Шон
Для субботы просыпаюсь рано, где-то после завтрака. Принимаю душ и типа помню про этот семинар и вроде еще успеваю. Скуриваю пару сигарет, смотрю, как спит французишка, расхаживаю по комнате. Не могу поверить, что у меня сосед по имени Бертран. Иду к Тишману, потому что больше нечего делать. По субботам полнейший отстой, и я еще ни разу не сходил ни на одну пару, так что со скуки не помру. Иду к Тишману, но прихожу не в тот корпус. Потом припоминаю, что, наверное, это в Дикинсоне, но иду не в ту аудиторию, в итоге отправляюсь куда следует, хотя аудитория и не похожа на ту, которая нужна. Это преподский кабинет, и там никого. Я немного опоздал и думаю, не поменяли ли аудитории. Если поменяли, то забью на этот предмет - не хочу иметь дело с таким дерьмом. Хотя в офисе тянет шмалью, и я остаюсь неподалеку на случай, если кто-нибудь вернется и принесет еще. Устраиваюсь за партой, ищу какие-нибудь приметы, о чем вообще предмет. Но не вижу ничего. Поэтому возвращаюсь к себе обратно в комнату. Жабы нет. Может, сходить на встречу Анонимных алкоголиков в Бингем, но там тоже никого, и, пошатавшись по общей комнате - подождав, покурив, побродив, - возвращаюсь к себе. Может, прокатиться, в Манчестер съездить. По субботам отстой.
Я была вчера на занятии (не так чтобы невыносимом, из-за тебя) и заметила спину Фергюса (хотя, если бы это была твоя спина, я бы заметила ее раньше), и я написала особе рядом со мной (особе, которую я никогда раньше не видела и не замечала, особе, которая меня не знает и которой на меня наплевать, особе, которая бы раздвинула ноги для тебя, а может, это уже произошло, как у всех, как у всех, у меня…), что у Фергюса красивая спина, и она написала что-то, и там было написано: "Да… Но ты на лицо посмотри". Какая примитивная, бессмысленная жестокость! От этого дурацкого ответа захотелось заорать, и я подумала о тебе. Я оставила еще одну записку в твоем ящике, еще одно теплое слово о желаниях моего сердца. Ты, наверное, считаешь меня полоумной балаболкой, но я не такая. Повторяю, я не такая. Я просто хочу Тебя. Должно же быть что-то, что тебе нужно от меня. Если бы только Ты знал. Записки, которые я оставляю, писать непросто. Я едва сдержалась, чтобы не попрыскать на них своими духами - пытаясь завладеть одним из твоих чувств: слухом, речью, обонянием и т. д. После того как я отношу эти записки в твой ящик, я сжимаю зубы, зажмуриваю глаза, мои руки превращаются в острые коготки, я становлюсь пациентом в вечном кресле зубного. Однако для этого нужна смелость - кураж, который не отпускает, вытягивает жилы. Твое прикосновение, или мое воображаемое прикосновение, одновременно и отталкивает, и странным образом наполняет меня чувством. Оно жалит. Эти чувства кусаются. Мои глаза всегда готовы видеть тебя. Они хотят прикоснуться к тебе, и уложить тебя в мягкие белые льняные простыни, и почувствовать себя в безопасности и в твоих руках, сильных руках. Я бы взяла тебя с собой в Аризону и даже познакомила бы тебя со своей матерью. Семена любви проросли, и если мы не сгорим вместе, то я сгорю одна.
Пол
До "Каса Мигель" на свое первое свидание в тот субботний вечер в начале октября я так и не добрался. Я был у себя в комнате, одевался и был настолько недоволен своим прикидом, что за полчаса переоделся четыре раза. Это уже становилось просто смешно, а время приближалось к семи, и, потому как машины у меня не было, я собирался вызвать такси. В очередной раз переодевшись, я выключил кассету Smiths и уже буквально стоял на пороге, когда в комнату вломился Раймонд. На нем лица не было, и, сбиваясь с дыхания, он выдал:
- Гарри пытался покончить с собой.
Я так и знал, что произойдет что-нибудь такое. Прямо-таки чувствовал, что возникнет какая-нибудь помеха, которая не даст этому вечеру осуществиться. Весь день меня не покидало ощущение, что произойдет что-то, отчего весь вечер пойдет коту под хвост.
- Что значит - Гарри пытался покончить с собой? - спросил я, сохраняя спокойствие.
- Тебе надо в Фелс. Он там. О черт. Господи Иисусе, Пол. Мы должны что-то сделать.
Никогда не видел, чтобы Раймонд так загонялся. Выглядел он так, будто сейчас ударится в слезы, и этому событию (мнимому самоубийству первогодки? да ладно!) он уделил чересчур много эмоций.
- В охрану позвони, - предложил я.
- Охрану? - завопил он. - Охрана? Охрана-то какого хрена будет делать? - Он схватил меня за руку.
- Скажи им, что первокурсник пытался покончить с собой, - сказал я ему. - Поверь, они будут в течение часа.
- Что ты такое несешь, черт возьми? - выпалил он писклявым голосом, не выпуская моей руки.
- Прекрати! - сказал я. - С ним все будет в порядке. У меня встреча в семь.
- Поехали давай! - заорал он и потащил меня из комнаты.
Я схватил шарф с вешалки, умудрился захлопнуть дверь до того, как засеменил за Раймондом вниз по лестнице и в Фелс. Мы шли по коридору Гарри, и вдруг мне стало страшно. Я и так порядком струхнул по поводу свидания с Шоном (Шон Бэйтмен - это имя я нашептывал себе весь день, чуть ли не молясь на него: в душе, в кровати под подушкой, другая подушка между ног) и еще больше, что опоздаю и все испорчу. И это вызывало у меня больше паники, нежели мнимое самоубийство: тупой первокурсник Гарри, пытающийся покончить с собой. Как он вообще это сделал, думал я, направляясь к его двери, а Раймонд тяжело дышал, издавая странные звуки. Передознулся аспирином с алкоголем? Что его спровоцировало? CD-плеер сдох? Или "Полицию Майами: отдел нравов" отменили?
В комнате Гарри было темно. Работала только настольная лампа черного металла, на пружинах, под постером с Джорджем Майклом. Гарри лежал на кровати, с закрытыми глазами, в типичном наряде первогодки: шорты (это в октябре-то!), свитер поло, высокие кроссовки, - болтая головой из стороны в сторону. Рядом с ним сидел Дональд, пытаясь заставить его проблеваться в мусорную корзину рядом с кроватью.
- Я привел Пола, - сказал Раймонд, словно спасение жизни Гарри было именно в этом.
Он подошел к кровати и посмотрел вниз.
- Что он принял? - спросил я, стоя на пороге. И посмотрел на часы.
- Мы не знаем, - ответили они одновременно. Я подошел к столу и взял полупустую бутылку виски
"Дьюарс".
- Не знаете? - раздраженно спросил я. Принюхался к бутылке, словно в ней и крылась разгадка.
- Слушай, мы везем его в больницу Данхам, - сказал Дональд, пытаясь его приподнять.
- Так это же в гребаном Кине! - заорал Раймонд.
- Ну а где же еще-то, придурок? - крикнул Дональд.
- В городе есть больница, - сказал Раймонд, а потом: - Ты, идиот.
- Мне-то откуда знать?! - заорал Дональд.
- У меня встреча в семь, - сказал я.
- Да на хуй встречу. Подгоняй тачку, Раймонд! - выкрикнул Дональд на одном дыхании, поднимая Гарри.
Раймонд проворно проскочил мимо меня в коридор. Я услышал, как хлопнула задняя дверь Фелс-хауса.
Я подошел к кровати и помог Дональду поднять на удивление легкого Гарри. Дональд приподнял руку Гарри и по какой-то причине снял кашемировую жилетку, в которой он был, и швырнул ее в угол.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Моя жилетка, не хочется испортить, - сказал Дональд.
- Что делать-то будем? - прокашлял Гарри.
- Смотри, он жив, - произнес я с обвинительной ноткой в голосе.
- О господи, - сказал Дональд, окинув меня взглядом. - Все будет хорошо, Гарри, - прошептал он.
- По мне, так он нормально выглядит. Пьяный, может, - сказал я.
- Пол, - произнес Дональд своим исступленным поучительным тоном, закипая от злости, хотя губы едва двигались, - он позвонил мне перед ужином и сказал, что собирается покончить с собой. Я пришел к нему после ужина - и взгляни на него. Он явно что-то принял.
- Что ты принял, Гарри? - спросил я, слегка пошлепывая его своей свободной рукой.
- Давай, Гарри. Скажи Полу, что ты принял, - убеждал Дональд.
Гарри лишь кашлянул в ответ.
Мы потащили его, смердящего вискарем, по коридору. Он был без сознания, голова болталась. Мы вытащили его на улицу как раз тогда, когда Раймонд подъехал к задней двери Фелс-хауса.
- Почему он это сделал? - спросил я, когда мы пробовали засунуть его в машину.
- Дональд, садись за руль, - сказал Раймонд, вылезая из "сааба", чтобы помочь нам уложить его на заднее сиденье.
Работал двигатель. У меня начинала болеть голова.
- Я только автомат вожу, - выговорил Дональд.
- Черт подери! - заорал Раймонд. - Тогда назад садись.
Я же сел вперед на пассажирское сиденье и не успел даже дверь захлопнуть, как Раймонд газанул.
- Зачем он это сделал? - снова спросил я, когда мы уже проехали ворота охраны и половину Колледж-драйв.
Я думал попросить их высадить меня в Северном Кэмдене, но знал, что этого они мне никогда не простят, и не стал.
- Он сегодня узнал, что его родители не родные, а приемные, - проговорил Дональд с заднего сиденья.
Голова Гарри была у него на коленях, и он снова закашлялся.
- О, - произнес я.
Мы выехали за ворота. На улице темень и холод. Мы ехали в противоположном от Северного Кэмдена направлении. Я снова взглянул на часы. Четверть восьмого. Я представил себе разочарованного Шона, сидящего в пустом баре "Каса Мигель" в одиночку с ледяной "Маргаритой" (нет, это он бы никогда не стал пить; вместо этого мне представилось какое-нибудь мексиканское пиво), и как он едет обратно (подожди-ка, а может, у него и машины не было и он пришел туда пешком, господи Иисусе) один. Машин на дороге почти не было. Перед Синема I и II выстроилась очередь из городских на новую картину с Чаком Норрисом.
Из универмага "Прайс-чоппер" выходили домохозяйки и жены профессоров, толкая перед собой тележки. Покупатели из универмага "Вулворт" на главной улице, огромные столбы слепящего света, заливающие автомобильную парковку. В проигрывателе играла кассета Jam, и, слушая музыку, я вдруг осознал, насколько невелик вообще этот городишко и как мало я о нем знаю. На некотором расстоянии виднелась больница, в которой я никогда раньше не был. Мы уже практически были на месте - кирпичное строеньице, стоявшее рядом с огромной пустой парковкой на окраине городка. А за ним - лесные просторы, простиравшиеся на многие километры. Все молчали. Мы проехали винно-водочный магазин.
- Ты не мог бы притормозить? Сигарет куплю, - сказал я, похлопав себя по карманам.
- Не возражаешь, если напомню тебе, что у нас на заднем сиденье лежит кое-кто с передозом? - произнес Дональд.
Раймонд вцепился в руль с обеспокоенным лицом, будто и сам бы был не прочь покурить и серьезно об этом задумался.
Я проигнорировал Дональда и произнес:
- На это уйдет минута.
- Нет, - ответил Дональд, хотя выглядел неуверенно.
- Да нет у него никакого передоза, - сказал я уже чуть ли не в ярости, думая о пустом баре в Северном Кэмдене. - Он просто первогодка. У них не бывает передоза.
- Да пошел ты! - сказал Дональд. - О черт, его тошнит. Его сейчас стошнит.
Мы слышали, как в темноте "сааба" раздаются булькающие звуки, и я обернулся посмотреть, что там происходит. Гарри по-прежнему кашлял, на его лбу выступил пот.
- Окно открой! - заорал Раймонд. - Открой гребаное окно!
- Вам обоим не помешает успокоиться. Его не тошнит, - выговорил я раздраженно, но с грустью.
- Сейчас блеванет. Знаю на точняк! - орал Дональд.
- А что это за звуки, по-твоему? - завопил на меня Раймонд, имея в виду бульканье.
- Сухие позывы! - заорал я в ответ.
Гарри начал бормотать себе под нос, затем снова заурчал.
- Только не это, - сказал Дональд, пытаясь приподнять голову Гарри к окну. - Сейчас его снова стошнит.
- Отлично! - заорал в ответ Раймонд. - Хорошо, если он проблюется. Пусть проблюется.
- Не верю я вам обоим, - сказал я. - Кассету можно переставить?
Раймонд подрулил ко входу в неотложку и резко ударил по тормозам. Мы все выскочили из машины, вытянули Гарри с заднего сиденья и, волоча по земле ноги, потащили его к главной стойке. Народу никого не было. Из невидимых колонок на потолке раздавался приглушенный музон. Молодая толстая медсестра взглянула на нас и ехидно улыбнулась, наверняка думая себе: только не это, еще один шалун из Кэмден-колледжа.
- Да? - поинтересовалась она, не глядя на Гарри.
- Он передознулся, - произнес Раймонд, подойдя к стойке и оставив Гарри в тисках Дональда.
- Передознулся? - поднимаясь, переспросила она. Затем вышел дежурный врач. Он был похож на Джека Элама - жирный старикан в очках с толстой оправой, бубнивший себе под нос. Дональд положил Гарри на пол.
- Слава тебе господи, - пробормотал Раймонд с такой интонацией, будто сбросил с плеч тяжелый груз.
Врач наклонился проверить Гарри на признаки жизни; он ни о чем нас не спросил, и тогда мне стало понятно, что старикан - мошенник. Никто из нас не произнес ни слова. Меня бесило, что из-за Раймонда и Дональда я не только пропустил крайне важную встречу, но еще и то, что они оба, как, собственно, и я сам, были в одинаковых длинных шерстяных пальто. Свое, из лоденской шерсти, я купил в магазине Армии спасения в городе за тридцать долларов. Потом на следующий день они сгоняли туда и купили два оставшихся; вероятно, кто-то с факультета пожертвовал их, отправляясь на Западное побережье преподавать в Калифорнии или еще где.
Врач крякнул и приподнял веки Гарри. Гарри слегка усмехнулся, затем дернулся и затих.
- Отвезите его в реанимацию. - Лицо Раймонда раскраснелось. - Быстрее. Что, больше никого нет здесь?
И он с привычной нервозностью огляделся по сторонам. Как человек, который переживает, но не особо, хватит ли ему билетов в "Палладиум".
Врач пропустил это мимо ушей. Жесткая копна его седых белых волос была безуспешно загелена назад, и он без конца ворчал. Он проверил пульс Гарри, ничего не нащупал, потом расстегнул пуговицы на рубашке Гарри и приставил стетоскоп к его загорелой костлявой груди. Кроме нас, в больнице никого не было. Врач снова проверил пульс и что-то буркнул. Гарри немного подергивался с пьяной улыбкой на молодом лице первокурсника. Врач послушал сердцебиение.
Снова пустил в дело стетоскоп. В конце концов взглянул на нас троих и сказал:
- Пульса совсем не слышно.
Дональд в ужасе прикрыл рот рукой и отпрянул к стене.
- Он что, умер? - недоверчиво спросил Раймонд. - Это шутка?
- О черт, я же вижу, что он шевелится, - сказал я, указывая на то, как опускается и поднимается его грудная клетка. - Он не умер. Я же вижу, что он дышит.
- Он мертв, Пол. Заткнись! Я так и знал. Я знал! - выдал Дональд.
- Я сожалею, ребята, - произнес врач, тряся головой. - Как это произошло?
- О господи! - взвыл Дональд.
- Заткнись, не то двину, - сказал я ему. - Слушай. Он не умер.
- Ребята, сердце не бьется и пульса нет. Зрачки расширены. - Поднимаясь, врач тяжело крякнул и показал на Гарри: - Этот парень умер.
Никто не произнес ни слова. Я посмотрел на Раймонда, который уже не выглядел чересчур обеспокоенным, а в его взгляде читался ответ: "этот-шарлатан-с-катушек-съехал-уматываем-отсюда". Дональд по-прежнему пребывал в расстройстве, повернувшись к нам спиной. Медсестра, сидя за столом, без особого интереса наблюдала за нами.
- Не знаю, что сказать вам, - выговорил врач, - но приятель ваш умер. Проще говоря, больше не жить ему на этом свете.
Гарри приоткрыл глаза и спросил:
- Я же не умер?
Дональд завопил.
- Нет, умер, - произнес Раймонд. - Заткнись. Состояние Гарри не особо шокировало врача, тот
что-то пробормотал, присев на колени рядом с Гарри, и снова проверил его пульс.
- Уверяю, пульса нет. Этот парень мертв.
Он говорил это, хотя глаза Гарри были открыты и он моргал. Врач снова воспользовался своим стетоскопом.
- Ничего не слышу.
- Минуточку, - сказал я. - Э-э, послушайте-ка, доктор. Думаю, мы отвезем нашего друга домой, хорошо? - Я осторожно подошел к нему. Мне показалось, что мы находимся в больничной преисподней или где-то в том районе. - Вы, это самое, не возражаете?
- Я умер? - спросил Гарри, он стал заметно свежее и захохотал.
- Скажи ему, пусть заткнется! - завопил Дональд.
- Никаких сомнений, что приятель ваш умер, - пробормотал врач, немного смутившись. - Может, хотите, чтобы я провел кое-какие анализы?
- Нет! - сказали одновременно Дональд и я. Мы стояли и наблюдали за тем, как смеется якобы
мертвый первогодка Гарри. Мы ничего не сказали. И хотя доктор Фибес не переставал настаивать на том, чтобы провести кое-какие анализы на "трупе нашего друга", в конце концов мы отвезли первогодку домой, но на заднее сиденье Дональд рядом с ним не сел. Когда мы вернулись обратно в кампус, была почти половина девятого. Я все просрал.
Шон
Сегодня никаких дел, отправляюсь на мотоцикле в город, болтаюсь, покупаю пару кассет, потом возвращаюсь в Бут и смотрю "Планету обезьян" по видаку Гетча. Я люблю эту сцену, когда Чарлтон Хестон немеет от обезьяньей пули. Он сбегает и неистово носится вокруг Города Обезьян, и в тот момент, когда сеть смыкается у него над головой, гориллы ликующе отрывают его от земли, а он обретает голос и вопит:
- Уберите от меня свои вонючие лапы, чертовы грязные обезьяны!
Я всегда любил эту сцену. Она напоминает мне ночные кошмары, которые у меня были в младших классах, или вроде того. А затем, когда я собираюсь отправиться в душ, вижу, что Сифилитик (мерзопакостный выпускник 78-го или 79-го) стирает свое гребаное белье в моей душевой. Он даже не преподает здесь, просто навещает старого преподавателя. И мне приходится все дезинфицировать за этим уродом при помощи спрея "лизоль". Вечером после ужина у меня в ящике еще одна записка. В них ничего такого особенного-то и не бывает, так: "я тебя люблю" или "ты красивый" - такого плана. Я подумывал, что эти записочки подбрасывали мне в ящик Тони и Гетч, но слишком уж много их было, чтобы считать это шуткой. Кто-то серьезно мной заинтересовался, и мне определенно было весьма любопытно.
Потом, уже в Буте, после ужина смотрю телик в комнате Гетча, и там некий высокий хипан с замасленными волосами по имени Дэн, ставший типа образцовым студентом колледжа, который трахал Кэндис в прошлом семестре, разговаривает с Тони. Времени полдевятого, в комнате холод, меня знобит. Тони с этим чуваком заводят горячий спор о политике или вроде того. Это пугает. Тони совсем уже напился и теряет контроль над собой, потому что с его мнением не соглашаются, а Дэн, от которого несет, как от половика, не стиранного лет двадцать, не перестает ссылаться на левых писателей и называть полицию Нью-Йорка "нацистами". Я говорю, что меня однажды избили полицейские. Он улыбается и отвечает:
- А вот и пример как раз.
Я пошутил. Я странно себя чувствую, тело болит. Наблюдаю, как люди спорят о нацистах. Мне нравится. По субботам отстой.
Теперь я уже на вечеринке, и мне не найти Кэндис, так что тусуюсь рядом с бочкой, разговариваю с ди-джеем. Иду в уборную, но какой-то урод заблевал весь пол, и только я собираюсь уйти, как натыкаюсь на Пола Дентона, который шел по коридору, и я смутно припоминаю, что разговаривал с ним вчера вечером, я киваю ему, выходя из заблеванного туалета, но он подходит ко мне и говорит:
- Извини, что я не пришел.