Важенка-теленок посмотрела в нашу сторону, проблеяла и вприпрыжку понеслась к выкопанной в снегу яме, где таился ее малыш. Обычно оленухи приближаются к спрятанному в утайке олененку неторопливо, все время, призывно похоркивая и оглядываясь по сторонам. Эта же просто бежала, словно в яме кто-то рассыпал соль и или комбикорм.
Какое-то время наблюдаем за молодой мамой, затем тоже направляемся к снежной яме. Услышав наши шаги, гулка выбралась из копанки и взбежала на гребень сопки. В яме прямо на снегу, свернувшись калачиком, так что наружу выглядывали длинные, как у Конька Горбунка, уши, лежал черный пушистый олененок величиной с шапку. Его бочок чуть приметно вздымался в такт дыханию, а уши изредка шевелились.
Коля восторженно рассматривал малыша, цокал языком, и даже хлопал меня по плечу. Затем со словами: "Нужно его пометить, чтобы потом наблюдать" вытащил из висевших на поясе ножен огромный нож и в одно движение отсек олененку часть уха. На срезе тотчас выступили капельки крови; но олененок даже не шевельнулся.
А Коля бросил отрезанный кусочек уха на снег, спрятал нож, еще какое-то время полюбовался олененком и дал мне знак уходить. Когда обогнули стланиковый куст, я вдруг рассмеялся и заявил Коле:
- Ну, ты и инквизитор! Ни с того, ни сего отхватил пацану ухо, и хотя бы что. Если бы тебе кто-то отрезал хоть наполовину меньше, ты от боли давно сидел на вон той сопке и вопил на весь мир. Нет, все - таки правильно, что тебя выставили из воспитателей!
ТЕЛЕСОБАКА
Сегодня в стойбище прилетела Колина жена Тоня. Очень симпатичная эвенка с карими до черноты глазами и необыкновенно белым лицом. Я даже присматривался, не припудрила ли она его? Никакой пудры не было, а вот, что брови выщипаны и подрисованы карандашом - это, без всякого сомнения. Вместо гостинцев Тоня привезла нам маленький телевизор на батарейках и сына Димку.
Мне думалось, сразу по приезду она кинется обихаживать Колю: варить, стирать, возиться по хозяйству. Она же только поела свежей оленины и завалилась на шкуры читать журнал. Коля ничего не имел против, сам собрал "Огоньки" и "Смены" со всего стойбища и, чтобы не тревожить жену, вместе с Димкой перебрался в ярангу бабы Маммы.
Я вдвоем со свободным от дежурства Толиком занялся настройкой телевизора. В армии Толик был связистом и служил как раз в той части, которая помогала выводить в космос ракеты с космонавтами, так что это занятие ему не в новинку. Смастерили из реек и проволоки рамку, закрепили ее на высоченной жердине, поворачиваем и так и сяк, но ничего не получается. Что-то по экрану бегает, трещит, потом возьмется полосами и потухнет. Надо бы позвать на помощь, еще кого-нибудь, но Абрам с Элитом возле стада, а бригадир вместе с дедом Кямиевчей и бабой Маммой развлекаются с Димкой. Они без устали тискают его, вырывая друг у друга из рук, и так восторгаются, словно большего счастья, чем этот пацан, и не придумать.
Откровенно говоря, мне он совершенно не нравится. Толстый, словно бурундук, сопливый и бестолковый. Сначала он разорвал подвернувшуюся под руки книжку, затем ударил ногой самого добродушного во всем стойбище пса Остычана, под конец забрался с ногами в миску с ухой и принялся лупить пятками по рыбьим головам. Брызги полетели всем в лица, у меня зачесались руки дать этому танцору по шее, а старики вместе с бригадиром Колей смеются и даже подзадоривают. Наконец вытащили Димку из ухи, кое-как вытерли и понесли катать на Тотатке. Этот олень больше всего на свете любит соль и комбикорм, не отказывается от куска лепешки или пары галет, поэтому с утра до ночи ошивается в стойбище, и даже собаки не обращают на него внимания.
Баба Мамма сама заседлала учика, посадила в седло Димку и принялась водить Тотатке за уздцы вокруг поленицы дров. Деду Кямиевче такая опека над парнем не понравилась. По его мнению, настоящий пастух должен ездить на олене без всяких помощников, а баба Мамма только портит картину. Немного поспорив, та согласилась отпустить уздечку. И вот все трое выстроились в десяти шагах от Тотатке и, протягивая ладони, словно там лежит что-то очень вкусное, принялись звать оленя: "Мэк-мэк-мэк-мэк!"
Но хитрый учик понимает, что в ладонях пусто, не хочет задарма делать и шага. Народу тоже не охота бежать в ярангу, потому что боятся пропустить момент, когда Димка самостоятельно отправится в путешествие вокруг поленницы. Поэтому очень долго все остается без изменений: дед Кямиевча, баба Мамма и бригадир Коля заигрывают с оленем, повторяя наперебой свое "мэк-мэк", Тотатке стоит и равнодушно взирают на всю компанию, а Димка никак не поймет, что ему делать - поднимать рев или немного подождать?
В это время мы услышали рокот мотора, а затем над рекой показался самолет. Он летел очень медленно и так низко, что почти касался растущих по берегам ив и тополей. Наверное, это были охотящиеся за браконьерами рыбинспекторы. Мы даже различили их лица за стеклами кабины и могли запросто пересчитать заклепки на фюзеляже и крыльях.
Я невольно испугался за Димку. Сейчас олень ударится в бега, и, что будет с пацаном - трудно даже вообразить.
Олень и вправду заволновался, задрал голову и принялся с каким-то непонятным мне интересом смотреть на надвигающийся самолет. Когда тот, придавив всех грохотом, проплыл над нами, олень вдруг развернулся и во всю прыть понесся следом за самолетом.
Все так же с задранной к небу мордой он пересек покрытый высокими кочками берег реки. Форсировал ее и вместе с всадником скрылся в ивняковых зарослях. Димка, ухватившись обеими руками за шею оленя, довольно цепко сидел на нем и орал так, что перекрывал гул самолета.
Бригадир Коля вместе с дедом Кямиевчей бросились догонять оленя, а баба Мамма опустилась на кочку, и только широко открытые глаза выдавали ее испуг.
К счастью река в этом месте оказалась неглубокой, бригадир вместе с поспевающим за ним дедом Кямиевчей легко перебрели ее, скрылись в кустах и скоро появились на берегу с плачущим Димкой на руках. Они подобрали его буквально в двух шагах от воды. Оленя нигде не было видно.
Димку унесли в ярангу, принялись утешать и проверять, нет ли на нем царапин, а мы с Толиком снова занялись телевизором.
- С чего это олень побежал за самолетом? - спросил я своего напарника. - Если бы по ровному месту, мог догнать запросто.
Толик улыбнулся, посмотрел в сторону реки, словно надеясь увидеть там Тотатке, и, наконец, сказал:
- Что здесь непонятного? Это же Тотатке! Наверное, подумал, что с самолета будут сбрасывать мешки с комбикормом, вот и побежал. Зимой у нас был гололед, их с самолета комбикормом подкармливали, он все это хорошо запомнил.
Я понимающе кивнул головой, прислушался к Димкиному реву и решил, как только Тотатке вернется из погони за самолетом, угостить его хорошей горстью соли…
Толик уже два года, как возвратился из армии, но не устает рассказывать о ней. Он может сколько угодно вспоминать, как ему хорошо служилось, как сам главнокомандующий объявил благодарность за успешный вывод на орбиту космического корабля, как его упрашивали навсегда остаться в армии. Пастухи подначивали Толика, заверяя, если он и служил в таком месте, то всего лишь в охране. Доверят ему космонавтов при восьмилетнем образовании? Туда не всякого инженера берут. Наслушался в каптерке всяких разговоров, теперь сочиняет.
Тем не менее, Толик работает ничуть не хуже любого пастуха. Он запросто догонит и завернет к стаду самого проворного оленя и, если что задумает, обязательно своего добьется. Вот и сейчас, разбудил меня ни свет, ни заря и сказал, что нужно испытать телевизор на Дедушкиной Лысине. Это, не так чтобы очень высокая, совершенно голая сопка в добром километре от нашего стойбища. Взобраться на нее не трудно, но мне не хочется этим заниматься, потому что моросит дождь, а в такую погоду лучше всего сидеть в яранге. Все равно пришлось вылезать из постели, одеваться и тащиться на Дедушкину Лысину. Абрам с Элитом в стаде, дед Кямиевча с бригадиром Колей отправились смотреть новое пастбище, а в одиночку Толику никак не справиться.
По дороге Толик рассказывал мне, как в армии бегал в самоволку, и как его выручал с гауптвахты сам командир гарнизона, потому что проходили испытания в космосе, а дежурить у радара кого попало не поставишь. Оказывается, самое трудное - когда капсула с космонавтами идет на снижение. В это время можно запросто потерять ее из виду.
Я слушаю Толика и едва поспеваю за ним, хотя несу всего лишь сконструированную им новую рамку да небольшую бухту проволоки. У Толика рюкзак с палаткой и завернутым в нее телевизором, две длинные жерди, целая связка колышков и палка, с которой он обычно пасет оленей.
Взобрались на вершину сопки, установили палатку, подняли антенну и присоединили к телевизору. Откровенно говоря, я мало верил в эту затею, но лишь щелкнул включатель, сразу на экране появилось изображение. Было оно довольно размытым, порой трудно разобрать, кто на экране - мужчина или женщина, но звук просто отличный. Мы запросто поняли, что сегодня воскресенье, передают "Будильник" и сейчас будет мультик про Чебурашку. А мы-то и не знали, что сейчас выходной!
Здесь все без разницы. У оленей-то ни выходных, ни праздников. Вернее, праздники случаются, когда стадо выйдет на черноголовку, грибы или хвощи. Но это оленям. Пастухам же в любой день нужно работать.
Минут через двадцать в палатку явился дед Кямиевча. Он возвратился в стойбище, узнал от бабы Маммы, куда мы направились, и, как был верхом на Тотатке, направился сюда. Следом за ним прибежали Ханар и Остычан.
Какое-то время собаки облаивали спрятавшуюся в камнях пищуху, потом Остычан зашел в палатку, узнать, чем мы здесь занимаемся? Но может, быть его просто загнал к нам вдруг припустивший дождь. Но это и не так важно. Важно то, что лишь Остычан зашел в палатку и остановился у телевизора, изображение на экране, словно промылось, и стало более четким. Сначала мы не поняли, что эта перемена связана с визитом собаки, поэтому Толик принялся объяснять, что спутник, через который идет телесигнал, сменил орбиту. Они, мол, делают это запросто. Поэтому изображение и улучшилось.
Пока Толик растолковывал, как это делается, Остычан, не обнаружив у нас ничего интересного, вышел из палатки. Изображение сразу потускнело. Толик снова принялся рассуждать о спутниках, орбитах и пультах управления, но дед Кямиевча, не дослушав, вдруг поинтересовался:
- Что это из твоего спутника так внимательно за нашим Остычаном наблюдают? Остычан в палатку - они на одну орбиту, Остычан из палатки - на другую. Так можно и спутник угробить.
Толик непонимающе уставился на деда Кямиевчу, а тот откинул полог и принялся звать Остычана. Пес не привык к такому вниманию, к тому же его пугал орущий телевизор. На всякий случай он остановился подальше от палатки, щурил глаза и вилял хвостом, но к деду не торопился. Его поймали, силком затащили в палатку, долго вертели у телевизора, добиваясь четкого изображения, а, добившись, держали бедного пса за шиворот до конца передачи.
Толик и здесь пытался объяснить, что собачья шерсть экранизирует, как вспомогательная антенна, но почему тогда затащенный в палатку Ханар никак на изображение не влиял, хотя шерсть на нем куда лохматее, объяснить не смог…
Уже по пути домой Толик вдруг остановился и с явным огорчением произнес:
- Я сейчас только вспомнил. У нас такое было. Спускали космонавтов, а при входе в атмосферу потеряли. Сначала изображение было, вот как я тебя вижу, а потом заснежило и все. Бились-бились, и ничего не получилось. Их потом только в тайге обнаружили. Даже кино про это показывали. А если бы со мною был Остычан - можно запросто медаль получить, а то и орден…
ПЕТУШКИ
С появлением телевизора жизнь в нашем стойбище пошла кувырком. Раньше пастухи не очень-то торопились в стойбище. Сдадут смену и еще полдня крутятся возле оленей. То поймают и подлечат захромавшего чалыма, то вдруг вспомнят, что рябая важенка минувшей ночью кашляла, заарканят, повалят на землю и вместе с приехавшим из отпуска фельдшером Костей примутся делать уколы и переливание крови. Но чаще просто соберутся у костра и обсуждают события минувшего дежурства. Особенно много разговоров, если ночью был туман или в стадо приходил медведь.
С перекочевками тоже было куда проще. Лишь бригадир Коля объявит, что завтра отправляемся на новую стоянку, в бригаде наступает радостное оживление. Проверяют и ремонтируют нарты, увязывают вещи, подгоняют к стойбищу пряговых оленей-туркиданки. А теперь, стоит бригадиру Коле намекнуть, что пора кочевать на новое пастбище, сразу запротестовало все стойбище:
Куда спешить - место здесь открытое, комаров мало, оводов тоже почти не видно. А что траву скушали - не важно. До осени еще далеко, успеют стать упитанными.
Сами пастухи после дежурства даже не заглядывают в стойбище, а торопятся на Дедушкину Лысину смотреть телевизор. Правда, курьезов при этом случается немало. Абрам уже который раз подряд смотрит телевизор не более десяти минут, затем поудобнее укладывается на разостланной в палатке оленьей шкуре и храпит до конца программы. Примерно такая же беда и с Элитом. Мы с Толиком внимательно наблюдаем, кто из них уснет первым и на какой минуте, потом рассказываем по рации пастухам из соседней бригады, кто у нас лидер по этому делу. Абрам с Элитом обижаются, но все равно регулярно посещают Дедушкину Лысину, словно у нас там ночлежка.
Больше всех от нашего телевизора пострадала его хозяйка. Обычно, когда съедали привезенный из поселковой пекарни хлеб, баба Мамма стряпала для всего стойбища лепешки. Сейчас она тоже пропадает на Дедушкиной Лысине, и Тоне приходится самой возиться у печки.
Сегодня Колина жена тайком позвала меня в свою ярангу и, стараясь говорить потише, поинтересовалась, сколько соды нужно класть в тесто для лепешек? В интернате их учили готовить торт "Киевский" и пирожное "Безе", а здесь - лепешки!
Я долго и старательно объяснял, как и что делается, но Тоня понимала меня плохо. Пришлось приготовить тесто самому. Налил в большую кастрюлю воды, добавил соли, соды, сухого молока, яичного порошка, муки и принялся все это вымешивать. Димка, которого баба Мамма не взяла на сопку, живо заинтересовался моей работой, улучил минуту и забрался в кастрюлю по локти. Я рассердился и готов был отпустить этому кулинару затрещину, но у самого руки были в тесте, к тому же рядом охала и ахала Тоня.
Пришлось сделать вид, что не произошло ничего особенного, вытащить Димку из кастрюли и предложить размежеваться. Я, мол, буду печь из своего теста лепешки, а он из своего пусть печет петушков. Потом угостит этими петушками дедушку Кямиевчу, бабушку Мамму и дядю Абрама.
В доказательстве того, что петушков печь интереснее, я слепил из выделенного Димке теста гребенястого петуха, и так, как на печке стояли две большие сковороды, пришлепнул его к боковой стенке. Димке это очень понравилось, он присел возле печки и принялся нетерпеливо ждать, когда сдоба будет готовой.
Тоня и себе заинтересовалась нашим занятием и вылепила Димке петушка очень похожего на доисторического ящера. Пацан от восторга захлопал в ладоши, попытался сам прилепить ящера к печке, но обжег пальцы. Хорошо, что хоть не разревелся, а по моему совету хорошенько поколотил "обидевшую" его печку палкой.
Придя к выводу, что у нас с Димкой все идет на лад, хозяйка тщательно вытерла руки о подол платья, заглянула в зеркало и, пристроившись возле вшитого в ярангу окошка, принялась читать журнал.
Я, значит, вожусь с ее Димкой, пеку лепешки, подкладываю в печку дрова, а она просвещается. Вконец рассердившись, я даже не дождался, когда будут готовы первые лепешки, сослался на какое- то дело и ушел в ярангу бабы Маммы, Немного повалялся на оленьих шкурах, потом принялся ладить удочку. Вчера вытаскивал крупного хариуса и сломал удилище как раз посередке. Вожусь с трубками, напильником и изолентой, а сам невольно прислушиваюсь к тому, что происходит в бригадирской яранге.
Там, по-видимому, все идет нормально. Пощелкивает печка, счастливо лепечет Димка, иногда его лепет перекрывается смехом молодой мамы. Даже Кабяв и Мунрукан, что с самого утра таскали по стойбищу обрывок оленьей шкуры, оставили его в покое и отправились к Тоне и Димке.
Я закончил ремонтировать удочку и хотел идти на рыбалку, но не удержался и заглянул в гости к соседям. Несмотря на то, что полог в бригадирской яранге откинут, в ней висел густой синий дым. На раскаленной печке стояли две наполненные жиром сковородки и отчаянно коптили. Никаких лепешек в них не пеклось. Не было готовых лепешек и на столике. Зато рядом с печкой прямо на полу возвышалась горка подгоревших до угольной черноты петушков всевозможных форм и размеров. Ими же были облеплены стенки пышущей жаром железной печки. Даже на печной дверце уместилось три, до удивления похожих на куропаток изделия. Без сомнения, у Тонн талант скульптора. Я хотел сказать ей об этом, но ни она, ни Димка меня не видели. И мама, и сын были заняты важным делом - только что они вылепили очередного петушка и искали на печке место, где его можно прилепить…
Я не стал рассказывать об этом бабе Мамме, потому что она и так недолюбливает Колину жену. Прежде всего за то, что Тоня не знает родного языка. Хотя бабе Мамме русский дается нелегко, со мною и Димкой она общается только по-русски. Бывает, войду в ярангу, когда она разговаривает с дедом Кямиевчей. Разговаривают, понятно, по-эвенски. Но, лишь увидят меня, сразу переходят на русский язык. Даже Остычана в моем присутствии ругать стараются русскими словами. Правда, здесь причина может быть еще в том, что наш язык для этого более подходящий. Помню, в Средней Азии старый казах ругал своего верблюда по-русски, а вот, как называется на русском языке вода, степь и тот же верблюд - не имел представления.
С Тоней баба Мамма общается только по-эвенски, хотя отлично знает, что она из ее разговора почти ничего не понимает. Жена нашего бригадира выросла в интернате, там уроки преподавали только на русском, но баба Мамма, лишь Тоня обратится к ней с какой-нибудь просьбой, сразу же: "Эсэм унур" - не понимаю. Поджала губы и даже слушать не желает.
Откровенно говоря, Тоне приходится у нас не сладко. Она не умеет вялить юколу, запрягать оленей, ставить и снимать ярангу, увязывать поклажу на нартах и еще очень многого. Всему этому, по мнению бабы Маммы, и учиться не нужно. Мол, эвен лишь родится - уже все знает, а руки "сами делают".
Мне непонятно, почему она не хочет учить всему этому Тоню? Ей бы все объяснить, показать, как что делается, а она проворчит свое "кэнели" - (плохо - эвенск.) и торопится в свою ярангу…
Вчера у нас забивали оленей. Не секрет, заниматься этим в середине лета очень глупо, но совхоз не выполнил план по оленине, и по рации предупредили, если мы за три дня не съедим две тонны мяса, кто-то из живущих в Магадане больших начальников не получит премию, а наш совхоз - переходящее знамя. Решили забить двадцать оленей. Немного оставим себе, остальное отправим вертолетом в поселок. Там у каждого есть родня или просто хорошие приятели, так что мясу пропасть не дадут - выручат.
Так уж в тундре повелось: мужчина пасет оленей, защищает от хищников, забивает их на мясо, а женщина разделывает. Поэтому-то женские ножи отличаются от мужских.