Весёлый Роман - Владимир Киселев 22 стр.

Тут во дворе поднялась суматоха, прибежала эта толстая ста­рая воспитательница, подхватила с земли Маринку, поставила на ноги и несколько раз со всего размаху шлепнула ее по попке. Это уж было чересчур. Дома Маринку никто ни разу и пальцем не тронул. Я не хотел, чтоб девочку били. Воспитание, называется. Я слез с крыши и отправился в детский сад.

Дверь в детский сад была закрыта. Я деликатно нажал кноп­ку звонка и выждал несколько минут. Никто не подошел. Тогда я стал давить на эту кнопку раз за разом. Звонок не отзывался. Очевидно, он был испорчен. Я принялся колотить в дверь. Очень не скоро послышались шаркающие шаги, и старушечий голос спросил:

- Кто там?

- Откройте, - потребовал я. - Свои.

- Кто свои?

- Я отец девочки… Мне нужна воспитательница.

- У нас карантин. Придите после пяти. Воспитательница к вам выйдет. А какая вам воспитательница нужна?

- Не знаю. Толстая такая.

- Екатерина Дементьевна? После пяти придите. И… удаляющиеся шаги.

Я медленно отошел от двери. Правильнее всего было, ко­нечно, не связываться. Что я мог сделать? Настоять на том, чтоб Маринку забрали из детского сада? А как же остальные дети? Настаивать, чтоб и остальных забрали? Как-то ведь они здесь живут, и ничего плохого с ними не происходит. И она ведь в самом деле прокусила ухо этому пацану. Что ж ее, по головке погладить?

Но я вспомнил, какое выражение лица было у этой Екате­рины Дементьевны, когда она шлепала мою Маринку, и почув­ствовал, что не могу уйти. Я повернул назад и пошел вдоль за­бора.

Каменная стена вокруг сада была украшена такими выступа­ми с выемками, похожими на ступеньки. Перелезть через нее не составляло никакого труда. Я взобрался на забор и заметил, что поверху в штукатурке еще торчат остатки стекол. Эти стек­ла когда-то были прямо заделаны в забор, здоровенные и должно быть, острые осколки бутылок. Интересно, что здесь было когда-то?..

Я спрыгнул и направился к Маринке. Она сидела на корточ­ках и что-то строила из песка.

- Маринка, - позвал я. - Маринка!

Она посмотрела на меня удивленно и двинулась было ко мне, но сразу же остановилась и оглянулась на свою кучу песка.

- Здравствуй, Маринка, - сказал я и протянул ей руку.

- Здравствуйте, - ответила Маринка и снова посмотрела на песок.

Что ей должна была наговорить Лена, чтоб она сказала мне не "здравствуй", а "здравствуйте" и не улыбнулась мне? Что я людоед?

- Как вы сюда попали? - спросил у меня за спиной певучий голос.

Я оглянулся. Екатерина Дементьевна смотрела на меня удивленной, беззлобной улыбкой.

- Это неважно, - ответил я сухо.

- Вы отец Мариночки? - обрадовалась воспитательница. - Очень хорошо, что вы к нам зашли. - Она чуть улыбнулась, и я понял, что ей известно, каким образом я "зашел".

- Ваша девочка очень трудно привыкает к коллективу. Она дразнит детей, говорит плохие слова, и есть тут такой молодой человек Петя, которому она только что прокусила ухо. Вы сами понимаете, что родители этого мальчика не станут радоваться если их ребенок вернется из детского сада без уха. Нужно принимать какие-то меры.

- Нужно, - ответил я. - Только не такие, какие вы применяете. Я видел, как вы ее били.

Екатерина Дементьевна покраснела.

- А что бы вы сделали на моем месте? Конечно, вы правы. Я очень жалею, что сгоряча пошлепала Мариночку. Это в самом деле не метод… Но вы обязаны уделять ей больше внимания. Позаботиться хотя бы о том, чтоб она не слышала дома таких слов, какие она произносит.

- Да не слышит она дома никаких слов… Наоборот, это она здесь научилась.

- Не знаю. Я очень сомневаюсь в этом. Но если даже так, вы обязаны объяснить ей и научить ее, что такие слова нельзя говорить. И особенно обзывать ими детей.

