- Слушай, ты такой же мужчина, как и я, так что хватит… Ты не так уж и далек от меня.
- Хочешь, чтобы я подошел поближе?
- Не надо поближе, но не отделяй себя от мужчин.
- Слушай, Валентин, я прекрасно помню, как однажды он поменялся сменами с одним парнем, чтобы сходить с женой в театр.
- Так он женат?
- М-м-м, он абсолютно гетеросексуален. Начал все это я, так что он не виноват. Я вмешался в его жизнь, но хотел лишь помочь.
- И как все это началось?
- Однажды я пошел в ресторан и увидел его. Сразу потерял голову. Но это долгая история, расскажу в другой раз или, может, нет, не расскажу, больше я тебе ничего не скажу - откуда я знаю, что ты выкинешь.
- Погоди, Молина, тут ты не прав. Раз я спрашиваю, значит, я чувствую… как бы тебе объяснить?
- Любопытство - вот что тебя гложет.
- Это неправда. Думаю, я должен знать о тебе больше, чтобы лучше тебя понимать. Раз нам сидеть в этой камере вместе, надо научиться понимать друг друга, а я очень мало знаю о таких, как ты.
- Ладно, я расскажу, как все случилось, но вкратце, чтобы тебе не было скучно.
- Как его зовут?
- Нет, его имя - это только для меня. И ни для кого более.
- Как хочешь.
- Это единственное, что принадлежит только мне, его имя у меня внутри, в моем сердце, и я оставлю его только для себя. И никогда не выпущу наружу…
- Ты давно его знаешь?
- Сегодня три года. Я пошел в тот ресторан двенадцатого сентября. Мне так смешно об этом рассказывать.
- Ладно, хочешь рассказать - рассказывай. Не хочешь - не надо.
- Мне почему-то неловко.
- Знаешь… Так бывает всегда, когда дело касается настоящих чувств…
- Я там был со знакомыми. С двумя несносными шлюшками. Но довольно забавными и остроумными.
- С девушками?
- Нет, когда я говорю "шлюшки", я имею в виду голубых. И вот один из них вел себя просто отвратительно с официантом, это и был он. Я сразу заметил, что он симпатичный, но не более. А потом эта шлюха начала грубить ему, и он спокойно так поставил ее на место. Я был изумлен. Потому что официанты, бедняги, обычно страдают комплексом, что они прислуживают, из-за чего им сложно ответить на грубость так, чтобы не быть похожими на обиженного слугу. А тут ничего подобного: просто объяснил моему приятелю, почему блюдо не такое, каким должно было быть, и с таким достоинством, что тому пришлось прикусить язычок. Но не думай, что он вышел из себя, - нет, он был абсолютно спокоен и полностью владел ситуацией. Я сразу понял: в нем что-то есть, он настоящий мужчина. Естественно, на следующей неделе я одна пошла в этот ресторан.
- Одна?
- Слушай, прости, но когда речь заходит о нем, я не могу говорить о себе как о мужчине, я не чувствую себя мужчиной.
- Ну?
- Когда я увидел его во второй раз, он был даже еще лучше - в белой форменной куртке с воротником-стойкой "под Мао", которая ему дивно шла. Прямо кинозвезда. Все в нем было чудесно - как он двигался, его голос, чуть хрипловатый, но при этом с мягкими нотками, нежный, даже не знаю, как тебе описать. А как он обслуживал! Это была настоящая поэзия, я видел, как он приносит салат, - я просто обалдел! Вначале он усадил посетительницу - причем какую-то замухрышку - за стол, придвинул маленький столик, чтобы поставить на него поднос с салатом, и спрашивает ее: "Масла? Уксуса? Желаете ли этого? Желаете ли того?" А потом взял деревянные ложку с вилкой и начал перемешивать салат, даже не знаю, как тебе объяснить: он так нежно обращался с этими листьями салата и с помидорами, но не как какая-нибудь барышня, как же сказать? У него были такие уверенные и точные движения, элегантные, мягкие и в то же время мужественные.
- А что такое в твоем понимании мужественность?
