Он улыбнулся своим мыслям, наблюдая, как она исчезает в служебном входе. Он задумался над тем, как она отреагирует, когда узнает, какие последствия будут иметь завтрашние решения.
– Помощник управляющего, – сказал он вслух, ложась в кровать, и рассмеялся. Он сбросил, как всегда, подушку на пол и попытался забыть о Софье, размышляя о том, какие новости сообщит ему завтра Кертис Фентон.
На следующее утро он проснулся за несколько минут до пяти. В комнате было ещё темно, он попросил принести утренний выпуск "Трибьюн" и отправился на прогулку по газетным заголовкам финансового отдела. К открытию ресторана в семь часов утра он был одет и готов к завтраку. Софьи не было видно в ресторане в то утро, зато прыщавый юнец был на месте, и Авель счёл это плохой приметой. После завтрака он вернулся в номер, так и не узнав, что Софья появилась в зале спустя всего пять минут после его ухода. Глядя в зеркало, он в двадцатый раз поправил галстук и вновь посмотрел на часы. Он подсчитал, что если пойдёт не спеша, то доберётся до банка как раз к тому моменту, когда его двери откроются. На самом же деле он явился за пять минут до открытия и ещё раз обошёл квартал, бесцельно рассматривая в витринах магазинов ювелирные украшения, новые радиоприёмники и нарядную одежду. Сможет ли он когда-нибудь позволить себе такую?! Он снова подошёл ко входу в банк в четыре минуты десятого.
– Мистер Фентон сейчас занят. Вы зайдёте через полчаса или предпочитаете подождать? – спросил секретарь.
– Я зайду попозже, – сказал Авель, не желавший выказывать своё волнение.
Это были самые долгие тридцать минут за всё его пребывание в Чикаго. Он изучил витрины каждого магазина на Ла-Саль-стрит, даже магазинов женской одежды, которые напомнили ему о Софье.
Наконец он вернулся в "Континентал Траст", и секретарь сообщил ему:
– Мистер Фентон готов принять вас.
Авель вошёл в кабинет управляющего банком, чувствуя, как у него вспотели ладони.
– Доброе утро, мистер Росновский. Садитесь, пожалуйста.
Кертис Фентон достал из стола папку с документами, на обложке которой Авель увидел гриф "Конфиденциально".
– Итак, – начал Фентон, – надеюсь, вам понравятся новости, которые я сообщу. Мой заинтересованный доверитель намерен пойти вам навстречу и купить отели на условиях, которые я не могу назвать иначе как выгодными…
– О боже!
Кертис Фентон притворился, что не расслышал, и продолжил дальше:
– …более того, весьма выгодными. Он берёт на себя ответственность за полное погашение двухмиллионного долга мистера Лероя и одновременно учреждает новую акционерную компанию на паях с вами, где доли будут поделены как сорок на шестьдесят, причём сорок процентов будут принадлежать вам, а шестьдесят – ему. Ваши сорок процентов, равные восьмистам тысячам долларов, будут рассматриваться как заём, предоставленный вам новой компанией на срок не более десяти лет под четыре процента годовых. Он может быть возвращаем из прибылей новой компании, на тех же условиях. Иными словами, если компания за год даст прибыль в размере сто тысяч долларов, сорок тысяч долларов из этой суммы пойдёт на погашение вашего долга плюс четыре процента годовых. Если вы погасите долг в восемьсот тысяч долларов за срок не выше десяти лет, вам будет предоставлен однократный опцион, позволяющий выкупить остальные шестьдесят процентов компании ещё за три миллиона долларов. Такая сделка даст моему доверителю отличный возврат его инвестиций, а вам – возможность безраздельно владеть группой "Ричмонд".
