил на ноги и сказал: - Я пойду спать.
- Мы все скоро пойдем спать, - сказал Пол. - Так что подожди минутку.
- Я хочу в кровать. Засыпаю на ходу, - сказал Джонни, и это было самое длинное выступление из всех, которые мы когда-нибудь слышали в его исполнении.
Он встал, слегка покачиваясь, и оперся о плечо Стэнли. Казалось, Джонни какое-то время обдумывал то, что произошло, и теперь решил, что обязан сделать какое-нибудь заявление.
- Дело обстоит так, - обратился он к Джорджу. - Я в отель приехал, потому что я приятель Стэнли. Он сказал, что здесь есть пианино и что по субботам здесь принято немножко танцевать. А политикой я не занимаюсь. А ты Джордж Гунслоу. Я слышал, как они о тебе говорили. Рад с тобой познакомиться.
Он протянул Джорджу руку, и тот ответил теплым рукопожатием.
Стэнли и Джонни побрели прочь, в лунный свет. Они направлялись к спальному корпусу. А Тед встал и сказал:
- Я тоже пойду, и я сюда больше никогда не вернусь.
- Ох, не надо устраивать такую драму, - сказал Пол холодно. Его неожиданная холодность удивила Теда, который начал переводить взгляд с одного из нас на другого, при этом как бы ничего перед собой не видя. Он выглядел обиженно и смущенно. Но он послушался Пола и снова сел.
- Какого черта? Почему эти парни с нами? - агрессивно спросил Джордж. Это была агрессия отчаяния. - Они ребята хорошие, я уверен, но почему мы обсуждаем все наши проблемы при них?
Вилли опять ничего ему не ответил. Тихий унылый мотивчик продолжал звучать у меня над самым ухом: "Ох, у акулы есть страшные зубы…"
Пол, обращаясь к Теду, произнес медленно и бесстрастно:
- Думаю, мы неправильно оценили классовую ситуацию в "Машопи". Мы просмотрели человека, который здесь, безусловно, является ключевой фигурой. Он все время был и остается у нас под самым носом. Повар миссис Бутби.
- Какого черта? При чем здесь повар? - яростно спросил Джордж.
Вопрос прозвучал слишком грубо. Джордж стоял перед нами, глубоко несчастный, агрессивный; он нервно раскручивал вино в своем стакане, так что оно то и дело выплескивалось на землю, в пыль. Мы все подумали, что его агрессивность вызвана тем изумлением, которое он испытал, прочувствовав и поняв наше настроение. Мы не виделись с ним несколько недель. Я думаю, в этот момент мы начали осознавать глубину произошедших в нас перемен, потому что это был первый случай, когда мы смогли увидеть самих себя глазами, которые еще совсем недавно были нашими собственными. И поскольку мы чувствовали свою вину, поведение Джорджа нас возмущало, - и возмущало до такой степени, что нам хотелось его обидеть, причинить ему боль. Я очень ясно помню, как я там сидела и смотрела Джорджу в лицо, смотрела на его честное лицо и видела, как он разгневан, и говорила сама себе: "Боже мой! По-моему, он отвратителен, - по-моему, он смешон. И я не помню, чтоб я раньше так считала". И тогда я поняла, откуда во мне эти чувства. Но конечно, мы только позже поняли истинную причину того, что Джордж столь яростно отреагировал на упоминание повара миссис Бутби.
- Разумеется, повар, - произнес Пол нарочито неторопливо, подогреваемый новым чувством: желанием спровоцировать и обидеть Джорджа. - Он умеет читать. Он умеет писать. У него есть какие-то там идеи - миссис Бутби жалуется по этому поводу. Следовательно, он интеллектуал. Конечно, позже его придется расстрелять, когда его идеи станут помехой, но он исполнит свое предназначение. В конце-то концов, и нас ведь расстреляют вместе с ним.
Я помню, как Джордж посмотрел на Пола, посмотрел долгим изумленным взглядом. Как он потом испытующе взглянул на Теда, который сидел, откинув голову: подбородок направлен на ветви эвкалипта, а сам он рассматривает звезды, мерцающие сквозь листву. Как Джордж потом обеспокоенно воззрился на Джимми, продолжавшего бесчувственным трупом лежать в объятиях Пола.
Тед отрывисто произнес:
- С меня хватит. Джордж, мы проводим тебя до твоего фургона и пойдем.
Это было попыткой примирения, но Джордж резко сказал:
- Нет.
Поскольку он так ответил, Пол тут же встал, отпустив Джимми, который бесчувственно рухнул на скамью, и произнес с холодной настойчивостью:
- Разумеется, мы проводим тебя до твоей кровати.
- Нет, - повторил Джордж. Голос у него был испуганный. Затем, услышав, как звучит его голос, он сменил тон: - Ах вы, педики проклятые. Ах вы, горькие пьянчужки, да вы ноги себе на рельсах переломаете.
