Это как будто бы роман уже написан, и я его читаю. И сейчас, когда я вижу его в его целостности, я вижу еще одну тему, в которой не отдавала себе отчета, когда только начинала. Тема эта - наивность.
С того самого момента, как Элла встречает Пола и начинает его любить, с того момента, когда она впервые употребляет слово "любовь", зарождается наивность.
И вот теперь, вспоминая свои отношения с Майклом (я использовала имя моего настоящего любовника для вымышленного сына Эллы с той вымученной улыбочкой, с которой пациент выкладывает психоаналитику те данные, которых он долго ждал и которые сам пациент считает не имеющими к делу никакого отношения), я прежде всего вижу собственную наивность. Любой разумный человек мог бы предугадать развязку этой любовной истории с самого начала. И все же я, Анна, как и Элла с Полом, отказывалась это видеть. Пол породил Эллу, Эллу наивную. Он уничтожил в ней Эллу знающую, сомневающуюся, утонченную, и раз за разом, с ее добровольного согласия, он усыплял ее разум, и она плыла по темным волнам своей любви к нему, по волнам своей наивности, что можно также назвать спонтанной творящей верой. И когда его собственное неверие в себя уничтожит эту влюбленную женщину, так что она снова начнет думать, она начнет сражаться за возврат к наивности.
Сейчас, когда меня влечет к мужчине, я могу оценить глубину возможных с ним отношений по тому, до какой степени во мне воссоздается Анна наивная.
Порою, когда я, Анна, оглядываюсь назад, мне хочется смеяться в голос. Так, завистливо и неприятно удивляясь, смеется знание над невинностью. Сейчас я неспособна так поверить. Я, Анна, никогда бы не позволила себе романа с Полом. Или с Майклом. Или, скорее, я бы позволила себе вступить в любовные отношения, и всё, точно при этом зная, что будет дальше; я бы вступила в осознанно бесплодные, ограниченные отношения.
Что Элла за эти пять лет утратила, так это способность творить через наивность.
Конец их романа. Хотя тогда Элла это так не называла. Она станет использовать это слово позже, с чувством горечи.
Элла начинает понимать, что Пол от нее уходит, в тот момент, когда она замечает, что он перестал помогать ей с письмами. Он говорит:
- А что толку? Целыми днями в больнице я разбираюсь с вдовой Браун. И я не могу ничего сделать, ничего настоящего. Кому-то там немножко помог, кому-то здесь. В конечном итоге, толкатели камней пользы никакой не приносят. Мы только воображаем себе, что приносим. Психиатрия и социальная работа - это лишь наложение припарок на никому не нужные страдания.
- Но, Пол, ты знаешь, что ты им помогаешь.
- Все время я думаю, что все мы очень устарели. Что это за врач, который видит в своих пациентах жертв мирового зла?
- Если бы ты и вправду так думал и так к этому относился, ты бы не стал так много и тяжело работать.
Он заколебался, а потом нанес свой удар:
- Но, Элла, ты мне любовница, а не жена. Почему ты ждешь от меня, что я стану делиться с тобой всем, что входит в понятие "эта серьезная штука жизнь"?
Элла разозлилась:
- Каждую ночь ты лежишь в моей постели и рассказываешь мне все. Я твоя жена.
Как только она сказала это, она поняла, что подписала приказ об окончании романа. И то, что она не говорила об этом раньше, показалось ужасной трусостью. В ответ он издал оскорбленный смешок, знак расставания.
Элла заканчивает свой роман, и его принимают к печати. Она знает, что роман получился вполне хороший, но не выдающийся. Если бы ей надо было написать на него рецензию, она бы его прочла и написала бы, что это маленький честный роман. Но Пол, прочтя его, реагирует крайне саркастически.
Он говорит:
- Что ж, всем нам, мужчинам, пора бы уже подать в отставку, уйти из жизни.
Она пугается и спрашивает:
- Что ты имеешь в виду?
