- Джозеф сделал разумный выбор, - сказала она. - Так будет лучше и для тебя, и для твоей матери. Это ведь не значит, что ты не можешь продолжать искать окаменелости. Теперь, когда ты знаешь, что именно ищешь, помощь Джозефа тебе уже не нужна, так? Ты можешь находить их сама, а потом нанимать братьев Деев, чтобы их извлечь, точно так же, как мы сделали с этой тварью. И я могу помогать тебе, пока ты не станешь достаточно взрослой, чтобы управляться с каменщиками самостоятельно. Я предложила твоей матери помощь в ведении торговли, но она сказала, что займется этим сама. Что ж, с лордом Хенли она действовала отменно. - Мисс Филпот опустилась на корточки рядом с кроком и провела рукой по его ребрам, которые все были сплющены и сплетены крест-накрест, как прутья в ивовой корзине. - До чего же это красиво, - негромко скачала она тоном более мягким. - Я не перестаю поражаться его размерам и его необычному виду.
Я с ней согласилась. Этот крок вызывал во мне странные чувства. Работая над ним, я стала чаще ходить в церковь, потому что, когда я сидела в мастерской с ним наедине, на меня временами находило жуткое чувство, оттого что мир полон вещей, которых я никогда не смогу понять, и мне требовалось утешение.
Может, я и лишилась компании Джо, но это не означало, что я оставалась на берегу одна. Как-то, идя вдоль берега к Блэк-Вену, я видела двух чужаков, охотившихся возле утесов. Они едва удостоили меня взглядом, настолько были поглощены своим занятием, размахивая молотками и роясь в грязи. На следующий день таких незнакомцев было уже пять, а через пару дней - и все десять. Я никого из них не знала. Подслушав их разговоры, я поняла, что они искали собственных крокодилов. Как видно, это мой крокодил привел их на пляжи Лайма, привлек их обещанием несметных сокровищ.
В течение нескольких следующих лет Лайм все больше запруживали охотники. Я привыкла к пустынному берегу и своему обществу, или же обществу мисс Элизабет, или Джо, причем когда бывала с ними, то часто чувствовала себя так, словно оставалась одна, настолько замкнуто они себя вели. Теперь же постукивание молотка по камню раздавалось по всей протяженности побережья между Лаймом и Чармутом, равно как на пляже Монмут; люди что-то измеряли линейками, пялились на камни через увеличительное стекло, делали заметки и карандашные наброски. Это было комично. Несмотря на всю суету, которую они разводили, никто не нашел целого крока. Кто-нибудь, бывало, начинал кричать, и остальные спешили к нему посмотреть, что такое тот нашел, и обычно оказывалось, что ничего или же просто зуб, кусок челюсти или позвонок - если повезло.
Однажды я проходила мимо какого-то мужчины, занимавшегося поисками среди скальных обломков, когда тот подобрал круглый темный голыш.
- По-моему, это позвонок, - окликнул он своего компаньона.
Я не удержалась: мне надо было исправить его ошибку, пусть даже он меня ни о чем не спрашивал.
- Это голыш, сэр.
- Голыш? - нахмурился он. - Как это понимать?
- Так мы называем голые камни. Галька часто бывает похожей на позвонок, но в костях никогда не найдется таких вкраплений. Да и позвонки темнее. Как и все кости крокодила. Вот, видите? - Я вытащила из своей корзины кость, которую нашла раньше, и показала ему. - Смотрите, сэр, у них всегда шесть граней, как у этой, хотя их не всегда можно разглядеть, пока не отчистишь. А еще они вогнутые, как будто кто-то прищемил их посередине.
Незнакомцы прикасались к моей находке, словно к драгоценной монете, каковой - в некотором смысле - она и была.
- Где ты это нашла? - спросил один из них.
- Вон там. У меня и другие есть.
Я показала им все свои находки, и они были поражены. Когда же они предъявили мне свою добычу, то там по большей части была галька, которую им пришлось выбросить. Целый день они подходили ко мне с предполагаемыми антиками, чтобы я вынесла свое суждение. Вскоре к ним присоединились другие, и меня звали то туда, то сюда, чтобы я говорила новичкам, что они нашли, а чего нет. Потом меня стали спрашивать, где лучше искать, и прошло совсем немного времени, прежде чем я стала руководить их поисками вдоль всего берега.
