Замелькацкий принял прежнюю напряженную позу. На какие-то несколько десятков секунд это помогло, но потом коловращения продолжились и теперь уже с большей силой и как-то особенно непрерывно. Теперь уже у него почти не оставалось сомнений – это начало новой атаки. Неужели она будет столь же могучей, как и последняя, предыдущая?!.. В принципе, его давно уже должны были охватить серьезная паника, серьезный ужас, но до сих пор этого не произошло – на все эти атаки, на всю эту проблему, уничтожавшую его, наложилась встреча с миллиардером – эмоциональная встряска пока спасала от паники. Но действие ее кончилось!..
Неужели же, – о, боже! – он уже привык, что рядом с ним сидит миллиардер Михайлов?!.. Атака началась медленно, но она постоянно усиливалась. Как-то не к месту Замелькацкий припомнил, что отца Ариеллы показывали по телевизору в связи с одним недавно разгоревшимся скандалом. Впрочем, насколько мог судить со своей колокольни Замелькацкий, финансовому благополучию магната этот скандал навредить если и мог, то незначительно.
Он скосил глаза вправо: в руках Ариелла держала программку, купленную в фойе. На этих программках, если он не ошибался, часто указывают продолжительность спектакля. Программка была открыта как раз на последней странице, где могла быть продолжительность, но в темноте почти невозможно было что-либо разглядеть. Заметив, что он наклонился к программке, Ариелла, протянула ее ему.
Он взял программку и принялся рассматривать последнюю страницу, даже держа программку перед глазами, он не очень хорошо мог читать в темноте, поэтому ему приходилось вертеть ее и так и эдак, добиваясь, чтобы свет как можно лучше падал на страницу. Ариелла не отрываясь следила за его манипуляциями.
Лучше бы она не смотрела на него!.. Потому что чувствуя на себе ее взгляд, он нервничал еще больше: продолжительность спектакля нигде не была указана, но судя по количеству действий, – их было три, – скоро это кончится не могло. Ему уже было очень тяжело терпеть... Если бы ни Ариелла, как-то уж очень пристально смотревшая на него (Да и зачем ей это?! Какая разница, что он там смотрит в программке?!), он бы еще, пожалуй, помучался, попытался потерпеть, – авось, что-нибудь из этого да вышло... Но она вдруг шепотом спросила:
– Что ты там выискиваешь!..
Надо же, обратила ведь внимание, что не фамилиями актеров он интересуется!..
– Так... Ничего... – еле выговорил он.
В эту секунду он, должно быть, был невероятно бледен, но темнота скрадывала все.
Он вернул ей программку и уставился на сцену. Атака усиливалась... Мука, тупая нестерпимая мука овладевала им все сильнее и сильнее... В какую-то секунду он даже прикрыл глаза. Теперь уже ему было так тяжело, что происходившего на сцене он больше не воспринимал. И даже в эти мгновения он совершенно перестал думать о том, что слева от него сидит миллиардер Михайлов. "Надо выйти!" – судорожно неслось у него в голове. "Но это невозможно!" – тут же говорил другой голос. Они сидели в самой середине ряда, ряд их был совсем недалеко от сцены и зрительный зал был устроен так по-дурацки, что задние ряды почти не возвышались над уровнем передних, а значит, пока он будет поднимать половину своего ряда, тем, кто сидит на задних рядах из-за встающих не будет ничего видно. Вот же угораздило!.. Как назло между рядами было очень тесно и выйти не поднимая сидящих не было никакой возможности. "Нет, надо терпеть до антракта!.. Господи, только бы отпустило!.." Но атака очень понемногу, постепенно, садистски усиливалась...
"Сколько времени уже прошло?!" Он не представлял, во сколько начался спектакль. Он полез в карман за часами... И как назло они опять выскользнули у него из пальцев и упали на пол – куда-то вниз, вбок, под ноги Михайлову... Тот никак не отреагировал и даже не пошевелился. Замелькацкий полез вниз. Как назло часы были уже за ногой миллиардера. Он никак не мог дотянуться до них. Он предполагал, что Михайлов, увидев, что он полез практически ему под ноги, как-то поможет ему, подвинется, но тот по-прежнему сидел, невозмутимо уставившись на сцену. И это бы еще ничего, но Замелькацкому с каждым новым мгновением не становилось хуже и хуже.
