- Вы можете сказать ей все это, тактично. Возможно, она сам все это понимает. Вы можете посоветовать ей постараться общаться с людьми, вступить в какую-нибудь организацию, или что-то в этом роде.
- С моей стороны было бы большим высокомерием давать ей советы.
- Она обратилась к вам за помощью, поэтому высокомерие - советов не давать.
- Вступить в организацию, говорите вы! Но ей нужно совсем не это. Ей не нужно что-то безличное. В течение многих лет эта женщина была замужем, и теперь ей кажется, что от нее оторвали ее живую половину.
В ответ на это Пол промолчал. Он сидел молча, сидел и смотрел на Эллу внимательно и серьезно, и она не понимала, о чем он думает. Наконец он сказал:
- Что ж, полагаю, вы правы. Но вы могли бы предложить ей обратиться в брачное агентство.
Он засмеялся, увидев отразившееся на лице Эллы отвращение, и продолжил:
- Да-да, но вы бы удивились, узнав, как много прекрасных браков я устроил сам, при помощи брачных агентств.
- Вы рассуждаете как… как некий социальный работник и психиатр в одном лице, - сказала Элла, и, как только она произнесла эти слова, она поняла, каков будет его ответ. Доктор Вест, исполненный здравомыслия практикующий терапевт, не терпящий никаких "ненормальностей", нередко отпускал шуточки по поводу одного из своих коллег, "целителя душ человеческих", к которому он направлял пациентов с серьезными психическими проблемами. Так это, оказывается, и есть тот самый "целитель душ".
В это время Пол Тэннер нехотя произнес:
- Да, в некотором смысле, я он и есть.
Элла знала, что его нежелание об этом говорить было вызвано опасением услышать ее слишком предсказуемую реакцию. А какова эта предсказуемая реакция, она знала, потому что остро ощутила нарастающие в себе облегчение и интерес, интерес, смешанный с неловкостью: ведь Пол был знахарем и, соответственно, обладал способностью проникать в самые потаенные уголки ее души. Она быстро произнесла:
- Ой, ну я не собираюсь выкладывать вам все свои проблемы.
После паузы, во время которой, она знала, Пол пытался подобрать слова, которые могли бы ее от этого удержать, он сказал:
- А я никогда не даю советов на вечеринках.
- За исключением вдовы Браун, - уточнила Элла.
Он улыбнулся и заметил:
- А вы принадлежите к среднему классу, не так ли?
Безусловно, это было оценочным суждением. Эллу это задело.
- По своему происхождению, - сказала она.
Он сказал:
- А я из рабочего класса, поэтому, быть может, я знаю о вдове Браун побольше вашего.
В этот момент к ним подошла Патриция Брент и увела его для разговора с кем-то из сотрудников своего журнала. Элла поняла, что они выглядели как пара людей, занятых исключительно друг другом, а эта вечеринка не предполагала такого общения. Патриция всем своим видом дала ей понять, что они привлекли к себе излишнее внимание. И Эллу это весьма встревожило. Пол не хотел от нее уходить. Он посмотрел на нее настойчиво, умоляюще и в то же время - твердо и жестко. "Да, - подумала Элла, - какой жесткий взгляд, словно командный кивок, приказывающий мне оставаться на месте и ждать, когда он освободится и снова сможет ко мне прийти". И она снова внутренне от него отстранилась.