Помимо этого, вам назначается жалованье в три тысячи долларов в год и должность президента группы на правах повседневного управления отелями. Вас просят обращаться ко мне только по финансовым вопросам. Мой доверитель поручает мне докладывать обо всём ему лично, он же вводит мою кандидатуру в совет директоров новой группы "Ричмонд", чтобы представлять там его интересы. Сам я буду только счастлив выполнить это условие. Мой клиент не хочет участвовать в деле персонально. Как я уже говорил, в этой сделке может возникнуть конфликт профессиональных интересов, и, я уверен, вы прекрасно понимаете, о чём речь. Он также настаивает на том, чтобы вы никогда не предпринимали попыток узнать, кто он. Он даёт вам четырнадцать дней на обдумывание своих условий, об обсуждении которых не может быть и речи. И в этом я тоже должен согласиться с ним, поскольку условия и в самом деле более чем прекрасные.
Авель лишился дара речи.
– Умоляю вас, скажите же хоть что-нибудь, мистер Росновский.
– Мне не нужно четырнадцати дней, чтобы принять решение, – произнёс наконец Авель. – Я согласен на все условия вашего клиента. Пожалуйста, поблагодарите его и скажите, что я безусловно выполню его просьбу об анонимности.
– Вот и прекрасно! – Фентон позволил себе слабую улыбку. – Теперь ещё несколько уточнений. Счета всех отелей будут переведены в филиалы банка "Континентал Траст", а главный счёт группы будет находиться здесь, под моим прямым контролем. Я, в свою очередь, буду получать тысячу долларов в год в качестве одного из директоров новой компании.
– Я очень рад, что и вы получите что-то от этой сделки, – сказал Авель.
– Простите, что?
– Буду рад работать с вами, мистер Фентон.
– Ваш кредитор разместил на счету нашего банка двести пятьдесят тысяч долларов, которые вы можете использовать на цели повседневного финансирования работы отелей в ближайшие несколько месяцев. Эта сумма тоже рассматривается как заём под четыре процента. Вам следует уведомить меня, если её будет недостаточно для вашей деятельности. Но я считаю, что вам следует удовлетвориться названной суммой, поскольку это существенно укрепит вашу репутацию в глазах моего доверителя.
– Я непременно учту это обстоятельство, – произнёс Авель строгим голосом, подражая интонации банкира.
Кертис Фентон открыл ящик стола и достал огромную кубинскую сигару.
– Вы курите?
– Да, – ответил Авель, ни разу в жизни не куривший сигар.
Он прокашлял всю дорогу до "Стивенса". В холле гостиницы в позе собственника стоял Дэвид Макстон. Авель с облегчением потушил сигару и подошёл к нему.
– Мистер Росновский, вы выглядите чрезвычайно довольным.
– Так оно и есть, мне только жаль, что я не смогу работать у вас в качестве управляющего.
– Тогда я рад за вас. Но, если честно, эта новость не удивляет меня.
– Спасибо вам за всё! – Авель постарался вложить максимум чувства в небольшую фразу и взгляд, которым он её сопроводил.
Он оставил Дэвида Макстона и прошёл в ресторан в поисках Софьи, но она уже сменилась. Авель поднялся в свой номер и позвонил в "Каин и Кэббот". Секретарь соединила его с Уильямом Каином.
– Мистер Каин, я нашёл возможность собрать деньги, необходимые для того, чтобы стать владельцем группы "Ричмонд". Мистер Кертис Фентон из "Континентал Траст" позвонит вам сегодня во второй половине дня и расскажет подробности. Так что необходимость продавать отели на открытых торгах отпадает.
Наступило короткое молчание. Авель с удовольствием подумал о том, насколько убийственной стала эта новость для Каина.
– Спасибо, что сообщили мне об этом, мистер Росновский. Известие о том, что вы нашли источник финансирования, доставило мне огромную радость – вот всё, что я могу сказать по этому поводу. Желаю вам всяческих успехов в будущем.
– А вот я не могу пожелать вам того же, мистер Каин.
Авель повесил трубку, лёг на кровать и задумался о своём будущем.
– Когда-нибудь, – обратился он к потолку, – я куплю твой сраный банк и заставлю тебя выброситься из номера на двенадцатом этаже.
