Сегодня на занятии преподаватель спросил нас, может ли человек умереть от разбитого сердца. Это было серьезно. Он, кстати, дьявол. Моя идея ада - быть запертой в комнате вдалеке от тебя, но быть в состоянии видеть тебя и вдыхать тебя. Заткнись, заткнись, говорю я себе снова и снова. Если б я была преподшей, я б тебе сказала: "Чтобы сдать, ты должен лечь со мной в кровать и полюбить меня". Я должна выучиться писать Ему более лаконичные записки. Боюсь дышать. Иногда я думаю, что закричу. Мэри, говорю я себе, завтра решающий день. О чем ты думаешь? О ком ты думаешь? Обо мне? Одной? Кто видел тебя обнаженной, думаю я про себя. Тот, другой, с кем ты переспала и кого любила. Сколько сигарет ты скурила - и такое случается. Две сегодня? Правда? Крибле-крабле-бумс. Песня для бедной Мэри. Никто меня не любит. Все ненавидят меня. Пойду, пожалуй, наемся червячков. О! Возьми! Же! Меня!
////Сейчас я на занятиях, до конца осталось всего сорок минут. Я думаю, меня сейчас стошнит. Я должна увидеть Тебя. Яне нахожу себе места, спокойно говорю я себе, потому что хочу стонать и изгибаться под Тобой и хочу подойти и поцеловать Тебя в губы и притянуть тебя к себе и сказать: "Люблю люблю люблю", раздеваясь, потому что мы уже начинаем заниматься сексом. Я хочу прибить уродливых девчонок, которые сидят рядом с тобой в "Пабе", но не могу. Я слышу песню Bread, и вдруг появляешься ты. Кто-то подошел ко мне и сказал: "Раскрой свою карму, раскрой свою карму", - и я подумала о тебе. Наверное, я могла бы уехать куда-нибудь. Поехать отдохнуть… куда? Сконцентрироваться… на чем? Вокзал? Анал? Я видела, как бродит эта парочка, и они выглядели очень несчастными, а я хочу прикоснуться к тебе. Я хочу, чтобы ты прикоснулся к ним. Тебе нравятся эти скучные, наивные, робкие, сметливые девушки ? Я тут недавно заглянула в одну комнату и увидела плакат: "Когда дерутся две гремучие змеи, это происходит строго по правилам. Ни одна из них не пользуется ядовитым зубом, цель состоит в том, чтобы прижать голову противника к земле и продержать ее там несколько секунд, обозначив таким образом свое превосходство. Затем хватка ослабевает и проигравшая змея удаляется". Кто может улыбкой заставить мир вертеться? Кто может взять никчемный день и сделать его стоящим ? Так это же ты, девушка, и пора бы тебе уже об этом знать, ты демонстрируешь это каждым мимолетным взглядом, каждым движением. Любовь вездесуща, притворяться ни к чему, ты можешь получить все, что захочешь, так возьми же сама, ты будешь… Иногда я ненавижу Его. Завтра вечером.////
Пол
Мы лежали в моей кровати, потому что французишка вернулся. Шон облокотился о стену и попросил меня передать ему лежавшие на полу сигареты. Я прикурил и передал пачку Шону.
- Что случилось? - спросил он. - Нет. Сейчас я отгадаю. Пол в напряжении, верно?
- Десять очков Шону.
Он поднялся с отвращением на лице и натянул семейные трусы.
- Почему ты ходишь в семейных трусах? - спросил я.
Он ничего не ответил и продолжил одеваться, изо рта свисала сигарета.
- Нет, я ведь правда никогда не замечал этого раньше, но ты же ходишь в семейках!
Он натянул футболку, а потом завязал свои забрызганные краской ботинки. Почему они краской-то у него забрызганы? Он что, пальцем рисовал, что ли?
- У тебя что - несколько пар разных цветов? Есть розовато-лиловые? А может, апельсиново-оранжевые?
Он оделся и сел в кресло рядом с кроватью.
- Или только цвета серого асфальта?
Он лишь вытаращился на меня, сообразив, что я веду себя по-идиотски.
- Я был знаком с парнем по имени Тони Делана в девятом классе, он носил семейные трусы.
- Сенсационная новость, Дентон, - сказал он.
- Да?
- Так, значит, ты не хочешь ехать в Бостон завтра, в этом дело? - спросил он.
