Под свист чайника и явился Роман. Стряхнул снег с клетчатой кепки английского фасона и пальто. Медленно прошел в комнату.
– Недурно вы приветствуете с утра гостя.
– Дорогого гостя, – уточнил Сенечка. Ему так и хотелось угодить Роману, поскольку он чувствовал вину за то, что не выполнил его поручения. И проспал. Сенечка стал тщательно стряхивать снег с воротника пальто у Романа. Хотя снег уже успел растаять.
– Обошлось без эксцессов? – ледяной взгляд Романа так и впился в Сенечку.
Сенечка поежился, словно от холода. Хотя в комнате было хорошо натоплено.
– Естественно, – ответил я за парня, – а что могло приключиться? Разве что, мы не сомкнули целую ночь глаз. Сеня, как ответственный работник, по долгу службы. Я от переживаний.
Сенечка бросил благодарный взгляд в мою сторону.
– Да уж, – Роман сделал глоток чаю, который услужливо ему налил Сенечка. – Есть за что переживать. Плохи ваши дела, Аристарх Модестович. Это я вам без преувеличений заявляю. Граждане Косулевы не ошиблись. Это я про группу крови. Которую обнаружили в подвале. И суда вам, похоже, не избежать. Хотя я вам сочувствую. В вашем возрасте уже другой суд, пожалуй, нужен. И далеко не здесь.
– Я не тороплюсь на другой суд. Меня пока этот устроит.
– Вот и славненько. Впрочем, как я вам уже заявлял, при хорошем адвокате, вас вполне могут признать невменяемым.
Сенечка закашлялся. И отставил чашку с чаем.
– Я это… Чего хотел сказать. Вы же знаете, я человек дела. И слова тоже. Это все в нашем районе знают. Могу даже предоставить рекомендательные письма от жителей. А то и попрошу одного человека на должности, вы его знаете, но фамилию пока что разглашать преждевременно. Это лишь по случаю.
– Что вы хотите сказать? – резко прервал его Роман.
Я тоже понятия не имел, что хотел сказать Сенечка.
– Ну, в общем, на досуге, я занимаюсь научной литературой по юриспруденции. Особенно меня адвокатура интересует. Я уже отмечал, что журналы многие научные выписываю, даже конспектирую витиеватые цитаты и мысли всякие. И потому как посмею вам предложить мои скромные услуги. Ей богу, Аристарх Модестович, я вас не подведу. Вы знаете мою ответственность ко всем вопросам. И ни копейки с вас не возьму, поскольку почтительно, со всем уважением к вам отношусь. Да и вы теперь находитесь в бедственном положении, что я тоже учитываю.
Я похлопал Сенечку по плечу. Пожалуй, вышло слишком фамильярно для его высокопарной организованной речи. И Сенечка растерялся. Словно подумал, что я шучу над ним. Я изобразил серьезный вид.
– Спасибо, Сеня. Меня очень тронуло твое внимание. И в случае чего, первым делом я непременно обращусь к тебе. Поскольку в твоей компетентности не сомневаюсь. Но я так думаю, что адвокат мне не понадобиться. Я собираюсь сдать сейчас же, сиюминутно свою кровь. Можете звать Косулек. Они тоже компетентные и ответственные люди. Брать кровь у животных, а потом резать их, это, знаете ли… Для этого нужна и сила воли, и материалистичное знание жизни. И принятие ее. Такое во сне не приснится!
– Точно, во сне!
Сенечка вдруг вскочил с места, пролив чай на свои брюки. Тут же стал тщательно тереть пятно. Оно расплылось еще больше.
– Ну, конечно, во сне. Как же еще! Эта девушка из моего сна, помните, я говорил, дорогой, – Сенечка мельком взглянул на меня и вновь принялся за чистку брюк. – Эта красивая девушка, хоть я не помню ее лица. Она тоже говорила – нужно сдать кровь и тогда все наладится.
Да, похоже, Сенечка меня сдал. Дешево сдал, хотя и не хотел этого.
– Девушка? Во сне? – Роман нахмурился. – Пожалуйста, дайте подробное описание ее внешности. И поточнее воспроизведите ее слова.
