Сегодня в полдень я сидел возле электрика, профессора, шарлатана Фолькера Штурма в самолете, летевшем в Женеву. Мне очень хотелось поговорить с ним. У меня были десятки вопросов к нему. Сама знаешь, как меня занимают проблемы человеческого мозга. Но… Взглянув на записи, которые он читал, я подумал: жаль времени. Его времени. Пусть он лучше спокойно подготовится к склейке очередной разбитой души…
Привет,
ЯЛ, Женева
Варшава, вечер
Януш,
мой отчим - врач, ему восемьдесят шесть лет. Когда я была юной, дома постоянно говорили о несчастных случаях и тяжелых операциях. О них рассказывал человек, который беззаветно любил свою профессию, и эта любовь была взаимной. Я ни разу не слышала, чтобы кто-то или что-то могло отвлечь его от вечернего обхода отделения, ординатором которого он был более сорока лет. "Иметь" в доме хорошего врача, о котором говорили, что он продвинул офтальмологию в Дольном Шленске, своего рода привилегия. Начиная с того, что я не боялась больничного запаха, потому что отчим (я называла его "папа") каждый день приносил его с собой домой, и заканчивая тем, что понятие профессиональной этики для меня не просто фраза. Мне нравилось, когда к нам в гости приходили другие врачи, потому что с их появлением возникало уникальное ощущение безопасности. Можешь болеть без страха, потому что вот они, люди, которые тебе помогут. А если серьезно, то я прекрасно понимаю тех, кто всегда хотел, чтобы в их семье был врач, священник или учитель. Отношение к смерти - еще один аспект, за который я благодарна родителям. Она неизбежна и обязательно придет - слышала я дома. Поэтому так важно то, что ты сделаешь со своей жизнью, прежде чем наступит конец. Ты уже слышал об акции, пропагандирующей достойную смерть, которую начала "Газета Выборча"? Смерть, вернее, как пережить уход близких людей - для многих из нас это по-прежнему табу. Граница, которую мы не можем переступить. Мы убегаем от того, что некрасиво выглядит, плохо пахнет и с чем, безусловно, трудно смириться. Согласись, это своего рода парадокс - мы не можем сдать экзамен по предмету, избежать которого не сумеем. "Выборча" публикует поразительные истории тех, кто в последние мгновения не держал руку умирающей матери. Тех, кто о смерти близких узнал слишком поздно. Тех, кто не может себе простить, что, когда настал момент, тот самый момент, они не произнесли слов, которые теперь их не покидают: "Я тебя люблю, ты был для меня кем-то особенным, ты не один". Вчера я разговаривала об этом с мамой. Она принадлежит к счастливчикам. Когда умирала ее любимая бабушка, она и ее мама держали ее за руку. Она умирала не одна. Можно ли в этот момент сделать для человека что-то большее?
С уважением,
М.
P. S. У меня нет детей, и, должно быть, поэтому на меня произвели огромное впечатление слова одной женщины, которая написала, что если ты бездетная, то умираешь полностью.
Франкфурт-на-Майне, вторник, ночь
Малгожата,
мне кажется, что каждый умирает в одиночестве. В полном одиночестве. Я пишу об этом окончательном уходе в моих книгах. С какой-то чуть ли не маниакальной привязанностью к этой теме. В каждой из них я ставлю себя и читателей лицом к лицу со смертью. Многие критики упрекают меня в этом в своих рецензиях. Для меня эта тема присутствует во всем, она универсальна; она потому так беспокоит меня, что я не могу осмыслить момент смерти до конца. А когда меня что-то беспокоит, мне хочется это проговорить, высказаться. И я проговариваю это, высказываюсь. В книгах, статьях, интервью. Я много писал о смерти и в наших "188 днях и ночах". Самое невообразимое для меня - представить, понять свое окончательное отсутствие, образующееся после моей смерти. Признаюсь, меня мало будет интересовать мир людей, для которых мое отсутствие станет болезненным. В отношении своей смерти я - абсолютный эгоист. Они остались. Может быть, со страданиями, может быть, с горем, вероятнее всего - с чем-то вроде грусти по мне. Но и это пройдет. Они привыкнут, что меня нет. Так же как и я привык к отсутствию моей матери, а потом и отца. Ну и к отсутствию многих других. Сначала было очень тяжело, потом я постепенно свыкался с их отсутствием и в конце концов приходил в некое равновесие. Но в момент собственной смерти я в любом случае буду один.