Вот так я и оказалась в обществе геологов и других заинтересованных джентльменов, исправляя их ошибки и находя для них антики. Некоторые были из Лайма и Чармута: Генри де ла Беш, например, который только что переехал на Брод-стрит вместе со своей матерью и был всего на несколько лет старше меня. Но большинство приезжали из более удаленных мест - из Бристоля, Оксфорда или Лондона.
Никогда раньше мне не приходилось бывать в обществе образованных джентльменов. Иногда с нами выходила мисс Элизабет, и тогда мне было проще, потому что она, как более старшая и образованная дама, могла оказывать необходимое посредничество. Когда же я оставалась с ними одна, то поначалу нервничала, не зная, как мне полагается держаться и что им можно говорить, а чего нет. Но они обходились со мной как со служанкой, а эту роль я могла исполнять довольно легко - хотя и была такой служанкой, которая высказывает собственные суждения, а не потакает столичным господам.
Однако с джентльменами мне всегда было слегка неловко, и это усилилось, когда я стала старше и моя грудь округлилась. Потом обо мне начали болтать. Возможно, сплетен было бы меньше, если я была благоразумнее. Но когда я начала взрослеть, мной что-то такое завладело и я стала немного взбалмошной, как это бывает с девочками, чье детство на исходе. Я принялась думать об этих джентльменах, смотреть на их сапоги и на то, как они двигаются на берегу. Стала плакать по ночам, не зная, из-за чего, и кричать на маму, когда для этого не было никаких причин. Теперь всем сестрам Филпот я предпочитала Маргарет, потому что та больше остальных сочувствовала моему настроению. Она рассказывала мне истории из романов, которые читала, помогала мне в попытках сделать мои волосы красивее, а еще учила меня танцевать в гостиной коттеджа Морли. Иногда я стояла возле Курзала, смотрела через эркерное окно, как они танцуют под стеклянными канделябрами, и воображала, что это я кружусь там в шелковом бальном платье. Обычно я так расстраивалась, что мне приходилось бросаться бегом по пешеходной дорожке, которую братья Деи проложили вдоль берега. Дорожка приводила меня к Коббу, где я могла прогуливаться, позволяя ветру сдувать с моего лица слезы, и не было рядом никого, кто отчитывал бы меня за мою глупость.
Мама и мисс Элизабет отчаянно бились надо мной, но никак не могли привести меня в чувство, потому что я не думала, что со мной что-то не так. Я взрослела, и это было тяжело. Потребовались два юношеских переживания смерти, сперва одной дамы, а потом одного джентльмена, прежде чем мисс Элизабет вытащила меня из грязевого оползня и я по-настоящему вступила в мир взрослых.
Обе смерти случились на одном и том же отрезке пляжа, прямо у окончания Церковных утесов и не доходя до того места, где берег изгибается по направлению к Блэк-Вену. Стояла ранняя весна, и я шла вдоль берега во время отлива, высматривая антики и думая о том джентльмене, которому помогала накануне и который улыбнулся мне, обнажив белые, как кварц, зубы. Меня так ослепляли собственные мысли, что я не видела той дамы, пока чуть ли не наступила на нее. Я резко остановилась.
Она лежала ничком там, где оставил ее прилив, и ее темные волосы были сплошь спутаны с водорослями. Чудесное ее платье промокло и отяжелело от песка и ила. Даже при таком его состоянии я видела, что оно стоит дороже, чем вся наша домашняя одежда. Я долго стояла над ней, наблюдая, не вздохнет ли она. Потом до меня дошло, что мне надо бы дотронуться до нее, перевернуть ее на спину, чтобы убедиться, что она мертва, и проверить, не знакома ли она мне.
Мне не хотелось до нее дотрагиваться. Большую часть дня я поднимала мертвые окаменевшие кости некогда живших здесь тварей. Если бы она была окаменелой, как крок или аммик, я перевернула бы ее совершенно спокойно. Но я не привыкла прикасаться к мертвой плоти, которая была реальным человеком. Однако, понимая, что сделать это все равно придется, я глубоко вздохнула, поспешно ухватила ее за плечо и перекатила на спину.
