- Конечно, трудно. Кто сказал, что легко? - усмехнулся участковый. - Лес не комната. Кусты, буераки, заросли… И это еще полбеды. А ну как вдруг ее на дерево занесет?
- Как это на дерево? - чуть не поперхнулся самый молодой из прокуроров. - Свинья же на дерево не залезет!
- А я и не сказал, что залезет, - участковый убрал блокнот в полевую сумку. - Я сказал - занесет. Вы же чемодан с консервами не топили в болоте, кажется. Сам утонул. Так? Вот видите… Если неодушевленный чемодан вдруг сам тонет, то почему бы живой свинье на дереве не оказаться? Подбросит беднягу где-нибудь на полдороге. Поднесет к верхушке. Ищи ее потом! Хорошо, если голос подаст… А ну как затаится? Замрет хавронья в самые минуты активного поиска…
- Это верно. - Федоров промакнул рот салфеткой. - В нашем лесу всякое возможно. Он ведь как живой! - И с уважением посмотрел в окно на частокол из сосен. Вон как шумит, слышите? Вон как ветвями машет! Ей-богу, живой! А какие дела вытворяет… Что и не каждому человеку так сподобиться. Оно и понятно. Скучно ему, зеленому. Мы живем, трудимся. Добро наживаем. А ему, если хорошенько разобраться, тоже всего такого хочется. Всяких благ. Главное, это уметь почувствовать. Вовремя догадаться, что и когда лес поглотить должен. Самому вовремя сообразить. Сообразить и самому первому это самое лесу и отдать. Вот как я жить хочу!
- Это верно. У меня как-то белый рояль был, - вдруг заговорил садовник, хозяин слив, до этого молчавший. - Красивый, черт! А как играл! А как играл! На всю Алпатовку слышно было! Но вот чувствую в один день, что нет вдохновения. Давлю на белые клавиши - не та музыка! Я давай на черные, и эти не то. А тут как раз соседи пожаловали. Отнеси, говорят, рояль в лес. Сам отнеси. Лес, он музыку любит. Все равно, говорят, заберет. Глянул я тогда в окно и все понял. Шумят деревья. Ветвями машут. Рояль к себе требуют. Погоревал-погоревал, а что делать? Взяли и всей семьей отнесли инструмент в чащу. И знаете что?.. Принял! Принял подарок лес! Сколько раз на ту опушку выходил, рояля не обнаруживал. А музыка его, между тем, до сих пор слышна… Слышите?!
Действительно, до собравшихся довольно отчетливо доносились звуки фортепианной музыки.
- Кстати, вот вы сколько чемоданов потеряли, когда сюда пробирались? - садовник с жаром обратился к гостям. - Один? Мало. Ой, как мало для нашего леса! На вашем бы месте я хотя бы два-три оставил для приличия. Ваше дело, конечно, но если надумаете - скажите. Я вам такую опушку покажу… Ни один черт не догадается. А потом, глядишь, через неделю-другую все с лихвой и обернется.
- Это как же? - прокуроры прекратили есть и глазами пересчитали чемоданы.
- А вот так. Потеряешь чемодан, зато, скажем, невесту в Алпатовке найдешь. Поди плохо?
- Действительно. А почему бы и нет? - поддержал садовника участковый и подмигнул самому молодому из прокуроров. - Лес, он ведь не только забирает. Но и одаривает. Понимаете? Одаривает этот лес.
- Вот, смотрите, каким пиджаком и брюками одарил меня лес, - к слову вставил продавец - хозяин дома. И в подтверждение встал, демонстрируя костюм с блестками. - А ведь как было. Поглотил лес сначала мой бумажник, люстру и кое-что из посуды. Сижу, волнуюсь. В окно смотрю на ветвистого обидчика. А тут гонца присылают. "Иди в лес, - говорит. - Вот так прямо, прямо по направлению иди. Чего зря дома сидеть?" Ну я и пошел. Иду, смотрю по кустам. Все какая-то ерунда попадается. То кошелек пустой. То часы без циферблата. А он все гуще, гуще. Манит, родимый. Дай, думаю, углублюсь! Углубился. Глядь, брюки на дереве висят! Прошел еще - пиджак! Я надел да как дал деру обратно, пока тот не передумал. Только меня и видели. А теперь вот как хожу! Ни у кого в Алпатовке такого костюма нет!