- Многое, но для меня… все-таки самое привлекательное в мужчине - это привлекательная внешность и сила, но не тогда, когда ее выставляют напоказ. Мужчина должен быть высоким. С хорошей осанкой, как мой официант, он должен не бояться говорить и вообще ничего не бояться. И должен знать, чего хочет, и к этому стремиться.
- Это чистейшая фантазия, таких не бывает.
- Бывают, он такой.
- Это тебе так кажется, в нашем обществе нельзя проявить себя, если за твоей спиной не стоят какие-то силы. Все не так, как ты говоришь.
- Ты просто ревнуешь. С мужчиной нельзя обсуждать другого мужчину без споров. В этом вы совсем как женщины.
- Ты просто болван.
- Видишь, как ты реагируешь, даже оскорбляешь меня. Вы, мужчины, как и женщины, не выносите соперников.
- Пожалуйста, давай держать себя в рамках или вообще не будем разговаривать.
- Что в рамках, что без…
- С тобой совершенно невозможно разговаривать, разве что когда ты пересказываешь какой-нибудь фильм.
- Это со мной невозможно разговаривать? Почему, интересно?
- Потому что ты не умеешь разговаривать, ты теряешь нить и несешь всякую чушь.
- Это неправда, Валентин.
- Как знаешь.
- Ты шибко умный…
- Если тебе так кажется…
- Ну объясни мне почему. Как это я выхожу за рамки?
- Я не говорил, что ты выходишь за рамки; я сказал, что ты теряешь нить.
- Вот увидишь, что это не так.
- Зачем говорить дальше, Молина?
- Давай продолжим, и я докажу тебе.
- И о чем мы поговорим?
- Ну… расскажи, что для тебя значит быть мужчиной.
- Ты меня уже достал.
- Ну ладно тебе… Ответь, что, по-твоему, значит быть мужчиной?
- М-м-м… это значит… никогда не унижаться… ни перед человеком, ни перед властью… И не только это, конечно. Не унижаться - не самое важное. Быть мужчиной - гораздо больше, это значит никогда самому никого не смешивать с грязью - приказом или чаевыми. И даже еще больше - не дать человеку, находящемуся рядом, почувствовать себя униженным.
- Похоже на святого.
- Нет, это не настолько сложно, как ты думаешь.
- Я не слишком понимаю… Объясни-ка.
- Не знаю… Я сам не до конца это понимаю. Ты застал меня врасплох. Мне сложно подобрать нужные слова. В другой раз, когда я смогу сформулировать свою мысль, мы вернемся к этой теме. Расскажи побольше о своем официанте.
- А на чем я остановился?
- На салате.
- Кто знает, где он сейчас… Мне грустно от этих мыслей. Бедняжка, ему там так плохо…
- Здесь намного хуже, Молина.
- Но ведь мы здесь не навсегда. А у него нет будущего. Он обречен. Я уже говорил тебе, какой у него сильный характер, он ничего не боится; но ты не представляешь, какую печаль он в себе таит.
- Откуда ты знаешь?
- Печаль в его глазах Они такие светлые, то ли серые, то ли зеленые, невероятно большие, именно взгляд иногда его выдает. Выдает, как ему плохо, грустно. Это и привлекло меня в нем, мне все больше хотелось с ним заговорить. Особенно когда я замечал, что в ресторане не так много посетителей и что у него такой меланхоличный вид, он уходил в конец зала, там у них стоял стол для официантов, и он сидел там иногда, сидел тихо, курил, и его глаза становились какими-то странными, будто затуманивались. Я стал ходить туда все чаще и чаще, но вначале он почти ничего не говорил, разве что когда принимал заказ. Я всегда ел мясной салат, суп, второе, десерт и кофе, поэтому он довольно часто подходил к моему столику, и мало-помалу мы стали разговаривать. Естественно, он сразу меня раскусил, потому что по мне все видно.
- Что видно?
- Что меня зовут Кармен, как у Визе.
- И поэтому он стал с тобой разговаривать?
- Боже, ты, я смотрю, вообще ни черта не понимаешь! Он понял, что я гей, поэтому не хотел давать повод. Потому что он абсолютно нормальный. Но потихоньку, слово за слово, я дал ему понять, что уважаю его, и он стал рассказывать мне о своей жизни.