- У тебя уже двадцать очков.
Я бросил сигарету в пустую пивную бутылку, стоявшую на ночном столике, и встряхнул ее.
Шон только лишь посмотрел на меня и произнес:
- Не так уж ты мне и нравишься. Не знаю, почему я здесь.
- Ничем не могу помочь, - говорю я, поднимаясь и надевая халат. Я принюхался к халату. - Надо его постирать.
Я просканировал комнату на предмет выпивки, но было уже поздно, и мы разделались со всем пивом. Я потянулся через него и поднес бутылку к свету посмотреть, не осталось ли чего. Ничего.
- "Приоденься и присунь" пропустишь, - сказал он низким угрожающим голосом.
- Знаю.
Я пытался не паниковать.
- А ты пойдешь? - в конце концов спросил я.
- Естественно. - Он пожал плечами и передвинулся к зеркалу, не поднимаясь из кресла.
- Что наденешь? - спросил я.
- Что обычно, - ответил он, уставившись в свое отражение.
Самовлюбленный сучонок.
- Да неужто?
Я оглядел комнату. Не знаю, чего я искал. Хотелось выпить. Я подошел к проигрывателю, осмотрел его.
Рядом с колонкой было полбутылки "Бекса". Я присел обратно на кровать. Он поднялся.
- Я пойду.
- Куда? - спросил я и небрежно хлебнул. Пиво было теплым и выдохшимся, я скорчил гримасу, но все равно выпил.
- Позанимаюсь в ночном зале, - ответил он. Самовлюбленный бздунишка.
Он пошел к двери, и тут я заорал:
- Я не хочу ехать в Бостон на выходные! Не хочу видеть свою мать. Не хочу видеть Джаредов, - (хотя, наверное, мне хотелось увидеться с Ричардом), - и Ричарда из "Сары Лоренс" не хочу видеть, - (это в надежде вызвать у него ревность), - и… - Я умолк.
Он стоял молча.
- И еще я не хочу оставлять тебя здесь… Потому что я не доверяю тебе, но этого я не стал
говорить.
- Я пошел, - произнес он. Открыл дверь и оглянулся. - Я подброшу тебя завтра до автовокзала. Во сколько автобус?
- В одиннадцать тридцать, кажется.
Я глотнул еще пива и закашлялся. Вкус был отвратительный.
- О’кей, подтягивайся к мотоциклу в одиннадцать, - сказал он, выходя.
- В одиннадцать.
Он закрыл дверь, и слышно было, как эхо от его шагов гуляет по коридору.
- Спасибо, Шон.
Я начал собираться, гадая о том, как теперь выглядит Ричард, пытаясь вспомнить, когда видел его в последний раз.
Шон
Кто-то заходит в "Паб", ищет кого-то, не находит и уходит, за ними закрывается дверь. Лорен Хайнд - совершенной красотки, которая оставляла записки у меня в ящике, среди них не было, и в "Паб" сегодня вечером я пришел только затем, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. В прошлую субботу, в общем корпусе, я видел, как она опускает записку. Я и поверить не мог. Я был в таком шоке, что это оказался кто-то симпатичный, что вся прошлая неделя прошла как будто в дурмане. Сейчас я за столом с четырьмя, или пятью, или шестью ребятами, типа слушаю их отмороженный разговор, ищу глазами эту девчонку. Все говорят о том, что нового в скульптурной мастерской - о преподавателях по скульптуре, вечеринках, о последней скульптуре Тони, хотя и понятия не имеют, что она "выражает". Мне Тони сказал, что подразумевал стальную вагину, но никто из этих идиотов не догоняет.
- Она такая волнующая, такая чувственная, - говорит девушка с серьезной миной.
- Очень сильная. Вне стиля, - соглашается ее подружка - лесба из Дьюка, приехавшая в гости, и выглядит она так, будто сильно перебрала с MDA.
- Это Нимой. Чистый Нимой, - говорит Гетч.
Отвлекаюсь. Заходит еще кто-то, это та девчонка, которая, если меня не подводит память, совершенно немотивированно поцеловала меня взасос на прошлой пятничной вечеринке. В джукбоксе по-прежнему Питер Гэбриел.
- Но это же Диана Арбус - вне всякого сомнения, - говорит одна из девушек, и это она серьезно.
Дентон окидывает меня железным взором с противоположной стороны стола. Он-то, наверное, согласился с этим.