- Ну, ты потише, не хвастай, - осадил его свиновод Потапов, с грустью осматривая свой замызганный сюртук. - А то вернешь назад. И все на свои места станет.
- Нет! Вот теперь уж верно все на своих местах. Правильно? - Продавец посмотрел на участкового.
- Может быть, может быть, - участковый по-прежнему слушал музыку. - Зря ты только дальше вглубь не пошел. Вот чувствую, что дальше в самой глубине фрак висел. Ну да бог с ним. А что касается рояля, то не удивлюсь, если через день-два лес точно таким роялем иного алпатовца одарит. Если, конечно, уже не одарил.
- Хорошо бы меня! Меня! - закричал продавец. - Меня! У меня жена консерваторию кончала.
- Да нет у тебя жены! Уже три года как в лесу.
- А вдруг вернется? Может, это она и играет сейчас. Квалификацию поддерживает. Шла по лесу, встретила рояль, уселась и играет. За роялем, может, и в дом придет. Вернется, когда он, красавец, вот здесь стоять будет! Вот в этом углу! - И продавец указал на пустующий угол комнаты.
- Да-а. - Главный прокурор прокашлялся, встал, взглянул на чемоданы и снова присел, отказавшись от протянутого стакана с водкой. - А что же власти? Власти, ведомства краевые… часто навещают? Часто наведываются?
- Наведываются часто, - участковый с грустью смотрел на шумящие деревья, - наведываются часто. А вот доходят не все. Разбрасывает людей по лесу. Кого по грибы тянет. Кого по ягоды. Кого, глядишь, на сосну занесет. Вот и доходят один-два. Да кому они нужны без чемоданов? Разве только бабам!.. Оседают, добром обзаводятся. А, может, это и правильно. Разве в один приезд все поймешь?
- А можно мне с такими познакомиться? Кто дошел все-таки, - не унимался прокурор.
- Конечно. Чего далеко ходить? Вот. Федоров прямо перед вами. Действующий генерал.
- Генерал Федоров. - Федоров встал, протянул руку главному прокурору.
- А каких войск будете, если не секрет?
- Танковых, - твердо ответил Федоров, - какие секреты от своих людей? Тем более в Алпатовке.
- Как же танковых? - Потапов немало удивился. - Как же танковых, когда у тебя ракета лежит в огороде?
- Ну и что? - Федоров зачесал седую прядь. - Может, мне лес танк на ракету поменял. Какое твое дело? Был танк, а теперь ракета. Сам посуди, где я горючее для танка найду?
- А на ракету горючее нашлось? - ухмыльнулся Потапов.
- Нашлось. - Продавец поддержал Федорова. - Ракетного горючего у меня в магазинчике сколько угодно. Вот только кроме генерала Федорова не берет никто.
- Лучше бы у вас в магазине продукты были, - не выдержал прокурор. - Магазин-то ваш "Продуктовый" называется!
- А как мне его, "Стратегический" назвать?! В то время, как дверь не закрывается, и замок достать не могу! Нет, пусть будет "Продуктовый". Так спокойнее.
Ели и пили долго. Потом пели песни о родной Алпатовке. Федоров и продавец наперебой рассказывали версии об основании родного поселения. Садовник пересчитывал чемоданы. Участковый рисовал гостям схему кратчайшего прохода через лес на случай, если те надумают вернуться. А Потапов ходил по комнате взад-вперед, разминая руки, потихоньку продвигая сервант к выходу.
Когда стемнело, с улицы донеслось громкое ржание, видимо того каурого, что стоял на привязи. Участковый прислушался. Но в окно уже было видно, как Семакин проскакал на кауром скакуне на фоне сосен, пригибаясь, изо всех сил наяривая по бокам своего любимца.
- Ну, вот и мне пора, - участковый с грустью посмотрел на гостей, собрал паспорта для оформления и вышел. А прокурорам отвели отдельную комнату для ночлега, также с видом на сосны. Верхушки которых уже освещала огромная алпатовская луна.
- Что-то мне не нравится, что чемоданы в гостиной комнате остались. - Главный прокурор все никак не мог заснуть, курил и ходил по комнате из угла в угол. - Да и паспорта надо было с утра отдать на оформление. Что, неужели они ночью командировочные оформлять будут?
- Да какая разница, - равнодушно проговорил самый молодой из прокуроров, - ночью оформлять или днем?
- Теперь уже точно никакой разницы, - согласились остальные и начали отходить ко сну.
- Спим. Утро вечера мудренее.
- Однако, друзья, - главный прокурор все никак не мог успокоиться и закурил еще одну сигарету, - я все не решался вам сказать… Дело в том, что… это выглядит несколько несолидно с моей стороны… Одним словом, вот… Опять же хочу, чтобы вы меня правильно поняли. - Он дрожащими руками, постукивая, вытащил из карманов какие-то предметы.
- Смотрите, вот…
Все увидели фарфоровых слоников, что стояли на серванте во время трапезы.
- Я когда из гостиной выходил… В общем, я их смахнул с серванта. Незаметно. Как залог, друзья. Как залог. Да и трудно было удержаться. Уж больно красивый набор. Еще раз хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Случись что с чемоданами, так я хотя бы этот набор… Как компенсацию… Войдите в мое положение… Извините. Вот…
- Да ладно, прокурор, не извиняйтесь. - Его заместитель, что заснул было на дальней кровати, вытащил из-под подушки полевую сумку участкового. Показал всем. Сунул обратно. И захрапел.
- Действительно, утро вечера мудренее, - самый молодой смотрел в окно, - господи, белый рояль! Я, кажется, наконец, понял. Понял, откуда звуки! Вон оттуда! С восточной стороны. Белый рояль…
- Какой белый? Каурый… - поправил его кто-то спросонья. Но было уже глубоко за полночь. И спорить больше никто не собирался.
Зинаида Китайцева
ТРАНЗИТ ГЛОРИИ МУНДИ
Никто и не думал убивать.
Потому, наверное, никого и не убили.
Сидели тихо. На Терлецких неприбранных прудах светило бледное круглое солнце. Человек в черном пальто, и очках, и усах, и круглых ботинках прошел, собирая острой палкой газеты, пакеты и прочий бумажный мусор, пиная консервные банки ногами в сторону собственно водоема. "Ничего не осталось, ничего. Все попортят, все что ни дай". Сидели тихо. Бледный ветерок шевелил кусты с острыми листиками. Пили теплый ананасовый сок. Допили. Крепились. Докурили.
Дед подошел со своей палкой, с силой ударил по пакету и пробил его сразу. Окурки ссыпал в полиэтиленовый хлебный стираный пакетик. "Все, что ни дай".
- Вали. Щас ноги приделаем.
- Неисчерпаемые возможности. Безгранично. Внутренний волюнтаризм. Сраная соборность. Снег не убирают. Выездной экуменизм. Амбулаторный, я бы сказал. Кресты как символ принадлежности. Бесконечно гадят в подъездах. Покаяние как стимул к регрессу. Упоенное саморазрушение. Не моют раковин. Отчетливый патернализм.
- Шнурок! По второму разу не заказываем!
- Бьют бутылки! - заорал дед, взмахивая палкой.
Внезапно развеселились. Ананасовый сок пошел тяжело.
- Шнур, ты че, дворник? А в пальто не парит?
- Безгранично. Самодовлеющая гигантомания. Подавленная суицидальность.
Внезапно поскучнели.
- Дед, ты б валил. А то я смотрю, ты без понятия.
На душе было тихо. Надысь завалили Сморчка, славного в сущности парня. Сморчок доил спортивные магазины и, будучи фигурой романтической, давно прикупил себе место на Ваганьково, что являлось предметом жгучей зависти всей бригады и лишний раз подтверждало романтический настрой всего коллектива. У Сморчка все зубы уехали набок, а карие маленькие глаза вовсе отсутствовали. Затылок отвалился, как крышка у коробки. Ленка била острым каблуком колесо BMW, как будто хотела его наколоть на каблук и стряхнуть, как этот дед бумажные пакеты. Нос проглотил две бутылки водки, и только моргал. А казалось бы, не впервой! Не в первый раз шуршащие шелковые крылья смерти уносили живую знакомую молодую душу, доившую спортивные магазины. Но как-то развезло, разморило по-нехорошему.
Старичок спустился чуть ниже, к пруду, и начал собирать в свой мешок некогда пинаемые консервные банки. Неясно слышалось бормотание.
- Чудило, блин…
- Больной, - с уважением откликнулся Попугайцев, который даже не имел погонялова.
- Щас уроню я твоего больного. Больные в больнице лежат!
Неясность намерения похода на Терлецкие пруды теребила душу.
- Я б на тракторе, блин, работал. Едешь на тракторе, в затылок печет и пахнет хорошо. Хлебом.
- Ага, хлебом. Пиццей-хат.
- Да я на серьезе, блин. Рулишь так… этим… рулем… Под ногами эта… пшеница, зерно. Шнурки дома сидят, дожидаются… Молоко в кастрюльке.
На поржавевших боках трактора пузырилась и лупилась зеленая краска, обнажавшая тракторную материю и суть. Солнце действительно пекло в затылок через кепку. Руль был тяжел и уверен. Работать сегодня допоздна - скоро дожди. Вечер обещал быть прохладным, а танцы - предсказуемыми. Каляевские придут разбираться с цепями, девки будут визжать и смотреть с гордостью, а пахнуть будет у берега темной холодной водой и подсохшей полынью. Тракторист Сморчков Серега ждал вечера, ждал ночи и ждал завтрашнего дня. Каляевских он тоже ждал и не подозревал, что этим вечером… Кепка съехала набок, а под головой натекло. Птицы хлопали крыльями близко-близко, огромные птицы, ноги съехали в воду и холодно не было. Ленка бежала к берегу, а медальон шлепал ее по груди.
- Ну че на тракторе? Ты, блин, прям, как в букваре! - откликнулся Попугайцев. - Я б космонавтом вот был бы. Запилят тебя прям по самое не балуйся, ты там кувыркаешься в невесомости, а в окошках - звезды и Земля чисто как фишка! И по телеку - Попугайцев в жопу в космосе.
…Осталось только погасить лампочки в бортовом отсеке. Хотелось спать и посидеть. Если бы Сергею Сморчкову в седьмом классе сказали, что его мечта когда-нибудь исполнится, он бы кидал портфель в синее небо и орал бы "Земля в иллюминаторе", и прыгал бы до нижних веток тополей, и ничего не рассказал бы маме, Ираиде Львовне. А если бы Сергею Сморчкову рассказали бы в седьмом классе, как космонавты справляют нужду, он бы мог и забыть свою мечту, между прочим. И тогда он никогда не увидел бы, как в бортовом отсеке… Ираида Львовна сказала только: "Этого не может быть", - и быстро пошла по длинному холлу в глубину квартиры, только ускоряя и ускоряя шаг…
- Космонавтом, блин! Скажешь тоже! Таких не берут в космонавты! Кто на стрелке у Синяка чуть не обоссался? - по-молодежному разгорячился Кудря. - Чисто Гагарин!
Попугайцев базара не держал. Он уткнул подбородок в колени и смотрел на нечистую воду, бледных купающихся детей в обвисших запачканных на попе трусах с ненужными панамками и совочками, и вспоминал о том, как неудобно копать совочком землю и как хочется - песочек, как в Сочах.
- А я б к Слону пошел, - внезапно тихо сказал Кудря. - Я б у Слона работал.
Даже Попугайцев, парень, скажем без лажи, тормознутый, и то рассыпался в полном беспонятии.
- А че? У Слона все живые. Четвертый годок. И я бы… Работал.
…Сергей Сморчков на самом деле не любил всех этих эластичных или там капроновых понтов типа "Найк" или "Адидас", в которых у него почему-то все чесалось и прело, и с удовольствием ходил бы да и ходил в любимых синих трениках с белой полоской сбоку и странной стрелочкой посередине, но положение обязывало. Тем более, по роду занятий Сергею Сморчкову перепадало столько адидасов, что даже и не стоит мыслить, сколько кого там в них можно было бы одеть, как это любят делать работники различных социологических фирм. Короче, натянул Сергей свой бирюзовый с розовым на черную майку, цепуру поправил - голды баксов на семьсот, тьфу цепура, но была первая, и потому счастливая, а Сергей был с припиздью. Ленка даже хотела как-то спустить ее в джакузину дырку, вот какая была боевая телка Ленка, за что и была любима, но Сергей не дал, и даже Ленку в порыве, помнится, поцарапал. Все бы ничего, да как-то неожиданно не хотелось ехать… Слон звонил с утра, перезванивал вечером, чего за ним не водилось - бригадир своим бойцам доверял. Да, чувствуется. Нос на говно пошел - а надо бы географию подправить. Ленка высунула голую ногу из спальни: "Серег, а на дорожку?" "А сколько таймов там? Ты мои часы не видала?" "Видала!" Ленка вылезла из спальни целиком - часы свешивали свои цепочки из трусов, как два крылышка.
Кудрино лицо высветилось в последний момент так четко, что Сергей Сморчков даже что-то успел подумать…
- Засранцы, - сказал дед, - ну конца ж этому нет, - совсем по-стариковски кряхтел он, сжимая круги. Куда он собственно складывал пакеты и прочий мусор, не считая окурков, никто так и не понял. - Бессмысленность удручающая. Самовосхваление. Плохая работа желудка и коронарных сосудов! - взвизгнул он.
Бригада сидела молча. Перед лицом прыгали курильские тюлени с ласковыми лицами. В глазах чернело. Голова кружилась, как от первой сигареты.
- Перегрелись, - прохрипел Кудря.
Дед между делом подошел так близко, что полой пальто задел Диму Васильева по лицу.
- Загубили! Недостаточность инициативы!
Никто из отдыхающих, кстати, не обращал на происходящее ровным счетом никакого внимания. И если б бригада была бы не так огорчена последними событиями, возможно, у них был бы повод насторожиться - "адидасы" сегодня не мяли травы. От деда пахло луком и давно носимыми вещами. Леша Короткой завалился на спину и смотрел под пальто, сипя, как будто мог найти там нечто интересное. Белки его глаз любопытно увеличились. Костя Гарелкин пытался схватиться за траву, но она продолжала стоять равнодушно.
- Терпенья больше не осталось! - разошелся дед, орудуя палкой. Пять разом в сердцах наколотых пакетов дед с трудом потом стаскивал с палки.
- Заберите ваших сраных ангелов обратно, - почему-то сказала Катенька Орловская маме, пытаясь копать терлецкую землю совочком. Она подкинула накопанное в воздух и маме попало в глаза.
- Катя, ты что делаешь, я же могу так без глаз остаться! - взвилась мама.
- А ты и так ничего не видишь. Вот дядек на палку накололи, а ты валяешься и милицию не позвала, - сказала Катенька.
- Ты что мелешь, каких дядек? Сказала, надень панамку! Собирайся домой! Грубишь, говоришь плохие слова!
- А домой - так домой, - сказала Катя, порядком уставшая от разнообразно протекавших вокруг нее форм жизни. - А ты со своей парикмахершей целуешься в сиськи!
- Катя, - красная мама, задыхаясь, натягивала на Катю сарафан, - Катя, мы должны немедленно…
…Катина мама спокойно легла на подстилочку, не понимая, чего она вскочила.
- Забрали ваших сраных ангелов обратно, - припевала Катя. - Не справились, не справились! Ду-рач-ки! Бинарное сознание, это ж как зараза! Этим-то что, - они сосисок нажрутся и довольны, а здесь с непривычки и обосраться можно запросто. Провалили-провалили-провалили! Все подряд! - тихо напевала Катя, обводя глазами из-под кудрей отдыхающих. - Только чувство меры не позволяет мне сделать эсхатологических выводов. Это уже, в конце концов, неприлично. Так дело не делается. Бог ты мой, - прям по-стариковски вздохнула девочка.
А дедка, волоча за собой мешок, шел с достаточной легкостью, бормоча под нос: "Ну не решение проблемы, ну допустим… Но соображения целесообразности…"
…Пять блондинок, выстроившись в ряд, острыми шпильками пинали колеса машин, так, как будто хотели наколоть эти колеса на эти шпильки. Ничего не получалось. Был кто из них беременный, не был - не ответим. Ну, только разве что сморчковская Ленка.