Он опять поднял трубку и попросил телефонистку соединить его с Генри Осборном из страховой компании "Грейт Вестерн".
19
Уильям положил трубку на рычаг. Разговор с задиристым Авелем Росновским его скорее позабавил, чем рассердил. Он сожалел о том, что не смог убедить банк оказать поддержку этому коротышке-поляку, так сильно верящему в собственные силы и способность вытащить группу "Ричмонд". Уильям выполнил оставшуюся часть своих обязанностей и проинформировал финансовый комитет банка о том, что Авель Росновский нашёл источник финансирования, затем подготовил необходимые по закону документы о передаче отелей и, наконец, закрыл банковское досье на группу "Ричмонд".
Уильям был рад, когда Мэттью спустя несколько дней приехал в Бостон, чтобы занять место управляющего департаментом инвестиций банка. Чарльз Лестер не делал секрета из того, что любой профессиональный опыт, полученный в конкурирующей корпорации, не пойдёт во вред юноше в его долгосрочной подготовке к месту председателя совета директоров банка Лестера. Нагрузка Уильяма в банке сразу же уменьшилась наполовину, но увеличилась в других областях. Несмотря на притворные протесты Уильяма, Мэттью таскал его на теннисный корт или в бассейн при каждом удобном случае, и только предложение совершить лыжную прогулку в Вермонт наткнулось на решительное "нет" Уильяма. Впрочем, эта внезапно возросшая активность, по крайней мере, скрашивала одиночество Уильяма и нетерпеливое ожидание приезда Кэтрин.
Мэттью выражал откровенное недоверие.
– Хотел бы я посмотреть на женщину, которая может заставить Уильяма Каина грезить наяву на совете директоров, когда там идёт обсуждение вопросов об инвестициях в золото.
– Подожди, пока ты не увидишь её. Я думаю, тогда ты согласишься, что она – более достойный объект для инвестиций, чем золото.
– Верю! Только не хотел бы я быть на месте того, кто сообщит об этом Сьюзен. Она до сих пор думает, что ты единственный мужчина в мире.
Уильям засмеялся. Ему это и в голову не приходило. Небольшая пачка писем от Кэтрин, увеличивающаяся с каждой неделей, хранилась в запертом ящике рабочего стола Уильяма в Красном доме. Он перечитывал письма снова и снова и скоро выучил почти наизусть. Наконец пришло и то, которого он так ждал:
Бакхерст-парк 14 февраля 1930 года
Дражайший Уильям!
Я наконец всё упаковала, а также распродала, раздала или иным образом избавилась от всего, что здесь оставалось, и девятнадцатого числа отправляюсь в Бостон как лягушонка в коробчонке. Мне немного страшно от мысли, что я снова увижу тебя. Что, если волшебные чары рассеются как мираж на зимнем холоде Восточного побережья? О боже, надеюсь, что нет. Не знаю, как бы я пережила эти месяцы одиночества, если бы не ты.
Люблю,
Кэтрин.
Вечером за день до прибытия Кэтрин Уильям пообещал себе, что не будет предпринимать никаких поспешных шагов, о которых кто-нибудь из них впоследствии мог бы пожалеть. Он сказал Мэттью, что не в состоянии оценить, до какой глубины дошли её чувства к нему, ведь она всё ещё находилась под впечатлением от смерти мужа.
– Не говори глупостей! – воскликнул Мэттью. – Ты влюбился, так признай, что это факт.
Но увидев Кэтрин на вокзальной платформе, Уильям – от радости видеть её лицо – забыл все свои страхи. Он продрался к ней через толпу пассажиров на перроне и обнял её так крепко, что она не могла вздохнуть.
– Добро пожаловать домой, Кэтрин!
Уильям хотел поцеловать её, но она отстранилась. Он удивился.
– Уильям, по-моему, ты ещё не знаком с моими родителями.
В тот вечер он отобедал с её семьёй и в дальнейшем встречался с Кэтрин каждый раз, когда ему удавалось сбежать от банковской рутины или теннисной ракетки Мэттью. После того как Мэттью познакомился с Кэтрин, он предложил Уильяму все свои золотые акции в обмен на неё.