Пора было идти домой. Она пробыла у Вестов всего час, но ей уже хотелось уйти. Пол Тэннер сидел теперь между Патрицией и какой-то молодой женщиной. Элле было не слышно, о чем они говорят, но по смущенно-взволнованному выражению лиц обеих женщин было понятно, что они, косвенно или напрямую, обсуждают профессию доктора Тэннера и то, как его профессиональные знания могут помочь им понять самих себя, а на лице доктора застыла учтивая, но напряженная улыбка. Он еще нескоро сможет от них избавиться, подумала Элла; и она встала и пошла извиняться за ранний уход перед миссис Вест, которой явно не понравилось, что гостья уходит так быстро. Элла кивнула на прощание доктору Весту, которого она увидит, бросив взгляд поверх груды писем, уже завтра утром, и улыбнулась Полу; тот, услышав, что она уходит, вскинул на нее глаза, голубые, ярко-голубые и полные неподдельного изумления. Элла прошла в холл, чтобы надеть пальто, и он последовал за ней, поспешно, на ходу предлагая подвезти ее домой. Теперь он говорил с ней бесцеремонно, почти грубо, потому что был недоволен тем, что его поставили в такое положение, что ему пришлось вот так, на глазах у всех, ее преследовать. Элла сказала:
- Может быть, вам это совсем не по пути.
Он спросил:
- Где вы живете?
И когда она назвала свой адрес, твердо сказал, что ему с ней по пути. У него была маленькая английская машина. Водил он ее быстро и хорошо. Лондон владельцев автомобилей и тех, кто ездит на такси, - это совсем другой город, чем у тех, кто ездит на метро и в автобусе. Элла думала о том, что те мили убожества, которые ей пришло преодолеть одной, теперь выглядят как подернутый легкой дымкой светящийся и расцветающий разноцветными огнями город, который уже над ней не властен и не может ее напугать. Тем временем Пол Тэннер поглядывал на свою спутницу испытующе и остро, словно бросая в нее маленькие стрелки, и задавал ей быстрые и практичные вопросы о ее жизни. Элла, словно желая ответить на брошенный ей вызов, реагируя на то, что он откровенно пытается подвергнуть ее анализу и вписать в какую-то классификацию, рассказала Полу, что всю войну она проработала в столовой для работниц фабрики и что она жила вместе с ними в общежитии. Что после войны она заразилась туберкулезом, но не в очень тяжелой форме, и что она шесть месяцев провела в санатории, все время лежа на спине. Это был опыт, изменивший всю ее жизнь, оказавший на нее значительно более глубокое влияние, чем военные годы, проведенные с работницами фабрики. Ее мать умерла совсем молодой, и воспитывал ее отец, офицер в отставке, служивший до того в Индии, человек молчаливый и упрямый.
- Если это вообще можно назвать воспитанием: я была предоставлена самой себе, за что я отцу очень благодарна, - рассмеявшись, сказала Элла.
Еще она была замужем, брак оказался несчастливым и недолгим. В ответ на каждый кусочек сообщаемых ею о себе сведений Пол Тэннер кивал; и Элла так и видела, как он сидит за столом у себя в кабинете и кивает, выслушивая ответы пациентов на свои вопросы.
- Говорят, вы пишете романы, - сказал он, плавно притормаживая на стоянке возле дома Джулии.
- Я не пишу романов, - ответила Элла, раздосадованная таким вторжением на ее личную территорию, и тут же поспешно вылезла из машины. Он тоже быстро вышел и оказался у двери дома одновременно с ней. На мгновение оба замерли в нерешительности. Но ей хотелось скорее войти внутрь, скрыться от его настойчивого преследования. Он спросил, грубовато и бесцеремонно:
- Поедете завтра днем со мной на прогулку?
Потом, словно опомнившись, он поспешно взглянул на небо, затянутое тяжелыми облаками, и сказал:
- Похоже, завтра будет прекрасная погода.
Услышав это, Элла рассмеялась, и, поскольку от смеха ее настроение выправилось, она сказала, что поедет. Лицо Пола прояснилось, на нем появилось выражение облегчения, даже, скорее, триумфа. Он одержал некую победу, подумала она, и тут же несколько охладела. Потом, после очередного недолгого колебания, он пожал ей руку, кивнул и пошел обратно к машине, сказав, что заедет за ней в два часа. Элла зашла внутрь, прошла через погруженный в темноту холл, вверх по погруженной в темноту лестнице, сквозь погруженный в молчание дом. Из-под двери Джулии пробивалась полоска света. Ведь, в конце концов, было еще очень рано. Она крикнула:
- Джулия, я вернулась!
