Я свернул ей самокрутку поаккуратнее. Чиркнул спичкой. Высокие скулы, чуть вздернутый нос, падающая на глаза челка. Пепельная шерстка затылка - еле удержался, чтобы ладонью не провести.
Она затянулась.
- Вина хотите?
Опять напряглась.
- Да не бойтесь вы! Портвейн массандровский будете?
- Буду.
Сухие ветки разгорелись стремительно. Я сыпанул хвои, пламя взметнулось, охватив котелок и лизнув суковатую палку, в рогульке которой угнездилась закопченная дужка. Завитки коры вспыхивали; на дне рождались крохотные пузырьки.
Она сидела напротив, скрестив длинные ноги в белых, чуть ниже колен, джинсах. Белый джемпер, белые носки, белые тенниски. Загорелые голени, шея с чуткими мышцами, золотая цепочка.
От костра валило тепло.
- Передайте бутылку, пожалуйста.
Глоток, еще один… ммм, ништяк! Соломку табака в сгиб, языком по краешку и не торопясь, равномерно свертываешь тугую трубочку.
- Можно еще одну?
Я протянул ей над костром сигарету.
- Вас как зовут?
Она помедлила.
- Яна.
- А я Феликс. Сыра хотите, Яна? Козьего?
- Хочу.
Я сунул ей ножик:
- Тогда нарезайте.
Засыпал в кипяток чай, выждал, сунул в котел горящую головню. Поверхность взорвалась гейзером, шипящие змейки стекли по глянцевым от сажи, выпуклым стенкам.
- Это для чего?
- Для дымка. Пили когда-нибудь так?
- Нет.
- Много потеряли.
Я перелил чай в кружку, прихватил ручку платком.
- Держите. Не обожгитесь. Сахар нужен?
- Нет, спасибо. С-с-с-с…
- Осторожно, края горячие. Кружка-живодерка. Дуйте лучше.
Мы пили чай. Прихлебывая из подкотельника, я свернул еще по одной; старая скоропомощная привычка: чай без сигареты - не чай. Пришла луна, встала напротив. Море рябило, сверкая вспышками, но здесь, под соснами, ветра не было. В камнях бормотали волны; рыскали над огнем ушаны.
- Не бойтесь, они не опасны.
- Да я знаю. Просто неожиданно так…
- Вы еще не видели, как козодои летают, когда их много, - кровь стынет.
Она поежилась.
- Ладно, Ян, поздно уже, давайте спать.
Сразу вскинулась. Вцепилась глазами, ест просто.
- Да что вы, в самом деле… никто вас не тронет. Заворачивайтесь и засыпайте. Ночь теплая, не замерзнете.
Не, боится. Вот блин, а?
- Папаша, дорогой, ну что мне сделать, чтоб ты мне поверил? Самому зарезаться или справку принести из милиции, что я у них не служу?
Кажется, убедил.
- Мне отойти надо.
- Поднимитесь наверх, осторожней только.
Ушла. Недалеко. И меня боится, и темноты тоже боится. Смех и грех. Я выкинул шишки, расправил для нее одеяло. Сам лег к костру. Надел свитер, укрылся курткой. Нормально.
Яна вернулась и легла. В обуви. Лежит, не дышит - мышеловка и та меньше напряжена.
- Кроссовки снимите.
Сняла. Подтянула коленки. Пружина.
- Яна.
Не сразу:
- Да?
- Сейчас я встану и тоже схожу наверх… Вскакивать по этому поводу необязательно. Выбросьте все из головы и заворачивайтесь поплотнее.
Сходил, прогулялся. Когда вернулся, она уже спала. Или делала вид, что спала. Я подложил дров, повернулся спиной к огню. От куртки вкусно пахло выгоревшей тканью и ГСМом. От хвои пахло смолой. Щелкал костер, обволакивало теплом. День помнился нескончаемо длинным. Вся острота ушла, и воспоминания стали мягкими и уютными. Питер казался смутным и нереальным.
По невидимому горизонту шел пароход. Я долго смотрел на него, лежа щекой на вытянутой руке…
* * *
Проснулся я рано. Яна, свернувшись в эмбрион, доходила под своим одеялом. Накинул на нее куртку, упал на руки и стал отжиматься - грелся. Потом запалил костер, стал варить кашу. Установил на камнях подкотельник для чая и топил шишками. Шишки давали жар и пузырили смолой, раскаляясь докрасна и долго храня первоначальную форму. Море застыло; водоросли спокойно висели в прозрачной толще. Начало пригревать.