– Я никогда не продаю ниже настоящей цены.
– Тогда, прошу, скажи, – потребовал Мэттью, – где можно найти такую же драгоценность, как Кэтрин?
– В отделе по ликвидациям, где же ещё! – ответил Уильям.
– Быстро обращай её в свой актив, Уильям, поскольку, если ты будешь тянуть, это сделаю я, обещаю.
Общие потери банка "Каин и Кэббот" составили в 1929 году более семи миллионов долларов, что представляло собой среднюю цифру по стране для банков подобного уровня. Многие вообще разорились, и Уильям вынужден был в течение всего 1930 года проводить ограниченные операции с акциями, что сильно затрудняло его деятельность.
Когда президентом США был избран Франклин Рузвельт, он пришёл к власти под лозунгами спасения, восстановления и реформ, и Уильям поначалу боялся, что "Новый курс" не сулит больших выгод банку "Каин и Кэббот". Бизнес восстанавливался медленно, и Уильям, расширяя свою деятельность, должен был с исключительным тщанием планировать каждый свой шаг.
Тем временем Тони Симмонс, который всё ещё возглавлял лондонский филиал, расширил сферу деятельности и принёс "Каин и Кэббот" значительную прибыль за два первых года своего пребывания в должности. Его результаты выглядели особенно разительно на фоне результатов Уильяма, который за тот же период едва смог выйти без убытков.
Во второй половине 1932 года Алан Ллойд вызвал Тони Симмонса в Бостон, чтобы тот выступил на совете директоров с подробным отчётом о работе лондонского филиала банка. По приезде Тони сразу же объявил о своём намерении баллотироваться в председатели совета директоров, когда Алан Ллойд уйдёт на пенсию через пятнадцать месяцев. Уильяма такое заявление застало врасплох, он ведь сбросил со счетов шансы Симмонса, когда тот, несколько подпортив себе репутацию, скрылся в туманном Лондоне. Теперь Уильяму казалось несправедливым, что это пятнышко на репутации было смыто не стараниями Симмонса, а просто тем фактом, что экономика Англии сохранила больше факторов роста и оказалась менее парализованной, чем американская за тот же период.
Тони вернулся в Лондон, чтобы проработать ещё один успешный год, а по возвращении в лучах славы обратился к совету с объявлением о том, что отчётность за год показала прибыль в размере более миллиона долларов – новый рекорд. Уильям вынужден был докладывать о существенно меньших успехах в течение того же периода. Внезапный возврат Тони Симмонса на место фаворита оставил Уильяму всего несколько месяцев, за которые он должен был убедить совет в том, что следует поддержать его кандидатуру. Позднее наступательный порыв его оппонента было уже не остановить.
Кэтрин часами выслушивала жалобы Уильяма, время от времени вставляя слова понимания и сочувствия или порицая его за излишний драматизм. Мэттью, действуя в качестве глаз и ушей Уильяма, сообщал, что голоса, скорее всего, разделятся пятьдесят на пятьдесят, и водораздел пройдёт по линии между теми, кто считают, что Уильям слишком молод, чтобы занимать такой ответственный пост, и теми, кто всё ещё считают Тони Симмонса виновным в том, что банк в 1929 году понёс столь серьёзные потери. Большинство членов совета директоров, из числа не занимающих никаких постов в банке и в силу этого не работающих с Уильямом непосредственно, считали разницу в возрасте между двумя претендентами решающим фактором. Мэттью снова и снова слышал слова о том, что "время Уильяма ещё придёт".
Однажды он сыграл перед Уильямом роль змия-искусителя:
– С твоей долей в капитале банка, Уильям, ты можешь уволить весь совет директоров, набрать новый по своему усмотрению и избраться председателем.
