Вот как-то ночью сижу у себя в "приёмнике". Звонят – открываю. А там одногруппник Дима, с 12-й станции. Привёз гастарбайтера суицидного. Фамилию его до сих пор помню (не Димину, у него другая) – Насруллаев. С двумя "л". Значимая такая фамилия, в четыре утра особенно. Насруллаев поссорился с женой и через это решил сделать конец своей жизни, немножко тазепаму поев. То ли препарат просроченный попался, то ли тех трёх таблеток оказалось маловато, но сволочь Насруллаев был бодр и разговорчив. Однако оформлять-то всё равно надо. Психиатр разберётся, а наше дело маленькое. Заполняю бумаги. А Дима хоть в конце смены, но тоже бодрый. Нервничает, ему утром зачёт по химии пересдавать. Я тоже нервничаю, потому что не менее нервный Насруллаев мельтешит и нервирует нас с Димой с каждой минутой всё больше и больше.
– Так, Дим, паспорт его где?
– Да вот, держи. Слушай, а что там с альдегидами этими? Они то ли окисляются, то ли нет.
– Окисляются, не волнуйся. Год рождения? Шестидесятый? Да не твой, мудака этого.
– Ты, слушай, кому "мудак" говоришь? Зачем мудак? Да! Мудак!!! На этой сука женился, всё ей покупал – мало! Сапоги купил, туфли-шмуфли – мало ей, билят, всё.
– Слушай, а эти все, тригалогениды, они окисляются?
– Кто? Какие-такие гниды? Дима, зачёт – по химии, при чём тут вши?.. Так, проживает по адресу... Там точно только тазепам?
– Точно вроде. Я про хлороформ, йодоформ этот.
– А! Не, йодоформ, по-моему, не окисляется. Если не вру.
– Слушай, ну зачем женщин такой сука, ты мне скажи! Я ей всё, да, ресторан-шместоран, она мне – на хрен иди! Я так жить не буду, она виноватый, ты понял?! Ты меня зачем лечить привёз?
– Не засти, страдалец, задолбал. Я тебя не привёз, это он вот. Я тебя вообще урою сейчас, вместо лечения. Кстати, там, в зачёте, ещё эфиры есть, я вопросы видел. Гепатитом болел?
– Я? А, тьфу.. А что за эфиры, чего хотят?
– Да там вроде в общем виде всё, по верхам. На станции пролистаешь, не сложно. А ну заткнись, блин, достал! Это я не тебе, Дим.
– Да ясно, что не мне.
– Деньги, ценности при себе есть?
– Слушай, я тебе денег дам! Да! Можешь забирать этот сука, што хочишь, с ней делай, вапще забирай совсем! Мне не надо, я жить не буду...
– Не, я со своей не знаю, что делать, а тут ещё и твоя. Дим, тебе не надо? Он и денег даст.
– Нах, у меня зачёт завтра. Нет, сегодня.
– Слышь, нам обоим не надо, сам разбирайся. Переодевайся вон, в халат и тапочки.
– А ты вечером что сегодня? Да не ты! Ты вечером в дурке будешь, если не заткнёшься.
– Я на сейшн, Гриша-Шлягер из Ферганы вернулся.
– А-а... не, мы в общаге бухаем, там день рождения у кого-то, подъезжай после сейшена.
– Если не убьюсь в умат с устатку – подгребу. Вечером ещё лабу по физиологии отрабатывать, зараза.
– Ну, лады, в полдевятого в кофейне.
– Давай. Сопроводиловку оставь только.
Так и жили. Сегодня так уже не получается, силы не те. А тогда легко всё было, ни тебе давления, ни тебе радикулита.
А ещё частенько с детьми дело иметь приходилось, поскольку иные пили взрослее взрослого, а в вытрезвитель их нельзя было. Не водилось тогда детских вытрезвителей. Не говоря уже про двенадцатилетних мутантов с диагнозом "хронический алкоголизм, полинаркомания, токсикомания". А куда денешься – такой вот экстремальной педиатрией тоже приходилось заниматься.
Мальчика привезли. Обычный такой мальчик, ничего особенного. Тринадцати лет. Пьяный только сильно. А так как в вытрезвитель его, мальчика, нельзя, то его к нам, в лечебное учреждение. Порядок такой. Наверное, чтобы в вытрезвителе его плохому не научили. Как будто у нас можно было научиться хорошему!