- Какие слова? - не удержался я.

Екатерина Дементьевна замялась:

- Ну названия некоторых частей тела… Тех, что скрывает одежда. И если вы не приложите необходимых усилий, вам при­дется забрать ребенка из детского сада.

Я молчал.

- И вообще, я много раз замечала, что семейный разлад немедленно отражается на детях, - продолжала Екатерина Дементьевна. - Вы еще молодой человек и, может быть, не по­нимаете, какую непоправимую травму ребенку наносит развод, скандалы в семье, как он меняется, как озлобляется.

- У нас не было скандалов, - ответил я.

- Может быть. - с сомнением посмотрела на меня Ека­терина Дементьевна. - А сейчас попрощайтесь с дочкой. Выход вон там. Нужно подняться на крыльцо и пройти через дом.

Я посмотрел на Маринку, которая по-прежнему, сидя на корточках, перекапывала песок так, словно ничего не слышала.

- До свидания, Маринка, - сказал я. Она даже не подняла головы.

Я остановился у крыльца и оглянулся. Маринка, и ребятиш­ки, и Екатерина Дементьевна были совсем недалеко от меня, но я смотрел на них, словно в перевернутый бинокль.

Демагогия. Нужно дать по зубам. Забывается. Критиканство. Анархия. Занимается саморекламой. Антигосударственный вы­пад. Самовлюбленный. Одолел его критиканский зуд. Склочник. Самым умным себя считает. Занимается мышиной возней. Брюз­жит. Разжигает нездоровые страсти. Злобствует. Опасный че­ловек. Не в ногу идет. Раскусили наконец. Неуживчивый чело­век. Незрелый. Нет у него ничего святого. Тратит время на че­пуху. Грязный навет. Распустился.

Это все про меня. После моего выступления на собрании. Нужно, правда, сказать, что я им здорово испортил обедню.

Вечером Виля зашел к Феде, у которого я теперь живу, выслушал мой отчет и без всяких философских цитат объ­яснил:

- Вот, скажем, в красивом месте собралась компания сва­рить уху. У реки. Рыба есть. Часть словили, часть купили, часть надрали из чужих ятерей. Уха получилась - золото. Хоть сейчас приступай. Один попробовал - говорит: "Замечатель­ная уха. Только, на мой вкус, не помешало б одну капельку, буквально щепотку соли". Другой: "Объедение. Но, серьезно взвесив все "за" и "против", я бы добавил еще один лавровый листочек. Лауреатская уха получится". Третий: "Нет, лаврового листа хватает. Может, только еще одну веточку укропчика. Укропчик в ухе, как деньги в кармане, никогда не бывает лиш­ним". Четвертый… Четвертый только губами причмокивает: "Янтарь, настоящий янтарь". И вдруг ты через головы взял да и плюнул им в котел… "Нет у него ничего святого" - это еще мягко сказано.

Так оно и было. На это предпраздничное собрание приеха­ло начальство из министерства. Дали премию. Хвалили наши станки за то, что они вполне конкурентоспособны на мировом рынке. Иностранные фирмы стоят в очереди, как в нашем "Га­строноме" перед Новым годом за водкой. На всемирной вы­ставке завод отхватил Гран-При.

Что ни выступление - спасибо министру, спасибо генераль­ному директору, спасибо передовикам производства.

И тут мне дали слово, Как передовику. Так и объявили: "Сло­во предоставляется ударнику производства слесарю-сборщику Роману Алексеевичу Пузо". Батя продвигал меня в наладчики, а для этого я должен был пройти все стадии заводской работы. Токарным делом я уже овладел, а теперь работал на сборке.

Я извинился: "Одну минутку. Я буду выступать с иллюстра­циями". Я все заранее подготовил. С Андреем Ливнем. Андрей работал в конструкторском бюро и здорово рисовал карикату­ры. Несколько линий, и сразу можно узнать человека. Его ка­рикатуры даже в "Вечернем Киеве" помещали. Андрей, правда, предупредил меня: "Только чтоб никто не знал, кто все это изо­бразил. С завода придется уходить". Я пообещал.

Листы с карикатурами я поместил в такой раме, которая осталась от прошлого КВН - сдергиваешь один лист, и появ­ляется следующий. Я поставил эту раму на сцене рядом с три­буной и без всяких вступлений, без этих "несмотря на огромные успехи, еще имеются отдельные недостатки", начал прямо со штурмовщины. Я заявил, что штурмовщина выгодна руковод­ству завода, и поэтому ее искусственно поддерживают.

Может, даже это сошло бы мне с рук, если бы я не сдернул верхний лист бумаги и не показал карикатуры на генерального директора завода, на главного инженера и начальников цехов во время штурма.

Карикатуры я сопровождал комментарием. Я говорил, что свою неспособность заниматься настоящей инженерной и адми­нистративной работой они скрывают за штурмами в третьей де­каде каждого месяца, в конце каждого квартала, перед каж­дым праздником. А штурмовать легче, чем правильно органи­зовать работу цехов и завода в целом. Вместо инженеров на заводе слишком много специалистов по выбиванию материа­лов, оборудования, мастеров уговаривать рабочих остаться на вторую смену.

Рисунки были очень смешными, но в зале никто даже не улыбнулся. Слишком серьезно звучало то, что я говорил.

Затем я перешел к тому, как выгоден аврал халтурщикам, которые в конце месяца могут рвануть. Во время аврала ни­кто не разбирает, какое там качество у детали, - давай на сборку. Платят - будь здоров. Вот и наживаются на этом та­кие, как Хорунжий. У него всегда в запасе нужная оснастка, инструмент, да и детали припрятаны. Поэтому заработок выше, чем у всех. Передовиком считается.

Карикатура на Хорунжего вызвала смешок в зале. Андрей его изобразил в виде чертополоха с двумя длинными, победно задранными усами. Похоже больше, чем любая фотография.

Следующая карикатура была посвящена тому, как у нас играют в "козла". В начале месяца людям часто просто нечего делать. Возле цехов стук такой, как будто долбят асфальт пнев­матическими молотками. Это стучат кости домино. В цехах при­ходится держать лишних рабочих, которые за последнюю не­делю делают месячный план.

Авралы поддерживает начальник ОТК товарищ Малимон. Я открыл карикатуру на Малимона и отдел технического контро­ля. В ОТК заведены такие порядки, что качество нашей продук­ции, качество станков с тополем и пчелой не повышается, а сни­жается. Найдет, например, сборщик какой-нибудь мелкий брак в детали и пойдет с ней к мастеру. Мастеру при аврале не до мелкого брака, первым делом он проверит, не сам ли сборщик запорол деталь, и пошлет его в ОТК. Пока составят акт, да пока он походит за новой деталью, пройдет столько времени, что проще поставить бракованную - ведь от этого зависит зарабо­ток. А товарищ Малимон закрывает на это глаза. Я показал еще одну карикатуру на Малимона.

Есть и еще одна причина штурмовщины - наша сдельная оплата. Казалось бы, разумно. "Як дбаєш, так і маєш" . Боль­ше сделал, больше и получай. А фактически глупо. При сдель­ной оплате всегда есть работа выгодная и невыгодная. Каж­дый хочет получить выгодную. При аврале получается много выгодной работы, потому что можно перевыполнить нор­мы при низком качестве, в такое время это легко сходит с рук.

А вот Григорий Михеевич Бойченко норм не перевыполняет даже при авралах, хотя второго такого токаря нет на заво­де. Он все делает с высшим качеством. Поэтому отстает от халтурщиков и теряет заработок. Над ним же еще и сме­ются.

Нужна твердая ставка: сделай столько-то. Больше не нуж­но. Меньше сам не сделаешь, заработок потеряешь. Но сделай все самого высокого качества и получай свою зарплату. Тогда мы покончим со всей этой штурмовщиной, и начальник ОТК то­варищ Малимон со всем своим отделом будет на заводе лик­видирован. Я показал карикатуру, в которой Андрей Ливень не очень вежливо изобразил, как именно будет ликвидирован то­варищ Малимон.

Что тут поднялось! Первым после меня выступил Малимон. Это он говорил "демагогия, нужно дать по зубам, забывается, критиканство, антигосударственный выпад" и все остальное. Я не успевал записывать. Батя сидел в президиуме и смотрел в стол. Он не сказал ни слова.

А наш генеральный директор Пашко в своем заключитель­ном слове заметил, что даже такие горячие головы, как моло­дой товарищ Пузо, полезны для завода. Они, так сказать, не дают самоуспокоиться, если даже их преувеличения, вызванные неосведомленностью, чернят достижения коллектива. К тому же решать вопрос о сдельной оплате пока не входит в компе­тенцию руководства завода и даже министерства.

Никто не поддержал моего выступления. Ни один человек. А ведь на заводе многие говорили между собой о том, что я сказал с трибуны. Только без карикатур. Но разве дело в кари­катурах? Дело в сути.

На следующий день в цех пришла целая комиссия во главе с председателем нашего завкома Павлом Афанасьевичем Мокиенко с его щадящей походкой и магнитным браслетом.

- Где тут у тебя "черная касса"? - спросил у меня Па­вел Афанасьевич, утирая сразу посеревшим платком свою лы­сину.

- Нет у меня никакой "черной кассы", - сказал я тупо. Была у меня касса. Я собирал в цехе двойные профсоюзные взносы. За одни я лепил марки в профсоюзный билет, а за дру­гие мы покупали подарки тем, кто уходит на пенсию, или моло­доженам, или помогали больным. Так мы договорились, и ни­кто не отказывался до сих пор от этих вторых взносов.

- Бросьте притворяться! - вмешалась тетка из отдела кад­ров. - Вы еще молодой человек. Если вы не будете разговари­вать с нами искренне, мы передадим дело следственным орга­нам. Это уголовщина. Где ваша отчетность?

Вот с отчетностью у меня дело обстояло плохо. Вначале я делал записи, на что и сколько истратил, а потом перестал. Не думал я, что кому-нибудь придет в голову, будто такие день­ги можно взять себе.

В общем, я показал свои записи, потом писал объяснения, а к этим объяснениям я не мог приложить ни одного товарно­го чека - я и не знал, что их полагается брать. Мне пришлось ходить за письменными объяснениями к пенсионерам и моло­доженам, потом было профсоюзное собрание, на котором толь­ко я узнал, каким вредным делом занимался, отсутствие оправ­дательных документов бросало пятно на меня и на весь цех, дело следовало передать в суд, но можно было ограничиться строгим выговором, следовало избрать другого, более зрело­го председателя цехкома, а оставшиеся деньги засчитать как очередные взносы членов профсоюза.

После собрания я сразу же подал заявление об уходе с за­вода. По собственному желанию. Мне не пришлось даже ожи­дать положенных двух недель. Я получил полный расчет на следующий день.

Интересные разговоры можно услышать в нашем баре. За модерным столиком в виде пивной бочки сидели двое. По­жилые. С помятыми лицами людей, подолгу бывавших под от­крытым небом - от глаз по вискам частыми лучами тянутся морщины. В частых морщинах и загорелые шеи.

- Я его не боюсь, - говорил один, опрокидывая в себя полстакана водки и запивая ее пивом из кружки. - Я ему так и скажу. А чего мне бояться? - Он хлопнул своего собеседни­ка по плечу неуверенной рукой. - Мы с тобой уже сделали все, что полагается. Отвоевали - дай бог всякому. Есть ранения. Имеются ордена, медали. Бабы? Были у нас бабы. На троих хватит. Дети есть. Воспитали. В институтах учатся. Водки выпи­ли - за десятерых. Теперь только с краев подгребаем. Чего нам бояться?..

А за другим столиком под стеной, облицованной плитами из прессованных древесных опилок, человек помоложе в синей спецовке - электрик? - жаловался двум мрачным, молчали­вым дружкам:

- Всю жизнь мечтал о мотоцикле. С коляской. Коляски были. Три штуки. А мотоцикла так и не дождался.

Мне хотелось вмешаться, сказать, что если б он меньше в баре штаны протирал, так мог бы уже персональный вертолет купить, но я промолчал. Такому не объяснишь. Тем более что мрачный его дружок с наколкой на пальцах правой руки - "Ва­ся" - сипло, невпопад сказал:

- Ты ж понимаешь, я умею выпить. Килограмм - и я в по­рядке. А вчера…

Наш парикмахер Миша утверждает, что умеет выпить совсем не тот, кто не хмелеет. По его мнению, наоборот, умеет выпить тот, кому достаточно ста граммов, чтоб свалиться с копыт, то есть тот, кто достигает наибольших результатов при наимень­ших затратах.

Дядя Петя сидел на своем месте, в углу.

- Тебе с сиропом? - подмигнул он мне. - Или чистой?

- С сиропом, - сказал я на этот раз. Дядя Петя подвинул мне кружку.

- Уже там. Пей.

Я залпом опрокинул в себя пиво. Крепкая штука это пиво с водкой. Дух забивает. А всего сто двадцать пять граммов на пол-литра пива.

- Кто ж его так пьет? - неодобрительно посмотрел на ме­ня дядя Петя. - Пиво разговор любит.

- А мы повторим.

Я достал из кармана четвертушку, поставил под стол и при­нес еще пару кружек пива.

- Повторим, - согласился дядя Петя.

Вторая показалась мне уже не такой крепкой.

- Ушел я, дядя Петя. С завода.

- Знаю, - сказал дядя Петя и отхлебнул из кружки. Мы оба долго молчали. Что-то не получался разговор, ко­торый "пиво любит".

- Был у нас в соседнем селе, в Андрушовке, значит, такой парень, Гришка, - сказал дядя Петя. - Это давно было. Это еще мой батя рассказывал… - Дядя Петя отхлебнул пива. - Придурковатый был этот Гришка, все собак гонял по селу, под­паском служил. И вот пошел он к свату, дядьке Гордею, и го­ворит, что свататься хочет. "А к кому?" - "К Наталке Кухленко". - "Тю на тебя".

Наталка эта была первой невестой на селе, красивая, рабо­тящая, и отец у нее три пары волов держал. "Так я ей мор­гал". - "А Наталка?" - "И Наталка моргала". - "Ну раз мор­гала, тогда другое дело. Пойдем. Только свата не забудь воз­наградить, значит". Пришли. Дядька Гордей начал как пола­гается: "Шли охотники, бежала от них куница, то не куница, а красная девица…".

А Наталка стоит смеется и печь колупает.

"Кто ж те охотники?" - спрашивает сам Кухленко. "Да вот он тут, охотник", - показывает дядька Гордей на Гришку. "Гришка? Ах, вы Такие-сякие!"

Надавали Гришке по шеям, шапку дядьки Гордея выкинули за порог на улицу. Подобрал он ее, надел и жалуется: "Вот беда какая, позор какой! Пятьдесят лет сватаю, скоро юбилей справлять буду, а такого со мной еще не случалось".

А Гришка и говорит: "Оно конечно… Только я им отомстил за это. Пакость им сделал". - "Как же ты отомстил?" - "На­гадил им посреди хаты". - "Вот это молодец! - обрадовался дядька Гордей. - Как же ты сумел это так, что никто и не за­метил?" - "А я в штаны".

Нет, не получился разговор, который так "любит пиво".

- Неужели у вас нет обыкновенных черных ботинок? - не­довольно спросил Павел Германович.

- Нету.

- Комбинезон и фуражка наши. А ботинками вы себя са­ми обеспечьте. В туфлях не годится. Не тот вид.

Они мне сразу выдали комбинезон из блестящей синей тка­ни с карманами ниже коленей и на груди.

- Изо всех карманов должны торчать инструменты, - пре­дупредил Павел Германович.

И фуражка на мне из такой же ткани, что и комбинезон, с лаковым козырьком и здоровенным авиационным крабом.

- Хорошо, завтра куплю,

- Может, у вас нет денег? - спросил Павел Германович. - Так дадим аванс…

- Да нет. Деньги у меня есть.

Я работаю в "бочке". Механиком. Стою на дне, перед каж­дым заездом постукиваю ключом по шинам.

Работа денежная и непыльная, как сказал наш парикмахер Миша. Он мне и посоветовал сюда пойти. Цирковой аттракцион "Бесстрашный рейс". Им нужен был опытный механик по мото­циклам, а Миша всегда знает, где кто нужен. Удивительное де­ло - сидят где-то начальники отделов кадров со своими со­трудниками, с картотекой, с анкетами и даже не догадывают­ся, что кадры к ним направляет парикмахер Миша.