- Яна… Я-а-ан.
Я бросил в нее шишкой.
- Завтрак стынет.
Она зашевелилась и села. Отекшая, челка всклокочена, поперек щеки красные рубчики.
- Не смотрите.
Мне понравилось.
- Хорошо, не смотрю.
Она нашла кроссовки, изящно влилась в них узкими ступнями. Загорелые лодыжки манили.
- Мне умыться надо.
- Воды нет. - Пол-литра, на переход. Мало ли, пить захочется.
Требовательно и настойчиво:
- Мне умыться надо.
Аристократка. Прям как в кино.
- Ладно. Мыло нужно?
Нужно.
- Полейте мне.
Ни пожалуйста, ничего.
- Не хочу вас обидеть, Ян, но я все-таки в камердинеры к вам не нанимался. Нельзя ли повежливей?
- Извините.
Вот так-то лучше. Она уже сложила ладошки чашечкой, когда я заметил полузанесенную хвоей бутыль.
- Одну минуту.
Вытащил ее из-под камня, отвинтил крышечку, попробовал на язык. Нормально, сойдет.
- Живем! Все, что нужно обыкновенному медведю, растет вокруг обыкновенного медведя.
Умылись, поели. Запили чаем. Вылезли наверх и пошли.
* * *
Хвойный запах, цикады, ветерок с моря. Тропа виляет, забираясь выше и выше. Выцветшая краска на камнях, перечеркнутые цепочкой камней ответвления - туда не ходи, сюда ходи! Отбеленные солнцем коряги, сыпухи склонов, крохотные, поросшие соснами террасы над морем. И жара. Жарко, как летом.
Тропа ныряла в колючие заросли. Не туда, явно.
- Возвращаемся.
- Почему?
- Не там свернули.
Вернулись к развилке. Пока она отдыхала, я пробежался вперед метров на двести.
- Сюда, кажется.
- Я думала, вы тут все тропы знаете.
- Ни единой, сам в первый раз иду.
Я покачал головой.
- А кто вы тогда?
- Да как вам сказать… так, дикарем путешествую. Это что-то меняет?
Пауза.
- Нет, наверное.
- И я так думаю. Вам вообще куда?
- Домой.
- А дом где? - Я был терпелив, как фотограф-анималист.
- В Харькове. Давайте покурим?
- Одну на двоих, ладно?
- Лучше две.
Привычка получать желаемое, за полдня от нее не избавиться.
- Одну, Яна. Вы начнете, потом мне оставите.
Флюиды легкого раздражения. Вчера она была посговорчивей - ссора, стресс, испуг, беззащитность, - а сегодня уже другая: принцесса крови мирится с обстоятельствами.
Я протянул ей горящую спичку.
- Хотите, верну вас спутнику?
Она покачала головой:
- Он сегодня уехал.
- Точно?
Усмехнулась. Понятно.
- А ваши вещи?
- Сумочка. На заднем сиденье осталась.
Самый лучший способ путешествия - с одним кошельком. Важные, стало быть, птицы попались.
- Знакомые в Крыму есть?
- Нет.
Так, влип. Документов нет, перевод не получишь. На билет тоже не хватит: ни на поезд, ни на автобус. Очаровательно. Я свернул еще самокрутку - себе. Сидели, курили, молчали. Вокруг гремели цикады.
Похоже, везти мне ее в Харьков, не бросать же.
- Хорошо, что вы не из Йошкар-Олы, Яна.
Она метнула в меня недовольную молнию.
- Ну-ну, не сердитесь, шучу. Значит, так: через пару дней я возвращаюсь домой, в Питер. Если потерпите меня пару суток, доставлю вас в целости и сохранности прямо к порогу, идет?
По большому счету выбора у нее нет.
- И где мы будем эти два дня?
- Доедем до Алушты, взойдем на Демерджи, оттуда по горам в сторону Симфера и домой.
Не в восторге, заметно.
- Все могло быть гораздо хуже, Ян. А так - приключение. Будет что на свалке вспомнить.
- Можно попить?
Смирилась.
- Можно. Допиваем все и идем.
* * *
Офигительно пахло травами. Под обрывом, в камнях, ухало. Скалы, громоздясь, уходили далеко в воду, а между ними, в полосах пены, мотались взад-вперед бурые космы. Тянуло холодом; море дышало, слепя искрами и обрушивая холмы из стекла - густая синь в белых черточках до самого горизонта.