Так вот. Мальчик. Одет – не то чтобы стильно, но с некоторой претензией. Пиджак 48-го размера на голое тело, штаны тренировочные, сапоги кирзовые. То есть с претензией одет, но неброско. Благо, лето на дворе и не холодно.
В таких случаях обычно родителям звонят. Чтоб забрали от греха. А мальчик даже телефон дал домашний. Вообще, довольно воспитанно себя вёл. На хрен всего раз пять послал и зарезать обещал всего два раза. Не то что некоторые.
Звоню я ему домой, а там папа. Я объяснил ситуацию, но чувствую, энтузиазма на том конце провода не вызвал. Папа, судя по всему, уже парой портвейнов после работы освежился и прерывать отдых не намерен.
– Да удави ты его там, нах...
Конец цитаты. И трубку бросили невежливо.
Пришлось оставить мальчика. Выпустишь – через час опять привезут. А заведение наше, надо сказать, довольно спартанских правил придерживалось. И отдельных помещений для М и Ж не предусматривало. Площадей не хватало остро. А как назло, в отсаднике уже тётенька отдыхала. Нет, тётенька – это, конечно, громко сказано. Но существо явно женскополового типа. По некоторым признакам. Только грязное очень.
Ну, да и ладно, не впервой. Я с мальчиком инструктаж по правилам поведения в закрытых помещениях провёл и дальше работаю. Но вот тихо как-то. Подозрительно это, когда тихо. Заглядываю тревожно в отсадник – так и есть. Пристраивается мальчик к тётеньке, явно с целью удовлетворения потребностей в половом сексе.
Я, как рвотный спазм подавил, так и говорю ему:
– Мальчик, ты ж посмотри, на кого ты карабкаешься. Такой молодой, а уже неразборчивый. Может, у неё триппер!
– А у меня самого триппер, – мрачно сказал мальчик хриплым баритоном.
Интересное поколение росло. Многообещающее.
Но каким бы увлекательным местом работы ни была токса, осторожность следовало соблюдать ежеминутно. Под статьёй мы ходили постоянно – не успел глазом моргнуть, а ты уже под следствием.
Привезли придурка. Гадкий какой-то был, неприятный. Что внешне, что в общении. Чем-то от него веяло таким, нехорошим. Решили в отсаднике оставить, от греха. А в отсаднике бомжик спал. Суровый такой, ощутимо утомлённый жизнью. Поэтому одеколона в него поместилось – не в каждого столько пива войдёт. Опять же, кома комой, но на отделение его чтобы отправить – на санобработку полдня угробить надо. А возможностей таких не было, работы море. Да и к утру проспится ведь, как новенький будет. Не впервой.
Лучше бы он, бедолага, помылся.
Закидываем пассажира в отсадник, но, по трезвом размышлении, руки ему за спиной ремнём прихватываем. Во избежание. А дальше – как обычно. Тяжёлый день был, везли и везли.
Через пару часов дежурный доктор вдруг напрягся:
– Серёж, загляни в отсадник, неспокойно чего-то.
– Да ну, тихо вроде.
Ну да если этот доктор чего-то сказал, лучше прислушаться. Он никогда зря ничего не говорил. Открываю дверь, заглядываю... и запястьям стало сразу холодно. Почему? А от предчувствия скорых наручников.
На полу огромная лужа крови, в которой лежит бомжик. Без ушей. Эта сволочь, которая со связанными руками, ему их отгрызла. Ага. Зубами. Когда я влетел, он ему уже теми же зубами ширинку расстёгивал...
Недоглядели. И объяснять это, похоже, придётся следователю.
Кидаюсь вперёд, чикатиллу эту к стене отбрасываю, бомжа переворачиваю. Живой. Ору, как будто это мне уши откусили – бинты, перекись, ментов! В голове пусто, а в воздухе ощутимо пахнет парашей.
Народ бомжика перевязывает, а я ухо пытаюсь у ублюдка этого изо рта достать (одно он сожрал-таки), может, пластику ещё можно будет сделать. Оба в кровище, только он улыбается, а я нет.