- И все это, пока тебя обслуживал?
- Первые пару недель - да, пока мне не удалось однажды выпить с ним по чашке кофе - в дневную смену, которую он ненавидел больше всего.
- А когда он обычно работает?
- Либо он приходит в семь утра и уходит в четыре дня, либо приходит в шесть и остается часов до трех ночи. Однажды он сказал, что больше всего любит ночные смены. Мне стало любопытно, потому что я уже знал, что он женат, хотя он и не носил обручального кольца, что тоже было странно. Его жена работала в каком-то офисе с девяти до пяти, так что я не мог понять, что происходит. Ты не представляешь, как трудно мне было уговорить его выпить со мной кофе, у него всегда была масса отговорок - то много дел, то шурин, то машина… Но потом он все-таки сдался.
- И что должно было случиться, случилось.
- Ты с ума сошел? Ты понимаешь хоть что-нибудь? Во-первых, я уже сказал тебе, что он натурал. Ничего не было. Вообще!
- И о чем вы говорили в баре?
- Я уже плохо помню, потому что после этого мы встречались много раз. Но первое, о чем я хотел спросить, - почему такой умный парень, как он, работает официантом. И вот тогда открылась ужасная правда. Хотя это история многих ребят из бедных семей, у которых нет денег на образование или просто нет стимула.
- Если человек хочет учиться, он найдет способ. Слушай… в Аргентине не нужно особо стараться, чтобы получить образование. Университет бесплатный.
- Да, но…
- Но отсутствие стимула - это другое дело, тут я с тобой согласен, да, это комплекс низшего класса, результат промывки мозгов, которую нам устраивает общество.
- Подожди, дай мне сказать, и ты поймешь, что он за человек. Он удивительный. Он сам понимал, что однажды просто сдался и с тех пор платит за это. Он сказал, что ему было около семнадцати - кстати, я забыл сказать, ему пришлось работать с самого детства, даже когда он учился в начальной школе, как и многим детям из бедных семей в Буэнос-Айресе; после начальной школы он работал слесарем, начал в этом разбираться, но тут пошли девчонки - бешеный успех, а потом еще хуже - футбол. Он очень хорошо играл с самого детства, а в восемнадцать стал играть профессионально. Тогда и случилось то, из-за чего ему не удалась карьера футболиста. Как он говорит, понадобилось немного времени, чтобы увидеть, что там происходит. В спорте царят несправедливость и обман. И в этом ключ ко всей его истории: он никогда не умел держать язык за зубами. Ему не хватает хитрости, поэтому он всегда говорит то, что думает. Он и в этом отношении человек абсолютно прямой. Помнишь, я говорил, что почувствовал это с самого начала?
- И он не был связан с политикой?
- Нет, у него были какие-то свои мысли на этот счет, очень необычные и очень путаные, он, например, и слышать не мог о профсоюзах.
- Ну, дальше.
- Поиграв года два или три, он бросил футбол.
- А девчонки?
- Иногда мне кажется, что ты ясновидящий.
- Почему?
- Потому что он бросил футбол главным образом из-за них. Он много времени уделял тренировкам, но девчонки интересовали его куда больше.
- Я смотрю, он был не слишком дисциплинированным.
- Конечно, но я не сказал тебе еще кое-что. Его невеста, с которой он тогда встречался и на которой потом женился, не хотела, чтобы он играл в футбол. Поэтому он устроился механиком на завод, работа была непыльная, потому что его туда устроила невеста. Потом они поженились, он довольно быстро стал мастером на заводе, начальником какого-то цеха. Они родили двоих детей. Он был просто без ума от своей дочки, старшей. Потом, когда ей исполнилось шесть лет, она умерла. И в то же время на заводе у него вышел конфликт, потому что там стали увольнять людей и брать своих, по знакомству.
- Как и его самого.
- Да, он, конечно, сам устроился туда благодаря связям. Но дальше происходит то, что заставляет меня уважать его и за что ему можно простить все остальное, понял? Он встал на сторону некоторых старых рабочих, которые работали сдельно и не состояли в профсоюзе. Поэтому босс поставил его перед выбором - катиться оттуда или вести себя нормально… И он ушел. А ты ведь знаешь, каково это - уходить самому. Ты не получаешь никакого выходного пособия, ни черта, и он оказался на улице, проработав на этом заводе больше десяти лет.
