Марк писал диплом по Grateful Dead. Сначала он старался вставляться пореже, чтобы не заторчать, но было уже типа слишком поздно. Я доставал ему наркотики с сентября, и он динамил меня с расплатой. Он только и говорил, что после "интервью с Гарсией" у него будет бабло. Но Гарсия давненько не наведывался в Нью-Гэмпшир, и терпение мое заканчивалось.
- Марк, ты должен мне пятьсот баксов, - говорю я ему, - мне нужны деньги до твоего отъезда.
- Господи, у нас были… у нас здесь были такие безумные времена…
На этой реплике я всегда начинаю подниматься.
- Теперь все… по-другому… - (и пр., и пр.), - и времена те прошли… и места уже не те… - говорит он.
Я пялюсь на кусок разбитого зеркала рядом с пипеткой и компьютером, и теперь Марк говорит о том, чтобы завязать со всем и отправиться в Европу. Я смотрю на него: изо рта воняет, не мылся неизвестно сколько, засаленные волосы забраны в хвостик, грязная, в пятнах рубашка.
- …Когда я был в Европе, чувак… - Он ковыряет в носу.
- У меня завтра пара, - говорю. - Как там с деньгами?
- В Европе… Что? Пара? Кто ведет? - спрашивает он.
- Дэвид Ли Рот. Слушай, ты дашь деньги или как?
- Да, понял я, понял, тише, Резина разбудишь, - шепчет он.
- Мне наплевать. Резин на "порше" разъезжает. Он может заплатить, - говорю я ему.
- Резин без денег сидит, - говорит он. - Я все отдам, все.
- Марк, ты должен мне пятьсот баксов. Пятьсот, - говорю я этому гнусному торчку.
- Резин думает, что Индира Ганди живет в Уэллинг-хаусе. - Марк улыбается. - Говорит, что шел за ней от столовой до Уэллинта. - Он медлит. - Врубаешься… в это?
Он встает, едва добирается до кровати и падает на нее, опуская рукава. Оглядывает комнату, уже куря фильтр.
- Гм, - произносит он, запрокидывая голову.
- Да ладно, у тебя есть бабки, - говорю. - Одолжи хоть пару баксов!
Он оглядывает комнату, со щелчком раскрывает пустую коробку из-под пиццы, затем косится на меня:
- Нет.
- Я студент на дотации, чувак, мне нужны деньги, - умоляю я. - Всего пять баксов.
Он закрывает глаза и смеется.
- Я все отдам, - только и произносит он.
Резин просыпается и начинает разговаривать с пепельницей. Марк предостерегает меня, что я порчу его карму. Я ухожу. Торчки - довольно-таки жалкое зрелище, но богатые торчки еще хуже. Хуже баб.
Пол
Гребаное радио как-то само включилось в семь утра, и заснуть снова не удалось, так что, выбравшись из кровати, я сразу же закурил и прикрыл окна, потому что в комнате был мороз. Я едва смог приоткрыть глаза (потому что, если б я их открыл, череп точно бы раскололся), но все равно увидел, что на мне по-прежнему галстук, трусы и носки. Было непонятно, почему на мне только эти три предмета одежды, и я долго стоял и пялился в зеркало, пытаясь вспомнить прошлую ночь, но не смог. Я доковылял до ванной и принял душ, радуясь, что осталась теплая вода. Потом спешно оделся и вытащил себя на завтрак.
На самом деле на улице было довольно приятно. Был конец октября, когда с деревьев вот-вот опадет осенняя листва, и утро было холодным и бодрящим, в воздухе чувствовалась свежесть, а солнце, спрятавшееся за сереющими облаками, поднялось еще не слишком высоко. Однако чувствовал я себя столь же отвратно, а пять таблеток анадина, которыми я закинулся, даже не собирались подействовать. С затуманенным взором я чуть не сунул двадцатку в разменник. Прошел почту, но у меня в ящике ничего не было, потому что для писем было еще слишком рано. Я купил сигарет и отправился в столовую.
В очереди никого не было. За стойкой стоял этот милый блондин с первого курса, напялив самые огромные солнечные очки, которые мне когда-либо доводилось видеть, и, не произнося ни слова, раскладывал по тарелкам наижидчайший на вид омлет и маленькие коричневые зубочисточки, которые, по-видимому, являлись сосисками. Стоило только подумать о еде, как подступала неминуемая тошнота, и я смотрел на этого мальчика, который просто стоял со шпателем в руках. Пробудившийся во мне поначалу сексуальный интерес уступил место раздражению, и я пробормотал, не выпуская сигареты изо рта:
- Строит тут из себя, - и взял себе чашку кофе. Была открыта только главная столовка, так что я
зашел и сел с Раймондом, Дональдом и Гарри - этим мелким первогодкой, с которым задружились Дональд и Раймонд, он симпатичный мальчик, обеспокоенный типичными для первогодок вопросами, вроде того, есть ли жизнь после Wham! Они не спали всю ночь, нюхая амфетамины, и меня тоже приглашали, но вместо этого я потащился за Митчеллом, который теперь сидел за столиком в другом конце столовки, на эту дурацкую вечеринку. Я старался не смотреть на него и на эту отвратную потасканную шлюху, с которой он сидел, но не мог сдержаться и проклинал себя за то, что не подрочил, проснувшись утром. Эти три пидора сгрудились над листом бумаги, сочиняя черный список студентов, и, несмотря на то что челюсти у них ходили ходуном, они меня заметили, кивнули, и я сел с ними.
- Студенты, которые едут в Лондон и возвращаются с акцентом, - сказал Раймонд, бешено строча.
- Можно у тебя сигаретку дернуть? - попросил меня Дональд с отсутствующим видом.
- Хочешь у меня дернуть? - спросил я в ответ. Кофе был отвратный. Митчелл ублюдок.
- Спустись на землю, Пол, - пробормотал он, когда я протянул ему покурить.
- Почему бы тебе самому не купить? - спросил я его настолько вежливо, насколько можно с бодуна за завтраком.
- Те, кто ездит на мотоцикле, и те, кто ездит "зайцем", - произнес Гарри.
- И те, кто приходит на завтрак, не тусуя всю ночь, - зыркнул на меня Дональд.
Я состроил ему гримасу и сел нога на ногу.
- Две лесбиянки, которые живут в Маккаллоу, - сказал Раймонд, записывая.
- Как насчет всего Маккаллоу? - предложил Дональд.
- Еще лучше. - Раймонд что-то нацарапал.
- А что с той шлюхой, рядом с Митчеллом? - предложил я.
- Спокойствие, Поль. Остынь, - сказал Раймонд саркастически.
Дональд рассмеялся, но все равно написал ее имя.
- А как с этой жирной модной злючкой? - спросил Гарри.
- Она живет в Маккаллоу. Уже охвачена. Выносить эти пидорские шуточки в столь раннее
утро было нелегко, я собирался встать сходить еще за кофе, но сил не было даже на это, так что я сел обратно, стараясь не смотреть на Митчелла, и вскоре все голоса стали неотличимы один от другого, включая мой собственный.
- Те, кто носит бороду или любую растительность на лице.
- Так, отлично.
- Как насчет этого мальчика из Эл-Эй?
- Ну, скорее нет.
- Ты прав, но запиши его все равно.
- Те, кто берет в салат-баре добавку.
- Пол, ты пойдешь на прослушивание на пьесу Шепарда?
- Что? О чем ты говоришь?
- О роли. Пьеса Шепарда. Сегодня прослушивание.
- Те, кто ждет, чтобы поставить себе брекет-систему после школы.
- Нет, не пойду.
- Люди, которые считают, что они перевоплотились.
- Под этот пункт подпадает вся администрация.
- Quelle horreur!
- Чуваки с деньгами и дешевыми проигрывателями.
- Парни, которые не умеют пить.
- А как с парнями, которые умеют пить?
- Правда, правда.
- Запиши девчонок, которые не умеют.
- Я просто запишу тех, кто легко напивается.
- Как насчет Дэвида Ван Пельта?
- Почему?
- Почему бы и нет?
- Ну, я все-таки с ним спал.
- Ты не спал с Дэвидом Ван Пельтом.
- Нет, спал.
- Он легко напивается. Я сказал, что мне нравятся его скульптуры.
- Но они ужасны!
- Знаю.
- У него заячья губа!
- Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.
- О’кей.
- Те, у кого заячья губа. Запиши это.
