- В чем же? - залыбился Кочемойкин.
- Для Фадеича все дело в плане, - очнулся от дум Василий.
- И не в плане, - разъяснил я.
- В престиже, - подъелдыкнул Валерка.
- В почине, чтобы прославиться на всю страну. - И Эдик туда же.
- Бесплатных починов не бывает, - не согласился Матвеич.
- В буфете селедкой торгуют. - Тезка мой Николай не остался в стороне от разговора.
Подначили меня и глядят, чем буду крыть. Ну, думаю, тоже крючок закину:
- Все дело, ребята, в правильном притыке второй сущности к первой. Ну?
5
К своему дому теперь я подходил с какой-то пришибленностью. Укористые глаза жены, Генка молчащий…
В передней Мария чуть не придавила меня к стенке. Сама пунцовая, шепчет про какого-то гостя, который якобы сидит в комнате. Ну, я зачесал две волосинки на третью. И вошел.
Чай пила небольшая беленькая дамочка, которую я никогда не видел, но сразу узнал, поскольку чистая копия Весты-невесты.
- Коля, познакомься, это Лидия Аркадьевна…
Какие уж тут поскоки, коли родственниками
станем. Я протянул руку и поприветствовал ее по-свойски:
- Будем знакомы, сватья. Николай я, Фадеич.
Женщина она симпатичная, лет сорока пяти. Все
в ней мелкое - губки, носик, колечки белесых волосиков, - а вот глаза большущие, будто чужие, ей-богу, величиной с наручные часы, и серые с голубоватым подсветом.
- Давно бы пора познакомиться. - Она улыбнулась своими губками очень приятно.
- А коли пора, то давай, мать, полноценный обед, - предложил я Марии.
- Спасибо, Николай Фадеич, я сыта.
- Лидия Аркадьевна, все недомогания от недоедания.
- Это он шутит, - перевела Мария.
Гостья, а теперь наша сватья, глядит на меня проницательно - Марию, видать, она уже рассмотрела. Под этим ее взглядом налил я себе чаю.
- А Геннадий дома? - поинтересовалась она.
- Ушел, Лидия Аркадьевна. - Мария ответила поспешно, будто виновата в чем.
- Нет ни кота, ни кошечки, - уравновесил я спокойно.
- Какого… кота? - вроде бы не поняла она.
- Жених - это кот в мешке, а невеста - приблудная кошечка.
Гостья, то есть будущая сватья, глядит на меня с большим интересом, но чувствую, что слова мои проскользнули мимо.
- Коля, говори проще, - посоветовала Мария.
- Хочу этим сказать, Лидия Аркадьевна, что ни вы жениха, ни мы невесты толком не знаем.
- Николай Фадеич, лишь бы они друг друга знали.
- Знакомы-то всего полгода, - вздохнула Мария. - Будут ли жить-то…
- А мы сейчас это очень просто узнаем… Лидия Аркадьевна, сколько вы состоите в браке?
- Уже двадцать два года.
- Мы с Марией еще побольше. И дети наши пойдут по той же тропке.
- Современная молодежь живет своим умом, Николай Фадеич.
- А вы слыхали, Лидия Аркадьевна, пословицу про яблочко и яблоньку?
- Ее все знают.
- Знают, что яблочко от яблоньки недалеко падает, да не все знают, что оно падает так близко.
Одета Аркадьевна во все новое, привлекательное. На ней костюмчик шерстяной, ручной вязки, а грудка замшевая. Под ним кофточка воздушная - дунь, она и взовьется до полного оголения. Сапожки чистые, белые, тоже дай бог. Это не считая шубы в передней, из натурального хищника. И духами пахнет на всю квартиру. Коли брюква такова, какова на вкус тыква? То есть каков супруг-то?
- Николай Фадеич, в Весте мы воспитывали склонность ко всему хорошему.
- А мы подошли с другого боку.
- Как… с другого бока?
- Мы отваживали от всего плохого.
- Ну а как же хорошее?
- А коли человека отвратить от плохого, то к хорошему он сам придет.
- Надо же молодому человеку привить главные понятия. Например, любовь, труд, счастье…
- Этих прививок мы не делали, - признался я.