- Но ревизионистская теория в ее случае совершенно не обоснована, - радостно вставляет кто-то.
Возникает заминка, затем чей-то вопрошающий голос:
- А как насчет Виджи. Что о Виджи-то вы думаете, бога ради?
Испытывая невнятный сексуальный интерес, заказываю еще один кувшин пива и пакет картофельных чипсов со вкусом барбекю, от которых у меня расстраивается желудок. Питера Гэбриела сменяет Питер Гэбриел. Девчонка, поцеловавшая меня взасос в прошлую пятницу, уходит, купив пачку сигарет, и в каком-то извращенном смысле меня это разочаровывает. Она не настолько симпатична (слегка азиатка, с танцевального?), но, возможно, я бы ей вставил. Возвращаюсь к разговору.
- На этот раз Спилберг зашел слишком далеко, - шипит подсевший за столик недовольный мулат-интеллектуал в неброском необитниковском, но все же модном прикиде, увенчанном беретом.
Куда он зашел? Как будто только и делает, что ошивается в квартире в Кэнфилде, и бухает, как маньяк, и отваливает, когда родители приезжают на уик-энд, и каждый семестр принимает кучу друганов из закрытых колледжей. Какого хуя он делает в этой жизни? Как будто это его юные первогодочки посвящают в свои секреты и с ним подолгу прогуливаются вокруг общаг после ужина?
- Просто слишком далеко, - соглашается Дентон. Он серьезен, не шутит.
- Просто слишком далеко, - говорю я, кивая. Позади нашего столика второкурсники спорят о
Вьетнаме, какой-то чувак, почесывая голову, типа в шутку говорит:
- Черт, когда это было-то? А кто-то еще говорит:
- А не насрать ли?
И жирная девчонка с серьезным видом, готовая уже удариться в слезы, орет:
- Нет!
Кризис Старшекурсника Социологической Специализации. Я поворачиваюсь обратно к нашему столику с Уебками С Искусства, потому что они наводят меньше скуки.
Лесбиянка из Дьюка спрашивает:
- А вам не кажется, что истоки его популярного гуманизма скорее в извращенной поп-культуре шестидесятых, нежели в лишенной иллюзий модернистской точке зрения?
Поворачиваюсь опять к другому столику, но они растворились. Она снова спрашивает, перефразируя вопрос для напряженного мулата. Кого, черт подери, она спрашивает? Кого? Меня? Дентон не перестает кивать, будто она говорит что-то невероятно глубокое.
Кто вообще эта девушка? Зачем она живет? Интересно, может, стоит уйти прямо сейчас? Встать и сказать: "Спокойной ночи, уебки, это было сильно, и надеюсь, я никогда больше не увижу никого из вас" - и уйти? Но если я так сделаю, закончится тем, что они будут говорить обо мне, а это еще хуже, и я серьезно пьян. С трудом держу глаза открытыми. Единственная симпатичная девушка за нашим столиком поднимается, улыбается и уходит. Кто-то громким шепотом говорит:
- Она трахалась… вы готовы? - (Все за столом пригибаются вперед, даже я.) - С Лорен!
У всех от удивления раскрываются рты. Что за Лорен? Француз из Сотвелла? Или алкоголичка из Висконсина, работающая в библиотеке? Не может быть, что это моя Лорен! Исключено. Быть того не может, что она лесбиянка. Даже если так оно и есть - меня это слегка возбуждает. Но… может, записки она доставляла не по адресу? Может, она имела в виду ящик Джейн Горфинкель - он как раз над моим? Не хочется спрашивать, о которой Лорен идет речь, хотя узнать хочется. Гляжу на бар, пытаюсь отвлечься, но там по меньшей мере четыре девчонки, с которыми я переспал. На меня не смотрит ни одна из них. Они по-деловому, с отсутствующим видом потягивают пиво и курят, да что за хуйня. В конце концов срываюсь, сваливаю, ухожу. Проще простого. Я за дверью. Фелс неподалеку. У меня там есть кое-какие друзья, разве не так? Но при мысли об этом находит невероятнейшая тоска, так что я просто слоняюсь какое-то время по общаге, а затем сваливаю. Теперь в Сотвелл? Не-а. Но та девчонка, которая поцеловала меня… кажется, живет в Нойсе, в одноместной комнате № 9. Иду к ее двери и стучусь.