Уильям слишком хорошо знал о таком способе достичь вершин, но уже отказался от подобной тактики, не желая даже рассматривать её всерьёз: он хотел стать директором исключительно на основании личных заслуг. В конце концов, именно так добился своего поста его отец, да и Кэтрин не ожидала от него иного.
2 января 1934 года Алан Ллойд направил каждому члену совета директоров циркулярное письмо с извещением о собрании по случаю его шестьдесят пятого дня рождения. Единственным пунктом повестки дня будет избрание его преемника. По мере приближения решающего дня голосования Мэттью приходилось всё чаще работать в отделе по инвестициям в одиночку, а Кэтрин кормила их обоих, пока они вновь и вновь обсуждали последние перемены в ходе кампании. Мэттью не жаловался на дополнительную нагрузку, которая легла на его плечи, пока Уильям часами просиживал за составлением планов по завоеванию заветной должности. А Уильям понимал, что Мэттью ничего не выиграет от его успеха, поскольку однажды возглавит банк своего отца в Нью-Йорке, и это – гораздо интереснее, чем предложение "Каин и Кэббот". Но Уильям надеялся, что придёт время и он сможет отплатить Мэттью тем же за его беззаветную поддержку.
На шестьдесят пятый день рождения Алана Ллойда собрались все семнадцать членов совета директоров. Вначале председатель произнёс прощальную речь, длившуюся всего четырнадцать минут, но Уильяму показалось, что она никогда не кончится. Тони Симмонс нервно барабанил авторучкой по жёлтому блокноту, лежавшему перед ним, время от времени поглядывая на Уильяма. Никто из них двоих не слышал Алана Ллойда. Наконец Алан сел под громкие аплодисменты, то есть настолько громкие, насколько это могут позволить себе бостонские банкиры. Когда они стихли, Алан Ллойд в последний раз встал со стула в качестве председателя.
– Итак, джентльмены, мы должны избрать моего преемника. Совету представлены два выдающихся кандидата: начальник нашего заокеанского отделения мистер Энтони Симмонс и начальник американского отделения по инвестициям мистер Уильям Каин. Они оба прекрасно вам известны, джентльмены, и я не хочу пускаться в подробности, рассказывая об их заслугах. Вместо этого я прошу каждого кандидата обратиться к совету с изложением своего ви́дения перспектив банка "Каин и Кэббот" в случае его избрания председателем совета директоров.
Первым поднялся Уильям, – так решил жребий, брошенный претендентами прошлым вечером. Уильям Каин обратился к присутствующим с двадцатиминутной речью, заявив, что направит свою энергию в новые области приложения капитала, где банк ещё не пытался работать. Он, в частности, хотел расширить базу деятельности, выбраться из депрессивной Новой Англии и перенести внимание на центр банковской активности, который, по его мнению, находился теперь в Нью-Йорке. Уильям также упомянул о возможности учреждения акционерной компании, которая должна будет специализироваться на коммерческих кредитах, на что более умудрённые годами члены совета только недоверчиво покачали головами. Он хотел, чтобы банк проводил экспансионистскую политику, конкурировал с новым поколением финансистов, которые ведут сегодня Америку за собой, с тем чтобы "Каин и Кэббот" вошёл во вторую половину двадцатого века в качестве крупнейшего финансового института Соединённых Штатов. Когда Уильям сел, то с удовлетворением услышал одобрительные шепотки; в целом его речь произвела благоприятное впечатление.
Тони Симмонс выступил за более консервативную политику: в течение следующих нескольких лет банку следует укрепить свои позиции, работать только в тщательно выбранных областях и придерживаться традиций банковского дела, которые и завоевали "Каин и Кэббот" его нынешнюю репутацию. Симмонс сказал, что сделал выводы из катастрофы и свою главную задачу видит в обеспечении банку "Каин и Кэббот" возможности вообще войти во вторую половину двадцатого века. Реплика вызвала смех в зале. В конце Тони тактично, но уверенно заявил, что Уильям и сам знает, что он слишком молод, чтобы соответствовать этой должности. Когда Тони сел, Уильям не мог сказать, куда склоняется совет директоров.