Но она не может удержаться от смеха, потому что он, пародируя самого себя, сказал это с преувеличенным драматизмом и получилось смешно.
Тогда, оставив этот пародийный тон, он говорит с величайшей серьезностью:
- Моя дорогая Элла, разве ты не знаешь, какая великая революция совершается в наши дни? Русская революция, китайская революция - все это ничто. Настоящая революция наших дней - это восстание женщин против мужчин.
- Но, Пол, для меня все это пустой звук.
- На прошлой неделе я посмотрел один фильм, я пошел в кино один, без тебя, это такой фильм, который мужчина должен смотреть один, сам по себе.
- Какой фильм?
- Известно ли тебе, что теперь женщины могут иметь детей без помощи мужчин?
- Но ради всего святого, зачем нам это?
- Можно наложить лед на женские яичники, например. У женщины может быть ребенок. Человечеству мужчины больше не нужны.
Услышав это, Элла хохочет, ее уверенность в себе возвращается.
- Но какая же женщина в здравом уме захочет, чтобы вместо мужчины в ее жизни у нее был лед на яичниках?
Пол тоже смеется.
- Элла, шутки в сторону, как бы там ни было - это примета нашего времени.
В ответ на это у Эллы вырывается:
- Боже мой, Пол, да если бы за эти пять лет ты хоть раз, в любой момент, попросил меня о ребенке, я была бы так счастлива!
Инстинктивное испуганное движение. Он отстраняется, уходит от нее. Потом, посмеиваясь, он отвечает ей, осторожно, тщательно подбирая слова:
- Но, Элла, я говорю о самом принципе. Мужчины больше не нужны.
- Да ну эти принципы, - смеется Элла. - Ты сумасшедший. Я всегда это говорила.
На что он спокойно и уравновешенно отвечает:
- Ну что же, может быть, ты и права. А ты, Элла, женщина очень здравомыслящая. И всегда такой и была. Ты говоришь, я сумасшедший. Я это знаю. И я все больше и больше схожу с ума. Иногда я задаюсь вопросом, почему меня не запирают в палате вместо моих пациентов. А ты становишься все более и более нормальной. В этом твоя сила. Ты еще положишь лед себе на яичники однажды.
В ответ на что она начинает кричать, ей так больно и обидно, что ее уже не волнует, как он может все это воспринять:
- Ты действительно сумасшедший! Позволь мне сообщить тебе, что я скорей умру, чем заведу себе ребенка таким способом! Ты что, не понимаешь, что с тех пор, как я тебя узнала, я хочу ребенка от тебя? С тех пор, как я тебя узнала, ко мне пришла такая радость…
Она видит его лицо, видит, что он инстинктивно отвергает все, что только что услышал.
- Что ж, хорошо. Допустим, что именно поэтому вы и окажетесь в конце концов ненужными, - потому что у вас нет никакой веры в самих себя.
Теперь на его лице - испуг и грусть, но она уже не может остановиться, ее несет, ей все равно:
- Ты никогда не мог понять одну простую вещь, такую простую и обычную, что я не знаю, почему ты этого не понимаешь. С тобой все стало для меня и радостью, и счастьем, мне с тобой легко, а ты тут рассуждаешь о том, как женщины станут класть себе на яичники лед. Лед. Яичники. При чем здесь это? Что ж, если вы сами хотите подписать указ о том, чтобы вас стерли с лица земли, - пожалуйста, вперед, мне все равно.
На что он говорит, раскрывая объятия:
- Элла. Элла! Иди сюда.
И она к нему идет. Он обнимает ее, но через минуту уже дразнит:
- Вот видишь, я был прав: когда мы добираемся до самой сути, ты честно это признаешь, вы скинете всех нас с земли и будете смеяться.
Секс. Нам, женщинам, писать о сексе трудно потому, что для нас он по-настоящему хорош только тогда, когда о нем не думаешь, не разбираешь его на составные части. Женщины сознательно предпочитают не думать о технической стороне секса. Они болезненно реагируют на мужские разговоры о технике секса, и происходит это из чувства самосохранения: они хотят сохранить непосредственность своих ощущений, необходимую для получения ими удовлетворения.