- Как же так?
- Так ведь эти прививки с них, что вода с масла. Пожуют да выплюнут. Поскольку внушаем им про чужое счастье, про чужую любовь…
- В чем же тогда, Николай Фадеич, заключалось ваше воспитание?
- В подталкивании, Лидия Аркадьевна, в подпихивании.
- Куда?
- К самоличному опыту. Чтобы парень сам шел к пониманию этой самой любви и тому подобного счастья.
- И вы знаете, как… подталкивать?
- Знал бы - меня бы академиком назначили. Мы Генку просто растили, личным примером.
- Одним личным примером не воспитаешь.
- Еще как. Ребята, в сущности, есть обезьяны. Живут по-родительски. Чуть хуже, чуть лучше, но подобно.
- У хороших родителей бывают плохие дети, Николай Фадеич.
- Не бывает, за это я и расписаться могу.
- Педагоги утверждают…
- Не верьте. Повадки ребят вроде оборотной стороны пятака. Коли тут пять, то на обороте десять не будет. Парень - хам, обернись на папашу и найдешь то же самое хамство.
- Значит, Геннадий на вас будет походить?
- Только я лысый, а он усатый.
- Выпейте еще чашечку, - предложила Мария, у которой откуда что взялось: и варенье двух сортов, и пирожки слоеные, и конфеты семирублевые…
А я вдруг набычился, будто в нос мне пыхнула труба дизеля. Сижу как чурка еловая. "Значит, Геннадий на вас будет походить?" И в лице ее такое сожаление писано, что без фар все видать. А на кого ж ему походить - на кадровика Чурочкина? У меня ребят трое, и все на меня похожи, как оловянные солдатики. И работу любят, и с женами живут крепко, и лысеют в свой срок… Чего ж она хочет? Чтобы мой Генка со временем в принца африканского превратился?
- Странно-странно, тетка Анна, - сказал я как бы про себя.
- Николай Фадеич, но я вас иногда не понимаю.
- А вы переспрашивайте, - посоветовала Мария.
- Это у меня от смешения разных языков, Лидия Аркадьевна.
- Вы знаете языки? - удивилась Лидия Аркадьевна, будто я фокус ей показал.
- Три изучил. Родом я из деревни Дурашкино. Не бывали?
- Не пришлось.
- Там я впитал язык деревенский. На войне усвоил язык военный. Ну а в городе, ясно, городской. Вот они и путаются.
- Лидия Аркадьевна, - встрепенулась Мария, - нам ведь надо и о деле поговорить. Они заявление уже подали…
- Да-да…
Но я-то вижу, что не "да-да". Грызет ее то, с чем она пришла, как червь антоновское яблоко. Просторные глаза не небом весенним голубеют, а ледком непротаенным холодеют. Что же это за будущая сватья, язви ее под сваю? Подарил любимой сватье бархатное платье…
И тут у меня в голове прояснилось - эх, старая я рессора. Генка сказал Весте, а Веста матери. О моем якобы жмотстве. Вот она и пришла провентилировать вопрос, да мнется, поскольку дело денежное.
- Лидия Аркадьевна, у нас в семье такое положение: принес за пазухой камень - клади перед нами.
- У меня камень? - игриво удивилась она, будто ее ущипнули.
- Я ж не слепой.
Меж нами произошла молчаливая заминка. Мария притаилась, точно мышка, видать, догадалась, о чем будет разговор, и стыд ее одолел неописуемый. Я уперся в гостью взглядом крепким и требующим. А сама гостья потупилась по-школьнически и маленькой ручкой теребит обертку от конфеты, на которой верблюд в пустыне изображен.
- Я пришла к вам с просьбой, - тихо сказала Лидия Аркадьевна, будто в пустую чашку дунула. - Давайте вместе не допустим этого брака…
- Зря мужчина веселился - кирпич на темечко свалился.
- Вам Генка наш не нравится? - пришла в себя Мария.
- Поймите меня правильно, - заторопилась словами Лидия Аркадьевна. - Разные они люди. И по характеру, и по воспитанию, и по образованию.
- И все? - поинтересовался я.
