16
И Нестор уже подъехал к своему дому.
– Значит, утром в девять? – притормозив возле корпуса "А" котельнической высотки, уточнил хорошо оплачиваемый шофер.
На приближенных лучше не экономить.
– Так рано? – хмурится Нестор.
– Если б не пробки… Иначе можем опоздать на рейс, а следующий вам не подходит – выступление-то прямо вечером, в семь, – оправдывается шофер, как будто он в чем-то виноват.
– Да, Капитолина у нас что-то развернулась… – Нестор заставляет себя улыбнуться, следуя правилу: никогда не переносить недовольство кем-нибудь или чем-нибудь на своих работников. – Как дома, Петрович? Все здоровы?
Вполуха слушая обычное мужское брюзжание, слишком подробное, Нестор напрягается на слове "бессонница". Невысыпающийся водитель опасен для жизни. Пришлось включиться. А-а, речь всего лишь о жене… Посоветовал регулярную ложку липового меда перед сном, мягко толкнул дверцу джипа, дождался тихого чмока и пешком пошел на свой девятый этаж. Доступной зарядкой лучше не пренебрегать. Пока все отлично – никакой одышки.
Сегодня почему-то заметилось, как Гера его слушает. Сосредоточенно и открыто, не нахмуренно. Глаза сверкают, взгляд, как прожектор в театре, всегда держит своего героя в круге света. Нестор специально уходил в задние ряды, чтобы проверить. Юноша так вывернул шею, что лицо оказалось над сутуловатой спиной. Прямо цирковой номер…
Нестор нарочно замешкался на задах: интересно было, сколько можно вытерпеть в такой неестественной позе? А Гере хоть бы хны… Дома, что ли, тренируется? Пожалел мальчонку – затечет ведь шея, вернулся на кафедру, под почти осязаемое тепло прямого взгляда. Сколько ему лет? Похоже, ровесник моей Веры… Как она там, в Америке?
Надо будет как-нибудь позвать мальца к себе… Да хоть прямо сейчас…
Но окружившие дамы слишком долго не отлипали от своего гуру, а когда он освободился – Капитолина о чем-то шепталась с Герой. Не первый раз секретничают. Подключает его к их общим делам? Это хорошо. Подождать, что ли, когда они закончат?
Проходя мимо, Нестор притормозил, но Гера его не видел – стоял спиной, а Капитолина отвлеклась на секунду от инструктажа, подняла голову и глазами сказала: мол, всё – как договорились. Рот ее раскрылся в улыбке, обнажив верхние и нижние десны. Боже, как все-таки она некрасива. И дело тут не в физическом недостатке. Фернандель с таким же оскалом необидно смешон, а зубастик Роналдо – добр и прекрасен…
В дороге Нестор лениво так поприкидывал, не расслабиться ли в женской компании… Перебирал в уме тех, кто подойдет для этой цели… Как гурман в ресторане попредставлял блюда из своего виртуального меню. Но ни одно не возбудило аппетит. Ни одна. О выбывших из списка Юле и Леле он и не вспоминал – не был любителем портить себе настроение.
Ну, раз так – поработаю головой. Пора, пожалуй, провести очередную житейскую ревизию. Что-то жмет, а что – непонятно…
Не за тем, чтобы терпеть малейшее неудобство, он держится особняком, отказывается даже ступать на карьерную лестницу, не то что взбираться по ней на вершину…
Вовлекали. И не только на родине. Русская и мировая элиты теперь почти никак не разделены. Раздвинулся занавес. Не столько железный, то есть из оружия, сколько из капиталов. Капитальный. Бывало, Нестор прямо физически ощущал разметку общества на касты. Стоит только ступить в это силовое поле, как воленс-ноленс теряешь свободу.
Нет, никто не отравит ему каждодневно ощущаемую радость бытия. Только в этом гармоничном состоянии стопроцентно работает интуиция. Прислушивайся к ней, и спасешься.
Не задумываясь, свободный от суеты человек вдруг прерывает карточную игру и идет к своей машине. Своим неожиданным появлением вспугивает террористов, которые не успевают как следует настроить взрывное устройство. Он едет домой, но по пути, опять бездумно, подчиняясь внутренней команде, сворачивает к лугу, на котором пасутся кони. Выходит из авто, чтобы поближе на них посмотреть, и за его спиной – взрыв. Увернулся от смерти.
Ясновидение?
Предчувствие?
Награда тому, кто правильно эксплуатирует свой организм.
Зло опутывает землю черными, холодными силовыми линиями, добро – белыми и теплыми. Настраивай себя правильно и будешь цел и согрет.
Понятно, что приходится напрягаться не только тогда, когда это в удовольствие… Что ж, так и было рассчитано: здесь, в России – работа, а полное отключение и отдых либо в Париже, где живет и работает преданная ему жена, либо на берегу Атлантики в Амели-сюр-Мер. Особенно вне сезона, во время отлива, когда можно часами идти по мокрой песчаной кромке, ровной и твердой, и не встретить ни одного двуногого. Разве что всадники на лошадях пронесутся мимо тебя. А так, Океан и Ты – одни во всей вселенной…
Чтобы безболезненно вернуться из виртуального путешествия, Нестор идет к холодильнику, достает початую бутылку односолодового "Бомо". Виски соком не разбавляет. Бросает в стакан кубик льда и стоя делает большой глоток. Отлично, настроение вмиг поправилось. Ну, где устроиться?
С лоджии вид вдохновляющий, но, пожалуй, прохладно будет. Остаться на кухне? Нет, тут мыслям не взлететь… Попробую кабинет.
Не торопясь, Нестор берет тяжелый серебряный поднос и размещает на нем выпивку, блюдце с гроздью синей изабеллы, круглую вертлявую деревяшку с французскими сырами и расплющенным квадратом чиабаты, свежей – забота домработницы.
Итак, еду на письменный стол, кресло под зад, мягкая скамейка под вытянутые ноги, тихий джаз из динамиков… Что еще человеку надо… Подождать, пока реблошон нальется вкусом. Мягкий сыр не спеша согревается, можно и подумать…
Так в чем же дело? В чем неудобство?
Капитолина раскомандовалась? Но он в любой момент может сказать ей "нет", можно и прогнать. Заменить – не проблема, желающие ему помогать выстроятся в очередь, только кликни. Правда, она довольно ловко справляется со всем и всеми.
Ни разу не вошел в зал с пустыми местами.
Отчетность подробная, любое расширение деятельности тут же сказывается на доходах.
Объяснил ей: никаких стадионов! Вроде бы поняла. Лишних вопросов не задает, предугадывает его желания и в то же время держится в тени…
Влюблена, конечно. Пусть. И ей что-то перепадает. Ласковый взгляд подарить нетрудно. Но она же умная тетка, изредка хотя бы смотрится в зеркало…
Нет, пусть остается. Зачем лишние телодвижения? Новичка вводить в курс дела, присматриваться к нему, притираться… В свое время он даже жену не сменил, когда страсть прошла. Не пошел общим, тривиальным путем. И новая, вторая страсть ведь прошла, и новая третья – тоже… Разводы, браки – бессмысленные хлопоты, результат вполне предсказуем. В результате он имеет преданную, заботливую женщину, которая не задает неловких вопросов. Вымуштрованная супруга, благодарная за то, что он позволяет ей быть рядом с собой.
Ни у кого на него нет прав – за этим и он сам следит, и любой договор проходит через засекреченного для русских парижского адвоката.
Мысль стала пробуксовывать. Глупо, когда мозг работает вхолостую. Надо либо смириться с тем, что ничего нового не надумал – пока… Либо привлечь свежую информацию…
Нестор перемещается на кухню. Включает чайник, подходит к окну. Огни, разбросанные внизу, в темноте, напоминают перепутанные ожерелья на женской груди. Голова сама освобождается от будоражных мыслей.
С фаянсовой кружкой, над которой вьется терпкий, возбуждающий пар, он не спеша возвращается в кабинет, к компьютеру. Подключается к Сети – там всегда что-нибудь да происходит. Открывает свою почту.
Так, три приглашения поработать… Их сразу – Капитолине: пусть выясняет, когда, где и за сколько.