Хотелось вниз. Тропы сорвиголов срывались с края и козьим следом змеились по склону. Мы шли по лугу, обрастая цепкими семенами. Метелки травы льнули к коленям, волнуясь под ровным, набегающим с моря ветром, и можжевеловые кусты стреляли вдруг мелкими птичками…
* * *
- …меня в этой крепости озарило: Генуя по-итальянски Дженова, почти как Женева, и, думаю, неспроста: расположены рядом, обе бойцами славились, обе внаем их сдавали: европейские короли из швейцарцев гвардию набирали, а генуэзцев монголы даже на Куликовскую битву подписали.
- Вы историк?
Мы шли рядом - я уступил ей тропу.
- Не. Медик.
Она улыбнулась. Уголками губ, как Джоконда.
- Что, не похож?
Взгляд сквозь челку - болонка! - и отрицательное покачивание головой: не похож.
- Понимаю. Вообще изначально я выглядел более презентабельно. У меня был другой рюкзак, был спальник, фотоаппарат, горелка… все это позавчера умыкнули, и пришлось заново снаряжаться.
Открылся пляж. Широкий, песчаный - изогнутая дуга до подножия далеких гор.
- Веселое. Сейчас на трассу, и в Алушту на попутках.
- Думаете, возьмут?
- Конечно. Сюда ж я доехал.
- Сюда - в смысле в Судак?
- Сюда - в смысле в Крым.
- В Крым? Из Питера?
- Ну да.
Она не поверила.
- Что, серьезно? И сколько вы так ехали - месяц?
- Пятьдесят четыре часа. Двое суток.
Ноги вязли. Я снял ботинки и зашагал по кромке прибоя; песок плотный, прессованный, гладкий - как по асфальту идешь.
- Попробуйте, Яна, так гораздо легче.
Она продолжала размалывать сухие наносы, оставляя вихляющие следы. Ей было интересно другое.
- И ни разу не заплатили?
Я кивнул.
- Потрясающе.
- Согласен.
- Я о другом.
- Я понял.
Почему-то именно это никому не дает покоя.
- А если бы у вас на Камчатке рюкзак украли?
- Вернулся бы в Питер с Камчатки.
- "Никогда не сдавайся!", да?
Нехорошо так, с издевочкой. Ви-ай-пи, блин. Вери импотент. Надменные, как верблюды, а сами, при случае, даже воблу почистить не могут, мучают ее, как я не знаю…
- Именно так, Ян. Вот что мне всегда нравилось в америкосах, так это никогда не сдавайся! У нас, к сожалению, это редкость. Наши даже таблетки по четвертинке глотают - на всякий случай, чтобы чего не вышло.
- Ну, не все же такие крутые.
То ли уколоть хочет, то ли польстить.
- Дело не в крутизне, дело в ментальности. У них - никогда не сдавайся, у нас - а все равно ничего не выйдет! У них - сделай или сдохни, у нас - а почему я должен? Кто виноват? что делать? и: а почему я должен? Безволие, инертность, заведомая обреченность. Чтоб самому решение принять - рубите, я отвечаю! - фиг!
Свернули с пляжа, набрали воды. Пошли к трассе. Навалилась жара. По обе стороны от обочины тянулись кривульки виноградной рассады.
- Смешные, правда?
Она пожала плечами и стянула джемпер, оставшись в короткой, по грудь, маечке. Золотое колечко в пупке; смуглая, гладкая кожа; край джинсов охватывает мышцы на животе.
Пока шли, она не проронила ни звука. Дошла и села в тенечке с бутылкой между колен. Ждет, пока я ей машину поймаю. Княжна, елки зеленые. Джозиана де Сент Шантеклер.
Я тормознул первую.
- День добрый, уважаемый. Подвезите по трассе, пожалуйста. Мы сами в Алушту, но с вами сколько по пути.
- А шо вы платите?
- Да, честно говоря, ничего. У нас денег нет, на попутках едем.
- Не-е, я так не могу.
Уехал. Остановился второй.
- Здравствуйте, подвезите в сторону Алушты, пожалуйста.
- А куда вам?
- Нам в Алушту, только у нас денег нет.
Закрыл дверь, тронулся.
- У вас действительно денег нет?
Есть. Десятка на крайняк.
Продолжения не последовало; она просто спрашивала, есть ли у меня деньги, не опускаясь в вопросе до скрытой просьбы.
Подрулил еще один.
- В Алушту?
- Да.
- Шо платите?
- Денег нет, на попутках едем. Возьмете?
- Шо, совсем не платишь?
- Совсем.
Он немного поосознавал этот факт.
- Шо, даже на бензин не дашь?
Я развел руками.
- Ну-у, у нас таких не подбирают. Год тут будешь стоять.
- Едва ли.
- Ты шо, сынок, кто ж тебя бесплатно возьмет: сорок километров, бензин, дорога…
- Так, отец родной, давай так: да - да, нет - нет. Нет - скатертью дорога, не занимай место.
Обиделся, отвалил.
- А вот вам, Яна, национальный крымский вопрос: а шо вы платите?
- Они правы. Без денег далеко не уедешь.
- А вот посмотрим.
Следующему я голоснул по-западному, большим пальцем, и тот, крутанув руль, припечатал легковушку к обочине.
- Путешественники?
- Путешественники.
- Садись. Куда едете?
- В Алушту, а оттуда на Демерджи.
- До Малореченского, идет? Полдороги примерно.
- Конечно.
Тронулись.
- А я смотрю - не по-нашему голосуют, значит, думаю, автостопщики, по телику видел. Москвичи?
Я посмотрел на нее в зеркало. Она отвернулась.
- Питерские.
- Давно путешествуете?
- Да не очень.
- Поня-а-атно. Где были?
- Коктебель, Кара-Даг, Судак, Новый Свет.
- А сейчас, значит, на Демерджи?
- Нуда.
Он запустил руку в карман позади сиденья.
- Держи.
Бутылку пива ей, бутылку мне. "Оболонь. Свiтлое". Вкусное, ледяное.
- На Демерджи, а потом?
- В Симферополь, горами, - На Демерджи советую через Джур-Джур идти.
- А это что?
- Джур-Джур? Водопад. Село Генеральское. Я сам оттуда, могу подвезти. От него на Демерджи тропа начинается - к вечеру будете. Хотите?
- Еще бы. - Я поднял глаза на Яну. Она упорно отводила взгляд, словно кондуктор от проездного. Ну, бука!
Море перемещалось: опускалось, поднималось, возникало перед глазами и уползало далеко за спину. Уши закладывало. Шоссе петляло, складываясь пополам; обочина обрывалась в рыжую вертикаль; деревья внизу казались нестрашными щеточками. Впереди, ощупывая серпантин, осторожно переваливался автобус. Навстречу ему, отдуваясь, полз еще один. Между ними, оскорбительно и небрежно, протискивались легковушки. Некстати взявшийся лесовоз пытался спускаться, виновато мигая пыльными стоп-сигналами. От него держались подальше - прицеп с кипой досок доверия не внушал. Над гудроном мерцало прозрачной дрожью, дорога на взлете упиралась в ультрамарин, белевший в голубой дымке маленькими кубиками Алушты. В окне пел ветер.
- В отпуске?
- Не, по больничному закосили.
- А где работаете, если не секрет?
- Фельдшерами на скорой. - Я протянул руку. - Феликс.
- Равиль.
- Очень приятно. А это Яна.
Ей не понравилось, я почувствовал. И пиво свое она тоже не откупорила. Горда!
- И как у вас на скорой, Феликс, нормально платят?
- Когда у нас нормально платили, Равиль? Дважды в месяц перед государевой ширинкой на колени встаем.
- Оттого, наверное, и попутками путешествуете?
- Конечно.
- И у нас то же. Пашешь тут, пашешь…
Благородным разговоры смердов досадны - Яна скучала. Равиль поиграл кнопками, поймал станцию. В эфире, мучая "Поручика Голицына", надрывался Малинин. Тоже, говорят, князем заделался, страдалец.
Нырнули с горы, повернули и опять в гору, по-над рекой и чайными полями. Справа, прямо из леса, вырастало плато: голый камень отвесных сбросов, пологие скаты, зелень листвы у подножия.
- Это что?
- Где? А-а, Караби. Караби-Яйла.
- Подняться можно?
- Можно. От Джур-Джура. Направо на Караби тропа, налево на Демерджи.
Въехали в село. Тормознулись.
- Все, ребят, вам прямо. Мимо не пройдете.
- Спасибо, что подвезли.
- Да не за что. Давайте, путь добрый.
Отошли.
- А вы говорите - не уедем. - Я хотел ее хоть немного расшевелить. - Вспомните, как много есть людей хороших - их у нас гораздо больше, вспомните о них!
Улыбнулась, и то хорошо.