- Что все?
- Еще по чему они разные?
- А разве мало?
- Тогда я вам байку расскажу, мне один мужик забубённый поведал, поскольку разговор без байки - что сказка без зайки.
…Статные молодожены пошли в турпоход, в пещеры. Ну и заблудились - там же ни хрена не видно. Сперва съели бутерброды, потом кильку в томате, а уж затем изгрызли концентрат "суп перловый". Помощи нет, сквозняки, и жрать хочется. Он-то взял ее ручку, якобы поцеловать, да палец молодыми зубами и отхватил. Потом второй… Верите ли, когда их нашли, то картина была такова: женский скелет, и он, посвежевший, поскольку нет ничего слаще мяса любимой. Жуткий случай. Но вторично он не женился - говорил, что сыт женщинами по горло. Ну?
- К чему вы рассказываете анекдоты? - Лидия Аркадьевна даже недопитую чашку двинула от себя.
- Так ведь у них и характеры совпадали, и воспитание, и образование. А сожрал ее за милую душу.
Лидия Аркадьевна дышала тяжело. Беленькие щечки запунцовели - видать, сердитая кровушка прилила к ним. Глаза вроде бы стали еще больше, хотя уж и некуда. В сущности, приятная женщина. Лучшей бы сватьи и не надо. Да вот не сходимся - стоят меж нами разные характеры да образование с воспитанием. А ум меж нами не стоит. Может, оттого и не сойтись?
- На чем же будет держаться их семья? - погромче спросила Лидия Аркадьевна.
- Вы про души забыли, - тихо, как бы успокаивая, сказала Мария.
- Ах, душа! Что такое душа, вы знаете?
- Знаю, - серьезно ответила Мария. - Душа есть у того, кому больно.
- Господи, лягушке тоже больно. Душа у нее?
- Нет, она лишь свою боль знает. А душа знает и чужую.
- Ну и что, и что!
- Душа - это способность к сопереживанию. Лидия Аркадьевна. А значит, и к любви.
Мне бы век не сказать так складно, хотя думаю то же самое. У Марии десять классов, но это я так, к слову. Ишак окончил институт, теперь ослом его зовут. Не в классах дело. У Марии та самая душа, про которую она говорит, в девчонках была и до сих пор не потеряна. Новгородская она, Мария.
- Не понимаем мы друг друга. - Лидия Аркадьевна встала.
- Это дело молодых, а не наше, - заключила разговор Мария.
Чудеса на белом свете: Лидия Аркадьевна желает своей дочке добра… А делает худо, любовь рушит. Я желаю Генке добра… А пакость ему сотворил, копейки не дал. Где же в нас Мариины души, к сопереживанию готовые?
6
В тот день на мою долю пришлась коробка скоростей - не коробка, а черту тетка. Инструментом поработал до полного удовлетворения - к концу смены возьмусь за металл, а боль из ладони по руке аж в шею отдает. Оно и хорошо: мужик должен уставать.
Ученые, слава богу, догадались - небось опыт поставили, - что без физического труда мозг наш местами хиреет. То-то я замечал у тунеядцев дурь безразмерную. А ученые, чтобы мозг сохранить, ударились в спорт. Но я другое добавлю…
Городской житель тоскует по природе, кто, конечно, еще помнит ее. Физическая работа соприкасает человека с природой напрямую, поскольку тут имеешь дело с землей, деревом, кирпичом… Я вот с шестернями весь день бился, с металлом, а металл-то тоже есть природа, поскольку он из земли нашей добыт. Вот я к ней, матушке, и прикоснулся.
Только это мы закончили ремонт, стоим чистые и переодетые, как подчаливает ко мне кадровик Чурочкин и ведет речь о подшефной школе, о нашей экспериментальной бригаде, о моей рабочей чести… А сам меня к уже гудящему автобусу подталкивает. Пришлось ехать.