Несколько практических вопросов от жены. Четкая женщина, молодец. И себя снова похвалил: не ошибся и когда ее выбрал, и когда не сменил на очередную, более молодую соискательницу…
Нестор оторвал взгляд от экрана, крутанулся на сто восемьдесят градусов и, остановившись, с хрустом потянулся. Зафиксировал момент радости. И такой крошечный камешек-витаминчик сгодится для укрепления жизненного фундамента, который то и дело подмывается потоками чужих воль, случайно или целенаправленно пересекающимися с твоей волей.
Вымуштрованные мысли уже давненько не забредали в неженатое прошлое, и сейчас это совсем ни к чему. Быльем порос тот студенческий роман с однокурсницей с Фрунзенской набережной. Даже родила, чтобы его удержать, но он тогда предпочел эмигрировать из Москвы на свою малую родину. Целых пять лет преподавал в отцовском педе, кандидатскую защитил и только после вернулся в столицу.
Стоп, стоп!
Нестор поворачивается лицом к нетерпеливому экрану, которому уже надоела неподвижность хозяина. Компьютер сперва потемнел лицом, а потом мгновенно переключился на спящий режим, в котором из разных углов экрана медленно наплывали и сменялись одна другой любимые женщины Нестора.
Свернувшаяся калачиком рыжая климтовская Даная, которую профаны путают с кустодиевскими Венерами.
Спящая сидя брюнетка, обнаженная Модильяни.
Русоголовая пышка с поднятыми руками. Из одежды – только светло-сиреневые мешковатые панталоны на резинках. В советские шестидесятые какой-то европейский дурак, ничего не смыслящий в эротике, накупил похожих и выставил у себя на посмешище.
Эх, не носят сейчас такое белье… Ничего люди не понимают в настоящей эротике. Хотя… Одно дело – картина…
Нестор менял компьютерную экспозицию, как только поближе сходился с женщиной, пусть лишь отдаленно напоминающей кого-то из его виртуальной галереи. Разделял жизнь и искусство.
Так, перед тем как Юля переступила порог этой квартиры, с экрана была удалена нервная тонкая задумчивость кисти Виктора Эльпидифоровича Борисова-Мусатова.
Чуть позже пришлось пожертвовать самохваловской девушкой в футболке с широкими черно-белыми продольными полосами – Леля была точной ее копией. Крепость, сбитость своего тела скрывала под платьями с вертикальным геометрическим рисунком. Это потом она похудела, отрастила волосы и стала похожа на модельную блондинку, каких сотни…
А Вера со своей низкой челкой, сжатыми губами и острыми ключицами, выступающими из любого выреза, напоминала Ахматову, написанную в двадцатых годах Петровым-Водкиным. Но тот зацитированный портрет никогда не входил в число его дезидератов. То есть желанных объектов.
Да что говорить о красотках! Капитолина как-то явилась в черных леггинсах и узких ботинках с длинными носами. На лекцию, которую проводили в спортзале, набилось столько народу, что ей пришлось устроиться на низкой скамейке под шведской стенкой. Она забылась и так широко расставила ноги, а руки так угловато сцепила в замок в самом низу впалого живота, что по позе – вылитая Ша Ю Као с картинок Тулуз-Лотрека. И хотя пока ни разу не подпускал Капитолину к своему компьютеру, все равно безжалостно удалил клоунессу: вдруг понадобится участие помощницы…
В доме не должно быть ничего, стесняющего свободу. Как-то давно пару недель с удовольствием наблюдал, как одна молоденькая любовница из простых крадет у него то серебряную ложку, то хрустальную пепельницу стибрит. Даже несколько лишних раз встретился, чтобы понаблюдать ее искусство, хотя женские ее стати уже наскучили.
Не держит в квартире ничего такого, что жалко было бы испортить или потерять. Все дорогое хранится в парижском доме под приглядом жены. У европейцев в крови уважение к личной собственности, не то что у наших.