Для женщин секс по своей сути - занятие в высшей степени эмоциональное. Сколько раз уже об этом писали? И не сосчитать. И все же даже при общении с самым умным и самым восприимчивым мужчиной всегда наступает такой момент, когда женщина видит, что их разделяет пропасть: он не понял; внезапно она чувствует одиночество; она спешит забыть этот момент, потому что иначе ей придется думать. Джулия, я и Боб сидим у Джулии на кухне и болтаем. Боб рассказывает нам историю одного развода. Он говорит:
- Проблема заключалась в сексе. Бедолага, у него член размером со швейную иглу.
Джулия:
- Мне всегда казалось, что она его не любит.
Боб, думая, что она не расслышала:
- Да, да, это его всегда страшно мучило, он у него просто очень маленький.
Джулия:
- Но она же никогда его не любила, чтобы это понять, достаточно было взглянуть на них один раз.
Боб, уже проявляя признаки нетерпения:
- Это не их вина, дураки они несчастные, сама природа изначально была против всей этой затеи.
Джулия:
- Разумеется, это ее вина. Не надо было ей выходить за него замуж без любви.
Боб, уже окончательно выведенный из себя глупостью собеседницы, пускается в долгие технические разъяснения, а Джулия, слушая его, тем временем посматривает на меня, вздыхает, улыбается и пожимает плечами. Спустя некоторое время, поскольку Боб по-прежнему гнет свое, Джулия, зло пошутив, его обрывает, она не дает ему продолжать.
Что касается меня, Анны, весьма удивительно, что, пока я не начала об этом писать, я никогда не анализировала свои с Майклом сексуальные отношения. А ведь они развивались совершенно очевидным образом, что в моей памяти четко предстает в виде кривой линии на графике.
Когда Элла начала заниматься с Полом любовью, в течение нескольких первых месяцев, она сразу же начала испытывать оргазм, и именно это обстоятельство "узаконило" тот факт, что она его любит, и позволило ей употреблять слово "любовь". Я говорю о вагинальном оргазме. И она не смогла бы его испытать, если бы она Пола не любила. Оргазм этого типа достигается благодаря потребности мужчины в женщине и его уверенности в этой потребности.
Время шло, и он начал прибегать к механическим средствам. (Я смотрю на слово "механические" - мужчина бы так не сказал.) Пол начал больше полагаться на внешние манипуляции с телом Эллы, доставляя ей клиторные оргазмы. Это было очень волнительно, возбуждающе. Но что-то в ней противилось этому. Потому что она чувствовала в этом его инстинктивное нежелание отдаться полностью их отношениям, посвятить ей всего себя. Она понимала, что, сам того не зная или не отдавая себе в этом отчета (впрочем, возможно, он и отдавал себе в этом отчет), Пол боялся чувств. Вагинальный оргазм - это чувство и ничего, кроме чувства, он проживается как чувство и проявляется в таких ощущениях, которые неотличимы от самого чувства. Вагинальный оргазм - это растворение в неуловимом, темном, обобщенном ощущении, которое словно кружит тебя в теплом водовороте. Существует несколько разновидностей клиторного оргазма, и в каждом своем проявлении он мощнее (вот мужское слово), чем вагинальный. Возможны тысячи чувственных переживаний, ощущений и так далее, но существует только один настоящий женский оргазм, и случается он тогда, когда мужчина, движимый всей совокупной силой своего желания и потребности в женщине, ее берет и хочет, чтобы она ему в ответ отдала всю себя. Все остальное - это подмена и фальшивка, и даже самая неопытная женщина инстинктивно это понимает. До встречи с Полом Элла никогда не испытывала клиторного оргазма, и она сказала ему об этом, и он пришел от этого в восторг.
- Что ж, Элла, хоть в чем-то ты оказалась девственной.
Но когда она сказала ему, что до него она никогда не знала "настоящего оргазма", а она упорно продолжала называть это именно так, такой силы и такой глубины, он невольно нахмурился и заметил:
- А знаешь ли ты, что, по мнению ряда выдающихся физиологов, женщины не имеют физиологических оснований для вагинального оргазма?
- Значит, они не так уж в этом и разбираются, да?
И вот с течением времени основной акцент в их любовных физических отношениях сместился с настоящего оргазма к клиторному, и наступил такой момент, когда Элла осознала (и она быстренько запретила себе об этом думать), что у нее уже не бывает настоящих оргазмов. Это было уже совсем незадолго перед тем, как все закончилось, перед тем, как Пол от нее ушел. Короче, на чувственном уровне она уже знала правду, когда разум еще отказывался ее признавать.
И еще, тоже совсем незадолго перед тем, как все закончилось, Пол ей кое-что рассказал, что она (поскольку в постели он предпочитал ее клиторные оргазмы) просто тут же списала со счетов, сочтя это еще одним проявлением раздвоения личности этого мужчины, - поскольку сам его тон, то, как он рассказал ей эту историю, находилось в прямом противоречии с тем, что она в действительности с ним проживала.
- Сегодня в больнице произошло кое-что, что тебя бы позабавило, - сказал он.
Они сидели в машине, без света, возле дома Джулии. Элла скользнула по сиденью, придвигаясь к Полу поближе, и он ее обнял. Она почувствовала, что его тело сотрясается от беззвучного смеха.
- Как ты знаешь, в нашей августейшей клинике раз в две недели проводятся лекции, призванные повышать общий культурный уровень сотрудников. Вчера была заявлена лекция профессора Бладрота об оргазме у самок лебедей.
Элла инстинктивно от него отстранилась, но он притянул ее обратно к себе и сказал:
- Так и знал, что ты это сделаешь. Сиди спокойно и слушай. Нет нужды говорить, что зал был заполнен до отказа. Профессор предстал перед нами, прямой, словно кол проглотил, а росту в нем более шести футов, и, потряхивая маленькой седенькой бородкой, заявил, что он окончательно и бесповоротно доказал, что у самок лебедей оргазма не бывает. И что он собирается предложить это важнейшее научное открытие в качестве исходного посыла для небольшой дискуссии о женском оргазме в целом.
Элла засмеялась.
- Да, я знал, что именно здесь ты засмеешься. Но я еще не закончил. В этот момент в зале обнаружилось некоторое волнение. Люди вставали и уходили. Наш многоуважаемый профессор, имея весьма встревоженный вид, сказал, что он чистосердечно считал, что подобный предмет разговора никому не может показаться оскорбительным. В конце концов, научное изучение сексуальности, которое следует отделять от всех связанных с сексом предрассудков, ведется во всех больницах такого типа по всему миру. Но люди все равно продолжали уходить. И кто же покидал зал? Все женщины, которые там были. Там было около пятидесяти мужчин и около пятнадцати женщин. И каждая из присутствовавших в зале дам-докторов поднималась и уходила, как будто всем им был отдан такой приказ. Нашего профессора это сильно выбило из колеи. Он выставил вперед свою маленькую бородку и сказал, что его удивляет, что его коллеги женского пола, к которым он питает столь глубокое уважение, оказались способными на проявление столь ханжеских чувств. Но толку от этих его слов не было никакого, в поле нашего зрения уже не осталось ни одной женщины. В ответ на это наш профессор прочистил горло и заявил, что он продолжит свой доклад, несмотря на прискорбное к нему отношение наших коллег женского пола. По его мнению, сказал он, основанному на изучении природы самок лебедей, для вагинального оргазма у женщин нет никаких физиологических предпосылок… нет, Элла, не надо от меня отодвигаться, честное слово, женщины невероятно предсказуемы. Я сидел рядом с доктором Пенворти, отцом пятерых детей, и он прошептал мне в ухо, что вот что странно, - обычно жена профессора, дама, славящаяся широтой своих взглядов, присутствует на всех небольших выступлениях своего мужа, подобных сегодняшнему, но сегодня она как раз и не пришла. И в этот момент я совершил акт предательства по отношению к собственному полу. Я последовал за женщинами и покинул зап. Они все исчезли. Очень странно, не было видно ни одной женщины. Но наконец мне удалось отыскать свою старинную подругу Стефанию, она сидела в столовой и пила кофе. Я присел рядом с ней. Она явно была настроена очень отчужденно по отношению ко мне. Я сказал: "Стефания, почему вы все ушли с судьбоносного доклада нашего великого профессора о сексе?"
