Ковригин снова взял со стола буклет. Так. Каллипига, значит, привезена из Журина временной Бабой. И создан художественно-исторический Совет, какой и должен определить, кому и на сколько лет (хотя бы до следующего порыва масс) украшать столь почтенное в Синежтуре место. И не только украшать, но и олицетворять собой красоту, силу, ум и уровень непорочности отечественной женской натуры. Проводились опросы общественного мнения. Сбрендившие люди требовали никого специально не ваять, а составить и осуществлять график вахтенного попеременного стояния на пьедестале живых особей женского пола. Их не смущало даже исторически оправданное отсутствие на Земле некоторых женщин из их списков, таких, как Жанна Д'Арк или жена князя Игоря Ярославна. "Этих держать на пьедестале хотя бы по пять суток в виде живых голографических изображений!" - горячились сбрендившие. "Здравствуйте! У нас же Баба каменная!" - осаживали горячившихся, и те умолкали. Другие, крайние, выступали с предложениями сделать отливки с певицы Славы, политической дамы Хакамады, сноубордистки и столбовой дворянки Собчак (Леди Кси), ведущей Дуни и ведущей Рины. И т. д. И с этих отливок ваять. Но оппоненты крайних посчитали, что до уровня названных претенденток Синежтур интеллектуально и нравственно ещё не созрел. Украсить город хотя бы новым и приемлемым вариантом статуи Екатерины Великой не предлагали. Плохая примета. Да и появились уже Екатерины в её городах - Екатеринбурге, Екатеринодаре, в Питере, а Синежтур - был особенный.
Под историей Каменной Бабы в буклете шла информация о Падающей Башне. Сразу же вспомнился вагонно-ресторанный официант и его слова, высказанные вроде бы в раздражении: "Она за Плотиной. Во владении Турищевых". Конечно, конечно. Один из Турищевых, ещё не породнившихся с Шереметевыми, и основывал в Синежтуре заводы. Особо интересных для Ковригина сведений в буклете не было. Одна лишь строчка порадовала: "…построена из подпятного кирпича". То есть глину для кирпичей Башни, добавляя в раствор яичный белок, разминали ступнями. А напомнила Ковригину синежтурская башня (на снимке) определенно-знакомое. Но не Пизанскую башню, нет. А колокольню Николо-Перервинского монастыря, в какой позавчера не допустила Ковригина сретенская "Кружка". Судить же о перервинской колокольне, возвращенной реставраторами из гражданского состояния в состояние духовно-эстетическое, Ковригин мог по ТВ-сюжету и фотографиям в последнем выпуске "Памятников Москвы". Московское барокко. Синежтурская башня была лет на тридцать моложе перервинской, но следовала московской традиции. Совсем рядом с перервинской колокольней в те же годы (при царевне Софье Алексеевне) были поставлены уже упомянутые Патриаршьи кельи, и в них на стене попугай, усевшись на крепкую лозу, поклевывал виноградины. Не залетал ли попугай и в Синежтур? Вспомнилась сейчас же Ковригину и Соликамская башня со схожим массивным основанием верхнего объёма. Но эта башня в его соображениях оказалась сейчас лишней. В гостиничном буклете ни о каком попугае упоминаний не было. Зато сообщалось о завершении Падающей башни, это был не крест, а молниеотвод-флюгер с водяным драконцем о шести лапах. Стало быть, на гранитном пьедестале гвоздём выцарапывали героя местных легенд.
"Завтра разберёмся!" - заверил себя Ковригин. В нем возбуждался азарт искателя.
"А ведь придётся сейчас тащиться в "Лягушки", - подумал Ковригин. - Если, конечно, не обнаружится достойных заведений поблизости".
Ковригин изучил последнюю страничку буклета с планом центральных улиц. Были рекомендованы приветливые кафе, бар и два ресторана при отеле "Блюдце", раньше там пыхтела, дымила, щи варила Фабрика-кухня, устремлённая в высоты общепитательных пристрастий едоков-коммунаров. Все заведения при отеле звались "Блюдцами", но с разными каёмками и каёмочками - с золотой, с голубой, с оранжевой. И даже с клюквенной. Однако в темени и в ливень, да ещё и не зная ночных и вечерних синежтурских нравов и тем более - капканов, разыскивать блюдца с каёмочками Ковригину не захотелось. Хотя он не был трусом и приключения любил. И шикарный, по словам буклета, ресторан "Ваше императорское величество", в народе - "Империал", стало быть, и с шикарными ценами, Ковригина не притянул. "Пусть он останется для меня пока загадочным", - решил Ковригин.