– Подробное? Воспроизвести? – Сенечка растерялся и уселся на место, хлопая рыжими ресницами.
– А что, в свидетели уже годятся люди из сна? – съязвил я. – Не думал, что наша милиция занимается фантасмагорией. Может вам впору еще привлечь ясновидящих и гадалок?
– Зря вы иронизируете. Сны это та часть мозга, которая скрыта для внешнего мира. Но немаловажна. Там столько может сохраниться полезной информации! Важнейшей информации, о которой мы можем и не подозревать. Как в компьютере. Только нужно вовремя надавить на нужную клавишу. Чтобы она случайно не стерлась.
– На клавишу? – Сенечка растерялся еще больше. И так сдвинул рыжие брови, словно со всей силы давил на клавишу своего лба. – Ну, я точно вряд ли…воспроизвести. Черноволосая она была. И просила сдать кровь. "Кровь на глобусе совпадет", так сказала она. Так точно, именно так! – буквально процитировал Дину Сенечка. Клавиша сработала.
– Замечательно! – Роман встрепенулся и встал с места. И протянул руку регулировщику. – Просто замечательно. – У тебя прекрасная память, Сеня. И голова работает, как надо. Пожалуй, я непременно доложу об этом твоему знакомому должностному лицу. Что-то ты засиделся… Вернее застоялся на дороге. Чтобы рисковать такой головой! Такие, как ты, люди, нужны в кабинетах.
Сенечка крепко тряс рукой в ответ. И рассыпался в благодарностях и любезностях.
– Бесконечно, безмерно вам благодарен. От всей души… Если что, я всегда к вашим услугам…Вот только… Только прошу, умоляю… О кабинете ни слова. Дорога – она знаете, мое, – Сенечка постучал кулаком в грудь. Похоже, в его груди тоже кипела дорога. – Понимаете, мое. Я же с детства хотел быть автогонщиком. Но не вышло. Никак не вышло. Плохая реакция на скорости, понимаете ли. То есть переключение скоростей. Чуть не сорвался. А тут… Вроде и автогонки, вроде я в гуще их, и вроде даже управляю автомобилями. И вроде даже рискую, и в любой момент могу погибнуть. Но все со стороны, понимаете! А со стороны и виднее, и грамотнее, и организованнее – со скоростью не ошибешься. А кабинет загубит меня. Я же без дороги ничто! Ноль без палочки, – Сенечка вытащил свою палочку регулировщика и виртуозно, как жонглер, подбросил ее вверх и словил. – Я дышу дорогой и наслаждаюсь скоростью. Если бы я был поэтом, непременно бы сочинил песню про дорогу. А в кабинете, я точно ничего не сочиню. Только не кабинет.
– Ладно, ладно, Сеня. Я тебя понял. – Роман легонько подтолкнул Сенечку к двери. – Вон, и светофор уже погас. Тебе пора на дорогу. Пора дорогу спасать.
Сенечка выскочил за дверь. И я услышал издалека, как он поет песню про дорогу. Чужую песню. Но пел ее он так душевно, с таким надрывом. Держа палочку, как микрофон, что я понял, поэтом в мировом масштабе, может, он и не станет. Но на одном отрезке гудящей дороги, в одном отрезке светящегося от фар времени, в одном отрезке сумасшедшей скорости, он все же, поэт мировой.
Мы остались с Романом наедине. Впрочем, это Роман сделал все, чтобы так случилось. Я этого, клянусь, не хотел. Мне не хватало Сенечки. С ним всегда было как-то по-домашнему спокойно. По-родственному уютно.
Роман улыбался. Я редко видел, чтобы он улыбался. Что-то в его улыбке было… Я бы мог сказать красиво – холодное, ледяное, замерзшее. Но не хочу повторяться. В его улыбке было просто что-то противное. Гаденькое и изворотливое.
– Так, так, – протянул Роман, наливая очередную чашку чая. Пожалуй, уже третью по счету, нет, четвертую. Пьет не в себя, как водку!
– Значит, черноволосая девушка из сна. Похожая на цыганку.
– Про цыганку он не говорил, – отрезал я. И решил не притрагиваться к чаю назло ему. Хотя он вряд ли из-за этого расстроится.
– Это сказал я. Потому что ждал этого. Рано или поздно, она бы вас навестила. И, безусловно, не во сне.
– А вам какое дело, гражданин следователь! – Мой тон был откровенно хамский. Так долгожители не отвечают. Время сделало их рассудительными. И тем более, если долгожители – антиквары. – Ну, пришла и пришла. Что, ко мне ночью не может придти девушка?
– К вам???
Роман откровенно расхохотался. Я вообще не помнил, чтобы он когда-нибудь смеялся. Во весь голос, вызывающе громко. И тоже очень противно. Когда само лицо недвижимо, мимика отсутствует, гримасы не выступают. Лицо стянуто как маска. И только смеющийся рот живой. Словно его дергают за ниточки. Как в кукольном театре. Конечно, для взрослых. Дети бы перепугались.
– Ко мне, – с достоинством ответил я, сжав кулаки. На подобный взрыв хохота нужно отвечать безразличием и краткостью. С безразличием получилось. С краткостью – нет.
– А что во мне не так? Что? Или дело в ночи? И чем ночь отличается от утра, если приходит молодая девушка. Или вы считаете, что я для ночных визитов слишком стар…
– Это не я считаю, уважаемый! – резко перебил мой монолог Роман. – Это у вас на лице написано. И не на лице тоже.
Против лица и того, что на нем написано, я ничего возразить не мог. И поэтому вытащил козырь из рукава.
– Вы знаете, что сохранились подробные анализы крови настоящего Аристарха Модестовича? Вижу по вашему выражению лица, что вы не в курсе. Они в квартире безвременно почившей Элеоноры Викентьевны.
– Элеоноры…Анализы? – Роман вздрогнул. Я впервые видел, чтобы он вот так вздрагивал. Словно его ударили током. Это меня взбодрило. Хотя это было мгновение, как и после любого удара током. К тому же он очень даже выжил.
– Именно анализы! Из этого следует, уважаемый (я не выдержал и передразнил его), что анализы крови Карманова, известные вам благодаря небезызвестной девицы Таисии, будут сопоставлены с анализами старика-антиквара. Которые будут незамедлительно доставлены. И мы сможем безошибочно определить, кто есть я на самом деле. Так сказать установить мою личность. Факты не оспоришь. Особенно если они изложены на медицинском бланке. И заверены сургучной печатью.
– И окроплены кровью, – Роман явно решил меня запугать, впившись в меня прозрачными, как льдинки, глазами. Интересно, летом его глаза тоже ледяные или все же тают, как тает все летом. Или он мне не верил? Думал, что я блефую? Нет, не похоже. Похоже, что он сам испугался. Но почему? Он искренне не верил, что я вдруг могу оказаться Кармановым, молодым, сильным парнем. В это уже с трудом верил и я. Тогда чего он боялся? Чувство страха не в его стиле. В его стиле ледяные глаза и замерзшие чувства. Которые не тают даже летом. Хотя летом тает все. Но, возможно, в его организме встроенный холодильник? Я бы не удивился. Сегодня возможно все.
А потом он и вовсе меня удивил. Вдруг он стал пятиться к двери, так же не отводя от меня ледяного взгляда. И казалось, что льдинки вдруг выпадут из глаз и разобьются вдребезги. Я вообще не видел, чтобы люди так натурально пятились. Скорее, это было придумано образное выражение для людей, делающих пару шагов назад. А пятиться вообще невозможно. Люди назад не ходят. Они ходят только вперед. Даже если впереди их ничего не ждет хорошего. И все хорошее позади.
А Роман именно пятился. Причем так умело, так безошибочно, что даже не врезался ни в стул на пути, ни в раскладушку, на которой спал Сенечка. Вот тот бы наверняка оценил его передвижения, сравнив с умелым задним ходом машины.
И в этот миг раздался свист чайника, который я поставил вновь на плиту. Поскольку Роман вдруг оказался чаелюбом. Роман пятился под свист. Пронзительный свист. Словно зрители с удовольствием освистали неудавшуюся игру артиста.
У выхода Роман притормозил и так же, не поворачиваясь к двери, нащупал ручку, открыл двери и без единого слова, юркнул на улицу.
Я так ничего и не понял. И даже приоткрыл рот от удивления. И даже забыл посмотреть по привычке за окно, и не успел заметить, в какую сторону ушел Роман.
Когда я опомнился от удивления и бросился к окну. Романа уже и след простыл. Зато к антикварной лавке бежала Дина. В своих руках она несла земной шар. А мне казалось, она несет всю нашу землю, а не ее модель. Целый мир, а не его копию. Где возвышаются лесистые горы в голубой дымке. Где спокойно текут реки и рассудительно втекают в моря. Где страны уживаются друг с другом. И так похожи. Где города зажигают по вечерам огни, чтобы утром их отключить. И все начать сначала. Где есть даже яблочный сад, в который я непременно приглашу Дину. Хотя мы уже не дети. И угощу бабушкиным яблочным вареньем. Хотя бабушки давно нет. И обязательно ей скажу, что мне бы так хотелось вернуться в детство. Не потому что там все так просто. Просто с детства всегда можно начать все сначала. Но я не в силах включать по утрам и выключать по вечерам свет. И свое время я не в силах зажечь снова. Похоже, погасло оно навсегда.
И главное – на этом маленьком земном шаре. Вернее, на его модели. Нет войн, нет разрухи, нет голода, нет предательства, зла, или просто измены. И нет кладбищ и больниц. И нет убийств. И даже моего убийства нет. Хотя это не значит, что их нет вообще. Просто их здесь не видно. Они не отмечены. И когда смотришь на глобус, кажется, все так и есть. Все так мирно. И все так гармонично. Так логично. Так счастливо.
В руках Дины наш земной шар выглядел так значительно, так торжественно, что казалось от того, как она пронесет этот глобус, зависят судьбы нашей земли. Она так крепко обхватила мяч руками, словно боялась, что он упадет или его выхватит какой-нибудь местный воришка. К тому же для маленькой хрупкой Дины он был достаточно тяжел. И она даже один раз поскользнулась на ледяной дорожке. И у меня перехватило дыхание. Казалось, еще чуть-чуть и наша земля рухнет и взорвется на месте. Но все обошлось. Дина ловко проехала с ним на ногах по льду, как в детстве. Я невольно улыбнулся. И, спохватившись, бросился к двери. И широко распахнул двери для Дины.
– Дина, ты так неосторожна! – как заботливый дедушка, пожурил я ее.
– Да, чуть не грохнулась, – Дина часто дышала. Еще щеки раскраснелись на морозе. Я поставил глобус на стол. Взял руки девушки в свои. И стал на них дышать.
– Уж больно скользко. И упасть было бы, наверное, больно.
– Я не о том, Дина, – я помог ей раздеться и усадил в кресло. – Конечно, об этом тоже. На дороге, особенно на ледяной дороге, нужно быть крайне осмотрительной. Но ты, ко всему прочему, неосторожно появляешься в моем доме. Среди бела дня. И Сенечка в любой момент мог тебя увидеть. И следователь тебя подозревает. Кстати, он вот-вот может вернуться!
– Может, но не так скоро! – Дина с жадностью сделала большой глоток свежезаваренного чая, – мы с ним разминулись. И я даже знаю, куда он так побежал. Ему, кстати, так не идет кросс. Он такой важный. И для разбежки не подходит, вы не находите?
– И куда, он такой важный, вдруг побежал сломя голову? Да, кстати, и откуда у тебя глобус?
– В этом-то все и дело. Представляешь, он был у Викентьевны!
Я присвистнул от удивления.
– Вот-вот, и у меня была такая же реакция. Я свистнула на всю квартиру. Даже боялась, что соседи услышат!
– Но я не понимаю, с какой стати! У Викентьевны… Это же улика! Серьезная улика против меня! Погоди, погоди… Может этот вовсе не наш земной шар? А жалкая подделка, фальшивка, копия…
– Землю не подделаешь, – вздохнула многозначительно Дина.
– Землю, может, и нет. Но глобус.
Я бросился к столу и стал со всех сторон осматривать мяч. Земля, как земля. Реки, горы, города и страны. Я попробовал его на вес. Тяжелый. Ну и что? Цвет… все тот же зелено– коричневый. Оставалось разве на вкус определить. Но это было излишне. Вкус имеет земля, но не ее калька.
– Знаешь, Дина, если это подделка, то очень качественная, – со знанием дела сказал я, словно разбирался в оригиналах и фальшивках.
– А если нет…
– Тогда непонятно… очень непонятно. С какой стати Роман отнес его Викентьевне. Главный следователь угро. Это уже подсудное дело – скрывание улик. Неужели… Дина, неужели он хотел меня защитить? Ну конечно! Как я сразу не догадался! Он блефовал! Как следователь, безусловно, он хотел узнать правду! Но судить! Судить одинокого старика! К тому же уважаемого на весь район человека! Почетного жителя этого квартала! К тому же долгожителя! Он раздумывал, Дина! Предоставлять ли факты прокуратуре. Убийственные для меня факты. Пойми, я ведь могу не пережить суд. А сколько мне и без того осталось! Стоит ли пачкать руки в крови. Крови столетнего старца, который всю жизнь занимался хранением старых вещей. Нет, черт побери, ценного антиквариата! Нет, господи! Хранением истории! Истории для потомков. Знаешь, умри я на суде или в тюрьме, он себе бы этого не простил, он же чистоплюй! Посмотри на него! И как бы мы к нему не относились! Но он благородных кровей! Он понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Убийство плохо. Но в моем возрасте… он прав, в этом возрасте суд уже должен состояться не на земле. Где угодно, но только не здесь, – и я постучал по мячу, изображающему земной шар. Раздался глухой звук.
И едва я стукнул последний раз – в комнату ворвался Роман. Мой тайный покровитель. Тайный спаситель. Тайный благодетель. В эту минуту мне хотелось его расцеловать. И я бросился ему навстречу, распахнув объятия. И даже успел подумать, что мы могли бы стать добрыми друзьями. Ну конечно, я предложу ему дружбу. Ну и что, что я убийца, а он нет. Ну и что, что он эстет и чистоплюй, а я нет. Ну и что, что он благородных кровей, а я далеко нет. Люди разные дружат. И как лучшему другу я попытаюсь ему все объяснить, и он непременно поймет. Может, мы даже выпьем на брудершафт. Я сам куплю дорогой, выдержанный коньяк… Только это я и успел подумать.
Роман тоже бросился мне навстречу. И я почувствовал на своей шее холодные руки.
– Глобус, – прошептал он перекошенным ртом. – Глобус.
Я стал задыхаться. На объятия друзей это не было похоже. Я успел подумать, что с добрыми друзьями так не поступают. Им больно. Руки давили, давили на вены моей шеи. И мне ничего не оставалось, как собраться силами, вцепиться еще сильнее, чем он, в его плечи и оттолкнуть назад. Он лишь слегка откинул голову, его пальцы ослабли, и в этот миг я со всей силы съездил ему по физиономии.
Реакция его была неожиданной. Он не дал мне сдачи. Он встряхнул головой. И стал озираться по сторонам, часто моргая глазами. Наконец, опустился на колени и стал шарить руками по полу. Интересно, что он мог потерять, если я всего лишь его ударил по лицу. Я не верил, что можно потерять какую-то часть лица. Нос, например. Или рот. Ну, разве зубы. Не хватало, чтобы я выбил ему зуб. А если он золотой? Роману бы подошел золотой зуб.
Мы с Диной с недоумением смотрели на него, ползающего по полу. Наконец он поднял на нас взгляд. И мы вздрогнули. Он потерял свои глаза. У него были чужие глаза. Болотные, пьяные. С поволокой, в неприятном смысле этого слова. Черт побери, но ведь и глаза потерять невозможно. Если это конечно не…
– Это он! – вскрикнула Дина, перебив мои мысли на полумысли. – Это антиквар! Я узнала его! Эти глаза! Их не узнать невозможно!
– Это невозможно! – возразил неуверенно я. Во рту у меня пересохло. И я плохо соображал. – Может, это хотя бы внук антиквара? Глаза иногда передаются по наследству…Только вот я не пойму, а где его другие глаза?
– Он их потерял, – усмехнулась Дина.