А Джулия сказала громким и ясным голосом:
- Заходи, поговорим.
У Джулии была большая и очень удобная спальня, она полулежала в большой двуспальной кровати, опираясь на груду взбитых подушек, и читала. На ней была пижама, рукава закатаны до локтя. Подруга смотрела на Эллу добродушно, проницательно и очень пытливо.
- Ну? И как там было?
- Скучно, - сказала Элла, тем самым упрекая Джулию в том, что она заставила ее туда пойти, - заставила невидимым усилием своей воли.
- Меня привез домой психиатр, - прибавила она, нарочно употребив это слово, чтобы увидеть, как на лице Джулии появится то же выражение, которое, Элла знала, было и на ее лице и которое она видела на лицах Патриции и той молодой женщины, когда они с Полом разговаривали. И когда она увидела это выражение, она сразу же устыдилась и пожалела, что так сказала, - как будто она совершила преднамеренно агрессивное действие, направленное против Джулии. "А ведь так оно и есть", - подумала она.
- И кажется, он мне не понравился, - добавила Элла, по обыкновению впадая в ребячество, играя пузырьками духов Джулии на ее туалетном столике. Она втирала духи в кожу на запястьях, наблюдая за выражением лица Джулии, которое снова сделалось скептичным, терпеливым и проницательным, через зеркало. Она подумала: "Что ж, конечно, Джулия - это некое воплощение образа матери, но должна ли я непрестанно поддерживать эту игру? А, кроме того, я по большей части сама испытываю по отношению к ней материнские чувства, я чувствую потребность ее защищать, хотя я и сама не знаю от чего".
- А почему он тебе не понравился? - поинтересовалась Джулия.
Вопрос был задан серьезно, и Элле, чтобы правильно на него ответить, пришлось бы серьезно подумать. Но вместо этого она сказала:
- Спасибо, что присмотрела за Майклом. - И она пошла наверх, в свою спальню, на прощание, с извиняющимся видом, слегка улыбнувшись Джулии.
На следующий день небо над Лондоном было ясным, светило солнце, и деревья на улицах уже не казались тяжелыми довесками домов и тротуаров, а словно были продолжением полей, лугов, природы в городе. Стоило только Элле представить себе залитую солнцем траву, как ее сомнения относительно запланированной прогулки сменились резко нахлынувшей радостью; и этот внезапный подъем настроения подсказал ей, что, похоже, в последнее время она постоянно пребывала в угнетенном состоянии, причем в большей степени, чем сама это сознавала. Когда Элла готовила ленч для ребенка, она вдруг запела. А все потому, что ей вспомнился голос Пола. Когда он с ним разговаривала, она как-то не прислушивалась к тому, как звучит его голос, а сейчас Элла его вдруг услышала, - это был теплый голос, с иногда проступавшими по краям шероховатостями выговора человека, не сразу получившего хорошее образование. (Она слушала его голос и думала о нем, не вспоминая, как он выглядит.) И она слушала не те слова, которые Пол произносил, но само звучание его голоса, в котором она теперь различала и деликатность, и иронию, и сочувствие.
Джулия собиралась днем навестить друзей, и она брала с собой Майкла. Они ушли рано, сразу после ленча, чтобы мальчик не знал, что его мама отправляется на прогулку без него.
- И тем не менее вид у тебя весьма довольный, - заметила Джулия.
Элла сказала:
- Ну, я уже несколько месяцев не выезжала из Лондона. Кроме того, такая ситуация, когда рядом со мной нет никакого мужчины, меня совершенно не устраивает.
- А кого она устраивает? - парировала Джулия. - Но только я не считаю, что какой угодно мужчина - это лучше, чем вообще никакого.
И, воткнув в Эллу эту маленькую шпильку, она отбыла вместе с ее сыном в прекрасном расположении духа.
Пол опоздал, и по тому, как он извинялся, а делал он это как-то формально, почти машинально, Элла поняла, что опаздывает он часто, и связано это с его характером, а не только с тем, что он очень занятой доктор, обремененный многими обязательствами. В целом Элла была довольна тем, что он опоздал. Ей было достаточно всего один раз взглянуть Полу в лицо, которое снова затуманилось облачком нервной раздражительности, чтобы тут же вспомнить, что прошлым вечером он ей не понравился. Кроме того, его опоздание означало, что он не так уж и заинтересован в их общении, а это смягчало легкие припадки паники, вызываемые, правда, не самим Полом, а воспоминаниями о Джордже. (Она сама это понимала.) Но как только они сели в машину и поехали прочь из Лондона, Элла заметила, что ее спутник снова бросает на нее быстрые нервные взгляды; и она почувствовала в нем решимость. Но Пол все время говорил, а она слушала его голос, и он был точно так же, до мелочей, хорош и приятен, как и в ее о нем воспоминаниях. Она слушала, и она смотрела в окно, и она смеялась. Он рассказывал ей, как получилось так, что он опоздал. Он и группа работавших вместе с ним в больнице врачей не совсем правильно поняли друг друга.
- На самом деле ничего не было сказано вслух, но представители класса буржуазии вступают в коммуникацию друг с другом, издавая неразличимые для уха попискивания, как летучие мыши. Это ставит людей одного со мной происхождения в крайне затруднительное положение.
- А вы там единственный врач, вышедший из рабочей среды?
- Нет, не во всей больнице, а только в нашем отделении. И они никогда не дают таким, как я, об этом забыть. И делают они это совершенно бессознательно.
Пол говорил об этом с юмором, беззлобно. Однако в его словах звучала и горечь. Но только в силу давней привычки, без жгучей остроты, без запала.
Сегодня им было легко говорить друг с другом, словно стоявший между ними барьер беззвучно растаял в ночи. Безобразные закоулки лондонских окраин остались позади, они ехали сквозь сияние солнца, и настроение Эллы улучшилось так резко, что она даже опьянела от этого. Кроме того, она знала, что этот человек станет ее любовником, она могла об этом судить по тому удовольствию, которое доставлял ей его голос, и ее переполняло тайное наслаждение. Теперь Пол поглядывал на нее улыбаясь, почти снисходительно, и, как и Джулия, он заметил:
- У вас весьма довольный вид.
- Да, это потому, что мы уехали из Лондона.
- Вы так его ненавидите?
- Ах, нет, мне он нравится, я имею в виду, что мне нравится то, как я в нем живу. Но я ненавижу - вот это.
И она указала на то, что было за окном. А там живые изгороди и деревья были снова проглочены очередной деревенькой. В ней не осталось ничего от старой Англии, все было новым и безобразным. Они ехали по главной улице, застроенной магазинами, и магазины назывались и выглядели точно так же, как десятки других магазинов, мимо которых они проезжали еще в Лондоне.
- Почему?
- Ну, очевидно, потому, что это так безобразно.
Пол с удивленным видом всматривался в ее лицо. Через некоторое время он заметил:
- Здесь живут люди.
Она пожала плечами.
- Вы и их тоже ненавидите?
Эллу это неприятно задело: ей пришло в голову, что на протяжении многих лет все, с кем ей доводилось общаться, без лишних слои понимали, почему она ненавидит "все это"; и вопрос, "ненавидит ли она и их тоже", подразумевавший под "ними" простых людей, был совершенно неуместным. И все же, подумав над этим вопросом некоторое время, она сказала, с некоторым вызовом:
- В некотором смысле - да. Я ненавижу то, с чем они смиряются. Это должно быть сметено - все это.
И ее рука стремительно описала в воздухе широкую дугу, словно этим жестом Элла сметала с лица земли темный и неподъемный вес Лондона, и тысячи уродливых городишек, и мириады крошечных, судорожных человеческих жизней, проживаемых по всей Англии.
- Но так не будет, вы же знаете, - сказал он, улыбаясь, и с каким-то добродушным упрямством. - Все это будет развиваться, - и появится все больше и больше сетевых магазинов, телевизионных антенн, респектабельных людей. Вы ведь об этом, правда?
- Разумеется. Но вы просто все это принимаете. Почему вы считаете, что все так и должно быть?
- Потому что таково время, в котором мы живем. И все стало лучше, чем было раньше.
- Лучше! - воскликнула Элла невольно, но тут же взяла себя в руки. Потому что поняла, что слову "лучше" она противопоставляет свое личное видение жизни, пришедшее к ней во время ее пребывания в больнице, видение и понимание некоей темной, безликой, разрушительной силы, которая питает самые корни жизни и находит свое самовыражение в войнах, в жестокости и в насилии. Что не имело никакого отношения к предмету их спора.
- Вы имеете в виду, - сказала она, - лучше в том смысле, что нет безработных и никто не голодает?
- Как это ни странно, да, я имею в виду именно это.
Пол сказал это так, что между ними снова вырос барьер: он был из рабочего класса, а она нет, и посвященным был он. Поэтому Элла замолчала, а он через некоторое время настойчиво продолжил:
- Все стало намного лучше, намного, намного лучше. Как вы можете этого не замечать? Я помню…
И он запнулся, замолчал, - на этот раз не потому, что он на нее "давил" (как Элла это про себя называла), опираясь на свой более богатый в этой области опыт, а потому, что нахлынувшие воспоминания причинили ему острую боль.
Поэтому она предприняла еще одну попытку:
- Я не понимаю, как можно видеть, что происходит с этой страной, и не испытывать ко всему этому ненависти. На поверхности все выглядит прекрасно - тишь да гладь, провинциальная благодать. Но в глубине все пропитано ядом. Кругом одна ненависть, зависть и страдания людей, изнывающих от одиночества.
- То же самое можно сказать о чем угодно и о любом месте. О любом месте, где существует определенный уровень жизни.
- Легче от этого не становится.
- Все что угодно - легче, чем определенный тип страха.
- Вы хотите сказать, что страшна настоящая бедность. И вы, конечно же, хотите сказать, что я совершенно не в состоянии этого понять.
В ответ на это Пол быстро взглянул на нее, взглянул удивленно, потому что она столь упорно отстаивала свою точку зрения, и, как почувствовала Элла, с уважением. В этом взгляде не было ничего от того, как мужчина смотрит на женщину, оценивая ее с точки зрения сексуальной привлекательности, и она почувствовала себя более непринужденно.
- То есть вы хотели бы запустить по всей Англии гигантский бульдозер?
- Да.
- И оставить только несколько соборов и прочих старинных зданий, да парочку хорошеньких деревенек?
- Да.
- А потом заселить людей в прекрасные новые города, каждый из которых - мечта архитектора, и сказать им всем: вот, живите, нравится вам это или нет.
- Да.
- Или, может быть, вам нравится старая добрая Англия с ее забавами и утехами, с девушками в длинных домотканых платьях?
Она сказала, сердито:
- Конечно нет! Я ненавижу всю эту дребедень в духе Уильяма Морриса. А вы ведете себя нечестно. Посмотрите на себя, - я уверена, что большая часть ваших сил ушла на то, чтобы просто преодолеть классовый барьер. И я уверена, что нет никакой связи между тем, как сейчас живете вы, и тем, как жили ваши родители. Скорее всего вы стали для них просто чужаком. Скорее всего вы внутренне расколоты надвое. И так устроена вся страна. И вы это знаете. Так вот, я это ненавижу, я все это ненавижу. Я ненавижу страну, которая расколота так… так, что я не знала о ней ровным счетом ничего, пока не началась война и пока мне не довелось пожить вместе с теми женщинами.
- Ну-у-у, - протянул он наконец, - а они вчера были правы: вы действительно революционерка.
- Нет, это не так. Все эти слова не значат для меня ничего. Политика меня вовсе не интересует.