- Как насчет Милашки-Придурашки?
Меня подмывало поинтересоваться, что это за Милашка-Придурашка такой, но почему-то я никак не мог заставить себя сосредоточиться и спросить. Чувствовал я себя дерьмово. Я совсем не знаю этих людей, думал я. Ужасно быть на третьем курсе, теперь актерского отделения. Я начал потеть. Отодвинул кофе и достал сигарету. Я столько раз менял специализацию, что мне стало вообще наплевать. Театральный - последнее, что мне выпало. Дэвид Ван Пельт был отвратителен, или, по крайней мере, я так считал. Но сейчас, в это утро, его имя несло в себе нечто эротическое, и я прошептал: "Дэвид Ван Пельт", - но вместо этого вырвалось имя Митчелла.
Затем неожиданно они заржали, все так же сгрудившись над листом, они напоминали мне трех ведьм из "Макбета", только заметно лучше выглядели и носили Армани.
- А как насчет тех, чьи родители до сих пор женаты?
Они засмеялись, поздравили друг друга и записали это с довольным видом.
- Извините, - прервал я, - но мои родители все еще женаты.
Все подняли глаза, улыбки моментально сдулись, на лицах глубокое огорчение.
- Что ты сказал? - спросил один из них.
Я прокашлялся, сделал театральную паузу и сказал:
- Мои родители не в разводе.
Наступила долгая тишина, а затем они возопили нечто среднее между обманутыми ожиданиями и нежеланием поверить и, подвывая, рухнули головами на стол.
- Да ладно! - удивленно и несколько настороженно сказал Раймонд, глядя на меня так, будто я только что раскрыл строжайшую тайну.
Дональд сидел с раскрытым ртом.
- Да ладно, Пол.
Он был поражен и даже отодвинулся, словно я прокаженный.
Гарри был в таком шоке, что не мог и рта раскрыть.
- Я не шучу, Дональд, - сказал я. - Мои родители такие скучные, что даже развестись не могут.
Мне нравилось, что мои родители до сих пор женаты. Был ли этот брак счастливым - оставалось гадать, но тот простой факт, что большинство или даже все родители моих друзей были либо в разводе, либо жили отдельно, а мои нет, давал мне скорее ощущение спокойствия, нежели обделенности. Я буквально вырос в глазах Митчелла и порадовался такой дурной славе. Я выжал из ситуации по максимуму и уставился на этих троих, чувствуя себя немного получше.
Они все так же ошарашенно таращились на меня.
- Возвращайтесь к своему дурацкому списку, - произнес я, хлебнул кофе и отмахнулся от них. - Хватит на меня пялиться.
Они медленно перевели глаза на список и вернулись к нему после короткой оглушительной тишины, но возобновили свою игру уже с меньшим азартом.
- Как насчет тех, у кого гобелены в комнате? - предложил Гарри.
- Это уже есть, - сказал Раймонд, вздыхая.
- Спиды еще остались? - спросил Гарри, вздыхая.
- Нет, - ответил Дональд, тоже вздыхая.
- Как насчет тех, кто пишет стихи о Женственности?
- Большевики из Канады?
- Все, кто курит гвоздичные сигареты?
- К слову о сигаретах, Пол, можно стрельнуть еще одну? - спросил Дональд.
Митчелл потянулся через стол и дотронулся до ее руки. Она засмеялась.
Я скептически посмотрел на Дональда.
- Нет, нельзя, - произнес я на грани истерики, - ни в коем случае. Это меня бесит. Ты вечно "стреляешь" сигареты, и больше я терпеть это не намерен.
- Да будет тебе, - сказал Дональд, как будто я просто шутил, - я куплю потом. У меня нет денег.
- Нет! Меня бесит еще и то, что твой отец владеет чуть ли не половиной "Галфэнд вестерн", а ты все время делаешь вид, будто у тебя никогда не бывает денег, - произнес я, пристально глядя на него.
- Неужели прям так все плохо? - спросил он.
- Да, Пол, кончай с этой эпилепсией, - сказал Раймонд.
- Почему у тебя такое дурное настроение? - спросил Гарри.
- Я знаю почему, - лукаво произнес Раймонд.
- Скоро свадьба? - хихикнул Дональд, посмотрев на стол Митчелла.