Наше предприятие опекает ближайшую школу. Чтобы, значит, прививать ребятам любовь к труду и заманивать к нам. Но кроме меня поехал народ и с других близлежащих мест: кибернетик от ученых, механик с макаронной фабрики и знатный сборщик, Герой Труда…
Вошли мы в зал, где скопилось три восьмых класса. Давненько я не видал ученичков вот так, лицом к лицу и массой. Свои-то выросли. А тут уперлись в нас взглядами неотвратимо. Такие самостоятельные, свободные, ничем не удивленные. А двое, впереди сидящие, даже и наглые: один, курчавый, в очках, глядит на меня строго, будто он доктор, а я за больничным пришел; второй, белобрысенький, как увидел меня, так и заулыбался от щекотавшей его радости. И девиц много, хотя профессии наши не дамские, но про кибернетику судить не берусь.
Завуч нас представила, и, надо сказать, моя должность прозвучала весомо: бригадир экспериментальной бригады. Да недолга жизнь машины, у которой лысые шины…
Первым высказался знатный сборщик, мужик толковый. Про турбины такое порассказал, что ребята аж присмирели - тыщи тонн да миллионы киловатт. Их завод на всю страну гремит и за границу докатывается. Чем же я буду крыть - ремонтной ямой?
Вторым поднялся механик с макаронки - этот подвел теоретическую базу под мучнистые изделия и растолковал, чем макароны разнятся от лапши, вермишели, а также от рожков. Правда, ему был политический вопрос: почему, мол, итальянские макароны длиннее наших? Но механик ответствовал подкованно: зато, мол, наши толще.
А ученый не только ребят, но и нас удивил до крайности. Работают они над изобретением железного человека, робота, который с ношей влезает на грузовик и обратно слазит. Думаю, надо водителей предупредить - кто увидит, как такая дура лезет к нему в кузов, так и заикой сделается.
Тут и моя очередь подошла. Встал я, пригладил лысину и заматерел, как бетон. О чем говорить? О капитальном ремонте? О физическом труде, как думал утром? Или о заработках?
- Над чем ваша бригада экспериментирует? - вдруг спросил очкастый, доктороподобный.
Расскажу. Как я думал-думал и надумал, что работа и человек неправильно взаимно расположены; что надо плясать от человека к работе, а не наоборот; что надо не человека подчинять работе, а работу человеку; что хочу в бригаде все перешерстить в подобном духе и в том же направлении… Это ребятишкам-то? Да разве они этого от меня ждут? А вдруг ждут и сами того не знают? Я-то вот хочу повернуться лицом к людям… А ребята что - рыжие?
С ними ведь как о работе говорят? Бодягу заведут - чихать охота. Ребята умом понимают, что без труда не вытянешь рыбки из пруда, а сердцем-то чуют, что труд есть как бы часть всего целого и это целое будет вся наша жизнь. Вот и надо с ними говорить о жизни и ее образе. Как жить да зачем. А об этом и не говорят, стесняются или не умеют.
- Ребята, - сказал я для зачину, - У кого мозоли плотные, у того и портки модные.
- А что такое портки? - спросил очкастый.
- Джинсы, - перевела завуч, застеснявшись.
- Труд, - продолжил я язычно, - всей работе голова. Бывают работнички - оторви да брось. Я вам байку поведаю, между прочим, наблюдаемую самолично в одной энской конторе.
Байку мою выслушали с любопытствующим сопением…
…Один работничек ежедневно отлучался из-за своего стола на часик-другой-третий… Начальник к нему с претензией, а работничек на свои бумаги ссылается: мол, коли на столе лежат, то я тут. Да бумаги-то не человек. Тогда стал работничек пиджак оставлять на спинке стула: коли пиджак висит, то я тут. А начальник ему резонно и в том смысле, что можно и второй пиджак приобрести. Тогда работничек шляпу положил на стол: коли бумаги, пиджак и шляпа, то я тут. А начальник возражает, что, мол, мы зарплату не шляпе платим, а личности. Тогда работничек принес охапку сена, набил в пиджак, надел шляпу, нарисовал на бумаге среднестатистическую личность и посадил вместо себя чучело. И он гуляет, и начальник доволен. А?
Среди ребят веселый шумок горохом покатился. А я закрепляю позиции.
- У нас в бригаде автослесарь Кочемойкин, моторист Василий, шинщик Валерка, плотник Матвеич, окрасчик Николай да автоэлектрик Эдик. Не люди, а первый сорт!
Я передохнул, косясь на стол, - завуч глядит на меня с завидным интересом, хотя и вопрос на лице есть.
- Возьмем Кочемойкина. Дай ему полтонны железа да молоток - он единолично соорудит того самого робота, про которого товарищ ученый поведал. И робот Кочемойкина будет не только на грузовик взбираться, но при этом и песенки напевать. Мужик - золотые руки. Недостаток есть: живот у него такой, что им автобус возможно поддомкратить.
Ребята, конечно, завеселились. Ну и мне потеплее стало.
- Тогда почему он работает с автобусами, а не на заводе роботов? - спросил белобрысенький, улыбчивый.
- Отвечаю: чтобы доехать до завода роботов, надо сперва автобус иметь.
Вопрос, что был на лице завуча, разросся до восклицательного знака. Ученый глядит на меня обидчиво, будто я из его робота винтик вывернул. Механик с макаронки - между прочим, тощий и длинный, как макаронина, - остался при лице серьезном и как бы безжизненном. Только знатный бригадир улыбается и как бы намекает: мол, давай, Фадеич, шуруй.
- Теперь возьмем Валерку. Тоже парень - золотые руки, хотя иногда бывают как крюки. Та?{ ему всего двадцать два. Что он делает по ночам? Изобретает вечный аккумулятор. Чтобы давал ток, пока не развалится. Недостаток есть: у него рот до ушей, хоть завязочки пришей.
- Так он несимпатичный? - жалостливо спросила девчушка с сережками.
- Это почему? У клоунов в цирке рты до ушей, а мы их любим.
- Вечный аккумулятор теоретически невозможен! - умненько крикнул сзади кто-то умненький.
- А ты приходи к Валерке и растолкуй.
Шуму в зале прибыло. Ребята вроде бы заспорили, только уж я не вникал, не до этого.
- Расскажу про Матвеича, плотника. К нему на квартиру заходить не советую. Такие рожи из дерева понаделаны, что волосы на голове дыбятся от страха. Но есть чучела и приятные. Дай ему бревно - вытешет ракету, дай полено - будет кукла, дай щепку - сделает ложку. Есть, правда, недочет: любит пиво бочковое.
- А что он у вас делает? - засомневался белобрысый хохотун.
- Кузова для грузовиков. Конечно, у него не кузова выходят, а чистые фаэтоны.
Скосился я на своих товарищей: завуч дробно и нетерпеливо постукивала карандашом по столу, будто я не выучил урок; ученый теперь глядел на меня так, будто я робот, позабывший все команды; макаронщик сидел хмуро, как макарон сырых поел; а знатный сборщик улыбается - весело ему, как и ребятам.
- Теперь про Эдика, электрика. Голыми руками берет провода в двести двадцать и не моргнет. Не обедает по три дня, как верблюд. Фонарик у него сделан карманный - может самолет ослепить. Машину личную приобретает. Но, само собой, есть недостаток: дипломатом хочет заделаться.
- Разве это недостаток? - спросил курчавый в очках.
- А кто ж за него в бригаду? Ты, что ли?
- Почему он не обедает? - какая-то девчоночка заинтересовалась.
- За границу же поедет, а бизнесмены нынче тощие.
И я глянул на механика с макаронки, который сидел
и наверняка переваривал свою продукцию.
- А вот моторист Василий по звуку скажет, что и где барахлит в двигателе. Сильный, как кран-тельфер. Столитровую бочку с бензином перышком бросает в кузов. В дружине ходит. Шпань и пьянь от него рассыпается. Вот, мол, Васька-Дизель идет. Ну и недостаток имеется - от него жена ушла.
- Почему ушла? - спросили сразу три барышни.
- Брюнет подвернулся. Да была бы умной, не ушла.
Я перевел дух - у меня, слава богу, один неучтенный остался, но для характеристики человек трудный.
- Ну и есть в бригаде окрасчик Николай. Работу держит, краску с закваской не спутает. Но, скажу вам, ни читать, ни писать, ни считать не умеет. Чистый пень.
- Не может быть! - отозвалось несколько голосов.