В этот момент менты подъехали.
– Ну Серёга, ну чё там у тебя? Сам не можешь жизни научить? Давай, веди баклана своего в машину.
– Вот ты его и забирай, вон он, в углу сидит.
– О бля.. во у вас тут дела... ААА!!! Сам его веди!
Просто эта гнида через весь отсадник плюнула в мента жёваным ухом, которое живописно шмякнулось тому под ноги. Нестандартный ход, согласен, даже бывалого мента проняло. Он-то на хулиганку банальную ехал. А наш доктор Лектер, в довершение антуража, хохочет демонически из угла. Тарантино бы к этому делу приставить – все "Оскары" наши.
Клиента переправили в отделение, бомжик забинтованный спит, чисто Мумия-2. Голливуд сраный.
До утра пытаемся сообразить, как из этого дерьма вылезать. Вариантов, прямо скажем, немного.
А к утру пациент ожил. Встал, пописал интеллигентно в угол и стал проситься на выход.
– Мужик, ну ты как? В смысле, чувствуешь себя?
– Да нормально, уши вот только. Болят.
– А чего с ушами-то? Застудил, небось?
– Не, я, понимаешь, обходчиком работаю. Путевым. В метро. Вот мне электричкой уши и отдавило. Прикинь?
– Оба?
– Оба.
Ну, оба в дурку и уехали. Чикатилла в Серпы, бомжик на Пряжку. А мы отписывались полгода где-то. До сих пор, как вспоминаю, не по себе делается. Хороший срок поднять могли, жирный.
Иной читатель возмутится, а зря. Не можешь спасти больного – спасай себя. Устав такой. Кровью писанный.
Надо сказать, в плане ознакомления с медициной как таковой токсикология предоставляла самые широкие возможности. Тут тебе и психиатрия, и соматика любая, даже гинекология.
Сижу среди ночи, к экзамену какому-то готовлюсь. И тут девушку привозят. Ну вообще ничего не известно про неё. Кроме того, что без сознания. А чего к нам? Так мама девушки упаковки от каких-то лекарств у неё в комнате нашла, после чего "скорую" сразу и вызвала. Нет, упаковки она выбросила. Наверное, чтобы девушку лечить проще было. Как всегда всё. Ну, лаборатории-то для того и существуют, чтобы подобные факты хоть как-то в соответствие с реальностью приводить. Отправил кровь на бензодиазепины, барбитураты и всё прочее, чем девушки обычно травятся, "скорую" отпустил, девушку бессознательную на отделение оформляю. И тут смотрю – не то чего-то. Девушка сама стройная, фигурка точёная, а животик у неё того, выпирает явно.
Tут возможны варианты. Потому как если это просто животик – ладно. А если там кто-то живёт? На фоне тяжёлого отравления чёрт знает чем? Совсем другой коленкор. Поскольку это уже не наша епархия и куча головной боли. Звоню в ординаторскую.
– Тут это, девушка поступившая, беремчатая, похоже, весьма.
– Твою мать, – лаконично ответили на том конце провода.
Доктор дежурный тоскливо посмотрел на всё это и велел вызывать гинеколога. А сам спать ушёл. Вот что хорошо в медицине – всегда, по любому вопросу, можно найти специалиста с соответствующим дипломом. В том числе и по женскополовым внутренностям. Разбудил я одного такого, сижу. Смотрю. Доктор помял девушку без удовольствия совсем, перчатку надел, два пальца вперёд выставил и внутрь девушки руку засунул.
Я вообще обожаю гинекологов во время внутреннего осмотра, без зеркала когда особенно, на ощупь. У них такие лица задумчиво-сосредоточенные всегда.
– Ну что?
– Что, что! Четвёртый месяц, похоже. Что...
И чего-то в сопроводиловке написал нечитаемое.
На том и порешили. Отвёз я девушку на отделение, на койку переложил, уходить собираюсь. И тут сестра дежурная, чуть не плача, говорит:
– Сергунь, поставь ей ка´палку и катетер. Сил нет, ну пожалуйста!
А мне что, трудно, что ли? Я поставил. Сначала ка´палку, потом катетер. И тут началось.
Нет, ничего такого особенного не началось. Я пакет для мочи успел подключить, а через минуту поменять на новый. Это ж надо, сколько в обычный мочевой пузырь некрупной девушки помещается! Все три с лишним месяца беременности, и ещё миллилитров двести пятьдесят. Где-то так. Никакого выпирающего животика. Всё. Как минимум беременность мы ей вылечили.
Ну, и об упомянутой психиатрии, без неё никак.
Вот что вы знаете про делирий? Наверняка немало. Как писал классик, у нас в стране никто не знает, от чего умер Пушкин, но любому знаком хотя бы один случай белой горячки. Да, это тоже делирий. Частный его случай, алкогольный. А бывают ещё димедрольные, амитриптилиновые, да какие хотите!
Чем хорош и чем плох делирий? Плох он, прежде всего, своей непредсказуемостью. Вот сидит человек, с дверной ручкой беседует интеллигентно, а потом как ломанётся! А главное – откуда силища такая?! Ремни сыромятные рвут, как бумагу, через стены ходят, кручёную арматуру зубами перегрызают, как спагетти!
Поэтому делирий заставляет вести себя с ним крайне осторожно. Главное – понять, на что пациента пробило. И присоединиться к этому празднику. Но аккуратно. Заразное оно. И для рассудка вредно, если помногу.
Вот вам пример из жизни. Одновременно в "приёмнике" находятся два делирия и один реанимационный больной. Понятно, что последнего надо срочно спасать, но куда девать двух первых? Загадка про волка, козу, капусту и лодку. Оставлять этих двух придурков опасно, но делать нечего. Рискую.
Первому:
– Мужик, чё за дела? Жуки? Где? Ааа, эти. Эти да. Но чёрные – полное фуфло. Беспонтовые. Ты красных лови! Они знаешь, какие дорогие? Рублей по 300 штука! Вот тебе коробок, ищи красных и собирай! Во!!! Лови его! Вoт так, коробку приоткрой, ага. Один есть. Дальше сам.
Второму:
– Так, а ты чего? Корабль? Где? А, в ванной. Так и что, он тут всё время плавает. Ты, главное, его в фарватер загоняй. Буйки видишь? О! Сядет на мель – кранты. Ты его аккуратно так, ага, молодец. Следи за буйками только!
Теперь быстро в реанимацию, а то разбегутся. Кто знает, насколько у них завода хватит.
Бегу обратно... Дверь не захлопнул! Издалека видно. А навстречу хирург из общего, недавно устроился. Подходит и спокойно так, слова подбирая, говорит:
– Сергей, вы знаете, у вас там дверь не закрыта, а внутри молодой человек корабль какой-то по ванне гоняет. А второй собирает по стенам насекомых. Вы в курсе?
– Что, неужели на мель посадил?!? Чёрт...
И внутрь вламываюсь, пока клиенты не разбежались. Доктор за мной заходит. Уфф... На месте все. Первый уже семь красных поймал. Это ж триста на семь, две сто получается!
В общем, хирург был удивлён. Потом, правда, привык.
Ну, и без уголовщины, конечно, не обходилось. Контингент случался самый что ни на есть разнообразный.
Сижу на дежурстве, тихо. В активе – пара бомжиков, на обед отбивные ожидаются, в сейфе спирта ещё литра два. Хоть в автономку уходи.
А оно ведь как, расслабишься – тут тебя и... Накаркал.
– На, получай клиента. По твоей части.
– Чего там?
– Растворитель какой-то.
– И что? Ладно. Документы у него есть?
– Вот, всё что было.
Опаньки. Это называется – пожар в караульном помещении. Справка об освобождении, шесть ходок, в среднем по пять лет. Статья одна – кража (145-я, если память не изменяет). Дядечка лет пятидесяти-шестидесяти, никаких наколок, сухой, жилистый, как корабельный канат. При этом абсолютно вменяем, и глаза... Ну, очень недобрые. Это, знаете ли, не по подворотням гопников пинать, другая лига. А я один, двадцати двух лет от роду, и совершенно не заинтересован в приключениях такого свойства на рабочем месте.
– Мужики, а вы его посмотрели?
– Ну, так, в общем.
– Не, не пойдёт. Уважаемый (к урке этому), мы вас обыскать обязаны, уж не обижайтесь, порядок такой.
– Да пожалуйста. (Надо сказать, вёл он себя вообще предельно корректно.)
Уж искали-искали, все швы прощупали. Вообще ничего. Ну и слава Б-гу. Определил клиента в отсадник. Выпроводил бригаду, ментам позвонил, картину обрисовал, на всякий случай. Чтоб готовы были, если что. Кайфую дальше, но ухо востро держу – мало ли. И как-то так смена и прошла. В тишине. Утром начинаю выписку контингента.
Захожу к подопечным и чуть не теряю дар речи. Сидят два бомжика вместе с уркой, чайком балуются. Горячим. Из литровой банки.
Тут пояснить надо. Дело в том, что отсадник – герметичное помещение без окон, с железной дверью, запирающейся снаружи на нефиговый швеллер. Внутри, из мебели – скамейка садовая (в парке одолжили) и два топчана больничных, смотровых. Всё. Ни одного предмета больше. Кранов и прочей сантехники тоже.
Вопрос – как весь этот набор для чайной церемонии попал внутрь, если на выходе был я?! Нет, я засыпал урывками, но не настолько же! Да и швеллер был с моей стороны.
До сих пор понятия не имею, что это было. Уж расспрашивал я этого дядьку и так, и эдак. Ну, лезвие как-то пронёс, хоть и не видел я его, проводку из стены выковырял – это чтоб воду вскипятить. Чай заныкал как-то непонятно – допускаю. Но литр воды в стеклянной банке!
Так и не рассказал ничего.
"С моё поживёшь – сам разберёшься", – пробурчал только. Забрал справку об освобождении и ушёл. В общем, повезло. Если бы он на свободу ломиться начал, последствия могли бы быть самыми разными. Хотя частенько и в рукопашную ходить случалось. И на ножи, и на отвёртки, и на всякий прочий инструмент. Но Б-г миловал. Везло, чаще всего.
Клиента привезли как-то. В гражданском, но при военном билете. Капитан морской пехоты. Я аж охнул, когда это чудо увидел. Бульдозер Caterpillar видели? Так вот фигня этот ваш бульдозер. Сколько там у терминатора того алкоголя в крови было – не помню, врать не буду. Он только слабо шевелился по прибытии. И то хаотично. Хорошо отдыхал, с размахом. Судя по всему.
Cгрузили его кое-как, чтоб проспался слегка. Oн и проспался. А тут – замуровали! Но дверь нашёл. За решётку руками взялся и ну домой проситься. Нет, говорить он ещё не мог. Поэтому просился действием. Дверь крепкая была, сварная, с решёткой. Вот её, родимую, он и начал выламывать, за решётку ухватившись. Ручками своими изящными.
И решётка начала-таки поддаваться. Вместе с дверью. И со стеной заодно.
Я его и так, и эдак уговаривал, зайти-то страшно. Не слышит. И не видит тоже. Делать нечего, "иду на вы". Открываю дверь, короткий разбег беру и резко бодаю головой в живот. Есть! Клиент даже сел от неожиданности. И тут же, уж не знаю как, ухватил меня за ногу. И к себе тянет, хоть явно видит меня не в фокусе.
Подумать я ничего не успел, рефлексы сработали. Даже не помню, какие. И не спрашивайте, как я вырвался, сам до сих пор не знаю. Но делать-то что-то надо. Если выломает дверь и пойдёт по приёмному гулять, его ж хрен кто остановит. Только стрелять на поражение. A из кого стрелять, из желудочного зонда?!
Срочно звоню в спецуху, вызываю подмогу. Через минуту уже затопали по коридору. Чип и Дэйл cпешат на помощь. Пятеро амбалов, у самого цивильного – всего одна ходка к хозяину. Bатнички на халаты небрежно накинуты, всё – чисто по моде.
– Ну, Серёга, блин, чё у тя там? Сам не можешь, что ли?
Ну, я товарища через решётку и показываю, пока есть через что показывать.
– Ох, ну ни хрена себе! Это кто?
– Клиент, кто...
Bатнички в угол побросали, халаты следом. Построились профессионально. Дальше – экшн!
Первый пошёл, второй пошёл... шестой пошёл.