- Да, именно так все плохо.
Я был непреклонен и не обращал на них внимания. Убью эту шлюху.
- Ну дай ты сигарету. Не будь сукой.
- Ладно, я дам тебе сигарету, если скажешь, кто в прошлом году взял "Тони" за лучший костюм.
После этого наступила тишина, которая показалась мне унизительной. Я вздохнул и опустил глаза. Эта троица замолчала, пока в конечном итоге Дональд не сказал:
- Это самый бессмысленный вопрос, который я когда-либо слышал.
Я снова посмотрел на Митчелла, затем запустил пачку через стол.
- Бери быстрей. Я пошел за кофе.
Я поднялся и направился к выходу из столовки. Но потом мне пришлось остановиться и нырнуть в салат-бар, потому что шведка, с которой я был вчера, показывала свой пропуск контролеру. Я выждал, пока она не вошла в отдел раздачи. Затем быстро сбежал по лестнице и пошел на пару. Я думал попробоваться на эту пьесу Шепарда, но потом решил, что незачем париться, когда я и так не могу развести мизансцену своей жизни.
Я сел за парту и, пропуская мимо ушей монотонную речь профессора, поглядывал на Митчелла, который выглядел счастливым (еще бы, уложили его прошлой ночью) и делал записи.
Он с отвращением оглядел аудиторию, взглянул на курильщиков (он бросил, когда вернулся, - как это бесит). Возможно, они напоминали ему машины, представил я. Как трубы, выпускающие струи дыма, которые поднимаются из дырки в их головах. Он, изобразив крутой вид, оглядел уродливую девчонку в красном платье. Я взглянул на художества на своей парте: "Ты проиграл", "Земного притяжения нет", "Земля сосет", "Здесь спала семейка Брейди", "Что же стало с хипповской любовью?", "Любовь - говно", "Гуманитарные дипломы есть почти у всех таксистов". И я сидел там, чувствуя себя несчастным любовником. Но потом, конечно же, вспомнил, что теперь я просто несчастный.
Лорен
Просыпайся. Еще голову нужно помыть. Не хочется пропустить ланч. Иду в общий корпус. Выгляжу отвратно. Писем нет. От Виктора сегодня писем нет. Только записка, что в следующую субботу встреча АА будет не в Бингеме, а в Строуксе. Сегодня вечером "Рассвет мертвецов" в Тишмане. У меня просрочены четыре альбома из библиотеки. Натыкаюсь на эту нелепейшую девушку в розовом вечернем платье и очках, похожую на жертву шокотерапии, она ищет чей-то почтовый ящик. Еще одна мелочь, которая бесит. Поднимаюсь по лестнице. Забыла пропуск. Все равно пустили. На раздаче чизбургеров симпатяга в солнечных очках "Уэйфэрер". Прошу у него тарелку френч-фрайз. Начинаю заигрывать. Спрашиваю, как его занятия по флейте. Понимаю, что выгляжу отвратительно, и отворачиваюсь. Покупаю диетическую колу. Сажусь. Роксанн тоже здесь, но сидит почему-то с Джуди. Джуди ковыряет салат с жареной картошкой, рисом, сельдереем, листьями салата и тофу. Я нарушаю молчание: - Меня тошнит от этого места. Все воняют сигаретами, мнят себя невесть кем и только и думают о том, как бы выпендриться. Я уматываю отсюда, пока не появились первогодки.
Забыла кетчуп. Отодвигаю тарелку с френч-фрайз. Закуриваю. Никто из них не улыбается. Оу… Кей… Отколупываю кусочек засохшей голубой краски со штанины.
- Ну… так что за дела?
Смотрю по сторонам и замечаю Дуболома краем глаза в отделе напитков. Поворачиваюсь обратно к Джуди:
- А где Сара?
- Сара беременна, - отвечает Джуди.
- О черт, да ты бредишь, - говорю я, придвигая стул, - расскажи-ка.
- Да чего тут рассказывать? - спрашивает Джуди. - Роксанн об этом все утро только и твердила.
- Я дала ей дарвон. - Роксанн выкатывает глаза, она курит сигарету за сигаретой. - Сказала ей сходить на психотерапию.
- О черт, да нет же, - говорю я. - Что она будет делать? Я имею в виду, когда?
