Для того чтобы подумать о жизни, времени было предостаточно. Я думала о мистере Бакленде, о том, как странно для человека духовного звания, так интересующегося, чем занимался Бог в прошлом, не находить особого утешения в молитвах и чураться читать их. Закрыв глаза, я сама вознесла длинную молитву Богу, чтобы Он пощадил меня, позволил жить дальше, помогать маме и Джо, найти других кроков и чтобы было вдоволь еды и угля, чтобы когда-нибудь у меня появились даже муж и дети. "И пожалуйста, Господи, пусть сегодня мистер Бакленд не ходит, а бегает. Пусть он побыстрее позовет кого-нибудь на помощь и вернется". Хотя мистер Бакленд всегда был рад одолевать многие мили, бродя вдоль утесов, и во время своего пребывания в Лайме регулярно ходил пешком в Эксминстер и обратно, он никогда не торопился. Его обременяло брюшко ученого, и я беспокоилась, что с Фанни на руках он не успеет вернуться вовремя, чтобы меня спасти.
Теперь стало тихо. Ветер унялся, и на лицо мне сыпалась мелкая туманная морось. Время от времени я слышала легкий шум: на землю с утеса скатывались новые обломки. Видеть их я не видела, потому что это происходило позади меня, а повернуть голову я не могла. Это было хуже всего, слышать и не знать, насколько близко они падают, не закопают ли они меня еще глубже. Грязь, обхватывавшая меня, была холодной и тяжелой, она давила мне на грудь, затрудняя дыхание. На какое-то время я закрыла глаза, подумав, что сон поможет мне скоротать время. Но уснуть я не могла, так что вместо этого последовала в уме за мистером Баклендом, возвращавшимся в Лайм. Сейчас он идет мимо того места, где мы нашли первого крока, думала я. А сейчас - минует уступ с аммиками. Вот он достиг поворота, откуда начинается дорожка. Вот он уже в виду купален Джефферда. Может, мистер Джефферд там и сам прибежит сюда, опередив мистера Бакленда. Я снова прошлась по маршруту туда и обратно - а до Лайма было не так уж далеко, - но никто не появлялся.
Я открыла глаза. Мистер Бакленд предстал точкой, двигавшейся вдоль Церковных утесов. Я не могла поверить, что он не одолел большего расстояния. Но, с другой стороны, трудно было сказать, сколько прошло времени - то ли десять минут, то ли десять часов. Я посмотрела в другую сторону, туда, где ниже по берегу скрывался Чармут. Лодок в море не было, ни один рыбак не проверял ловушки для крабов, потому что волнение было слишком сильным. Не было вообще никого. И отлив сменился приливом, который медленно полз вверх.
Бросив озираться в поисках возможной помощи, я стала присматриваться к тому, что было ближе. Оползень разворотил скалы, которые попали в месиво серо-голубой глины. Мой взгляд перебегал с камня на камень вблизи от меня и остановился на знакомом очертании, до которого было фута четыре: на кольце, образованном перекрывающими друг друга костяными пластинами, размером с мой кулак. Это был глаз крока. Он, казалось, смотрел прямо на меня. Я вскрикнула от удивления, увидев его. Потом заметила, как что-то задвигалось в нескольких футах позади глаза. Это было что-то совсем крошечное, но я снова вскрикнула, и оно снова шевельнулось. Всего лишь маленькое розовое пятнышко высовывалось из глины, и из-за дождинок, попадавших мне в глаза, было трудно разглядеть, что это такое. Может, это краб, скребущийся в грязи, подумала я.
- Эй! - крикнула я, и пятнышко шевельнулось.
Это был не краб, но палец. Я почувствовала одновременно такое облегчение и такую дурноту, что, кажется, потеряла сознание. Придя в себя, я снова посмотрела на пятнышко, но оно не двигалось. Я прочистила горло.
- Кто это? - спросила я, но недостаточно громко и повторила: - Кто это? - так громко, как только могла. - Джо? Это Джо? - Палец не двигался. - Мама? Мисс Филпот?