Нестор дождался, когда женские фигуры и лица сменятся темнотой, нажал на мышку, чтобы вернуть на экран заданные женой вопросы. Ответы лучше не откладывать. Непрерываемый контакт с какими угодно длинными промежутками, но в постоянном ритме – и любую женщину держишь в уверенности, что ее первенству в твоей душе ничто не угрожает.
Только закончил с делами – пришло еще какое-то письмо. А, опять эта Вера… Упорная… И все-таки ей придется смириться с тем, что не отзываюсь.
Первая строчка, которую сразу показывает компьютер, не сулит ничего интересного: "Дорогой Нестор, проходит время, отпадают обиды…"
Бабы… Ну хоть бы одна достойно приняла отставку… Сколько раз надо промолчать, чтобы бывшая милая усвоила: все, больше тебя не хочу? Правда, эта хотя бы не звонит и не дышит в трубку – не пришлось менять номер мобильника, как бывало с другими. И злобой ее послания вроде не дышат…
Но откуда-то неудобство же появилось?
И как врач, не умея с ходу поставить диагноз, назначает наугад обследование внутренних органов, так Нестор решает прочитать все послание – просто чтобы исключить ненужные опасения.
"…Отпадают обиды, и проступает причина того, что случилось… Конфликт личностей. Но я не вижу в нем ничего непоправимого. Если смотреть с точки зрения вечности – то все шероховатости не так уж значимы. А для Вас – в чем наш конфликт? Как это узнать?.."
"Вы"…
Черт, неожиданно… Нестор отводит взгляд от экрана.
У него-то не только "вы", но и "ты" – это отстояние от собеседника, пусть совсем небольшое, важно, что неизменное. В самой своей глубине Нестор не соединял ни с чьим собственное "я". Даже когда его тело плотно прилегало к какому-нибудь женскому телу, все равно не сливалось его эго ни с кем.
Он живет не в лобачевском, а в евклидовом пространстве – в том, где параллельные прямые не пересекаются.
А эта вдруг сама отдаляется, "выкать" начинает. Впрочем, дистанцию верно обозначила. А почему пропасть между ними разверзлась – неужели не понимает?
Говорил же ей: не хочу быть моделью, не пиши меня! Особенно обнаженным. Куда девался ее фирменный авангард, все эти ее лучи в круге и разноцветные столбики из мелких горизонтальных штрихов… Говорила: пытаюсь овладеть временем и пространством.
Но не мной же!
Когда увидел свой первый портрет – аж отпрянул! Даже родинка на пенисе в точности изображена. И цвет, и место. Улика… Ни одна из его женщин не сдержала порыва, так и тянет их лизнуть это пятнышко…
Нестор отъехал в кресле от стола, раздвинул ноги…
Нет, не время разнеживаться.
Назад, к Вере. Не послушалась художница. Продолжала писать обнаженку. Еще и объяснила: никакой, мол, измены себе. "У меня всегда был луч. Без ханжеских фиговых листков".
Дальше – больше. Как будто его тело – это карта, и она воспроизводит ее все в более и более мелком масштабе…
Неуправляемо…
И ведь ни разу во время свиданий не брала в руку карандаш, фотографий своих ей ни одной не дал… Впрочем, что толку, в Интернете столько разных его изображений. На билетах каждого строго предупреждают, чтоб не фотографировал и телефонами не пользовался, да разве уследишь…
Вчера, за пару дней до закрытия ее выставки, он заставил себя пойти туда – нужно знать то, что известно другим. Информирован – значит предупрежден. Выделил вечерний час на осмотр. Поехал на троллейбусе. Ни перед кем не хотелось светиться, даже перед шофером. Только узнают, что он был в ЦДХ, все туда помчатся.
Поднялся на третий этаж, вошел в первый зал – и взгляд сразу уперся в собственную вертикаль и родинку на ней… Грамотно. Современную публику проще всего голым мужиком привлечь. Она и набежала. Нестор повернулся и заставил себя медленно спуститься с лестницы.
А хотелось бежать. Смыться отсюда, пока никто из знакомых не застукал. Конечно, можно прийти утром, к открытию, когда все потенциальные зрители еще спят.
Украдкой смотреть, что еще она там натворила? Увольте!
Нестор давно уже так не гневался.