- На следующей неделе, - отвечает Роксан, - в среду.
Я тушу сигарету. Неохотно ем френч-фрайз. Беру кетчуп у Джуди.
- А потом она едет в Испанию, я полагаю, - говорит Роксанн, опять выкатывая глаза.
- В Испанию? Зачем?
- Потому что она ненормальная, - говорит Джуди, поднимаясь. - Кто-нибудь хочет еще чего-нибудь?
Виктора.
- Нет, - говорю я, по-прежнему глядя на Роксанн. Джуди уходит.
- Она была очень расстроена, Лорен. - Роксанн со скуки поигрывает своим шарфом и ест френч-фрайз.
- Могу представить. Мне надо с ней поговорить, - говорю я. - Это ужасно.
- Ужасно? Хуже не бывает, - говорит Роксанн.
- Не бывает, - соглашаюсь я.
- Ненавижу, когда это происходит, - говорит она, - ненавижу.
Мы доедаем фрайз, которые сегодня довольно аппетитные.
- Это ужасно, я знаю, - киваю я.
- Ужасно, - говорит она. Еще больше одобрения.
- Я начинаю думать, что роман - иноземное понятие.
Ральф Ларсон. Мимо в поисках места проходит с подносом препод по философии, за ним семенит мой препод по графике. Он смотрит на Роксанн и говорит:
- Привет, детка, - и подмигивает. Роксанн широко улыбается:
- Привет, Ральф, - и тотчас же таращится на меня круглыми глазами, не переставая широко улыбаться.
Я замечаю, что она потолстела. Она хватает меня за запястье.
- Он такой красавчик, Лорен, - вздыхает она с трепетом.
- Никогда не приглашай препода к себе в комнату, - говорю я ей.
- Он может зайти в любое время, - говорит она, по-прежнему сжимая запястье.
- Отпусти, - говорю я ей. - Роксанн, он женат.
- Мне наплевать, ну и что из этого? - Она выкатывает глаза. - Все знают, что он спал с Бриджид Маккоули.
- Он никогда не бросит свою жену ради тебя. Это бы подпортило его послужной список.
Мне смешно. Ей нет. А я спала с этим парнем Тимом, от которого забеременела Сара, а что, если бы аборт в следующую среду нужно было делать мне? Что, если… Кетчуп, размазанный по тарелке, - делаю неизбежную связку. Нет, я бы до такого не довела. Джуди возвращается обратно. Грустный мальчик за соседним столом делает сэндвич и заворачивает его в салфетку для своей подружки-хиппи, которая не включена в программу питания. Затем по направлению к нашему столу движется Дуболом. Я в панике поворачиваюсь к Джуди и прошу ее рассказать мне что-нибудь смешное, все равно что.
- Чего? А? - говорит она.
- Поговори со мной, притворись, что ты разговариваешь со мной. Расскажи анекдот. Быстрее. Все, что угодно.
- Зачем? Что происходит?
- Ну давай же! Мне не хочется кое с кем разговаривать. - Показываю глазами.
- О да, - начинает она, мы играли в это раньше, разогревается, - вот почему все это произошло, понимаешь ли…
- Вот почему? - Я пожимаю плечами. - Но я думала, ты знаешь, это случилось…
- Да, вот почему… ну, видишь ли, ты… - говорит она.
- О, ха, ха, ха, ха, ха… - смеюсь я. Звучит фальшиво. Чувствую себя уродиной.
- Привет, Лорен, - произносит Голос За Спиной. Прекращаю смеяться, небрежно поднимаю глаза,
а на нем шорты. На дворе октябрь, а он в шортах и с бизнес-разделом "Нью-Йорк тайме" под мышкой.
- Есть место? - И указывает на наш столик, куда собирается поставить поднос.
Роксанн кивает.
- Нет! - Оглядываюсь вокруг. - Я имею в виду… нет. Мы ждем кое-кого. Извини.
- О’кей. - Стоит и улыбается.
Уходи, уходи, уходи. Использую НЛП, язык жестов… все, что угодно.
- Извини, - снова говорю я.
- Мы можем потом поговорить? - спрашивает он меня.
Уходи. У-Х-О-Д-И.
- Я буду в компьютерном зале.
- Хорошо.
Он говорит: "Пока" - и уходит.