Никакого шевеления. Я понимала, что там не может быть никого из них, потому что иначе я знала бы, что они находились на пляже. Но кто еще мог прийти сюда в такую погоду? Я предположила, что там мог быть кто-нибудь из детей, явившихся шпионить за Мэри Эннинг и мужчиной, которому она помогает, в надежде увидеть что-нибудь скандальное, о чем можно было бы донести по возвращении своим родителям. Но это казалось маловероятным. Мы заметили бы их, будь они на берегу. Если только они не были наверху, на самом утесе, а это означало, что они оказались внизу вместе с оползнем. Было чудом, что кто-то из них жив.
Размышления об этом утесе и об оползнях заставили меня осознать, кто там должен быть.
- Адмирал Антик? - Теперь я вспомнила, что видела его в тот день раньше.
Как раз когда палец пошевелился, я заметила рукоять его лопаты, торчавшую из засыпавшей его глины. Я так обрадовалась его присутствию, что вся неприязнь, которую я к нему испытывала, мгновенно улетучилась.
- Адмирал Антик! Мистер Бакленд пошел за помощью. Они вернутся и откопают нас.
Палец шевельнулся, но слабее, чем раньше.
- Вы были на утесе и упали вместе с оползнем?
Палец не двигался.
- Адмирал Антик, вы меня слышите? Вы ничего себе не сломали? У Фанни, по-моему, сломана нога. Мистер Бакленд взял ее с собой. Он скоро вернется. - Я болтала, чтобы скрыть свой ужас.
Палец оставался недвижим, указывая в небо. Я поняла, что это значит, и заплакала.
- Не умирайте! Останьтесь со мной! Пожалуйста, останьтесь, Адмирал Антик!
Глаз крока, высунувшийся между мной и Адмиралом Антиком, наблюдал за нами обоими. Нас с Адмиралом Антиком ждет судьба этого крока, подумала я. Мы станем окаменевшими останками, навсегда погребенными на взморье.
Спустя какое-то время я перестала смотреть на палец Адмирала Антика, теперь столь же неподвижный, как любой камень, угодивший в глину. Вместо этого я вглядывалась в низкое белое небо, в котором проплывали несколько облаков. Большую часть своей жизни я смотрела вниз, на камни, и после этого странно было смотреть вверх, в пустоту. Я заметила чайку, кружившую высоко над берегом. Казалось, она никогда не приблизится, но всегда останется точкой, парящей вдали. Я не отрывала от нее глаз и не смотрела больше ни на палец Адмирала, ни на крока.
Было так тихо, что мне хотелось произвести какой-нибудь шум, чтобы разрушить эти тихие чары. Мне хотелось, чтобы сквозь меня прошла молния, вытолкнув меня в жизнь, потому что я чувствовала, как в мое тело вползала медлительная тьма.
В нашей семье было множество смертей: умер папа, умерли все дети, кроме нас с Джо. Большую часть времени я собирала кости мертвых животных. Но прежде я не особо задумывалась о собственной смерти. Даже навещая леди Джексон, я больше думала о ее уходе, чем о своем, и относилась к смерти как к драме, в которой участвуют другие актеры, не я. Но умирание, оказывается, было лишено напряженного драматизма. Умирание было холодным, тяжелым, болезненным и скучным. Оно тянулось слишком долго. Я устала от него, оно мне все больше надоедало. Теперь у меня было слишком много времени, чтобы гадать, умру ли я из-за прилива, который утопит меня, как леди Джексон, или из-за того, что грязь выдавит из меня весь воздух, как это случилось с Адмиралом Антиком, или из-за того, что в меня угодит падающий камень. Я не могла думать об этом долго, это причиняло слишком сильную боль, как прикосновение к куску льда. Вместо этого я пыталась думать о Боге и том, как Он поможет мне пройти через это.