Мужа бы постеснялась. Хотя, что муж… Старый мудрый немец, наверное, решил, что все новые ню – результат творческой командировки в Москву. Которая закончилась.
Да она, как говорится, не первый раз замужем. Старикана-акварелиста, который ее ввел в искусство, на ржавые гвозди бросила. Умер – и все.
Все.
И через меня перешагнула бы, если…
"Но главное – надеюсь, что Вы и Ваши близкие бодры и здоровы", – дочитал Нестор. Похоже, Вера все-таки унялась.
Нет, сквознячок явно не отсюда.
Успокоился.
Сработал инстинкт самосохранения. Если не хочешь себя растравлять, то в любом, самом злобном тексте можно найти пару слов, льстящих твоему самолюбию. В ехидной рецензии выделишь из придаточного предложения эпитет типа "умный" или "талантливый", а всякими там но можно пренебречь. Так и Нестор оперся на последнюю фразу, похожую на доброе прощание-прощение.
Откинувшись на спинку кресла, он поднимает над головой переплетенные в замок пальцы, потягивается…
Отставленные женщины никогда его не забывают… Не в силах забыть… Даже такие "личности"… Хм…
Он самодовольно ухмыляется и выключает компьютер.
Засыпает сразу – как чистый ребенок, у которого на совести нет ни одной вмятины. Ни одной. Ввиду отсутствия проступков или потому, что он еще не научился различать добро и зло…
17
"…Вы и Ваши близкие бодры и здоровы".
Письмо вырвалось из сумбура в Верином нутре, без участия разума. Она не успела даже подумать, чего хочет от своего адресата. Ну ладно бы – высказалась и успокойся. Подумай, надо ли посылать написанное. Но рука сама нажимает на плашку "отправить".
Что теперь?
Ждите ответа?
А если придет какая-нибудь грубость? И попенять не на кого – сама напросилась! Не трожь лавину чужой жизни – на тебя может обрушиться…
От испуга Вера вскакивает со стула.
Где-то в самой глубине она догадывается, она понимает, что Нестор сложен из крепкой скальной породы и ей не удастся отколоть от него даже мелкий камушек, не то что вызвать целый камнепад.
Теперь страшно от безнадежности – вдруг и эха не будет в ответ…
Прочь от компьютера!
Вера отключает почту и, не меняя рабочий, заляпанный краской свитер на что-нибудь чистое, накидывает на плечи черный плащ, обматывает горло широким зеленым шарфом и выбегает по лестнице из дома на Херренштрассе.
Куда себя деть?
Часа три-четыре до возвращения Густава. Зря с ним не поехала. Глянула на запястье – как раз сейчас он открывает выставку богатенького акварелиста в двухстах километрах от дома. Его декоративные поделки пользуются у провинциальных мещан большим спросом. Это не Верины философские замысловатости…
У нее – новое искусство. Оно возникает только из себя. Когда следуешь традиции – получается не творчество, а исполнение.
Искусство есть создание такой формы, благодаря которой – и только через нее – может случиться новое событие, которое есть результат моего опыта, моего знания, моего понимания, моего чувства или переживания.
Муж зарабатывает на то, чтобы я писала, не оглядываясь на рынок. Но удачные продажи – это же не только деньги, это и отклик, это почти физическое ощущение неодиночества…
От немецкой изоляции вот уже сколько лет мечется она по маленькой Европе, пару раз в Африку занесло – во всех выставках участвует, на все приглашения откликается. Посылает свое быстро удлиняющееся резюме на самые разные конкурсы.
Выиграла двухмесячную поездку в Нью-Йорк – дали студио на Шестой авеню, небольшие суточные и итоговый вернисаж со свежими работами. Сперва хотела лететь в Америку вместе с Густавом: привыкла везде быть с ним, боялась разлучиться, да и в выделенной ей квартирке в Бронксе места на двоих вполне хватило бы. Но мужу подвернулись на это время несколько очень выгодных контрактов, а за проживание гостя американцы потребовали несуразную плату. Нерентабельно выходило. Ничего, по-мучалась в одиночестве, но выжила же. Поняла – могу.
И в Москве полгода смогла.