Мне кажется, нет такого рукопожатия, которое помогло бы мне спокойно, плавно перейти на другую сторону. Для меня смерть - квантовый скачок. До последнего момента мы в нее не верим, а сразу после этого момента нас уже нет. Поэтому и умирающая мать без детей рядом, и умирающая женщина, у которой не было детей, умирают одинаково. Обе не знают об этом. Так же как и электрон, который не имеет понятия, что в момент t он будет перенесен на другую орбиту или исчезнет во Вселенной в виде порции энергии (фотон). Нет последнего прощания с жизнью, потому что желание жить столь огромно, что никто в свою смерть в момент t не в состоянии поверить. Такой вот комментарий к твоим размышлениям. Заметь, что очень ко времени, потому что приближается момент, когда умы и сердца людей особенно заняты мыслью о смерти одного человека. Необыкновенного Человека. Приближается Пасха.
С тех пор как я живу в Германии (а это уже больше двадцати лет), я заметил некую календарную закономерность. Перед пасхальными праздниками немцы устраивают национальную исповедь. Не какую-то там покрытую тайной исповеди индивидуальную на коленях в церковной исповедальне. Традиционной (как в Польше) пасхальной исповеди здесь нет. Большинство верующих немцев не чувствует потребности рассказать о своих грехах другому верующему. Не обязательно немцу. Во Франкфурте во многих известных мне костелах осуществляют свое пастырское призвание (интересно, можно ли сказать, что они работают?) священники-иностранцы. Не редкость в таком космополитичном городе, что проповедь читает чернокожий священник, без акцента говорящий по-немецки, или белокожий священник (часто из Польши), говорящий с сильным славянским акцентом. Во Франкфурте-на-Майне людей оценивают не по акценту. И слава богу, потому что у меня ощутимый и характерный акцент; я заговорил по-немецки слишком поздно, когда мои голосовые связки были уже, к сожалению, полностью сформированы. Что интересно, по-английски я говорю без малейшего акцента.
Эта коллективная немецкая пасхальная исповедь всегда касается периода национал-социализма в Германии. С ним здесь не примирились и поэтому постоянно возвращаются к этой теме. Германия - вот уже более шестидесяти лет после окончания войны - все еще кается. А я (с немецким паспортом) внимательно присматриваюсь к этому покаянию на месте. Вот уже двадцать лет. Как правило, у этого покаяния есть какой-то лейтмотив. В прошлом году им были традиционные немецкие промышленные корпорации (тогда их так не называли, но речь именно о них), которые в период национал-социализма служили Гитлеру и его военной машине. В этом году в главных немецких СМИ ("Der Spiegeb", "Die Zeit", "Frankfurter Allgemeine Zeitung") радикальная смена темы: секс у нацистов.
Нацисты хотели прежде всего расовой "чистоты" арийского народа, плодящего исключительно арийскую расу, в своем поведении приличную и скромную. Когда Гитлер пришел к власти в 1933 году, он сформулировал это без малейших недомолвок. "Сексуальную жизнь немцев определяем мы, скромность и приличие граждан должны служить народу, и мы будем примером в этом", - провозгласил он на одном из пропагандистских собраний в Берлине в 1934 году. Нацисты с первыми партийными билетами таким примером ни в коем случае не были. Исторические материалы, только теперь всплывшие на страницах газет, полностью подтверждают это. Разберем хотя бы тех, чьи фамилии сегодняшняя европейская молодежь должна знать по школьной программе, может знать из энциклопедий, а то и из Интернета. Хотя я мог бы рассказать здесь и о многих других. Но ты ведь любишь длинные фильмы, шпинат и короткие письма…
Например, доктор Геббельс, изобретатель и глава изощренной нацистской пропаганды, был, по мнению психиатров, извращенным сексоголиком (а к тому же и кокаинистом). Будучи неофициальным шефом немецкой киноиндустрии и официальным директором киностудии UFA в Потсдаме, он "попользовался" всеми (sic!) актрисами, претендовавшими на роли в фильмах. Те же, кто не прошел через его постель, никогда не получали ролей. Но напоказ, для народа, его представляли как набожного отца шестерых детей, рожденных от законной жены Магды. (Всех их она собственноручно отравила цианистым калием в бункере Гитлера в Берлине перед капитуляцией.) С какого-то момента внебрачные приключения Геббельса стали политически опасными. Для рейха. Когда к Гитлеру поступила информация (от Магды Геббельс) о жарком и очень опасном романе Геббельса с чешской актрисой Лидой Бааровой (отцу пятерых детей Геббельсу было 36 лет, когда он познакомился с 20-летней Бааровой), ему пришлось вмешаться лично. Ради точности и в качестве исторического пикантного курьеза добавлю, что о романе Геббельса с Бааровой Гитлер знал задолго до того, как ему сообщила об этом Магда Геббельс. В телефон Бааровой уже давно по приказу Германа Геринга, создателя и шефа гестапо - тайной политической полиции нацистов, - был вмонтирован жучок. А потом во время приемов с участием германской элиты Геринг распускал пикантные истории о Геббельсе и его "нынешней пассии".