Кажется, я слышу смех, затем пронзительный голос. Чей? Чувствую себя дураком, но я пьян, так что все круто. Открывается дверь - девчонка, которая вышла из-за стола, не та, что поцеловала меня, на ней халат, а за ней в кровати какой-то бледный парень, раскуривающий на футоне большой багровый бонг. Господи Иисусе, отстой полнейший, думаю я.
- Э-э, а Сьюзен не здесь живет? - спрашиваю я, краснея, стараясь не робеть.
Девчонка оборачивается назад к парню в кровати.
- Сьюзен живет здесь, Лорен? Парень затягивается бонгом.
- Нет, - отвечает он, предлагая его мне. - Лей-девять.
Я поспешно сматываюсь. Быстро выхожу за дверь. Я на улице, холодно. Что делать? Думаю. Что же это за вечер, если ничего не предпринять. Так и останется никаким? Как все остальные гребаные вечера? Появляются какие-то мысли в голове. Решаю отправиться в Лей-9, где живет Сьюзен. Стучусь. Кроме альбома "Небраска" Брюса Спрингстина, ничего не слышно. Трахаться под такой музон - самое то, думаю я. Проходит долгое время, но в итоге Сьюзен открывает дверь.
- Как поживаешь, Сьюзен? Привет. Извини, что побеспокоил тебя в такое время.
Она странно так на меня смотрит, потом улыбается и говорит:
- Без проблем, заходи.
Я захожу, руки в карманы куртки. У нее на стене над компьютером и бутылкой "Столичной" две ксерокопированные карты Вермонта… на самом деле это Нью-Гэмпшир или, может, Мэриленд. Я слишком для этого пьян, доходит до меня, когда я заваливаюсь и глубоко вздыхаю. Сьюзен закрывает дверь и говорит: "Рада, что зашел" - и запирает дверь, и от того, что она запирает дверь, у меня все опускается; до меня доходит, что она тоже хочет трахаться и что именно это от меня и ожидается, и в этом виноват только я, а на самом деле я хочу Лорен Хайнд и мне кажется, что сейчас меня вырубит, а она выглядит готовой на все и совсем молодой.
- Где был? - спрашивает она.
- В кино. Отличный итальянский фильм. Но он весь по-итальянски, так что накуренным не посмотришь, - говорю я, стараясь быть погрубее, отбить у нее охоту. - Субтитры, знаешь ли.
- Да. - Она улыбается по-доброму, по-прежнему влюбленная в меня.
- Что я хотел сказать, типа, э, почему эти карты… Да, это самое, что эти карты там делают? - спрашиваю. Ну и лошара.
- В Мэриленде круто, - говорит Сьюзен.
- Я хочу переспать с тобой, Сьюзен, - говорю я.
- Что? - Притворяется, что не расслышала.
- Ты не расслышала?
- Нет. Слышала, - отвечает она. - В тот вечер мне так не показалось.
- Так что ты на это скажешь? - спрашиваю я, оставив эту ремарку висеть прямо у меня над головой.
- Мне кажется, что это вообще смешно, - говорит она.
- Как это? То есть почему ты так думаешь?
- Потому что у меня есть бойфренд, - говорит она, - припоминаешь?
На самом деле я ничего такого не помню, но все же выпаливаю:
- Это не играет роли. Это не причина, чтобы не трахаться.
- Да неужто? - спрашивает она скептически, но улыбается. - Объясни-ка.
- Ну, понимаешь ли, это как это самое… - Я присаживаюсь на кровать. - Это типа, это самое…
- Напился, - говорит Сьюзен.
Господи, имя Сьюзен такое дурацкое. Оно напоминает мне слово "синус". Она берет меня на слабо. Я прямо-таки чувствую, как она вся исходит. Она хочет.
- Где же ты была всю мою жизнь? - спрашиваю я.
- Ты знал, что я родилась в "Холидей-инн", - кажется, говорит она.
Я пялюсь на нее, совершенно недоумевая, совсем уже ебанувшись. Теперь она рядом со мной на кровати. Я продолжаю пялиться.
В конце концов я говорю:
- Просто сними одежду и ложись или стой, мне все равно, на кровати, и, это самое, не важно, родилась ли ты в "Холидей-инн". Понимаешь, о чем я?
- Прекрасно, - говорит она. - Ты случаем не на искусстве учишься все еще?