- Я сказал, - обронил Пол небрежно, - мы проводим тебя и уложим в кроватку.
Когда он встал, его сильно качнуло, но он удержался на ногах и теперь стоял ровно. Пол, как и Вилли, мог выпить очень много, и обычно по нему это было почти незаметно. Но сейчас он был сильно и очевидно пьян.
- Нет, - заявил Джордж. - Я сказал - нет. Вы что, не слышите?
Тут очнулся Джимми, он начал сползать со скамейки и, чтобы удержаться, ухватился за Пола. Потом он встал и снова повис на Поле. Несколько мгновений они стояли, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем резко направились к железной дороге и фургончику Джорджа.
- Вернитесь! - закричал Джордж. - Дурные идиоты! Пьяные болваны! Дурни!
Они уже были в нескольких ярдах от нас, они шли нетвердой походкой, пытаясь удержаться на ногах. Длинные тени от их ног, совершавших неуклюжие движения, резкими черными полосами тянулись через мерцающий в лунном свете песок и почти достигали того места, где стоял Джордж. Они напоминали маленьких нелепых марионеток, спускающихся по длинной черной лестнице. Джордж какое-то время пристально и хмуро наблюдал за ними, а потом яростно и смачно выругался и бросился вдогонку. Тем временем все остальные поглядывали друг на друга, делая усталые, но снисходительные лица и как бы говоря: "Да что такое с Джорджем? Что с ним?"
Джордж их догнал, схватил за плечи и резко развернул к себе. Джимми упал. Возле железной дороги тянулась полоса крупной гальки, и он поскользнулся на этих зыбких камнях. Пол продолжал стоять ровно, напряженно силясь удержать равновесие. Джордж упал на колени на грязную землю, рядом с Джимми, пытаясь снова поставить его на ноги, пытаясь поднять с земли отяжелевшее тело в толстом футляре военной формы.
- Ах ты пьяный дурачок, - приговаривал он, обращаясь к пьяному мальчишке с грубоватой нежностью. - Я же велел тебе вернуться. Разве нет? Ну разве нет?
И он чуть было не начал трясти Джимми в бессильном отчаянии, но сдержался; он обращался с ним очень бережно, с нежнейшим сочувствием, даже когда раз за разом безуспешно пытался поднять его с земли. К этому моменту мы уже все подбежали к ним и стояли на тропинке рядом. Джимми лежал на спине, его глаза были закрыты. Он разбил лоб о гальку, и по его бледному лицу текла струйка темной крови. Он, похоже, спал. Его обычно прилизанные волосы впервые смотрелись весьма изящно: они спадали на лоб густой красивой волной. Было видно, как блестит каждый волосок.
- Черт побери, - выдохнул Джордж в полном отчаянии.
- А зачем было поднимать весь этот шум? - сказал Тед. - Мы просто хотели проводить тебя до грузовика.
Вилли прочистил горло. Он всегда при этом издавал какой-то довольно дикий скрежещущий звук. Он часто так делал. И не потому, что он нервничал, а потому, что в каких-то случаях он таким образом пытался тактично предупредить нас о чем-то, а в других - он словно бы заявлял: "Я знаю кое-что, чего не знаете вы". Я поняла, что на этот раз имелось в виду второе и он пытался нам сказать, что Джордж не хочет никого подпускать к своему фургону по той причине, что там скрывается женщина. Вилли никогда, если он был трезв, не выдавал чужих откровений, не позволял себе даже малейших намеков, следовательно, он был очень сильно пьян. Чтобы замазать эту бестактность, я прошептала Мэрироуз:
- Мы все время забываем, что Джордж нас старше. Он к нам, наверное, относится как к малым детям.
Я прошептала это громко, так чтобы это было слышно всем. И Джордж меня услышал тоже, он взглянул на меня через плечо и как-то криво и в то же время благодарно мне усмехнулся. Мы все еще не могли поднять Джимми. Так мы и стояли, глядя вниз, на него. Было уже далеко за полночь, земля остыла, луна низко стояла над горным хребтом позади нас. Я помню, как я стояла там и удивлялась тому, что Джимми, который, когда он был в сознании, всегда производил лишь неуклюжее и даже жалкое впечатление, именно в этот раз, только сейчас, когда он пьяный лежал без чувств на грязной гальке, умудрялся смотреться так достойно и так трогательно, с этой черной раной, зиявшей у него на лбу. И одновременно с этим я с любопытством размышляла, что же за женщина скрывается у Джорджа: кто из суровых фермерских жен, или из дочерей на выданье, или из гостей отеля, кто же из тех, с кем мы только что выпивали в баре, тайно прокрался в фургончик Джорджа, стараясь сделать это незаметно в прозрачном как вода лунном свете. Я помню, что я ей позавидовала. В это единственное мгновение я любила Джорджа, любила остро и болезненно. И за это по-всякому себя ругала, и обзывала себя непролазной дурой. Потому что уже далеко не один раз я отвергала его, отказывалась принять его любовь. На том этапе своей жизни по причинам, которые стали мне понятны лишь значительно позже, я не подпускала к себе мужчин, которые по-настоящему меня хотели.