Она улыбнулась мне очень враждебно и очень сладко и сказала: "Но, мой дорогой Пол, женщины, обладающие хоть каплей здравого смысла, по прошествии всех этих веков уже поняли, что ни в коем случае нельзя перебивать мужчин, когда те начинают им рассказывать об их сексуальных переживаниях". У меня ушло полчаса напряженной работы и три чашки кофе на то, чтобы заставить мою подругу Стефанию снова меня полюбить.
Он снова смеялся, обнимая Эллу и прижимая ее к себе. Он повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, и сказал:
- Да. Ну и ты тоже на меня не сердись за то только, что я одного с профессором пола, - то же самое я сказал и Стефании.
Гнев Эллы растаял без следа, и она засмеялась вместе с ним. Она думала: "Сегодня он ко мне поднимется". Если вплоть до недавнего времени он проводил с ней практически каждую ночь, то теперь он уходил домой два-три раза в неделю. Пол сказал, судя по всему, ни с того ни сего, просто так:
- Элла, ты самая не ревнивая женщина из всех, кого я знал.
Элле внезапно стало холодно, затем она почувствовала панику, а потом быстро сработал защитный механизм: она просто не услышала того, что он сказал, и она спросила:
- Ты идешь со мной?
Он ответил:
- Я решил, что не пойду. Но если бы я действительно так решил, я бы здесь не сидел, правда?
Они, держась за руки, пошли наверх. На ходу он обронил:
- Интересно, а как бы вы поладили со Стефанией?
Она подумала, что Пол странно на нее смотрит, "как будто что-то проверяет". Опять маленькая волна паники и мысль: "Он много говорит о Стефании в последнее время, а что если…" И тут ее разум затуманился, и она сказала:
- У меня кое-что приготовлено на ужин, если ты хочешь, давай поедим.
Они поели, он на нее взглянул через стол и сказал:
- А ты и кухарка очень хорошая. Что мне с тобой делать, Элла?
- То, что ты делаешь сейчас, - сказала она.
Он наблюдал за ней, на лице его было выражение наигранного безысходного отчаяния, которое она в последнее время видела очень часто.
- И мне не удалось ни на йоту тебя изменить. Ни даже того, как ты одеваешься или как причесываешься.
Периодически это становилось предметом их столкновений. Пол начинал по-разному укладывать волосы у нее на голове, по-другому надевал на нее платье и приговаривал:
- Элла, ну почему ты хочешь во что бы то ни стало выглядеть как строгая школьная учительница? Богу известно, ты и отдаленно на Нее не похожа.
Случалось, он приносил ей блузы с глубоким вырезом, или же показывал ей в витрине магазина какое-нибудь платье и говорил:
- Почему бы тебе не купить такое?
Но Элла продолжала собирать свои черные волосы в пучок на затылке и отказывалась от тех экстравагантных нарядов, которые нравились Полу. В глубине ее сознания шевельнулась мысль: "Он сейчас жалуется на то, что я им недовольна и что я хочу другого мужчину. Что он станет думать, если я начну одеваться сексуально? Если бы я сделала себя эффектной, он оказался бы не в состоянии это вынести. И так-то все очень и очень непросто".
Однажды она, смеясь над ним, сказала: