Предложение казалось вполне искренним, и я сказал, что охотно посмотрел бы дом, но ведь нас ждет миссис Айрес.
- О, в душе она истинная эдвардианская дама, - засмеялась Каролина. - Считает дикостью пить чай раньше четырех часов. Сколько сейчас? Полчетвертого? У нас масса времени. Начнем с парадного входа.
Щелчком она подозвала Плута, и тот затрусил по коридору.
- Вестибюль вы уже видели, - сказала Каролина, когда мы добрались до прихожей, и я дал рукам отдых от саквояжа и футляра. - Пол выложен каррарским мрамором в три дюйма толщиной, и оттого в нижних помещениях сводчатые потолки. Замучаешься натирать этот мрамор. Вот лестница, каких не много: благодаря открытой второй площадке в свое время она считалась инженерным чудом. Отец говорил, что нечто подобное возводят в универмагах, а бабушка никогда по ней не ходила - мол, кружится голова… Вон там у нас была дневная гостиная, но туда я вас не поведу, там пусто и грязно. Пожалуйте сюда.
Каролина приоткрыла заставленное окно, впустив немного света, и полутемная комната, в которую мы вошли, оказалась симпатичной просторной библиотекой. Однако стеллажи в ней были укрыты чехлами, а мебели почти не осталось; из сетчатого ящика Каролина достала пару каких-то невероятно ценных книг, но было ясно, что комната утратила былую прелесть и смотреть здесь нечего. Посетовав, что из дымохода в камин насыпалась сажа, Каролина закрыла ставень и провела меня в следующую комнату - уже упомянутую контору имения, в которой тоже проглядывали готические мотивы, а стены были отделаны деревом, как и в соседствующей с ней обители Родерика. Миновав покои хозяина и зашторенную арку, что вела в цокольный этаж, мы заглянули в "раздевалку" - затхлую комнату, где были свалены грудой дождевики, порванные резиновые сапоги, теннисные ракетки и крокетные молотки. Когда семья держала конюшни, поведала Каролина, комната служила гардеробной, а ее уборная, изящно отделанная дельфтским фаянсом, более века была известна под именем "мужское иго-го".
Щелчок пальцев вновь призвал Плута, и мы двинулись дальше.
- Не надоело? - спросила Каролина.
- Ничуть.
- Как из меня гид?
- Превосходный.
- Ой, сейчас будет одно место, где надо закрыть глаза… Вы смеетесь над нами? Так нечестно!
Пришлось объяснить, почему я улыбаюсь: Каролина просила не смотреть на бордюр, из которого когда-то давно я выломал желудь. Я осторожно поведал свою историю, хотя не был уверен в том, как ее воспримут. Глаза Каролины заинтригованно расширились.
- Надо же, как забавно! Мама вручила вам медаль? Точно королева Александра? Интересно, помнит ли она об этом.
- Пожалуйста, не спрашивайте. Наверняка она не помнит одного из полсотни мальчишек с ободранными коленками.
- Но уже тогда вам понравился дом?
- Настолько, что захотелось его изуродовать.
- Я не корю вас за дурацкую лепнину, - мягко сказала Каролина. - Она просто напрашивалась, чтобы ее обломали. Между нами говоря, мы с Родди закончили начатое вами… Как странно, правда? Вы видели наш дом, когда нас еще не было на свете.
- Верно, - согласился я, сраженный этой мыслью.
Покинув искореженный бордюр, мы продолжили экскурсию. Каролина обратила мое внимание на темные холсты в тяжелых золоченых рамах. Словно в американской киношной поделке, изображающей знатное семейство, они оказались "галереей предков".