Наконец нам удалось поставить Джимми на ноги. Всем нам это стоило немалых усилий. Так мы и пошли, поддерживая и подталкивая его вперед. Мы провели его через эвкалиптовую рощицу, потом прошли по винной дорожке среди клумб, и так до самой его комнаты. Как только Мы его уложили, Джимми повернулся на бок и мгновенно уснул, он не проснулся, даже когда мы промывали ему рану. Рана оказалась глубокой, в нее набилась каменная крошка, и у нас ушло немало времени на то, чтобы остановить кровь. Пол сказал, что он не будет спать и присмотрит за Джимми, "хоть я себе чудовищно противен в роли этой чертовой Флоренс Найтингейл". Однако, едва только присев, он моментально заснул, и в конце концов за ними обоими присматривала Мэрироуз, которая так и просидела рядом до самого утра, ни разу не сомкнув глаз. Тед отправился в свою комнату, лаконично и почти злобно пожелав всем спокойной ночи. (А наутро его настроение резко сменилось, он стал ироничным и циничным, он насмехался над самим собой. В течение последующих месяцев его настроение еще много раз резко менялось туда-сюда - от исполненной чувства вины мрачной серьезности ко все более и более горькому цинизму и обратно, - позже он говорил, что это был самый постыдный период в его жизни.) Вилли, Джордж и я стояли на ступеньках, залитые уже постепенно блекнущим светом луны.
- Спасибо, - сказал Джордж. Он тяжело и пристально взглянул мне в лицо, потом посмотрел на Вилли, заколебался и не сказал того, что сказать собирался. Вместо этого он, как это было у него заведено, отпустил угрюмую шутку: - И я вам как-нибудь такое устрою.
И он быстро пошел прочь, к своему грузовику, стоявшему у железной дороги, а Вилли пробормотал:
- Он точно выглядит как человек, у которого тайное свидание.
Вилли вернулся в привычное для него амплуа умудренного жизнью человека и теперь со знающим видом тянул слова, покачивая головой и улыбаясь. Но я слишком сильно завидовала неведомой женщине и поэтому не смогла ничего ответить. И мы молча отправились спать. Мы бы скорее всего так и проспали до полудня, если бы нас не разбудили наши летчики, которые принесли к нам в комнату подносы с завтраком. У Джимми была забинтована голова, и выглядел он неважно. Тед был дико и невероятно весел, а Пол буквально излучал обаяние, когда говорил:
- Мы уже начали вести подрывную работу с поваром, он позволил нам самим приготовить для тебя завтрак, дорогая Анна, и в качестве дополнительной, но необходимой нагрузки - завтрак для Вилли.
И он плавным движением, с важным видом, поставил передо мной поднос.
- Повар уже вовсю трудится, готовит на вечер всякую вкуснятину. Хотите посмотреть, что мы вам принесли?
Они принесли еды столько, что хватило на всех и получилось настоящее пиршество: свежие плоды пау-пау и авокадо, яичница с беконом, ароматный горячий хлеб, кофе. Окна были открыты, на улице палило солнце, а в комнату залетал ветерок, напоенный запахом цветов. Пол и Тед присели на мою кровать, и мы кокетничали друг с другом; а Джимми пристроился на кровати Вилли и сидел там со смиренным видом, ему было стыдно, что накануне он так напился. Времени уже было много, бар открылся, и вскоре мы оделись и все вместе направились в бар. Мы шли по дорожкам среди цветочных клумб, наполнявших солнечное сияние сухим и пряным, пронзительно острым запахом перегревшихся на солнце и засыхающих цветочных лепестков. Веранды отеля были заполнены людьми, которые выпивали и весело болтали, бар тоже был забит до отказа, и праздник, как сообщил нам Пол, размахивая большой пивной кружкой, уже начался.
Но Вилли от нас отстранился. Во-первых, он не одобрял таких проявлений богемного поведения, как совместные завтраки в спальне.
- Если бы мы были женаты, - недовольно сказал он, - тогда это, возможно, и было бы нормально.
Меня это рассмешило, а он сказал:
- Да, смейся, смейся. Но в старых правилах есть свой смысл. Они помогали людям избегать многих бед.
Его раздражало, что я над ним смеюсь, и он сказал, что женщине в моей ситуации следует вести себя более достойно.
- В какой такой ситуации? - Неожиданно я сильно рассердилась, из-за того чувства, которое возникает у женщин в такие моменты: кажется, что ты находишься в ловушке.