Оставались "Лягушки" и ресторан при гостинице. Кстати, о "Лягушках" в буклете было сказано вскользь и с как бы адресованной бывалому человеку ухмылкой стыдливости - мол, и такие бастарды у нас имеются, а коли вам присуща неразборчивость вкусов, кулинарных в частности, то и зайдите туда. Естественно, гостиничный ресторан был расписан в буклете кистями рублёвско-шоссейного художника Фикуса и приравнен к парижскому "Максиму".
Не хотелось Ковригину мокнуть, но где-то на сценической площадке вот-вот должен был закончиться (а может, уже и закончился) антрепризный спектакль по пьесе Стоппарда, и Звезда театра и кино Натали Свиридова с не менее звездным окружением могла позволить себе расслабиться после трудов праведных и расположиться за накрытым уже столом двумя этажами ниже Ковригина, причём наверняка с пожелавшей посетить праздник искусств знатью и интеллектуальной элитой Синежтура. И Ковригин надел плащ.
Слава Богу, никаких фейс-контролей в Среднем Синежтуре не было. То есть в особо тусовочных или корпоративных ночных клубах и небось там, где пили на халяву, они, наверное, осуществлялись (раз в Лос-Анджелесе или в самом Таллинне, то и у нас, конечно). Но в "Лягушках" именно физиономией и одеждой Ковригина никто не озаботился. Каждый лишний гость был здесь хорош. "Понедельник, - поразмыслил Ковригин. - Оттого и народу не густо…" Но позже выяснилось: пустоты за столиками есть только в переднем, как бы разминочном зале, а в иных, менее просторных помещениях, - заинтересованная теснота, гвалт, запах горячих тел и нервно-игровое оживление.
Метрдотель указал Ковригину на столики с живописными видами, пожелал хорошего аппетита у водоёма с фонтаном и сообщил, что зал этот называется залом Тортиллы, а сама Тортилла сидит в центре фонтана и время от времени выпускает из себя струи воды. Ковригин не сразу смог выделить Тортиллу из прочих фигурок фонтана. Все они были золочёные, как девушки со снопами в Москве на Выставке Достижений. Ко всему прочему Ковригин отыскивал глазами золочёную черепаху. А когда фонтан по расписанию стал гейзером, Ковригин увидел, что струя извергается изо рта кукольной Рины Зелёной. Ни Буратино, ни Дуремар с сачком, ни лягушки в ластах в компанию к Рине Зелёной не были прикомандированы. А тихие струи полились из глоток четырех драконцев с тремя парами перепончатых лап у каждого. Флюгер башенный… И водоём у столика сразу же стал напоминать Ковригину синежтурское блюдце…
Однако к столу Ковригин был призван прежде всего требованиями желудка. В меню он сразу же исследовал цифры и соотнес их с московскими значениями. Они оказались терпимо-сносными. А вот наименования закусок, супов и горячих вторых блюд Ковригина озадачили. Во-первых, никакие лягушки, ни голые, ни в мундирах, ни жареные, ни отварные, ни копчёные, не предлагались. Во-вторых, в состав обещанного исторического юга Франции, видимо, добровольно вошла Бессарабия, или хотя бы Кишинёв с окрестностями, о чём Ковригин в суете жизни уследить не сумел. Францию Ковригин посещал. С кухней тамошней познакомился. Не сказать чтобы полюбил её. Показалась пресной. Но сыры, вина, изделия хлебопеков (где наши французские булки за 65 коп.?!) и кондитеров зауважал… А уж подплыл к столику официант в белой куртке, худой, горбоносый, смуглый. Ковригин поприветствовал его на французском и выразил одобрение внешности гарсона, тот, по мнению Ковригина (фальшивому), якобы имел сходство с президентом Николя Саркази.
- Чего? - удивился официант. - И я не Саркисян! Чуть что, сразу - Саркисян! А я не Саркисян! Вы по-русски-то хоть что-нибудь понимаете?
- Понимаю, - вздохнул Ковригин. - Очень много чего понимаю по-русски… Но не всё.
- Так что будем заказывать? - спросил официант. К утюженной куртке официанта была прибулавлена пластмассовая бляха - зелёная лягушка в белом круге.
- У вас ресторан называется "Лягушки", - сказал Ковригин.
- Лягушки - в другом отсеке, за французской борьбой, - сказал официант, Ковригин, похоже, стал вызывать у него раздражение.
- Зелёные?
- Зелёные, - кивнул официант. - А какими им ещё-то быть? Но они несъедобные.
- То есть?
- А то и есть, - тут официант усмехнулся, усмешка его вышла высокомерно-снисходительной. - Конечно, если их смазать горчицей и посыпать евриками из Страсбурга, то, может, они и позволят от себя откусить… А так они заняты, играют в шахматы и в шахбокс.
- И давно - в шахбокс?
- С неделю как. Быстро освоили. Способные, хоть и дорогие.
- Их что, из Франции завезли? - поинтересовался Ковригин.
- Естественно, из Франции, откуда же ещё! - воодушевился гарсон. - Если, конечно, посчитать, что Тамбов, Воронеж, Бешенковичи или там Конотоп - это и есть Франция. И никто их не завозил. Сами приплелись на запах и на шелест. Кто как. Кто на перекладных, кто на байдарках, кто прыжками, кто ползком на пузе. Лягушки!
При последних словах (или при последнем слове?) гарсона в водоёме произошло движение. Круглые листья, от лотосов ли, от виктории ли, поначалу показавшиеся Ковригину искусственными, ожили, задергались, между ними мелькнула чья-то пятнистая, коричневая с зелёным спина, а потом явилась Ковригину мордочка незнакомого ему зверька. Оглядев Ковригина, зверёк не спеша вылез на голубоватый бортик водоёма. Размером он был с нутрию, а обликом своим совершенно соответствовал синежтурскому драконцу с шестью лягушачьими лапами. Ковригин ощутил, что гарсон напрягся или даже перепугался.
- Это Костик, - сказал гарсон, успокаивая то ли себя, то ли Ковригина. - Наш смотритель. Тритонолягуш.
- Тритонолягуш? - удивился Ковригин. - Тритоны же маленькие… Сам держал в детстве…
- Тритонолягуш, - кивнул гарсон. И далее говорил шепотом, наклонясь к Ковригину: - Новая порода… Вывелась сама по себе и совершенствуется… Вы на Костика не обращайте внимания. Он сидит, размышляет. И наблюдает. Он добродушный, но внимательный…
И последовала история обретения человечеством (хотя бы и одними синежтурцами, и этого достаточно) новой породы животных. Юннат Харченков из семнадцатой школы (да, юннаты не перевелись) увидел в лесной луже искалеченного тритона, принёс домой, попытался спасти. Увы, всяческий интерес к жизни у тритона был потерян. И тогда просвещённый мальчик додумался снабдить страдальца компанией задорных, ещё не угнетённых бытом лягушек. Определить, какого пола искалеченный тритон, юннат не смог, а потому на всякий случай одарил его другом и двумя подругами. И подействовало. Тритон потихоньку ожил, стал столоваться вместе с лягушками, а до того пищи не принимал, принялся играть с ними, и в положенный срок из лягушачьих икринок, не из всех, конечно, а из некоторых, вылупились невиданных форм головастики. Юннат Харченков теперь моцартовский стипендиат в Самарском университете и, используя опробованную им методику, вывел там морозоустойчиво-вкусную породу свиновепрей, теперь уже с привычным набором конечностей.
Тритонолягуш Костик, сидевший во время рассказа гарсона в тихой задумчивости, припрыгал к столику Ковригина, посмотрел тому в глаза, чуть ли не утопив Ковригина в своих рыже-зелёных глазищах, произвел некие движения лапами, понятые гарсоном, и нырнул в водоём. Круглые листья (блюдца) покачались и притихли.