Как только я увидела ее прекрасное лицо, мне стало ясно, что она леди. Другие смеялись надо мной, когда я это сказала, но я видела ее благородный лоб и чудесные, миловидные черты. Я назвала ее Леди, и это было правильно.
Я опустилась на колени у ее головы, закрыла глаза и обратилась к Господу с молитвой, прося принять ее в Свое лоно и утешить ее. Потом я подтащила ее к утесу, чтобы море снова не забрало ее, пока я буду ходить за помощью. Но оставить ее совсем неубранной я не могла: это было бы неуважительно. Я больше не боялась прикасаться к ней, хотя ее плоть была холодной и твердой, как у рыбы. Убрала водоросли из ее волос, распрямила ее члены, оправила платье и скрестила ей руки на груди, как видела раньше у других покойников. Мне даже начал нравиться этот ритуал - вот какой странной была я в ту пору своей жизни.
Потом я увидела у нее на шее тонкую цепочку и потянула за нее. Из-под платья появился медальон, маленький, круглый золотой, с надписью "М. Джи", выгравированной причудливыми буквами. Внутри ничего не было - находился ли там прежде чей-то портрет или локон волос, море все оттуда вымыло. Я не посмела взять его с собой для лучшей сохранности. Любой, кто застал бы меня с ним, мог обвинить меня в воровстве. Я сунула медальон обратно, надеясь, что никто не найдет ее и не сорвет его с нее, пока меня не будет.
Удовлетворившись тем, насколько пристойно выглядит Леди, я прочитала еще одну маленькую молитву, послала ей воздушный поцелуй и побежала обратно в Лайм, чтобы сообщить, что нашла утонувшую леди.
Ее положили в гроб в церкви Святого Михаила и дали объявление в "Вестерн флаинг пост", чтобы проверить, не сможет ли кто ее опознать. Я каждый день ходила туда, чтобы на нее посмотреть. Приносила цветы, собранные на придорожной полосе, - нарциссы и примулы, - укладывая их вокруг нее и осыпая ее платье их лепестками. Мне нравилось сидеть в той церкви, хотя обычно мы в нее на богослужения не ходили. Там было тихо, и там лежала Леди, такая умиротворенная и прекрасная. Иногда я тихонько плакала - по ней или по самой себе.
В те дни я словно бы была нездорова, хотя у меня не было ни жара, ни простуды. Раньше я ни к чему не испытывала таких сильных чувств, хотя и не могла с уверенностью сказать, что именно чувствую. Я лишь понимала, что история Леди была трагичной, и думала, что и моя история окажется трагичной. Она умерла и, если бы я ее не нашла, могла бы стать окаменелостью, превратилась бы в "культурный слой", как тогда говорили, и потом ее кто-нибудь откопал бы - геолог или другой ученый муж. Ее даже могли бы выставить в музее через много-много лет после ее смерти.
Когда я пришла туда в очередной раз, оказалось, что гроб Леди закрыт и в его крышку уже вбиты гвозди. Я заплакала, потому что не могла видеть ее прекрасное лицо. Я тогда могла лить слезы из-за чего угодно. Улеглась на скамью и плакала, пока не уснула. Не знаю, как долго я спала, но когда проснулась, рядом со мной сидела Элизабет Филпот.
- Мэри, поднимайся, ступай домой и больше сюда не приходи, - тихо сказала она. - Это и так слишком долго тянется.
- Но…
- Возьмем хотя бы то, что это нездорово. - Она имела в виду запах, который никогда меня не беспокоил, потому что мне приходилось обонять и кое-что похуже на берегу, когда начинали гнить ракушки.
- Мне это безразлично.
- Такое сентиментальное поведение должно оставаться в готических романах, которые читает Маргарет. Тебе оно не к лицу. Кроме того, ее опознали и скоро за ней приедут ее родные. Дело в том, что возле Портленда потерпел крушение корабль из Индии. Она была на его борту вместе со своими детьми. Вообрази, проделать весь этот путь только для того, чтобы пропасть в самом конце.
