- Утопила! - богиня рыдала уже взахлеб, самозабвенно, и сквозь причитания пробивалось: - У-у-утопила!.. Своими руками в себя макала! Выла, а топила… только не всех! Последненького муж из рук вырва-а-ал!
Бледный Словоблуд встал, хрустнув коленями, доковылял до уснувшего под колонной малыша и долго смотрел на него. Губы кусал.
- Суры-асуры! - наконец просипел родовой жрец Индры. - Который?
Как ни странно, и Ганга, и Ушанас прекрасно поняли смысл вопроса.
- Говорю ж: последненький! - Мать рек, текущая в трех мирах, красными от слез глазами глядела на старика и спящего ребенка. - Младшенький!..
Дитя причмокнуло во сне и хихикнуло чуть слышно: видно, рыбка снилась, с хвостом…
- Ты что. Словоблуд? - тихо начал Ушанас, и от скрежета, который рождало горло старца, на душе становилось тоскливо. - Забыл, кто у Благих восьмой? Дьяус, кто же еще!
И через минуту встал рядом с Брихасом. Обоим жрецам не надо было напоминать, кто такой Дьяус, последний из Восьмерки Благих.
Благих всегда было Восемь. Но сегодня это были одни боги, завтра другие, отвернешься - а они уже опять местами поменялись! Лишь Дьяус, шустрый божок без определенного рода занятий (по небесной голубизне числился или по солнечным зайчикам?) оставался в числе Благих при любых перестановках.
Вроде шута-пустосмеха, кому есть место у подножия престола любого раджи.
Одно смущало Брихаса, Наставника богов: он не помнил себя без Дьяуса. Вот и получалось, что сур-весельчак будет постарше Словоблуда, да и одного ли Словоблуда? Как-то Варуна-Водоворот резко окоротил братца Вишну, когда Опекун смеялся над Дьяусом. Дескать, амрита на губах не обсохла, Упендра, а шут Дьяус, когда я еще…
И не договорил. Махнул на глубину, и поминай как звали!
Только и удалось позже выяснить Словоблуду, что странное имечко Дьяус происходит то ли от полузабытого мудреца Дьявола, медитирующего в кромешной тьме, то ли от Деуса-Безликого, которого определяли одним словом: "Неправильно!"
В смысле, как ни определи - неправильно!
И теперь этот самый Дьяус…
- Влип! - подвел итог Ушанас.
Малыш перевернулся на другой бок, голой задницей к Наставнику асуров.
- Не он, - посерьезнел Брихас. - Мы влипли. Вырастет - в такого репьями вцепятся… Найдутся желающие, мигом сыщутся! Происхождение - лучше некуда: сын царя из Лунной династии и Ганги, да вдобавок с богом в душе! Потом Трехмирье ходуном ходит, а мы сокрушаемся: проморгали!
Ушанас раздраженно поскреб ногтем родимое пятно, винной кляксой украшавшее его щеку.
- О пустом думаешь, старина! Ясное дело, бедняга Дьяус сейчас себя не помнит, и до смерти этого шалопая не вспомнит… Для него этот мальчишка - тюрьма! Темница без выхода! Как хоть назвала-то сына, мать рек?
- Гангея, - гордо сообщила богиня. - Сын Ганги. Сперва хотела назвать Подарком Богов, а после передумала. Чего зря язык ломать? Пусть Гангеей будет.
- Ну и правильно, что передумала. Подарок… подарочек…
Наставник мятежников-асуров нахмурился и еще раз повторил:
- Малыш Гангея - тюрьма для Бога.
* * *
Два старика стояли на берегу Ганги. Тыкали палками в воду.
Через четыре года они вновь придут на этот берег. Навстречу им, из воды, с хохотом выбежит пятилетний мальчишка, следом за сыном степенно выйдет мать рек, текущая в трех мирах.
Малыша поведут отдавать в учение.
В такое учение, чтобы никто - будь он даже из Тримурти-Троицы! - не мог похитить ребенка и использовать в своих целях.
Вырастет, там видно будет. Трое взрослых всерьез полагали, что там будет видно. Заблуждаются не только люди…
До того момента, когда на Курукшетре сойдутся две огромные армии, а Владыка Тридцати Трех научится моргать - до начала Эры Мрака оставалось немногим менее полутора веков.
Если задуматься - ничтожный срок…
3
- Куда путь держите, уважаемые?
Ганга, закутанная с ног до головы в голубовато-зеленое сари и накидку того же цвета, невольно вздрогнула.
Не то чтобы одежда должна была укрыть богиню от лишних взглядов, которых в Трехмирье более чем достаточно, - просто окрик получился слишком неожиданным. Она всю дорогу ожидала подвохов, каверз, и в конечном итоге - беды. И вот, кажется, дождалась! С некоторых пор Ганга с опаской и подозрением относилась ко всем смертным.
Определить варну[37] человека, что возник на тропинке словно из ниоткуда, было затруднительно. Плотное дхоти цвета песка облегало бедра и выглядело дешевым, но чистым и опрятным - словно незнакомец и не прятался только что в колючих зарослях ююбы, окружавших тропинку. Обнаженный торс перетягивали кожаные ремни в чешуе из бронзы, на поясе висел короткий кинжал с листовидным клинком, а руки привычно сжимали копье-двузубец.
"Точь-в-точь Марут из дружины Владыки!" - мелькнуло в голове Ганги и почти сразу погасло.
Незнакомец не был похож на божественного дружинника и даже на земного кшатрия. Как и вообще на профессионального воина. Скорее ополченец, поднабравшийся опыта в десятке схваток. Или разбойник.
Говорят, немало лихих людей развелось нынче в холмах юго-восточной части Курукшетры.
- Мы следуем своей дорогой, добрый человек, - приветливо, хотя и туманно сообщил Ушанас, ничуть не смутясь и уж тем более не испугавшись.
- И куда же ведет ваша дорога, уважаемые? - от разбойника-ополченца было не так-то просто отделаться.
- Туда, добрый человек, - указал мудрец рукой вперед и чуть вправо.
Именно в этом направлении изгибалась тропинка.
Продолжая загораживать тропу, человек с оружием обдумывал полученные ответы. На смуглом лице его, выдававшем изрядную толику дравидской крови в жилах, мало-помалу проступала обида. Вроде бы от него ничего не утаили - но в то же время ничего и не сказали!
- А кто вы сами будете, уважаемые? - додумался он наконец до следующего вопроса, осторожно потрогав бородавку на мочке уха. И хитро подмигнул: дескать, теперь попробуйте увильнуть, словоблуды! Бедняга даже не подозревал, с какими Словоблудами он имеет дело.
На этот раз ни один из мудрых наставников не успел ответить вооруженному незнакомцу. Потому что из-за спины Ганги выскочил всеми позабытый пятилетний Гангея и, сверкая глазенками, дерзко осведомился:
- А ты кто такой, невежа?! Почему на дороге у нас стоишь? Может, ты вовсе не добрый человек, а злой? Где копье взял? Украл? Ты кшатрий? Злой кшатрий?
Этот бурный поток встречных вопросов явно сбил с толку стража тропы. Однако последние слова мальчишки вдруг вызвали у него улыбку: будто расщелина открылась под утесами высоких скул и прямым строгим носом.
"Темная, почти черная кожа и арийский нос? - отметил про себя Брихас. - Вне сомнений, дитя смешения варн…"
Богиня же, в свою очередь, разволновалась не на шутку. Ткнет сейчас ребенка копьем, с улыбочкой, или древком поперек спины огреет! Вдали от своего земного русла Ганга была почти беспомощна перед грубым насилием. Это Громовержцам хорошо или всяким Разрушителям, а мы себе течем тихонько, никого не трогаем… Веселый разбойничек тоже ничем не мог повредить богине - будь Ганга без сына! Зато проклятие бешеного мужа… Сама потащила малыша на Поле Куру - значит, и ответ ей держать!
Одно утешало богиню: присутствие наставников. Только безумец рискнет поднять руку на дваждырожденных - и то не всякий безумец! За убийство брахмана новых воплощений не полагается…
И сквозь беспокойство нет-нет да и пробивалось удивление: личного Жара-тапаса любого из стариков хватило бы, чтоб испепелить сотню бандитов со всеми их ремнями и копьями. Что ж они медлят, крохоборы? Жадничают?!
- Злой кшатрий? - Улыбаясь, страж прислонил копье к ближайшему кусту и присел, намереваясь погладить мальчишку по голове.
Гангея хотел было отстраниться, но в последний момент почему-то передумал.
- Злые кшатрии здесь больше не живут! - успокоил незнакомец ребенка. - Теперь на Курукшетре живет добрый Рама-с-Топором!
- Вот к этому аскету, известному своим кротким нравом, мы и направляемся, милейший, - немедленно вмешался Брихас. - Мы - двое смиренных брахманов, и эта добродетельная женщина с малолетним сыном.
Страж тропы окинул наставников более благосклонным взглядом, узрел наконец, что старики безоружны, а головы обоих давным-давно облысели, и лишь на макушке у каждого, согласно традиции, сохранилось по длинной пряди волос. Ниже затылка свисает сивый клок…
- Я вижу, вы говорите правду, - заключил он, кусая длинный ус. - Прошу прощения, что задержал вас, уважаемые! Следуйте спокойно своим путем - здесь вас никто не тронет. И да пребудет с вами милость Синешеего Шивы!
Ушанас пробормотал в ответ что-то крайне благочестивое, и вскоре вся процессия скрылась за поворотом тропы.
- Верно мыслишь, Юпакша, пусть себе идут, - громыхнул из гущи ююбы утробный бас. - Коли они и впрямь те, за кого себя выдают, то Рама-с-Топором будет рад встрече с собратьями по варне. А ежели старичье - лазутчики проклятой кшатры, то божественному топорику без разницы, кого рубить: деда, бабу или щенка длинноязыкого…
Юпакша согласно ухмыльнулся, еще раз посмотрел вслед скрывшимся путникам и нырнул обратно в заросли, мгновенно растворясь в них.
- Дядя Ушанас, дядя Ушанас, а куда делись злые кшатрии? - маленький Гангея тем временем дергал за одежду одного из наставников, прыгая вокруг старика.
Ушанас не отвечал. Он предчувствовал, что мальчик и без того очень скоро получит ответ на свой вопрос. Скорее, чем хотелось бы.
Так и случилось.
4
Оглушительный грохот они услышали еще издалека: словно некий гигант яростно рвал в клочья туго натянутую ткань небосвода.
Треск. Затихающие раскаты. Снова треск, но уже строенный, с крохотными запаздываниями между сотрясениями - мечется в синеве, терзает слух…
- Прадарана, - прислушавшись, заключил Ушанас, после чего многозначительно ткнул перстом куда-то на юго-запад.
Брихас только кивнул и ускорил шаг, пытаясь справиться с одышкой. Одышка побеждала.
- Дядя Брихас, а что такое "Прадарана"? - тут же заинтересовался неугомонный Гангея. В ожидании ответа он скакал на одной ножке вокруг наставников и громко цокал языком.
- Оружие такое, малыш, - нехотя пояснил Брихас, втайне завидуя юности собеседника и его блаженному неведению относительно темных сторон жизни. - "Грохочущие стрелы".
- А почему они грохочут? - Мальчишка клещом вцепился в наставника - не отодрать! - Почему стрелы? - вопросы сыпались градом. - Или притворяются стрелами?!
- Потому что это… волшебное оружие. - Словоблуд чуть замялся, прежде чем ответить, и вырвал из ноздри длинный седой волос, сморщившись при этом на манер сушеной фиги.
- Вроде перуна Индры?
- Да, вроде.
- Вроде трезубца Шивы?
- Да, вроде.
- Вроде…
- Угу.
- А мне на него можно будет посмотреть?
- Можно, можно, - криво усмехнулся Ушанас, и точное подобие его усмешки отразилось на лице второго наставника. - Сейчас и посмотрим, парень! Сдается мне, это наш Рама балует. Больше некому.
- Мама, мама! - радостно запрыгал Гангея вокруг настороженно молчаливой богини. - Ты слышала? Мамочка, мы идем к великому Парашураме, чтобы он показал мне "Грохочущие стрелы"!
Нельзя сказать, чтобы Ганга пришла в восторг от подобного заявления. Лишь плотнее сжала губы и двинулась дальше по тропинке.
Туда, где в страхе примолкли птицы и зверье, оцепенело застыли деревья, внимая громовым раскатам: гневный Рама-с-Топором, любимец Шивы-Разрушителя, рвал в клочья небо, обрушивая его на головы ненавистной кшатры.
Глава III
СКАЗАНИЕ О ДОБРЫХ ДЯДЯХ
1
Когда им навстречу из чащи выскочил человек, Ганга споткнулась и вскрикнула. Так и не привыкла, бедолага, что из этих дебрей люди объявляются чаще, чем следовало бы…
Встречный был весь в крови: обильно сочась из рассеченного плеча, сок жизни заворачивал несчастного в драгоценную кошениль. Искаженное смертным ужасом лицо выглядело неестественно белым в сравнении с запекшимся пурпуром. От страха? От потери крови? От того и другого одновременно? Очень походило все это на закат в Гималаях: багрец солнца и белизна снегов. Только страшнее. Рвань одеяний, некогда богатых, болталась рыжими лохмотьями, единственный наруч на правой руке был помят и ближе к локтю прорублен, а в кулаке беглец мертвой хваткой сжимал обломок лука.
Человек бросил безумный взгляд на четверых путников, как рыба, открыл-закрыл рот - и сломя голову кинулся в кусты. Вскоре треск веток и топот затихли в отдалении.
На сей раз промолчал даже Гангея. Лишь сморщил нос и тихонько прицокнул языком, но совсем не так, как минуту назад, прыгая вокруг наставников, и все четверо в напряженной тишине, оглушающей после былого грохота, двинулись дальше. Казалось, затих даже ветер.
Потом впереди из тишины возникли разом, будто родившись и мигом заявив о себе: звон оружия, хриплые выкрики, глухие удары ног оземь - и перед путниками открылась широкая поляна.
Еще совсем недавно она не могла похвастаться шириной и простором. Так, не поляна - прогалина, каких двенадцать на дюжину. Но сейчас зелень кустарника по краям пожухла и обуглилась, а о траве вообще можно было забыть. Ближайшие деревья (не какие-нибудь там хилые плакши[38], которые и деревьями-то назвать стыдно, а матерые цари джунглей!) были выворочены из земли и отброшены прочь, словно невиданной силы ураган позабавился здесь всласть.
В результате чего поляна и приобрела свои теперешние размеры.
Чуть поодаль громоздились сами вывороченные стволы, топыря щупальца корней, чернели обгорелые проплешины… И трупы. Вразброс, раскинув руки, превращенные в уголь, изуродованные, бывшие люди жались к лесным великанам, но те уже ничем и никому не могли помочь.
Даже себе.
Олень-барасинга - бурый красавец с ветвистым украшением на лбу - валялся меж покойников с распоротым брюхом, и на морде зверя стыло изумление.
"Я-то здесь при чем? - беззвучно спрашивал, уставясь в небо мутью глаз, могучий самец, от которого несло жареной требухой. - Скажите, что я вам всем сделал?!"
Небо хмурилось и не отвечало.
Ганга закашлялась от чада, украдкой бросив взгляд на сына: что должен был чувствовать пятилетний ребенок при виде побоища, где стошнило бы даже чандалу-трупожога?! Но маленький Гангея не смотрел на убитых. Раскрыв рот, он округлившимися глазами следил за тем, что творилось на самой поляне.
А там было на что посмотреть!
По поляне, вздымая тучи пепла, метался демон.
Был он почти голым, всю его одежду составлял кусок грубой дерюги, обернутый вокруг бедер и схваченный узким ремешком. Жилистое тело лоснилось от пота - струйки, чуть ли не дымясь, пропахивали светлые дорожки в копоти, которая облепила демона с головы до ног. Подробнее было трудно рассмотреть: демон стремительно перемещался в направлении всех восьми сторон света одновременно, и ты видел его там, где уже давно никого не было - глаза верили, а правда посмеивалась над легковерами в кулак.
Послушная хозяину, звенела колокольцами боевая секира на длинном древке. И полулунное лезвие, светясь глубинной синевой, размывалось в сплошной полукруг, когда демон в очередной раз обрушивал свое оружие на врагов.
Врагов было семеро.
Шестеро.
Нет! Их было пятеро… уже пятеро.
Потому что юноша в кольчатом панцире качнулся, шлем слетел с его головы, громыхнув о поваленный ствол, - и все, больше никто не сумел бы зачислить юношу во враги любого живого существа.
Мертвые не враги живым.
Алый фонтан взорвался около ключицы, ясно говоря: жить несчастному оставалось мгновение, не больше.
Обреченная пятерка безуспешно пыталась окружить демона. Но жилистая фигура с топором, казалось, смеялась над умением бойцов: застывая лишь для того, чтобы язвительно подчеркнуть очередной промах, беспощадный палач вновь закручивал секиру в страшном танце. Воины прикрывались щитами, норовили достать проклятого - кто копьем, кто мечом, но все усилия пропадали втуне. Двое из пяти уже были ранены, и любой понимающий толк в сражениях уверенно заявил бы: готовьте хворост для погребальных костров!
- Найрит, - уверенно заявил Ушанас, почесав лысину. - Дух хаоса и разрушения. Интересно, что он тут забыл?
- Вот именно, - сомневаясь, качнул головой Словоблуд. - Найрит на Поле Куру? Очнись, дорогой! Скорее уж Джамбхак, дух небесного оружия. Вырвался на волю и шалит… Или Нишачар, Бродящий-в-Ночи!
Ушанас хмыкнул с презрением:
- Какой Нишачар, братец?! День на дворе! А вот Джамбхак - это да, или…
- Или-лили! - вмешался в мудрую беседу Гангея, завороженно следя за схваткой. - Это добрый дядя Рама-с-Топором, вот кто!
Жаль, что Владыка Тридцати Трех и Бали-Праведник, князь асуров, не видели сейчас выражения лиц своих родовых жрецов.
Идущих, так сказать. Впереди.
Презабавное зрелище…