Я никому об этом не рассказывала, но тогдашние мысли о Нем нисколько не уменьшили моего страха.
Из-за тяжести глины дышать становилось все труднее. Дыхание у меня замедлилось, равно как и пульс, и я закрыла глаза.
Когда я пришла в себя, кто-то скребся в глине рядом со мной. Я открыла глаза и улыбнулась:
- Спасибо. Я знала, что вы придете. Спасибо, спасибо, что пришли за мной.
6
Я была в него слегка влюблена
Предполагается, что если ты спас кому-то жизнь, то это связывает вас навеки. У нас с Мэри так не случилось. И я ее не виню. Но то, что я выкапывала ее тогда из оползня, воспользовавшись лопатой Адмирала Антика и работая наперегонки с приливом и обломками, сыпавшимися по обе стороны от нас, впоследствии поставило нас дальше от друг от друга, чем в тот день.
Было чудом, что Мэри осталась жива, да еще и невредима, особенно учитывая ужасную смерть Адмирала Антика от удушья всего в нескольких футах от нее. Страшные синяки покрывали все ее тело, но сломанными оказались только некоторые кости: несколько ребер и ключица. Это продержало ее в постели пару недель - не так долго, чтобы удовлетворить доктора Карпентера, но она отказалась лечиться дольше и вскоре снова появилась на взморье, туго перебинтованная.
Я была поражена тем, что после всего, через что ей пришлось пройти, она намеревалась снова совершать охотничьи вылазки. Более того, она не изменила своим привычкам, но продолжала ходить вдоль подножия утесов, где могли сходить оползни. Когда я высказала предположение, что Молли и Джозеф Эннинги поймут ее, если она решит покончить с охотой, Мэри заявила:
- В меня ударила молния, меня накрыло оползнем, но я в обоих случаях выжила. Должно быть, Бог уготовил мне что-то иное. Кроме того, - добавила она, - я не могу себе позволить остановиться.
Вдобавок к долгам отца, от которых и спустя несколько лет после его смерти семья все еще не до конца избавилась, теперь они задолжали и доктору Карпентеру. Он хорошо относился к Мэри в силу их взаимного интереса к окаменелостям, а также из-за того удовольствия, которое испытывал, осознавая, что его врачебный опыт спас ее от последствий удара молнии. Однако ему все равно следовало заплатить за лечение Мэри, а также Фанни Миллер, как настаивала ее семья. Эннинги не оспаривали этого требования. Что еще удивительнее, они не ожидали, чтобы за лечение Фанни заплатил Уильям Бакленд; Молли Эннинг даже не позволила мне написать ему об этом от их имени.
- Ему это легче себе позволить, чем вам, - убеждала я ее, когда навестила Мэри, чтобы дать ей Библию, которую она хотела почитать, пока еще оставалась в постели. - К тому же Фанни оказалась на взморье только из-за него.
Молли Эннинг, пересчитывавшая горстку пенни, вырученных от продаж окаменелостей со стола у входа в мастерскую, ответила без промедления:
- Если бы мистер Бакленд чувствовал, что ему следует заплатить, он предложил бы сделать это, прежде чем возвращаться в Оксфорд. Я не собираюсь гоняться за ним ради его денег.
- По-моему, он вообще об этом не думал, ни так, ни иначе, - сказала я. - Он ученый человек и в жизненных делах мало что смыслит. Но если пояснить ему, что к чему, то он, уверена, почтет это своим долгом и заплатит доктору Карпентеру за лечение обеих - и Мэри, и Фанни.
- Нет.
Упрямство Молли Эннинг обнаружило определенную гордость, присутствия которой в ней я до тех пор не осознавала. Большинство вещей она измеряла деньгами, но в данном случае, я уверена, она понимала, что деньги не главное. Замешан в этом Уильям Бакленд или не замешан, Эннинги подвергли ни в чем не повинную девушку опасности, основательно ее искалечив. Теперь Фанни не могла рассчитывать на удачное замужество, а может, и вообще была обречена остаться старой девой. Ее миловидность могла бы сослужить ей большую службу, но большинству мужей из рабочего слоя общества скорее понадобилась бы жена, способная пройти милю-другую. Никакие деньги не могли возместить того здоровья, что Фанни потеряла навсегда. Молли Эннинг восприняла это как своего рода наказание и хотела уплатить по счету.