Задев ногу миллиардера, чуть ли не уперевшись в нее локтем, он дотянулся до часов – тут Михайлов, наконец, чуть-чуть подвинулся, но как-то вынужденно, а не потому, что хотел помочь молодому человеку.
Замелькацкий поднял часы с пола, стряхнул налипшую пыль, – Ариелла следила за ним, – поднес к уху: часы, несмотря на падение, невозмутимо тикали. Видно пол был упругим и пружинистым и это смягчило удар. Он начал вертеть часы в руках, пытаясь поймать свет на циферблат. Состояние его постоянно ухудшалось...
– Торопишься куда-то? – наклонившись к нему, прошептала Ариелла.
Замелькацкий не увидел, а скорее почувствовал, что в этот момент в его сторону повернулся и Михайлов.
– Мы же договорились, что сегодняшний вечер проведем в театре! – неожиданно и уже не шепотом сказала Ариелла, прежде, чем Замелькацкий успел что-либо ответить.
– А мы где?.. – прошептал он, наклонившись к ней.
Краем глаза он видел, что Михайлов по-прежнему внимательно смотрит на них и, по-видимому, старается расслышать фразы из их разговора.
– Но ты же смотришь на часы!..
– Ну и что?..
– Я чувствую, ты какой-то очень нервный. От тебя исходит какая-то волна нервозности!.. – отчеканила вдруг Ариелла. Вот теперь она была совершенно спокойна, словно бы только что совершенно успокоилась. Последнюю фразу она произнесла достаточно громко для того, чтобы ее отчетливо расслышал Михайлов, который, – Замелькацкий чувствовал это, – по-прежнему сидел повернувшись к ним лицом.
Замелькацкий смутился...
– Вовсе нет... – пробормотал он.
То, что своей фразой Ариелла попала в самую точку, подействовало на него настолько, что у него опять начало отпускать... Пик в очередной раз был пройден.
Ничего не видя, он смотрел на сцену, а сам думал, что пройдет совсем немного времени и опять начнется атака... Не факт, что он дотерпит до антракта!.. Меж тем, облегчение было совсем коротким и состояние его вновь начало ухудшаться... Причем гораздо быстрее, чем в прошлые разы... Вдруг он занервничал еще больше от того, что подумал: ведь и выйти-то в случае чего быстро не удастся!.. Пока он всех подымет, пока до них дойдет, что надо встать и пропустить его... Он будет нервничать, дергаться... Нет, лучше не доводить до такого!..
Наклонившись к Ариелле, он все же не сразу смог выдавить из себя это:
– Я на минуточку!.. – голос его прозвучал как-то очень сдавленно и неестественно.
Она повернулась и уставилась не него, не произнося ни слова. Тут только до него дошло, что она не понимает, чего он от нее хочет.
– Мне нужно выйти!..
– Выходи... – совершенно спокойно сказала она, но не пошевелилась, чтобы пропустить его.
Он встал. Интенсивность атаки стремительно нарастала. Она чуть-чуть подвинулась, давая ему пройти... Он еле протиснулся между ее коленями и спинкой кресла в следующем ряду.
14
– Куда ты ходил?.. – бесцеремонно спросила она.
– Да так... Надо было... – отчего-то он постеснялся сказать правду.
Мгновенно повернувшись, он встретился взглядом с Михайловым.
– Что надо было? – не отставала Ариелла.
Замелькацкий повернулся обратно к ней... Она по-прежнему внимательно разглядывала его. Тут он сделал ошибку (отчего-то он ужасно стеснялся признаться в том, что был в туалете):
– Надо было позвонить...
Ариелла тут же отвернулась.
"Ладно, ничего! – подумал он. – После разберемся... Потом ей все объясню!.. Могла бы и не приставать так настойчиво с расспросами!"
Настроение было отвратительное. Некоторое время он смотрел на сцену. После отлучки за тем, что там происходило следить было вовсе тяжело: все, что происходило, превратилось для него в поток реплик, – он с трудом улавливал их смысл.
Он принялся утешать себя тем, что впереди ужин в ресторане и он сможет загладить странное впечатление от своего выхода из зала. Впрочем, оно само загладится и заглаживать ничего не придется. Он покосился на Михайлова – тот по-прежнему смотрел на сцену... Потом, как-то не подумав, полез за часами – ему хотелось, чтобы спектакль поскорее закончился и они втроем оказались в ресторане... Едва он вытащил часы и еще не успел толком посмотреть время, как Ариелла, наклонившись к нему, прошептала:
– Что, куда-то очень спешишь?..
– Да ты что!.. – тут же убрал свои искалеченные часики обратно в карман пиджака.
– А я уж думала, тебе опять надо позвонить!..
– Нет-нет...
Она продолжала смотреть на него.
– Что?..
– Ничего, – ответила Ариелла и отвернулась.
Тон ее показался ему слишком спокойным, равнодушным. Еще некоторое время он в расстроенных чувствах смотрел на сцену и в какой-то момент все-таки поймал утерянную было нить – увлекся, стал следить за пьесой, перестал на время думать о своих злоключениях и тут почувствовал, что в животе у него опять начались коловращения... Он поменял позу, но коловращения не прекращались. Михайлов бросил на него короткий взгляд и тут же отвернулся.
Некоторое время он надеялся, что все пройдет, но неприятность усиливалась. Он был уже настолько уставшим и измученным, что в этот раз его охватила паника настолько невероятная, что он никогда не мог бы предположить, что такая может с ним приключиться. Он давно уже был весь мокрый от пота!..
"Выйти! Придется немедленно выйти!" – только одно было в его голове. Он напряженно смотрел на сцену. Восприятие его было обострено до чудовищной степени. Если бы он получше владел собой!.. О, он смог бы более-менее трезво все проанализировать и понять, что судорожные мысли про "немедленно выйти" позволяли ему держаться: как только он решал, что все уже – выходит, проблема немного ослабевала. Но настолько, что он мог дальше терпеть и держаться. Ему всего-то надо было дотерпеть до антракта!.. Но Ариелла не дала ему взглянуть на часы – он потерял ощущение времени – сколько до антракта, он не представлял даже примерно!
В один из моментов он не выдержал и поднялся с кресла. Чувство было такое, что все – жизнь кончилась!.. И будут дальше те или иные обстоятельства – совершенно неважно!
Он заметил, как вскинулся на него Михайлов и кажется провожал его взглядом, пока он не вышел из ряда... В голове у Замелькацкого крутилось что-то вроде "Ну да! Да! Что-то со мной не в порядке!.. Ну и что такого?!.. С каждым это может случиться!" Он словно бы собирался сказать эту фразу всем, кого тревожил: Ариелла не произнесла ни слова и сдвинулась сильнее, чем в первый раз, так что он даже смог пройти, не задев ее коленей. Дальше, конечно, началось ужасное – Замелькацкому казалось, что сидевшие в ряду люди, все как один ополчились на него: вместо того, чтобы быстро дать ему пройти, они словно бы нарочно делали все, чтобы как можно сильнее привлечь к нему внимание остального зала. Никто не подвигался и не вставал сам: к каждому Замелькацкий был вынужден наклониться и попросить его пройти. Особенное раздражение высказывали женщины. Ему показалось, что позади него одна из них произнесла: "Сколько можно ходить!"
В ужасном состоянии он, наконец, вышел из зала. Уже находясь там, где ему теперь стало привычным находиться, он думал о том, что поскольку с ним происходит нечто совершенно невероятное и необъяснимое, вряд ли ему удастся придумать сейчас, как со всем этим бороться. Единственное, что он может попытаться сделать – это выжить. Но об этом он уже думал в прошлый раз...
В зал он вернулся в не меньшем тумане, чем покидал его. По сравнению с тем, как он вернулся в первый раз, добавлялось еще то, что теперь он совершенно ни в чем не был уверен и уже сейчас, подходя в полумраке к своему ряду, думал о том, продержится ли он до антракта и как скоро начнутся очередные атаки. В том, что они начнутся, сомнений у него почему-то не было.
– Господи, да это какой-то кошмар! – довольно громко произнесла женщина, сидевшая на втором месте от края, когда увидела его.
Но ее спутник, видимо, был человеком более мягким и более добродушным, чем она потому что уже привстал со своего кресла и Замелькацкий успел втиснуться между ним и спинкой кресла переднего ряда. Женщине не оставалось ничего другого, как тоже привстать и пропустить Замелькацкого.
По большому счету, он ожидал более серьезной реакции на свой проход, но те, кто сидел в его ряду, оказались, к счастью, довольно сдержаны... Вот со следующего ряда и с рядов дальше до него донеслось несколько замечаний, впрочем, и они были достаточно сдержанными и произносились даже не в полголоса, а в его треть, четверть, так что он не был до конца уверен – были ли на самом деле произнесены эти замечания или они только вообразились ему.
Наконец, он добрался до Ариеллы. Глянув на свое место, он с удивлением обнаружил... Что оно занято! На нем сидел миллиардер Михайлов!
Ариелла опять молча и не глядя на Замелькацкого подвинулась, он протиснулся... Миллиардер тоже подвинулся, правда не очень сильно, но в тот момент, когда Замелькацкий протискивался мимо него, он наклонился к Ариелле и что-то очень тихо сказал ей, настолько тихо, что Замелькацкий не расслышал ничего, кроме местоимения "он".
Он сел в кресло. Более отвратительного состояния у него в жизни еще не было. Ему хотелось поговорить – с Ариеллой, с Михайловым, он сам не знал, что скажет, но молчать было невыносимо. В этом молчании ему казалось, что все только и думают о том, почему он так часто выходит... Лучше бы все же молчать, он не мог остановиться и наклонился к Михайлову...
Тот продолжал о чем-то очень тихим шепотом разговаривать с дочерью. Заметив, что молодой человек повернулся и смотрит на него, Михайлов тоже как-то очень лениво посмотрел на него. Тут же отвернулся и продолжил шептаться с Ариеллой.
Замелькацкий ровнее уселся в кресле. Теперь он сидел как раз по середине ряда. Впрочем нет: в сторону Михайлова до прохода было на одно-два кресла меньше. Замелькацкий покосился на того, кто сидел от него по левую руку: какой-то солидный, грузный господин. В темноте светлым пятном выделялась его белая рубашка и торчавшие из под рукавов пиджака белые манжеты. Господин внимательно смотрел на сцену... Замелькацкому вспомнился прошедший день: утро, как ехал на работу, мысленно беседуя с Боней... Боня!.. Припомнил, как сидел за столом в офисе, как нервничал и надеялся, что девушка-робот не придет. А как потом шли к метро!.. Даже уже эта дорога к метро, не говоря уже о дне в офисе, об утре и воображаемых разговорах с Боней, казалась ему случившейся в каком-то невероятно далеком прошлом. Сколько лет тому назад это было? Десять, двадцать? Сто?
В этот раз он наслаждался покоем гораздо дольше, чем в предыдущий. Он уже опять начал понимать, что происходит на сцене – догадался, что произошло по ходу пьесы, пока его не было... Между Ариеллой и отцом с некоторыми перерывами шел какой-то разговор. Поворачиваясь в их сторону Замелькацкий видел Михайлова склонившимся к дочери.
Постепенно настроение Замелькацкого начало улучшаться.
Он решил, что в антракте он откровенно расскажет обо всем Ариелле – чего он так стесняется собственных походов в туалет?!.. Вот же выдумал! Что естественно, то не безобразно!