- Значит, известно, кто она? Как ее зовут?
- Леди Джексон.
Я хлопнула в ладоши, крайне обрадованная, что была права, называя ее Леди.
- А имя при крещении? Это "М" на медальоне?
Мисс Элизабет помедлила. По-моему, она понимала, что ее ответ усилит мою печаль, но ложь ей давалась с трудом.
- Мэри.
Я кивнула и заплакала. Каким-то образом я это знала и раньше.
Мисс Элизабет сделала глубокий вздох, словно сдерживаясь, чтобы не закричать:
- Не глупи, Мэри. Это, конечно, печальная история, но ты этой женщины не знаешь, и то, что у вас одно имя, не означает, что вы хоть в чем-то схожи.
Закрыв лицо руками, я продолжала плакать, теперь еще и из-за неловкости, из-за того, что не смогла совладать с собой на глазах у мисс Элизабет. Она посидела со мной немного, потом сдалась и предоставила меня моим слезам. Я не сказала ей об этом, но плакала я потому, что мы с леди Джексон были все-таки схожи. Мы обе были Мэри, и нам обеим суждено было умереть. Какой бы красивой или невзрачной ты ни была, в конце всего Бог тебя приберет.
В течение недели после того, как леди Джексон увезли, я не могла прикасаться к антикам на пляже, потому что думала о том, что они такое - бедные существа, давным-давно умершие. В этот короткий промежуток я позволила себе быть такой же робкой и суеверной, как моя старая подруга по играм Фанни Миллер. Избегая охотившихся на берегу джентльменов, я укрывалась на монмутском пляже, где было спокойнее.
Но если нет антиков, то нет и еды на столе. Мама велела мне возвращаться на берег и сказала, что не впустит меня в дом, если я вернусь с пустой корзиной. Довольно быстро я оттолкнула от себя робость и перестала думать о смерти, вплоть до следующего раза, когда она подобралась ко мне гораздо ближе.
Позже той весной я наконец нашла своего второго крокодила. Возможно, я искала его так долго как раз из-за всех тех джентльменов, которым помогала. Элизабет Филпот, наверное, была довольна тем, что утесы и выступы не выдают своих монстров так уж легко, как мне думалось. Когда в один из майских дней он наконец нашелся, я была возле Пушечного утеса и думала совсем не о кроках, но о своем пустом желудке, потому что весь день ничего не ела. Начинался прилив, и я уже собиралась возвращаться домой, когда поскользнулась на уступе, покрытом водорослями. Я упала на колени, а когда стала отталкиваться, чтобы подняться, почувствовала у себя под ладонью шишковатый хребет. Да, именно так, я прикасалась к длинной линии позвоночника. Это было так просто, что я даже не удивилась. Найти этого крока было огромным облегчением: это доказывало, что их много на нашем взморье и что я смогу зарабатывать находками себе на жизнь. Второй крок принес деньги, уважение и знакомство с новым джентльменом.
Это произошло через неделю-другую после того, как мы перенесли крока в мастерскую. Я собиралась заниматься его очисткой, но накануне ночью был шторм, из-за чего под Блэк-Веном появился небольшой оползень, который мне захотелось осмотреть. Мужчин поблизости не было, мисс Элизабет слегла с простудой, а Джо или пересчитывал обойные гвозди, или чернил дерево морилкой, или что там еще полагается делать мебельщикам, так что на берегу я была совершенно одна. Когда я копалась в оползне и лейасовая слякоть забивалась мне под ногти и пролезала в туфли, донеслось вдруг клацанье камней, заставившее меня поднять голову. Вдоль берега со стороны Чармута ехал какой-то всадник на черной лошади. На фоне яркого солнечного света он представал лишь силуэтом, так что узнать его было трудно, но когда он приблизился, я увидела, что ехал он на кобыле, рабочей лошадке, а сам был в накидке, висевшей на покатых плечах, и в шляпе, а в руке держал мешок. Едва разглядев, что мешок этот синий, я поняла, что это был Уильям Бакленд.