- Да, Анна, к мужчинам и к женщинам действительно предъявляются разные требования. Так было всегда и скорее всего так всегда и будет.
- Так было всегда? - Я предлагала Вилли вспомнить его собственное прошлое.
- Там, где это имеет значение.
- Имеет значение для тебя, но - не для меня.
У нас уже не раз случались подобные ссоры; мы наизусть знали, что скажет каждый из нас: слабость женщин, чувство собственности, характерное для мужчин, женщины в древности и так далее, и так далее, и так далее, до тошноты. Мы знали, что это было проявлением несовпадения характеров и нравов, столь глубокого по своей природе, что никакие слова не могли ровным счетом ничего изменить, ни в нем, ни во мне, - правда заключалась в том, что мы буквально на каждом шагу чудовищным образом задевали самые глубинные чувства и инстинкты друг друга. Поэтому будущий профессиональный революционер просто сухо мне кивнул и сел за отдельный столик, положив перед собой учебник грамматики русского языка. Но было понятно, что он не сможет как следует позаниматься, потому что через эвкалиптовую рощицу к нам уже решительно шел Джордж, и вид у него был очень серьезный.
Пол весело обратился ко мне:
- Анна, пойдем на кухню. Посмотришь, какая там готовится красота.
Он меня обнял, и я знала, что Вилли это видит, и я была этому рада, и мы с Полом пошли по вымощенным камнем коридорам и переходам на кухню. Кухня находилась позади отеля, это была большая комната с низким потолком. Столы ломились от разнообразных яств, которые, чтобы уберечь их от мух, были бережно накрыты сетчатой тканью. Там вместе с поваром находилась миссис Бутби, и на лице ее явственно читалось недоумение, - она не понимала, каким образом поставила себя в такое положение, что мы стали столь привилегированными постояльцами, что можем приходить на кухню, когда нам вздумается. Пол тут же поздоровался с поваром и начал расспрашивать того о его семье. Конечно же, миссис Бутби это совсем не понравилось; а Пол именно этого и добивался. И повар, и его белая хозяйка реагировали на Пола одинаково: они держались настороженно, они были изрядно удивлены и не вполне Полу доверяли. Повар был явно смущен. Не самым маловажным следствием того, что через колонию за последние пять лет прошли сотни и тысячи военных летчиков, было то, что благодаря общению с ними некоторые африканцы осознали, что существует такая вероятность - ну, среди прочих вероятностей этой жизни - белый человек иногда может относиться к черному как к человеку. Повару миссис Бутби был знаком дружественный тон феодальных отношений; знал он и оскорбительную жесткость современных обезличенных отношений. Но сейчас он говорил с Полом на равных, он рассказывал ему о своих детях. Прежде чем ответить на очередной вопрос, повар каждый раз слегка колебался, его неуверенность была связана с отсутствием навыка ведения подобных бесед, но естественное чувство человеческого достоинства, о котором нередко начисто забывают, скоро взяло верх, и он начал разговаривать с Полом как равный с равным. Несколько минут миссис Бутби их слушала, а потом она резко прервала их беседу, сказав Полу:
- Если ты действительно хочешь быть полезным, Пол, возьми Анну и отправляйся украшать большую комнату.
Своим тоном она давала Полу понять, что она знает, что вчера вечером он ее дразнил.
- Разумеется, - сказал Пол. - С удовольствием.
Но он не преминул задержаться еще на несколько минут, чтобы завершить свою беседу с поваром. Повар был необычайно хорош собой - высокий, ладно сложенный мужчина средних лет, с живым лицом и выразительным взглядом; очень многие африканцы в этой части колонии из-за недоедания и частых болезней физически представляли собой весьма плачевное зрелище; а этот человек жил с женой и пятью детьми в отдельном небольшом домике, позади дома Бутби. Разумеется, это было нарушением закона, который гласил, что черные не имеют права жить на земле, принадлежащей белым. Его домик выглядел довольно бедно, но он был в двадцать раз лучше обычной хижины африканца. Вокруг росли овощи и цветы, бродили цесарки и цыплята. Думаю, повар был очень доволен своей работой в отеле "Машопи".
Когда мы с Полом выходили с кухни, он простился с нами так, как это было в этих краях заведено: "Хорошего дня, нкос. Хорошего дня, нкосикаас", что означало: "Хорошего дня, господин и госпожа".
- О Боже, - сказал Пол сердито и с раздражением, когда мы вышли. А затем добавил холодно и капризно, и как бы защищая самого себя: - И все же странно, что меня это вообще беспокоит. В конце концов, Богу было угодно вызвать меня из небытия для такой жизни, которая, и это совершенно очевидно, прекрасно соответствует моим вкусам и дарованиям, так что же я волнуюсь? И все равно…