Сколько времени прошло в относительном покое он не знал, но в какой-то момент в животе у него вновь начались коловращения. Еще сколько-то минут он пытался терпеть, а потом встал с кресла.
На этот раз он двинулся в сторону солидного, грузного господина.
– Извините... – пробормотал Замелькацкий, наклонившись к господину.
Тот посмотрел на него и неожиданно произнес:
– Я не пропущу вас!..
– Почему?
– Это неприлично!.. – сдавленным, тихим голосом проговорил грузный господин. – Это театр, а не киношка, молодой человек!.. Если вы плохо себя чувствуете, не надо каждый раз возвращаться!..
– Я нормально себя чувствую!..
– Вы можете выйти один раз, но входить и выходить несколько раз за спектакль – нельзя!.. Вы не понимаете?!.. Дождитесь антракта!..
Грузный, солидный господин и не пошевелился, чтобы встать и пропустить его. Между рядами было так тесно, что нечего было и думать о том, чтобы выйти, без того, чтобы он встал. С другой стороны сидел Михайлов...
Неожиданный поворот истории настолько подействовал на Замелькацкого, что атаки враз прекратились... В этот момент грузный господин, пропуская Замелькацкого, привстал со своего кресла. Он изо всех сил старался дать Замелькацкому дорогу, но был настолько огромен, что молодой человек протиснулся мимо него не сразу и не без усилий... Предстояло еще пройти мимо всех остальных зрителей, сидевших в этой половине ряда...
...Он ждал их возле дверей. До антракта оставалось полно времени. Никаких атак он больше не испытывал, но настроение было ужасным. Идти обратно в зал он уже не решался... Пробраться через весь ряд, через Ариеллу, через Михайлова на свое место, а потом – он был почти уверен – до антракта не досидит – опять прежним манером выбираться в коридор?!.. Нужно было срочно что-то придумать, какой-то выход из положения. Ничего не шло в голову! Кроме страха: начнется антракт, он встретится с ними и опять начнутся атаки.
Все произошло совсем не так, как он ожидал. Во-первых, его подвело чувство времени: антракт наступил, когда он думал, что у него в запасе еще минут минимум двадцать – двадцать пять. Во-вторых, ему не пришлось заходить в зал: едва открылись двери первыми из зала вышли Ариелла и Михайлов.
– Мы уходим!.. – заявила Ариелла.
– Что?.. Почему?!..
– Все отвратительно! – с совершенно бесстрастным лицом проговорила она. – У меня разболелась голова!.. Я уже ничего не воспринимаю!..
Михайлов стоял рядом с ней. Он смотрел не на Замелькацкого, а куда-то в сторону с видом человека, которого происходящий разговор не касается.
– Если все второе действие тебя тоже не будет... – продолжала Ариелла. – Скажи, ты так и будешь ходить взад – вперед?.. Я просто не выдержу!
– Послушай, ну...
– Нет, ответь мне!.. Ты опять станешь выходить?!..
– Я не знаю... Я плохо себя чувствую... – наконец проговорил он.
Миллиардер, прикрыв рот ладошкой, зевнул.
– Зачем ты тогда пошел в театр?!.. Ты все сделал, чтобы испортить мне вечер!.. Что ж, можешь идти домой!.. Мы уезжаем!..
– Ты бы мог быть очень забавным персонажем для светской хроники!.. – с презрением сказала она ему.
Они пошли к гардеробу. Охрана миллиардера конечно же была здесь, поблизости... Он медленно двинулся за ними. Ариелла шла быстро, не заботясь, что он отстает от них и не оборачиваясь... Отец шел рядом с ней и в гардеробе подал ей шубку. В его сторону он ни разу не посмотрел.
Оскорбившись, Замелькацкий остановился и, переждав, пока они оденутся и покинут театр, подошел к гардеробу, оделся и вышел на улицу. Ни миллиардера, ни его дочери, естественно, нигде не было. Он медленно побрел в сторону метро. Никакие атаки его теперь не беспокоили.