Мэри никогда не говорила о том часе, что она была завалена оползнем, пока я ее не нашла. Но это испытание изменило ее. Я часто улавливала в ее глазах рассеянное выражение, словно она прислушивалась к кому-то, кто взывал с вершины Блэк-Вена, или к доносящемуся с моря крику чайки. Смерть явилась и разбила свой лагерь на берегу, рядом с нею, забрав Адмирала Антика и пощадив ее, но напомнив ей о своем присутствии и о пределах ее собственной жизни. В какую-то пору все мы начинаем остро ощущать свою неизбежную смерть, но обычно это происходит, когда мы бываем старше, чем была тогда Мэри.
Столкновение Мэри со смертью произошло в то время, когда она еще и не созрела толком. Однажды я помогала Молли Эннинг снять бинты, перевязывавшие сломанные кости Мэри, и обнаружила, что под плохо сидящим платьем она скрывает женственную фигуру с хорошими пропорциями талии, груди и бедер. Возможно, плечи у нее были слегка сгорблены из-за ее привычки смотреть себе под ноги, а пальцы с ободранными костяшками загрубели и потрескались из-за постоянных раскопок. Она не была такой изящной, как Маргарет в ее возрасте. Но у нее была свежая, яркая внешность, способная привлекать мужчин.
Она тоже начала это чувствовать. Стала тщательнее умывать лицо и руки, попросила у Маргарет немного того крема, что та состряпала, пытаясь защитить мои собственные руки от иссушающего воздействия глины голубого лейаса. Приготовленный из пчелиного воска, скипидара, лаванды и тысячелистника, крем был хорош для обработки ранок и растрескавшейся кожи, но Мэри наносила его себе на кисти рук, локти и щеки, и я начала ассоциировать ее с этим запахом, занятной смесью лекарственного и растительного ароматов.
Волосы у Мэри всегда были тускловато-коричневыми, а из-за ветра они плотно прилегали к ее голове, не рассыпаясь колечками-завитками, что были тогда в моде. Но она, по крайней мере, ежедневно расчесывала свою челку, а остальные волосы стягивала в пучок, который покрывала чепцом или шляпкой. Я не уверена, шли ли ей во благо усилия, прилагаемые ею к своей внешности, потому что ее репутация была уже основательно подпорченной из-за того времени, что она проводила с мистером Баклендом, даже в присутствии злосчастной Фанни в роли компаньонки. Случай с оползнем при прочих равных условиях мог бы принести Мэри какое-то сочувствие, но увечья Фанни вызвали большое возмущение среди рабочего люда, и многие сочли ее просто злодейкой. Если она и пыталась смягчить кожу своих ладоней и пригладить волосы, то это не могло делаться ради какого-нибудь мужчины из Лайма, которого она надеялась бы заполучить в свои сети. Она слишком открыто пренебрегала правилами, выполнение которых ожидалось от девушки ее положения.
Мэри почти не обращала внимания на то, что говорят о ней другие, и эта ее черта меня одновременно и восхищала, и приводила в отчаяние. Возможно, я немного завидовала тому, что она со своим презрением к общественным установкам может быть так свободна, как не дано женщине моего класса. Я слишком хорошо знала о суждениях, которые выносятся в обывательских домах, когда кто-то заходит слишком далеко в своем поведении, даже если это происходит в таком свободомыслящем городке, как Лайм.
Может быть, Мэри не заботила та перспектива, что уготовил ей Лайм. Она провела очень много времени с людьми более высокого положения - главным образом со мной, но также и с Уильямом Баклендом и разными джентльменами, которые приехали в Лайм после того, как услышали о допотопных тварях, найденных Мэри, или увидели их. Это немного вскружило ей голову и укрепило в надеждах, что она сумеет как-то вырваться из тесного провинциального мирка. Не думаю, чтобы она когда-нибудь всерьез рассматривала кого-нибудь из этих мужчин как потенциального поклонника: большинство джентльменов ставили ее немногим выше умненькой горничной. Уильям Бакленд больше прочих ценил ее талант, но был слишком занят своими научными построениями, чтобы обратить на нее внимание как на женщину. Такой мужчина стал бы сплошным разочарованием, как я в скором времени случайно позволила себе обнаружить.
Ибо интерес, испытываемый Мэри к мужчинам, возбудил и мой собственный, который я полагала умершим, но который, как выяснилось, просто дремал, как розовый куст, нуждавшийся лишь в небольшом внимании садовника, чтобы попытаться расцвести. Однажды я пригласила Уильяма Бакленда пообедать с нами в коттедже Морли, чтобы он заодно мог посмотреть мою коллекцию. Приглашение он принял с энтузиазмом, который был направлен, как подозревала я, на мои окаменелости, однако, позволила себе думать я, мог не исключать и меня самое. Потому что партия между ним и мной не была такой уж безумной идеей. Разумеется, я была на несколько лег старше - и слишком старой, чтобы иметь много детей. Но нет ничего невозможного на свете. Молли Эннинг последнего своего ребенка родила в сорок шесть. Уильям Бакленд и я были сходного социального положения и соответствовали друг другу по интеллектуальным интересам. Конечно, я не была до такой степени образованна, как он, но много читала. Я достаточно знала о геологии и окаменелостях, чтобы поддерживать его как жена в его ученых занятиях.
Маргарет, всегда быстро распознававшая романтический потенциал даже в своей стареющей сестрице, поощряла эти мысли, распространяясь о живых глазах мистера Бакленда и приставая с расспросами, что я надену к обеду. То, что началось как сердечный интерес, возросло до такого наката безмолвного возбуждения, что к назначенному дню нервы у меня так и зудели.
Мы прождали его два часа, в течение которых Бесси хмыкала и громыхай горшками на кухне, прежде чем мы сдались и уселись за испорченный обед, который я через силу ела. Хотя бы потому, что была обязана Бесси за ее особое старание. Она была уже на грани очередного заявления об уходе и непременно сделала бы его, если бы я отказалась от еды. Кроме того, я не желала демонстрировать сестрам свое разочарование, хотя каждый кусок давался мне с огромным трудом.
На следующий день я не искала встречи с Уильямом Баклендом, но все равно столкнулась с ним на берегу, в кои-то веки без Мэри. Он радостно меня приветствовал, но когда я упомянула, что огорчена тем, что не увидела его днем раньше, выглядел удивленным.
- Так это вчера я должен был обедать с вами, мисс Филпот? Потому что, видите ли, вчера я услышал, что кто-то в Ситауне нашел длинный ряд позвонков, и мне пришлось отправиться гуда, чтобы посмотреть самому. И, знаете ли, я рад, что сходил, потому что они хорошо сохранились, но все же нисколько не похожи на позвонки крокодила, найденного Мэри. Я думаю, не принадлежат ли они абсолютно другой допотопной твари.
Не раскаиваясь в своей ошибке, он также не почувствовал, что я расстроена. Для него было совершенно в порядке вещей, что осмотр необычных позвонков имеет приоритет над любым званым обедом.
Я лишь пожелала ему доброго дня и направилась в другую сторону. Тогда-то я и поняла, что только женщине, которая окажется настолько красивой, чтобы отвлечь его от научных интересов, или настолько терпеливой, чтобы смириться с ними, удастся выйти замуж за Уильяма Бакленда.
Я полагала, что на этом наши отношения и закончатся, а новых увлечений я уже не заведу. Мне и в голову не приходило, что в моей жизни появится полковник Бёрч.