Я сомневалась, что он меня узнает, хотя сама его знала: он часто покупал антики у папы, когда я была маленькой. Сильнее всего он запомнился мне синим мешком, который всегда держал при себе, чтобы класть в него находки. Тот был сшит из прочного материала - очень прочного, потому что всегда топорщился из-за камней, подобранных мистером Баклендом. Бывало, он показывал их папе, который не видел в них никакой пользы, потому что они не содержали окаменелостей. Но мистер Бакленд продолжал относиться к своим камням восторженно - так же, как и ко всему на свете.
Он вырос всего в нескольких милях от нас, в Эксминстере, и хорошо знал Лайм, хотя теперь жил в Оксфорде, где преподавал геологию. Кроме того, у него был духовный сан, хотя я сомневалась, чтобы какая-нибудь церковь могла его принять. Уильям Бакленд отличался слишком большой непредсказуемостью, чтобы быть викарием и читать проповеди.
Он приезжал посмотреть на крокодилий череп еще в то время, когда мы выставляли его в Курзале, но, хоть и улыбался мне, говорил только с мисс Филпот. Двумя годами позже, когда голова и тело крока были воссоединены, отчищены и проданы лорду Хенли, я слышала, что мистер Бакленд приезжал посмотреть на него в замке Колуэй. И с тех пор как на берегу стали появляться охотящиеся за окаменелостями джентльмены, я время от времени видела его среди них. Однако он никогда не обращал на меня особого внимания, так что теперь я была поражена, когда он крикнул:
- Мэри Эннинг! Как раз та самая Мэри, что я хотел увидеть!
Никто никогда не провозглашал мое имя с таким энтузиазмом. Смущенная, я встала, затем быстро одернула подол юбки, который перед этим заткнула себе за пояс, чтобы уберечь от грязи. Я часто так делала, когда берег был пуст. Никуда не годилось бы, если бы мистер Бакленд увидел мои измазанные в глине икры.
Сэр?
Я изобразила что-то вроде реверанса, хотя он и не отличался особой грацией. Мало перед кем в Лайме я вот так приседала - только перед лордом Хенли, да и его не хотела удостаивать этого теперь, когда поняла, что он перепродал моего крока и получил гораздо, гораздо больше денег, чем уплатил за него нам. Отныне я едва сгибала перед ним колени, даже если мисс Филпот шипела мне, чтобы я была вежливой.
Мистер Бакленд спешился и заковылял ко мне, оступаясь на валунах. Его кобыла, должно быть, настолько привыкла к его постоянным остановкам, что просто стояла там, где он ее оставил, не нуждаясь ни в каком привязывании.
- Я слышал, вы нашли еще одного монстра, и проделал весь путь из Оксфорда, чтобы его увидеть, - провозгласил он, уже обшаривая глазами оползень. - Отменил свои последние лекции, лишь бы попасть сюда пораньше, - произнес он, не переставая двигаться и разглядывать все вокруг.
Мистер Бакленд поднял комок земли, осмотрел его, бросил и поднял другой. Всякий раз, когда он наклонялся, я мельком видела небольшую плешь у него на макушке. У него было круглое, как у ребенка, лицо, с большими губами и искрящимися глазами, покатые плечи и маленький животик. При нем мне хотелось смеяться, даже когда он не шутил. Вид у него был нетерпеливо-предвкушающий, взгляд метался то туда, то сюда, и я поняла, что он полагал, будто крок все еще где-то на берегу.
- Его здесь нет, сэр. Мы забрали его в мастерскую. Я его отчищаю, - добавила я с гордостью.
- В самом деле? Молодцы, молодцы. - Какое-то мгновение мистер Бакленд казался разочарованным тем, что не увидит крока на пляже, но вскоре он опомнился. - Тогда, Мэри, пойдемте в вашу мастерскую, а по дороге покажите мне, где вы откопали эту тварь.
Когда мы двинулись вдоль берега в сторону Лайма, я обратила внимание на все молотки и мешки, свисавшие с его терпеливой бедняги-лошади. Кроме того, к уздечке была привязана убитая чайка.
- Сэр, - сказала я, - зачем вам эта чайка?