Ничуть не лучше был в этом отношении известный своей исключительной жестокостью предводитель СС, шеф полиции, начальник всех концлагерей Генрих Гиммлер. Этому подонку пришло в голову организовать первый концлагерь, в Дахау, 20 марта 1933 года. В своих речах к эсэсовцам он до небес превозносил свою жену (которая была старше его на семь лет) как женщину, "которой ноги надо целовать, которая дает силу и освящает мужчину, солдата и слугу рейха", а в свободное от речей время занимался своей любовницей Хедвиг Поттхаст. Он встретил ее в одном из концлагерей и сделал своей секретаршей. Их связь была настолько серьезной, а Гиммлер чувствовал себя так уверенно, что чуть ли не официально вел двойную жизнь. Маргарет Гиммлер, законная жена шефа СС, которой он готов был "ноги целовать", была силой обстоятельств вынуждена смириться с наличием другой, "квазижены" Генриха Гиммлера. Пришлось ей смириться и с наличием Нанетты, дочери Гиммлера от его молодой любовницы. Частым гостем в устроенном Гиммлером "гнездышке" (шикарном доме в баварском Оберзальцберге) для своего "зайчонка", как называл свою любовницу Гиммлер, был, в частности, Мартин Борман (шеф канцелярии НСДАП). Салон резиденции в Оберзальцберге освещали лампы с абажурами, сделанными из человеческой кожи; почетные гости получали в подарок экземпляры "Майн Кампф", тоже оправленные в человеческую кожу. Может, поэтому, а может, из-за исключительно удачного сосуществования двух семей Гиммлеру удалось заинтересовать Адольфа Гитлера идеей о снятии запрета на двоеженство в Германии (это не шутка, а исторический факт). Ведь количество арийцев, рожденных в двух семьях, должно быть, по крайней мере в теории, в два раза больше (это мнение официально и публично высказывал сам Гиммлер). Правда, не добавил, что существенное значение имеет возраст второй жены.
Думаю, на сегодня достаточно. Немцы исповедуются перед Пасхой в грехах. Со всеми самыми интимными подробностями. В этом году была какая-то исключительно отвратительная исповедь…
Привет,
ЯЛ, Франкфурт-на-Майне
Варшава, утро
Януш,
помнишь, несколько дней назад я писала о пани Й., которая узнала о том, что у нее рак груди. Сегодня она позвонила и сообщила, что благодаря счастливой случайности завтра ее прооперируют. Счастливой, потому что сначала говорили, что ей придется ждать операции (которая в ее случае сохранит жизнь) от трех до четырех месяцев. Такова наша жизнь. Но как видишь, всегда есть место счастью в несчастье.
С некоторых пор мне не дает покоя жаргон, который становится все более употребительным в СМИ. Он, должно быть, свидетельствует о шике, раскрепощенности, принадлежности к модной тусовке. Лидируют в этом тележурналистки. Если говорить без обиняков, звучит это так: они могут "дать кому-нибудь в рыло", "вмазать", "навернуться". И еще кое-что, не дающее мне покоя: вместо груди у них - "сиськи". В фривольном настроении они говорят о "сиськах", а когда не время для нежностей - не моргнув глазом заявляют о "буферах". Ну какое мне, казалось бы, до этого дело, если бы не… пани Й., моя подруга К., моя мама, М., которая работает в нашей редакции, и еще сотни, тысячи неизвестных мне женщин, для которых в одно мгновение рухнул мир. У вас рак - услышала каждая из них. У вас рак груди. Поэтому когда я слышу о том, как кто-то гордится своими сиськами, мне хочется спросить: а вы слышали когда-нибудь о раке сисек? Нет? Ну разумеется, вы не слышали, и я даже знаю почему. Потому что это звучит как святотатство. Тогда заканчиваются шик, раскрепощенность и модная тусовка. Шутки заканчиваются, и возникает панический страх. И как написала когда-то моя подруга К., начинается другая, новая жизнь, в которой "левая становится воспоминанием о правой". Груди. Мы виделись с ней вчера, она в прекрасной форме. С того момента прошло уже шесть лет. Сидя в саду, мы проговорили с ней почти четыре часа. А до этого был восхитительный обед, как всегда у К. Суп из свежих помидоров и телятина с рисом. Торт тоже был, тот, у которого двойное название, - слоеный или наполеон.
С уважением,
М.