- Что? - спрашиваю я.
У меня слезятся глаза. Она приглушает свет, и все происходит на самом деле, есть там бойфренд или нет его. Я пьян, но не настолько, чтобы отказываться. В ванной общего корпуса над туалетом сегодня кто-то написал раз пятнадцать: "У Рональда Макглинна ни хуя, ни яиц".
Она поворачивается ко мне - ее плоть мерцает зеленым светом от светящихся слов на компьютерном экране - и ничего не говорит. Я ложусь на спину, и она начинает сосать и пытается засунуть палец мне в жопу. Мне хорошо, а ее от этого реально прет, и я думаю, о чем говорят в ситуациях типа этой? Ты католичка? Тебе когда-нибудь нравились "Битлы"? Или девчонок положено спрашивать про "Аэросмит"? Девчонки в средней школе, помнится, одели черные повязки в день, когда Стивен Тайлер женился. Средняя школа была отстоем. Она все отсасывает, губы влажные, но твердые. Я засовываю руки под ее футболку, щупаю ее титьки. У нее небольшая волосатая бородавка под рукой, и у меня на самом деле от этого даже не пропадает желание. Не особо возбуждает, конечно, но и желания не отбивает.
- Погоди… погоди…
Я пытаюсь стянуть трусы до конца, затем джинсы, но я на кровати, и она у меня отсасывает и пытается раздвинуть ноги еще шире, и, хотя все это вызывает у меня типа отвращение, мне чересчур хорошо, чтобы ныть. Она поднимает голову.
- Болезни? - спрашивает.
- Нет, - говорю я, хотя должен сказать "да, мандавошки" и прекратить все это.
Я снимаю ее футболку через голову, нитка зеленой слюны приклеилась к губам, когда она поднимает голову. Я прикасаюсь сбоку к ее лицу, потом расстегиваю свою рубашку, сбрасываю штаны.
- Подожди, выключи свет, - говорю я ей. Она скалится.
- Мне нравится со светом. - И кладет руки мне на грудь.
- Не, нахуй. Я хочу без света. Решай вопрос.
- Я выключу. - Она выключает. - Так лучше?
Мы снова начинаем целоваться. Что теперь произойдет, думаю я. Кто начнет жуткое порево? Что сказали бы ее родители, если б знали, что это единственное, чем она здесь занимается? Пишет хайку на своем "Эппле", хлещет водку, как какая-то свихнувшаяся алкоголичка, постоянно трахается… Отреклись бы они от нее? Дали бы ей больше денег? Что?
- О, зайка, - стонет она.
- Тебе нравится? - нашептываю я.
- Нет, - снова стонет она, - я хочу включить свет. Я хочу видеть тебя.
- Что? Не верю.
- Мне хочется знать, что я творю, - произносит она.
- Не понимаю, что тебя может смущать, - говорю я.
- Меня заводит неон, - говорит она, но свет не включает.
Я пригибаю ее голову. Она снова принимается у меня отсасывать. Я отталкиваю ее. Головой она работает достойно.
- Подожди, - говорю я, - сейчас кончу…
Она поднимает голову. Я медленно спускаюсь по ней, целую сиськи (которые типа чересчур большие) и затем, минуя живот, к ее раскрытой, распухшей пизде, проскальзываю тремя пальцами внутрь, не переставая ее облизывать. Брюс поет про Джонни-69 или еще кого, а мы трахаемся. И я кончаю - хлюп-хлюп - как в плохом стихотворении, и что потом? Ненавижу эту сторону секса. Всегда есть тот, кто хочет, и тот, кто дает, но с тем, кто дает, и с тем, кто этого хочет, бывает непросто, даже если все успешно. Она не кончила, так что я снова приникаю к ней, и на вкус она отдает семенем, и потом… что происходит, как только кончаешь? Разочарование опрокидывает навзничь. Терпеть не могу это делать, и у меня все еще стоит, так что я начинаю снова ее трахать. Теперь она хрипит, ебется вовсю - вверх, вниз, вверх, и я закрываю ее рот рукой. Она кончает, облизывая мою ладонь, сипит. Все кончено.
- Сьюзен?
- Да?
- Где "клинекс"? - спрашиваю я. - У тебя есть полотенце или еще чего?
- Ты уже кончил? - спрашивает она растерянно, лежа в темноте.
Я все еще в ней и говорю: