5
Колька побежал за тележкой и надолго пропал.
Дело в том, что, когда он уже собирался вывезти со двора большую тележку на дутых колесах, из дома вышла жена его, Даша. Она с виду сама мягкость и улыбка. Но Колька знает подоплеку этой мягкости. Поэтому он сразу же притормозил.
– Ты куда это, Коля? – ласково спросила Даша. – Зачем тебе ночью тележка?
– Даш, это я это... Помочь там... Я прямо пять минут...
– Помочь? За бутылку, да? Ты постой, постой! – говорила Даша, приближаясь. Колька, впрочем, и так стоял.
– Даш, ты прямо вообще... Какая бутылка?..
– Такая. В глазах у тебя светится. Ну-ка, марш домой! – Ласковость и напевность исчезли из голоса Даши, появилась решительность. Подтверждая ее, она схватила палку. – Марш, или я тебя так оглажу сейчас! Я тебе спиться не позволю! Тебя мать не воспитала человеком быть – я воспитаю! Домой, я сказала!
– Да не пил я и не собирался!
Даша не намеревалась спорить. Легонько хлопнув палкой по руке, она пропела с прежней ласковостью:
– Коля, ты меня знаешь!..
Еще бы Колька ее не знал! Даже рука невольно потянулась к затылку где это знание зафиксировалось неделю назад большой шишкой.
– Знаю, – сказал он обреченно.
– Тогда иди, пожалуйста, домой. Иди, мой хороший!..
Володька ждал, ждал, не выдержал, пошел ко двору Кольки. Увидел брошенную тележку. Все понял. Зашел, взял тележку, покатил к администрации. Там кое-как угромоздил коробку и повез. Пути было два: по дороге или по тропинке над оврагом. По тропинке ближе, но крутовато. Ничего, руки крепкие, удержат.
И руки действительно не подвели. Осталось самое неприятное место, где тропинка ныряет вниз, а потом резко поднимается. Володька осторожно скатил, придерживая, а потом, пыхтя, вкатил на подъем, вытер вспотевший лоб, не прекращая движения. Тут тележка подпрыгнула на камне, рука отцепилась от поручня, Володька цапнул второй рукой, но поймал лишь воздух. Подскакивая, тележка помчалась вниз. Коробка на полпути свалилась и кувыркалась самостоятельно. И оказалась вскоре в самом низу, в кустах. Володька скатился кубарем, кинулся осматривать коробку. Она была порвана, сквозь дыру виднелся помятый белый бок. А у тележки оказалось погнуто колесо. Не свезти ее теперь.
Володька принялся закидывать тележку и коробку ветками, бормоча:
– Ничего... Поправим! Завтра с Колькой вытащим... Главное, Андрею Ильичу не говорить, а то обидится... Вот беда-то, ё! Лучше бы деньгами согласился... Ничего. Придем с утра пораньше...
6
С утра пораньше Кравцова вызвали в администрацию.
Там были братья Шаровы и капитан Терепаев, приехавший по просьбе Льва Ильича.
– Что же это ты, Кравцов? – с ходу начал Терепаев. – Тебе Лев Ильич заявление сделал, а ты как этот!
Лев Ильич, чувствуя свою победу, решил быть милосердным.
– Формальности надо соблюдать, конечно, – сказал он, подавая Кравцову листок. – Вот, как положено!
Терепаев одобрил это проявление миролюбия:
– О, это правильно! По дружбе надо жить, а не как эти! В самом деле, воровства в районе – море! Пора порядок наводить хоть какой-то. Короче, Кравцов, займись и о результатах доложишь. Строго, но по закону. Верней, по закону, но строго.
Вместе со списком предъявлен был для помощи Николай Павлович Бычков, бригадир, пожиловатый человек со скромным взглядом.
Терепаев удалился ко Льву Ильичу завтракать, а Бычков начал комментировать список:
– Значит, что получается? Цемент, значит, был в бумажных мешках. Но его же пересыпать могли! Проблема, понимаете ли! Кирпич – он сам по себе, без упаковки. Он желтоватый такой, с дырками, значит. Но в Анисовке некоторые сами такой покупали, понимаете ли. Опять проблема! А с досками и говорить нечего! Доска она и есть доска, она вся на одно лицо, понимаете ли! Так что, понимаете ли, вот такая, значит, история.
– Тоже проблема? – подсказал Кравцов.
– Именно!
– И как будем ее решать?
– Ты, Сергеич, тоже не это... Не бери близко к сердцу! – посоветовал Шаров. – Ну, пройдите просто по улицам, посмотрите, может, где что увидите... Или не увидите...
– Шифер можем увидеть! – обрадовался Бычков. – Он видный такой, декоративный такой, зеленоватый, верней, даже желтоватый, короче, с продрисью, понимаете ли. Точнее сказать: с пропоносинкой как бы такой.
Кравцов, идя по улице с бригадиром, не мытарил его служебными расспросами, а заговорил про жизнь:
– Вот тоже несправедливость, Николай Павлович! Платят копейки, а считают, что ты должен прямо горбиться на работе!
– Это правда, это правда! – сокрушался Бычков.
– Да еще гордятся, что тебе копейки платят, еще считают, что много!
– Прямо очень мудро говорите для молодого человека! Действительно говорите! – вздыхал Бычков.
– Крутись на зарплату – а если семья? У вас семья есть?
– Даже две. И обе содержу. Одна старая, там жена больная, как бросишь? А вторая – там жене двадцать восемь и детишкам пять и три.
Кравцов одобрил:
– Вы молодец, я смотрю!
– Просто... Живу с интересом, понимаете ли... – застенчиво признался Бычков.
Они миновали несколько домов, украденных материалов пока не увидели.
Зато встретили Людмилу Ступину. И Кравцов остановился на минутку, поговорил с ней. Он всего лишь извинялся за ночной визит, который был вынужден нанести, когда искал незарегистрированное оружие. Людмила извинения приняла. После этого они поговорили о преимуществах передвижения на велосипеде и о том, что в Кукушкином омуте купаться гораздо лучше, чем в речке у села, только вот дно там такое, что босиком не войдешь.
Ничего вроде особенного, но Цезарю, при этом присутствовавшему, разговор не понравился. А когда продолжили движение, Бычков сказал:
– Плохо холостому одинокому мужчине в деревне. Да и женатому тоже не сладко, если он тут один... Мужчина один не должен быть уже потому, что он мужчина. Правильно?
Кравцов глянул на вспотевшую лысину мужчины, обрамленную седоватыми волосами, и сказал:
– Внимательней смотрите. Где тут ваш шифер с продрисью? Или все-таки с пропоносинкой?
– С пропоносинкой. То есть зеленоватый, но с желтоватинкой такой.
Шло время, а следов воровства пока не обнаруживалось.
7
Следов воровства пока не обнаруживалось, а Лев Ильич, угощая Терепаева, уже мечтал, как он будет наказывать преступников.
– У меня какая идея? Человек, допустим, украл. Его взяли, увезли, где-то там судят. А надо – при всех! Публично! Вплоть до того, что обязать народ при этом присутствовать!
Терепаев одобрил:
– Правильно! Я вон читал, в какой-то стране на площади расстреливают, чтобы неповадно было! А еще лучше – голову рубить. Это страшнее. Согнать народ, чтобы смотрели, и вору по голове – тюк. Сразу будут как эти! А на совесть давить, скажу тебе как профессионал, бесполезно!
– А как на нее давить, если ее нет?
До чего приятна беседа двух людей, во всем друг с другом согласных! Но идиллию нарушила жена Льва Ильича, Галина. Нарушила, правда, с благими намерениями. Она с утра вспомнила вчерашние упреки мужа и решила позвонить в фирму, которая должна была доставить кондиционер. Позвонила. Ей сказали: товар доставлен еще вчера и сдан получателям. Не совсем поняв, Галина передала эту информацию мужу. А тот и совсем не понял:
– Каким получателям? Что за чушь? Извини, Илья Сергеевич! – и, достав мобильный телефон, начал выяснять.
По мере выяснения лицо его мрачнело. Ему сообщили, что установка искусственного климата действительно была вчера привезена в Анисовку. Ее приняли под роспись.
– Какую роспись? Чью?
На том конце побежали звать шофера, а Лев Сергеевич вкратце описал загадочную ситуацию Терепаеву.
Шофера нашли. Выяснилось, что он каким-то образом привез накладную без подписи. Лев Ильич потребовал к телефону шофера и долго его расспрашивал, не стесняясь оценивать его действия такими словами, что Галина ушла: она не любила матерщины.
– Представь, Илья Сергеевич! – воскликнул Шаров, закончив разговор. – Шофер вчера привез кондиционер к администрации, потому что думал, что надо моему брату, он же тоже Шаров, свалил на руки каким-то двум пьяным скотам, которых в потемках толком не разглядел, и даже расписки не взял! А они, само собой, уперли! И даже ведь не знают, что это такое!
– Дорогая вещь?
Оглянувшись на дом, Лев Ильич сказал:
– Жене даже не уточнял, чтобы не взъелась. Две тысячи пятьсот, извини, пожалуйста. В долларах если.
Терепаев присвистнул с невольным восхищением.
– Ну, скоты! – злился Лев Ильич. – Всё! Кончилось мое терпение! Ответят за все сразу! Поголовно. Надо будет всех посадить – всех посажу! Кондиционер не иголка, так просто не спрячешь!
8
Кондиционер не иголка, так просто не спрячешь и с места на место не перенесешь. Володька собирался прийти пораньше, но его после вчерашних неприятностей сон разобрал. Потом он завтракал. Плотно, как всегда. Потом за Колькой ходил. И они пришли к кустам, где хранился агрегат, уже довольно поздно. Колька сокрушался насчет тележки:
– Дашка меня убьет теперь! Она и так с утра начала: куда ночью тележку дел? Я говорю: дура, я же спал рядом все время! А она говорит: сама, что ли, тележка, уехала? Я про тебя, конечно, понял, но промолчал. Как же тебя угораздило? Ну, чего там? Цел он хоть?
Володька сквозь дыру пытался рассмотреть:
– Вроде цел... Но помялся... Я чего-то не вижу, где у него мотор?
– Может, это какой-то новый холодильник? Без мотора? – предположил Колька.
– Это как же?
– Ну, не знаю. Что-нибудь там по трубам течет – и холодит...
– А течет-то от чего? Само по себе, что ли?
– Ну, может, и не течет, а просто в трубах стоит – и холодит...
– Ну, ты умный, прямо как я! – с досадой сказал Володька. Немного надорвав упаковку, он продолжал недоумевать:
– Ладно, без мотора, – согласен. Но у него и дверки, похоже, нет! Это – бывает?
– Может, чего-нибудь выдвигается?
– Ничего тут не выдвигается!
И только тут Володьке вошло в ум воспользоваться десятилетним школьным образованием. Он начал читать по слогам латинские буквы на упаковке:
– Кон-ди-ти-он... сис-тем... Кондиционер это, вот это что, ты понял?
Колька удивился:
– А почему?
– Что почему?
– Тебе же холодильник обещали. Зачем тебе кондиционер?
– Значит, это не мне.
– А кому же?
Володька сел на траву. Колька посмотрел на него, на помятую тележку, на агрегат и начал понимать, что произошла какая-то большая неприятность. Но не мог сообразить, какая именно.
Разъяснение последовало очень скоро. Сверху послышался рев мотоцикла Геши. Друзья забросали тележку и коробку ветками и отошли в сторонку. Геша смело спустился к ним по крутому склону, потому что считал свой мотоцикл вседорожным, хотя не раз у него выворачивало руль, вышибало детали, а однажды на полном ходу отскочило заднее колесо. Геша не унывает, ремонтирует и совершенствует мотоцикл, но мечтает о настоящем гоночном. Например, неплохие мотоциклы – "Судзуки", "Хонда" или старый добрый "Харлей-Дэвидсон"...
– Слыхали? – закричал Геша. – У Шарова Лёвы кондиционер какой-то сперли! Стоит, говорят, как новая машина! Бешеные деньги! Лёва рвет и мечет, мента из района вызвал, Кравцов деревню прочесывает! Лёва со злости даже премию объявил: кто, говорит, укажет на вора или найдет кондиционер, две тысячи рублей получит! А вора или воров, если несколько, грозится на площади к столбам привязать и выпороть! А потом в тюрьму на пять лет!
– А если они вернут? – спросил Володька.
– Кто?
– Ну, кто взяли. Может, они как-то по ошибке?
– Ты чумной какой-то! Какая разница – по ошибке или нет? Украдено! Я кино видел по телевизору: он, значит, банк ограбил, а она, ну, жена, говорит: иди и верни. Ну, он пошел возвращать. А его схватили. А он говорит: я же вернул! А они говорят: мало ли что вернул, но украсть-то украл! Нет, две тысячи, надо же! Вы, кстати, ничего не видели?
– Нет! – сказал Колька.
– А чего вы тут вообще делаете? – оглядел овраг Геша.
– Червей копаем! – ответил Володька. – А ты тут тарахтишь, распугиваешь!
– Червей? Ну вы даете!
Засмеявшись, Геша уехал. А Колька сел на траву и обхватил голову руками.
– Все. Влипли! Пять лет! Только мне не грозит, меня Дашка до этого убьет. Может, все-таки вернуть?
– Поздно. Это все равно что признаться. Ты слыхал: сам признался человек, а его повязали. Вот что. Давай получше закидаем. Может, не найдут? А найдут, не догадаются, что мы.
– Ага. Геша нас видел. А Геше деньги нужны, на мотоцикл копит. За две тысячи он нас с потрохами сдаст.
9
За две тысячи если не с потрохами, то с другими жизненно важными органами сдали бы Володьку с Колькой и многие другие. Все село, прельстившись обещанной наградой, искало пропажу. Затруднение было в том, что не знали, как он выглядит, этот кондиционер. Старик Хали-Гали объяснял желающим, но всем почему-то по-разному. Одним сказал, что он такой длинный и плоский, вроде доски, но в картон обернутый, другим – что квадратный, вроде телевизора, третьим – что не сильно длинный, но объемистый, вроде корыта.
Самое интересное: про награду Лев Ильич не говорил! И про привязывание к столбу и порку тоже не говорил! Он, выйдя из себя, кричал только угрозы по поводу посадить негодяя (или негодяев) на пять лет. Откуда взялись две тысячи рублей, неизвестно. Но поверили в них сразу и непреложно – как и в возможность публичной порки. Побросали работу и прочие дела, рыскали по селу и окрестностям. Две тысячи – это очень нешуточные деньги!
А Бычков и Кравцов все ходили и ходили без толка, пока Кравцов не заметил на крыше одного из домов (это был дом Микишина) несколько листов нового шифера зеленовато-желтого цвета.
– Не этот? – показал он Бычкову.
– Наш вроде пожелтее был, – засомневался Бычков.
Это сомнение Кравцова насторожило. Обычно человек, обвиняющий кого-либо в чем-либо, скорее перегнет палку, чем недогнет.
– Зайдем! – сказал он.
Во дворе Микишин строгал доску. Собираясь женить сына Андрея, он не только думал о том, чем угощать гостей, но решил и дом привести в достойный, предпраздничный вид. Кравцов заметил, что веранда была покрашена свежей синей краской, на полу веранды – новый линолеум, дорожка вокруг дома новыми кирпичами выложена...
Бычков неожиданно оживился и сам начал задавать вопросы:
– Мы вот видели, у вас на крыше шифер новый. А Лев Ильич считает, что у него немного шифера взяли со стройки. Но такой шифер ведь и в городе тоже можно найти, если на Кривом рынке, например. Вы где взяли?
Микишин сразу же все понял:
– Там и взял.
И Кравцов тоже все понял. Поэтому спросил вполне утвердительно, зная ответ:
– Доски тоже оттуда?
– Оттуда.
– И линолеум, и кирпичи?
– Все там купил!
И Кравцов с Бычковым ушли. Казалось, Кравцов был даже доволен:
– Хорошо, что так получилось. А то заподозришь, обидишь человека!
– Именно, именно! Очень правильно говорите! – поддакнул Бычков.
– Так, может, и не искать?
– Вам виднее, вы милиция! Лично я не в претензии. Я тут человек чужой, должен соблюдать равнодушие!
10
Но равнодушие Бычкову соблюсти не удалось. Он увидел нечто, что его вдруг взволновало: на крыше сарая во дворе Кублаковой красовались заплаты из шифера, как и на доме Микишина.
– А это откуда?
– С Кривого рынка, наверно, – догадался Кравцов.
– С какого Кривого рынка? Там такого шифера нет!
– Но Микишин же купил.
– У него другой! – не согласился Бычков. – Он только с вида на наш похож. А этот прямо точно, как наш! Я считаю – интересный факт, товарищ участковый! Это надо обязательно спросить, откуда взяли!
И Бычков решительно свернул во двор Кублаковой и решительно спросил у Натальи, которая сидела в старом кресле под деревом, в саду, и смотрела телевизор, стоящий в доме, на окне:
– Здравствуйте, девушка! А скажите, откуда у вас шифер на сарае?
– Здрасьте, дедушка, – ответила Наталья. И улыбнулась Кравцову: – Здравствуйте, Павел Сергеевич!
– Здравствуйте, Наташа.
– Так откуда шифер, интересно? – настаивал Бычков.
– Ой, откуда я знаю? Какие-то вы глупости спрашиваете! Вон мать идет, у нее спросите.
– Ага! – пошел Бычков навстречу Кублаковой. И еще издали закричал: – Здравствуйте! Нельзя ли поинтересоваться, откуда у вас на сарае шифер такой?
– Это кто? – спросила Люба Кравцова.
– Бригадир, дом Шарову Льву Ильичу строит. Шифер у него разворовали, вот он и ищет...
– Я не утверждаю, конечно... – пробормотал Бычков, внимательно следя за действиями Любы. А она взяла грабли и медленно пошла на Бычкова.
– Я вот сейчас этими граблями и прямо, извините, по роже! Если женщина без мужа осталась, можно клепать на нее? Бригадир, говоришь? Да твои же сторо– жа этот шифер собственными руками и приволокли и за две бутылки продали! Понял? Так что уплачено, только квитанции нет! Надо квитанцию? Надо, я спрашиваю?
– Да ничего мне не надо, чего вы угрожаете вообще? Нервная какая женщина! – отступал Бычков. Споткнулся, упал, тут же вскочил и выбежал за ворота.
Люба усмехнулась.
– Говорите, сторожа принесли? – уточнил Кравцов.
– Ну. Бери, говорят, у нас все равно излишки.
– Ясно.
Кравцов глянул на белье, которое сушилось на веревках в дальнем конце сада, и сказал:
– До сих пор ничего в деревенском укладе не понимаю.
– А чего в нем понимать?
– Ну, вот такая простая вещь: белье и на воздухе сушат, и в сарае. Может, чтобы оно в сарае не выцвело?
– Никто в сарае не сушит.
– Да? А вы, я видел, сушили. Мне показалось, одежду мужа, нет?
– Вон вы о чем... Ну, было дело. Да, решила постирать. В сарай повесила, чтобы от людских глаз. Не люблю, когда ворошат.
– Я тоже ворошить не хочу. Но странно. Сколько времени прошло – и вы вдруг решили постирать.
– Может, вы как некоторые другие думаете?
– А как некоторые другие думают?