- Ни художественной, ни какой другой ценности они не представляют, - сказала мой экскурсовод. - Все ценное уже продано вместе с хорошей мебелью. Но они забавные, если пренебречь дурным освещением. - Она показала на первый портрет: - Вот Уильям Барбер Айрес. Это он построил Хандредс-Холл. Добрый провинциал, как все Айресы, но большой скаред: сохранились письма архитектора, в которых тот сетует на невыплаченное жалованье и грозит поднять шум… Следующий - Мэтью Айрес, который отправился в Бостон с войском, а вернулся с позором и женой-американкой; спустя три месяца он умер, и нам нравится считать, что это женушка его отравила… Вот Ральф Биллингтон Айрес, племянник Мэтью и заядлый игрок, который одно время владел вторым поместьем в Норфолке, но, словно повеса в романе Джорджетт Хейер, в одночасье спустил его в карты… А вот Кэтрин Айрес, его сноха и моя прабабка. Эта ирландка унаследовала скаковых лошадей и вернула семейное состояние. Говорят, бабуля никогда не приближалась к лошадям, чтобы их не испугать. Теперь ясно, в кого я пошла наружностью?
Каролина засмеялась, потому что и впрямь была слегка похожа на потрясающе некрасивую даму с портрета; я же с удивлением понял, что уже привык к ее мужиковатой неказистости, как и к рубцам Родерика. Я хотел вежливо возразить, но она отвернулась. Есть еще две комнаты, которые стоит показать, сказала Каролина, но лучше их оставить "на сладкое". Однако следующий объект осмотра - столовая, отделанная в мягком китайском стиле, - тоже впечатлял: обои ручной росписи, полированный стол, два золоченых канделябра с чашами на изогнутых подсвечниках. Затем мы вернулись к середине коридора, и Каролина, оставив меня на пороге, одна прошла в темную комнату, чтобы открыть ставни.
Коридор был сориентирован с севера на юг, и потому окна всех комнат смотрели на запад. В клинках яркого света, что сквозь щели в ставнях пронзали сумрак, угадывалось внушительных размеров помещение с зачехленной мебелью. Но вот скрипучие ставни разошлись, и представшее глазам зрелище заставило меня рассмеяться.
Убранство восьмиугольного зала, футов сорока в поперечнике, потрясало: ярко-желтые обои, зеленоватый узорчатый ковер, безупречно белый мраморный камин и сверкающая позолотой хрустальная люстра в центре потолка, перегруженного лепниной.
- С ума сойти, да? - засмеялась Каролина.
- Невероятно! Такого никак не ожидаешь от столь сдержанного дома.
- Архитектор разрыдался бы, если б знал, что сотворят с его детищем. В двадцатых годах прошлого века эту комнату пристроил Ральф Биллингтон Айрес - наш шалопай, помните? Тогда у него еще водились деньги. Бог знает почему, но в те времена все просто свихнулись на желтом цвете. Обои подлинные, вот отчего мы так за них держимся. Но как видите, они к нам менее привязаны. - Каролина показала на бумажные языки, кое-где свесившиеся со стен. - К сожалению, генератор выключен, и я не могу показать вам люстру во всей ее красе. Поверьте, это что-то. Она тоже подлинная, но родители, поженившись, ее электрифицировали. В те дни они без конца устраивали приемы, и дом был еще достаточно авантажен, чтобы с ними справиться. Ковер разделен на дорожки. Для танцев их скатывали.
Приподняв чехлы, Каролина показала изящное низкое кресло в стиле ампир, горку и диван.
- А это что? - Меня заинтересовал странной формы предмет. - Пианино?
Каролина завернула край стеганого чехла:
- Фламандский клавесин, он еще старше дома. Случайно, не играете?
- Бог с вами!
- Я тоже. А жаль. Бедняга, стоит молчком.
Однако особой грусти в ее голосе не было; безучастно пробежав пальцами по резному корпусу инструмента, она захлопнула крышку и отошла к окну. Я последовал за ней. Как в комнате Родерика и малой гостиной, окно представляло собой застекленный выход на изящные каменные ступени, спускавшиеся к террасе. Вот только это крыльцо развалилось: верхняя ступень еще кое-как держалась, остальные же рухнули на гравийную дорожку, и вид их говорил о том, что произошло это давно. Каролина невозмутимо распахнула оконные створки, и мы оказались на краю маленькой пропасти. Вдыхая ласковый благоуханный воздух, я разглядывал лужайку: наверное, некогда она была ухоженной, здесь играли в крокет. Теперь же газон зарос высокой травой и чертополохом, кое-где виднелись нарытые кротами холмики. Окаймлявшие его кусты сдались под натиском багряного нотофагуса - яркого красавца, бесконтрольно захватившего территорию. Здесь же высились два огромных неподстриженных карагача; я представил, как они укрывают лужайку глубокой тенью, стоит солнцу чуть приспуститься.