- Вы ему понравились! - радостно воскликнул гарсон. - Он не имеет ничего против. Вас допустят и к борьбе, и к шахматам, и даже в лабиринт.
- А если б не понравился?
- Могли бы отсюда и не выйти…
"Ничего себе, - подумал Ковригин. - Не зря, значит, были предложены живописные виды у водоёма. Такой у них фейс-контроль!" Ковригин почувствовал, что аппетит у него пропал.
- Пить что-нибудь будете? - спросил гарсон.
- Знаете, - сказал Ковригин, - всех этих мамалыг мой организм, пожалуй, не выдержит.
- Дозволено предоставить вам другое меню, - в почтении согнул спину гарсон.
В протянутом "другом" меню мамалыг и голубцов в виноградных листьях Ковригин не обнаружил, но ему показалось, что и здесь отношение к Франции имеют лишь слова "пти" и "гранд". Пти-харчо и Гранд-харчо.
- Думаю, думаю. Выбираю, - предупредил вопрос гарсона Ковригин. Сам же спросил: - А если бы вместо добродушного и внимательного Костика у вас под фонтаном проживали бы аллигатор или даже, помечтаем, амазонкская анаконда, и я бы им не понравился?
- Эти бы, - подумав, сказал гарсон, - суток трое дрыхли бы, переваривая вас. Вы длинный… И пропустили бы, куда не надо, всякую шваль. Нет, крокодилов и удавов у нас не держат. Копчёные крокодилы у нас в холодных закусках. Живые они - невыгодные. Серьёзные люди на своих ранчах-заимках заменили охранников - крокодилов на тритонолягушей. Они-то оказались зверскими сторожевыми животными. Причём и смышлеными.
- Замечательно, - сказал Ковригин. - У вас небось в меню есть лангет "Обоз-88", тава кебаб по-синежтур-ски и сосьвинская селёдка.
- Откуда вы…
- Я приехал в Синежтур в фирменном поезде.
- Понятно. Разочарую вас. Обозолангеты - в "Люке" при Башне. Для туристов. Сосьвинская селёдка - в "Империале". Атава-кебабы - "У Марины".
- У какой Марины? - насторожился Ковригин.
- У ясновельможной. А у нас сосьвинские раки. В пиве. Не хуже марсельских лобстеров. Сосьва - речка чистая. У нас там заготовители.
Аппетит сейчас же вернулся к Ковригину.
- А что вы сами пожелали бы предложить мне? - спросил Ковригин.
- У нас запрещено делать это, - сказал гарсон. - Но… Вам Костик не просто дозволил. Вы ему понравились. Это редкость. Вы называйте блюда. Я могу кивнуть. Вы меня поняли?
- Так. Закуски. Пиявки по-дуремарски. Фаршированные пармезаном и копчёные. Дуремар и пармезан вроде бы не были французами. Отставим, - сказал Ковригин. - Раки в пиве. Две гранд-порции. И миноги. Гарсон кивнул.
- Первое… - выбирал Ковригин. - Никаких супов-пюре… Ага!.. Уха стерляжья с каперсами по-монастырски… Подойдёт… Так. У вас, оказывается, завелись отбивные из свино-вепрятины?
Гарсон с явной тревогой взглянул в сторону фонтана.
- Действительно, - сказал Ковригин. - Эта свино-вепрятина кажется мне подозрительной. В Самаре, конечно, много чего изобрели. И по делу. Скажем, первыми создали Партию Дураков. И для них, вполне возможно, хорош метод юнната Харченкова. Но вряд ли он будет уместен для украшения меню вашего ресторана. Так что, откажемся от предложенного блюда.
Гарсон закивал с воодушевлением. И будто бы опасность с когтями росомахи только что отпрыгнула от него в густоту елового лапника.
- А потому заказываем, - подытожил Ковригин, - пти-коко, то есть табака по-гальски в чесночном соусе Ришелье. На десерт - вишнёвый пирог "Лютеция". Напитки сами выберете.
- Откушаете и пройдёте к оливковому маслу и к шахматисткам на раздевание, а может, потом - и в лабиринт? - поинтересовался гарсон. - Или экскурсию совершите сразу?