P. S. Ты пишешь о нацистах. Все это было, но не прошло. Из статьи в газете "The Times" стало известно, что один из самых влиятельных людей в мировом спорте, крестный отец "Формулы-1" Макс Мосли, участвовал в устроенной им многочасовой садомазохистской оргии с проститутками. Это было действо в стиле нацистского концентрационного лагеря. Откуда такие пристрастия у шестидесятисемилетнего мужчины, бывшего адвоката с оксфордским дипломом? Девиации девиациями, однако яблоко от яблони недалеко падает. Отец Мосли, сэр Освальд, был предводителем британского Союза фашистов. Апологетом и другом… Адольфа Гитлера. Он женился на матери будущей принцессы Уэльской Дианы, торжество по случаю бракосочетания было устроено в доме Йозефа Геббельса, и его своим присутствием почтил сам Гитлер. Когда началась Вторая мировая война, родители Мосли за свои нацистские связи были арестованы. Настоящая политическая порнография. "Нацистская оргия Макса Мосли из МФА" - с таким заголовком вышла "The Times". От всего этого делается дурно. Хотя сам господин Мосли чувствует себя неплохо. Товарищеской экзекуции, скорее всего, не будет.
На сон грядущий замечу: ты упустил, что еще я очень люблю длинные книги и долгие разговоры. Спокойной но-о-о-чи…
Франкфурт-на-Майне, суббота, ранний вечер
Малгожата,
по теме упадка языковой культуры в польских СМИ могу лишь в плане комментария добавить, что, по-моему, это не имеет ничего общего с жизнью en vogue. А если с чем и имеет связь, то скорее с развинченностью. У журналисток, о которых ты говоришь, должно быть, развинтились те участки мозга, которые отвечают за речь. Отдельные участки мозга - так я себе представляю - развинчиваются тогда, когда в мозгу по какой-то причине образуется пустое место, то есть каким-то образом должно было исчезнуть или скукожиться серое вещество мозга. По утрам я слушаю - впрочем, нерегулярно - программы немецкого так называемого "телевидения под завтрак". Там тоже часто затрагивается тематика, которая интересует бульварную - скажем так, чтобы не употребить слово "панельную", - прессу. Но даже там (за исключением интервью, когда самое большее, что можно сделать, так это "запикать" нецензурную речь) стараются выдерживать общепринятый языковой стандарт. Лично мне известны случаи расторжения контрактов с журналистами (или, говоря точнее, с ведущими), которые грешили нарушением этих стандартов. Сказанное относится как к государственному, так и к частному, чисто коммерческому телевидению. Немецкий зритель, даже из очень молодых, прибегающих в жизни к такой расхлябанной, развинченной речи, не приемлет ее от СМИ и простым переключением на другой канал выражает свою позицию. И это заставляет задуматься шефов телевизионных редакций. Потому что их судьба зависит от зрительского рейтинга. Таким простым образом круг замыкается, а телевизионная жизнь оказавшихся не на высоте ведущих завершается.
Загрязненный язык практически всегда тяготеет к вульгаризмам и тем самым всегда может кого-нибудь оскорбить. И не только оскорбить. Он может ранить. Приведенный тобой пример превращения женской груди в "сиськи" лучшее тому доказательство. Этот пример очень меня задел. Потому что тема для меня все еще свежа. В последнем своем фельетоне для твоего журнала "Пани" я описывал страдания молодой женщины, у которой из-за злокачественного новообразования ампутировали грудь. Никогда не забуду разговора с ней. Не хотелось бы мне оказаться с ней в одной комнате, где из радио или из телевизора вылетело бы это фривольное "сиськи". Меня бы в этот момент пронизали огромный стыд и понимание, как унижена она этим словом.
Язык в ипостаси речи чаще всего передается с помощью голоса. Оставаясь при этой теме, я хотел бы поделиться с тобой одним забавным наблюдением относительно человеческого голоса. Сегодня я сижу (хотя не обязан, потому что суббота, дело к вечеру) на работе. С тех пор как я начал вести двойную жизнь - ученого и автора книг, - мои уик-энды с января по декабрь детально расписаны. Или я провожу их в Польше и продвигаю свои книги, или потом здесь их пишу. По-другому не получается. Когда у тебя одновременно и жена-наука, и любовница-литература, иначе быть не может. Таков мой выбор, таково мое решение. Интересно, как долго я это выдержу. И когда жена узнает о любовнице? И когда у той, которая захочет проводить со мной больше времени, лопнет терпение и она скажет: "Все, с меня хватит"? Надеюсь, что если это и произойдет, то как можно позже.
Оказывается, не только я сегодня работаю. Это меня в определенном смысле радует. Оказывается, сегодня работают не только так называемые службы: врачи, спасатели, медсестры, журналисты, кассирши в супермаркете или университетские преподаватели, вынужденные подрабатывать в импровизированных институтах, которые, например в Польше, организуются в весьма экзотических местах. Сегодня, в субботний вечер, работают и многие другие. В том числе и женщины. У многих из них прекрасные голоса…