Справа виднелись хозяйственные постройки, гараж и пустая конюшня, над дверью которой висели большие белые часы.
- Без двадцати девять, - улыбнулся я, глядя на застывшие фигурные стрелки.
- Когда часы сломались, мы с Родди установили это время, - сказала Каролина и, видя мое недоумение, добавила: - В "Больших надеждах" часы мисс Хэвишем остановились на без двадцати девять. Тогда это казалось нам ужасно забавным. Сейчас уже не так смешно… За конюшней старые сады, огороды и все такое.
Я видел только садовую ограду, сложенную из того же рыхлого красного кирпича, что и дом; сквозь арочный вход чуть просматривались гаревые дорожки, заросшие межи и какое-то деревце, похожее на айву или мушмулу. Любопытно было бы их увидеть, сказал я, обожаю огороды.
Каролина глянула на свои часы.
- Что ж, у нас есть еще почти десять минут, - решительно сказала она. - Так будет быстрее.
- Как - так?
- Ну, спрыгнуть. - Она ухватилась за раму и присела, готовясь к прыжку.
Я потянул ее в комнату:
- Ну уж нет! Для такого я слишком стар. Оставим до другого раза, хорошо?
- Думаете?
- Уверен.
- Ну ладно.
Похоже, она огорчилась. Видимо, наша экскурсия ее взбудоражила, а может, она просто демонстрировала свою молодость. Потоптавшись возле меня, Каролина еще раз обошла комнату, удостоверяясь, что мебель надлежаще укрыта, а под коврами нет чешуйниц и моли.
- До свиданья, бедный, покинутый зал, - вздохнула она, закрывая окно и ставни; в коридор мы выбрались чуть ли не ощупью.
- Я очень рад, что посмотрел дом, - сказал я, когда она заперла дверь. - Он прекрасен.
- Вы так думаете?
- Разве нет?
- В общем-то, недурная развалюха.
Сейчас ее манеры резвушки пятиклассницы меня покоробили.
- Ладно, Каролина, будет вам.
Наверное, моя ворчливость и то, что я впервые обратился к ней по имени, ее смутили. Она снова некрасиво зарделась, веселость ее угасла. Каролина посмотрела мне в глаза и сказала, будто признаваясь:
- Вы правы, дом великолепен. Только он похож на прекрасное чудовище, которое беспрестанно требует кормежки деньгами и тяжким трудом. А если еще они смотрят тебе в спину, - она кивнула на галерею угрюмых портретов, - здешняя жизнь становится невыносимым бременем… Хуже всех Родерику, на нем особая ответственность хозяина. Понимаете, он не хочет кого-нибудь подвести.
Я отметил, как ловко она уходит от разговора о себе.
- Разумеется, ваш брат делает все, что в его силах. И вы тоже, - сказал я, но меня прервал звон часов, четко и быстро отбивших четыре удара.
Взгляд Каролины прояснился, она коснулась моей руки:
- Идемте, мама ждет. Не забудьте, в экскурсию включены освежающие напитки.
Мы прошли к другому коридору, который привел нас в малую гостиную.
У письменного стола миссис Айрес смазывала клеем какую-то бумажку. Наше появление почему-то ее смутило, и тут я разглядел, что бумажка представляет собой непогашенную, но явно совершившую почтовое путешествие марку.
- Наверное, это не вполне законно, - сказала миссис Айрес, наклеивая марку на конверт, - но, бог свидетель, мы живем в разгул беззакония. Не выдадите меня, доктор Фарадей?
- Мало того, буду рад соучаствовать в преступлении. Если угодно, я доставлю ваше письмо на почту.
- Правда? Вы очень любезны. Нынче почтальоны ужасно неаккуратны. До войны Уиллс появлялся у наших дверей дважды в день. А нынешний почтальон стонет, что к нам далеко добираться. Мы считаем удачей, когда он не оставляет почту в начале подъездной аллеи.
Миссис Айрес изящно повела унизанной кольцами рукой, приглашая меня в кресло у камина. Наряд ее был почти таким же, как в нашу первую встречу: на горле шелковый шарф, старенькое темное платье, слегка вычурные лакированные туфли, правда, уже другие.
- Каролина рассказала, как вы помогаете Родерику. - Она одарила меня ласковым взглядом. - Я очень признательна вам за участие. Вы полагаете, лечение что-то изменит?
- Пока результат неплохой.
- Больше чем неплохой! - Каролина плюхнулась на диван. - Доктор Фарадей скромничает. Лечение очень помогает, мама.
- Чудесно! Вы же знаете, доктор, как много Родерик работает. Бедный мальчик. К сожалению, он не обладает отцовской хваткой, фермерским чутьем и прочим.
Мысленно я с ней согласился, но вслух вежливо возразил: нынче всем фермерам приходится туго, чутье уже не играет роли. Миссис Айрес не замедлила с ответом, в котором сквозила готовность чрезвычайно милого человека потрафить собеседнику:
- Да, вы правы. Полагаю, в этом вы разбираетесь гораздо лучше… Кажется, вы осматривали дом?
- Совершенно верно.
- Он вам понравился?
- Необычайно.
- Я рада. Конечно, сейчас это лишь тень былого. Но как не устают повторять мои дети, нам повезло, что мы вообще здесь удержались… Я убеждена, нет ничего красивее домов восемнадцатого века. Просвещенное столетие. Огромный викторианский дом, в котором я выросла, смотрелся бельмом на глазу пейзажа. Сейчас там римско-католический интернат, и монахини им очень довольны. Но я переживаю за бедных девочек. В нем столько мрачных коридоров и лестничных закутков. Считалось, в нашем доме живут привидения. Не думаю, что тогда они водились, а вот сейчас это вполне возможно. Там умер мой отец, который люто ненавидел католиков… Разумеется, вы слышали о переменах в Стэндише?
- Да, краем уха, от пациентов.
Семейство Рэнделл, владевшее соседним "большим домом" - елизаветинской усадьбой Стэндиш, - покинуло страну, чтобы начать новую жизнь в Южной Африке. Два года дом пустовал, а недавно его купил лондонец по имени Питер Бейкер-Хайд, архитектор, работавший в Ковентри; Стэндиш привлек его своим "необычным шармом" деревенского убежища.
- Насколько я знаю, у него жена и дочь, два дорогих автомобиля, но нет лошадей и собак. Говорят, он отличился на фронте - в Италии проявил себя героем, что принесло хорошие дивиденды: похоже, в обновление дома вбухана куча денег.
Кисловатость моего тона объяснялась тем, что от нового достатка Стэндиша мне ничего не перепадало: на прошлой неделе я узнал, что мистер Бейкер-Хайд и его жена стали пациентами моего конкурента доктора Сили.
- Он же градостроитель, верно? - усмехнулась Каролина. - Значит, снесет усадьбу, чтобы выстроить роликовый каток. Или продаст американцам, которые разберут ее по камушку и увезут к себе, как Уорикский монастырь. Американец купит любую старую деревяшку, если ему сказать, что она из Арденнского леса или на нее чихнул Шекспир.
- Ты невероятно цинична! - укорила ее миссис Айрес. - По-моему, Бейкер-Хайды - очаровательная семья. Нынче в графстве совсем мало истинно приличных людей, так что слава богу, если кто-то озаботился Стэндишем. Как вспомню, что сталось с другими знатными домами, я чувствую себя почти Робинзоном. Возьмите Амберслейд-Холл, куда отец полковника ездил на охоту, - теперь это чиновничья контора. Вудкот стоит пустой, Мериден-Холл, по-моему, тоже. Чарлкот и Кофтон нынче "общие"…
Серьезное и даже слегка унылое повествование перемежалось вздохами, сейчас она выглядела на свои пятьдесят с большим хвостиком. Потом миссис Айрес к чему-то прислушалась, и лицо ее выразило тревогу.
Видимо, она тоже уловила дребезжанье чашек, слышное в гулком коридоре. Схватившись за грудь, миссис Айрес в наигранном испуге прошептала:
- Вот вам явление того, что мой сын называет пляской смерти. Знаете, у Бетти талант бить посуду. Фарфора уже не осталось… - Дребезжанье стало громче, и миссис Айрес закрыла глаза. - Сердце не выдержит!.. Пожалуйста, осторожнее, Бетти!
- Я и так осторожна, мадам! - раздался возмущенный ответ, и через секунду в дверях возникла пунцовая от напряжения девушка с большим подносом красного дерева.
Я вскочил, чтобы ей помочь, но Каролина меня опередила и, ловко перехватив поднос, внимательно его оглядела.
- Не пролито ни капли! Наверное, это в вашу честь, доктор. Бетти, ты узнаешь доктора Фарадея? Помнишь, как его волшебное снадобье расправилось с твоей хворью?
Бетти потупилась.
- Да, мисс.
- Как поживаешь, Бетти? - улыбнулся я.
- Спасибо, сэр, хорошо.
- Рад слышать. Ты и выглядишь хорошо, красиво.
Сказано это было без задней мысли, но служанка насупилась, словно заподозрив насмешку, и я вспомнил сетования на "жуткое платье и чепец", которые ей приказывали носить. Одеяние и впрямь было старомодно: белый передник, черное платье с накрахмаленными манжетами и воротником, от которых ее детские запястья и шея казались еще меньше, и чепец с вычурными оборками. В наших гостиных подобный наряд можно было видеть лишь до войны. Однако в здешнем изящно обветшалом антураже он смотрелся вполне органично.
Сама Бетти тоже выглядела сносно: она деловито раздала нам чашки и тарелочки с кексом, словно уже хорошо освоила обязанности горничной, после чего изобразила нечто похожее на книксен.
- Спасибо, Бетти, пока все, - сказала миссис Айрес.
Служанка вышла; удаляясь, по коридору протопали ее скрипучие башмаки на толстой подошве.
- Да уж, прирожденной горничной ее не назовешь. - Каролина поставила на пол плошку с чаем для Плута.
- Дай срок, и она изменится, - снисходительно ответила миссис Айрес. - Моя двоюродная бабка говорила, что хороший дом подобен ракушке: служанки в него попадают песчинками, а через десяток лет превращаются в жемчужины.
Она адресовалась ко мне и дочери, явно упустив из виду, что некогда моя мать была такой же песчинкой. Думаю, и Каролина о том забыла. Удобно расположившись в креслах, обе пили чай, приготовленный Бетти, и ели кекс, который та неуклюже нарезала и подала. По звонку она заберет чашки с тарелками и отправится их мыть. Однако я ничего не сказал, но тоже пил чай и ел кекс. Если дом и впрямь обволакивал Бетти тончайшими слоями своего очарования, видимо, то же самое он проделывал и со мной.
Как и предсказывала Каролина, брат ее не появился, и она сама проводила меня к машине.
- Вам в Лидкот? - спросила она, но я ответил, что хочу заглянуть к пациенту в соседнем поселке.
- Тогда лучше выехать через другие ворота - так быстрее, не придется объезжать. Правда, дорога столь же скверная, так что берегите покрышки. - Тут ее осенило: - Слушайте, вам же удобнее ездить через наш парк, да? В смысле, вы срежете путь, когда мотаетесь по вызовам.
- Да, пожалуй, так будет значительно короче, - сказал я, прикидывая свои маршруты.
- Тогда проезжайте здесь в любое время! Жаль, я не сообразила раньше. Ворота закрыты на проволоку - от бродяг, которые в войну к нам зачастили. Потом просто замотайте, там запора нет.
- Серьезно? А матушка и брат возражать не станут? Что ж, ловлю вас на слове, теперь ждите меня каждый день.
- Будем только рады, - улыбнулась Каролина. - Правда, Плут?