- Сегодня командует мой желудок, - сказал Ковригин. - Сытый и довольный он пожелает полениться и поурчать, а на деятельную экскурсию вряд ли окажется способен.
- Разумное соображение, - согласился гарсон.
Никаких разумных соображений Ковригин не высказывал. Просто болтал. Молол чепуху. Гарсон ему надоел. Но обслуживал тот старательно и насыщению Ковригина не мешал. Неодобрительных движений в фонтанных водах не наблюдалось. Можно было предположить, что тритонолягуш Костик спокоен, недостойных натур на подходе к его околотку нет. Или - все возможные шалуны и игроки, синежтурские и региональных значений, были Костиком уже исследованы, взвешены, допущены и рассеяны в отсеки по интересам. Чрезвычайных же едоков и любителей сладких мгновений более не ожидалось.
- Замечательно! - произнёс, наконец, Ковригин. Искренне произнёс. Чрево его уже было расположено именно к урчанию и покою в гостиничном номере.
Но и сыч, набивший себя деликатесами от лесных и полевых грызунов и придремавший на дубе, при шелесте в траве глазища вытаращит и пожелает узнать, что там в траве-то? Вот и Ковригин понял, что не уйдёт из заведения с Костиком под фонтаном, пока не увидит, какие такие лягушки играют на раздевание в шахматном отсеке. О чём и объявил гарсону. Тот кивнул, за указаниями к Костику не обратился - видимо, имел полномочия.
Отсеки, в какие Ковригин направился любопытной Варварой, полагая себя при этом ВИП-персоной, признанным ботаником с сачком, купленным в Кейптауне, лицом, одобренным бдящими Силами, отсеки эти его разочаровали. Ну, борцы, здоровенные дяденьки, ну, деревянные чаны с теплым оливковым маслом, куда дяденьки ради выявления рельефов мышц окунались перед каждой схваткой, Афродиты-Тарзаны в кипрской пене-шампуни, ну, деликатные правила и приёмы греко-римской, классической - иначе, естественно, французской борьбы. То есть цирковое ретро. Возвращение к Иванам Поддубным начала двадцатого века. И никаких драк без правил, никакой крови и хруста шейных позвонков. Ну, понятно, и в жанре ретро ухо оторвать возможности имелись. А так - скука. Суть аттракциона была, видимо, в другом. Наверное - в особо заманчивых условиях тотализатора. А может, и в чём-то ином, Ковригину не открытом, но приглашающем его в секреты подпольных действий и игр. Не исключено, что именно в связи с его заходом в борцовский отсек было тотчас же объявлено: "Внимание! Внимание! Этого все сегодня ждали! Начинается серия схваток с острожелающими любителями из числа гостей ресторана!" Тут же в пляски и подёргивания огней цветомузыки (тема тореодора в смесителе с темой Мефистофеля, Визе, Гуно, французская борьба-жизнь-ля-мур-тужур, люди гибнут за металл и, тем более, за любовь) вступил мужчина в банном халате и шагнул к чану с оливковым маслом. "Мистер Поголовкин, Чёрный Цилиндр движущегося состава! - было объявлено. - Поприветствуем его!". Чёрный Цилиндр сам поприветствовал публику, вскинув руки "викторией", а к Ковригину обратился персонально со словами: "Чтоб и вам хотелось!", сбросил халат, подпрыгнул и опустил себя в лохань с оливковым маслом. Голова его вскоре возвысилась над подогретой жидкостью, и последовало обращение уже не к одному лишь Ковригину, а ко всем:
- Чтоб и вам хотелось!
Впечатления первого взгляда Ковригина улетучились. Это был не крепыш Мамин-Сибиряк, а не менее крепкий удалец, угощавший Ковригина в вагоне-ресторане сосьвинской сельдью.
Публика тем временем ревела, отбивала ладоши и свистела с хрипотцой. Чёрный Цилиндр явно имел в атлетических кругах синежтурцев поклонников и букмекеров.
А Ковригин понял, что ему не хочется.
И винтовым ходом в стене (подсказали) перешёл в отсек (подводники, что ли, заправляли рестораном?) с шахматными партиями и раздеваниями. Там-то он и увидел, наконец, обещанных лягушек.