- Значит, ему было уже тридцать.
- Конечно, тридцать с чем-то. И он начал, представь себе, в этом возрасте искать работу. Поначалу ему не удавалось найти ничего, но потом подвернулась эта работа в ресторане, и он, естественно, ухватился.
- Он сам тебе все это рассказал?
- М-м-м, в основном, мало-помалу. Думаю, для него это было возможностью выговориться, поделиться тем, что его мучает. Поэтому он и привязался ко мне.
- А ты?
- Я влюблялся в него все больше, но он не позволял ничего для него сделать.
- А что ты хотел для него сделать?
- Я хотел убедить его, что все еще есть шанс пойти учиться, получить какую-нибудь специальность. Потому что я не рассказал тебе еще кое-что. Жена зарабатывала больше, чем он. Она была секретаршей в какой-то компании, потом стала начальницей, и его это изводило.
- Ты видел его жену?
- Нет, он хотел познакомить нас, но в душе я ее просто ненавидел. Одна мысль, что он каждую ночь спит рядом с ней, сводила меня с ума.
- А сейчас?
- Странно, но сейчас меня это не волнует.
- Правда?
- Ага. Слушай, я не знаю… Я рад, что она с ним, что он не один с тех пор, как я не могу быть рядом и сидеть с ним в ресторане, когда у него немного работы, когда ему скучно, когда он сидит и курит.
- А он знает, какие чувства ты испытываешь по отношению к нему?
- Конечно, знает, я все ему рассказал, когда еще надеялся, что могу убедить его, что у нас… может что-нибудь… получиться… Но между нами ничего не было, и я его ни о чем не просил. Нет, просил один раз… но он не захотел. А потом мне было неудобно настаивать, и я решил довольствоваться дружбой.
- Но, учитывая то, что ты сказал, он не очень ладил с женой.
- Был период, это правда, когда они постоянно ссорились, но в глубине души он всегда любил ее, и что еще хуже - он восхищался ею за то, что она зарабатывает больше его. А однажды он сказал мне кое-что - и я его чуть не задушил. Приближался День отца, и я хотел ему что-нибудь подарить, потому что он замечательный отец, к тому же это было отличным поводом подарить ему вообще что-нибудь. Я спросил, не хочет ли он получить пижаму, и был потрясен ответом…
- Не томи, выкладывай…
- Он сказал, что не носит пижам, что всегда спит голым. И что у них с женой двуспальная кровать. Это меня добило. Некоторое время мне казалось, что они вот-вот расстанутся, и я строил иллюзии! Ты не представляешь…
- Какие иллюзии?
- Что, может быть, он станет жить со мной, со мной и моей мамой. Я бы помогал ему, заставил учиться. Я бы все свое время, всю жизнь посвятил ему, чтобы у него не было никаких забот. Я покупал бы ему одежду, книги, записывал бы его на разные курсы и рано или поздно убедил в одной вещи - ему больше не надо работать. Я бы давал ему нужную сумму на содержание для жены, сделал бы так, чтобы ему не о чем было беспокоиться, разве что о себе, пока он не закончит учебу, и из его глаз исчезла бы эта грусть, разве не замечательно?
- Да, но нереально. Знаешь, есть одна вещь, которую он мог бы сделать. Он мог бы продолжать работать официантом, но вовсе не чувствовать себя ущербным. Потому что, какой бы унизительной ни была его работа, он всегда может присоединиться к профсоюзной борьбе.
- Думаешь?
- Конечно! Без всякого сомнения…
- Но он ничего в этом не понимает.
- Он не разбирается в политике?
- Нет, в этих вопросах он абсолютно темный человек. Он так поносил свой профсоюз и, возможно, был прав.
- Прав? Если профсоюз не так хорош, он мог бы бороться, чтобы сделать его лучше.
- Знаешь, я немного устал, а ты?
- Я нет. Ты не расскажешь фильм еще немного?
- Не знаю… Но ты не понимаешь, это было так здорово - думать, что я могу чем-то ему помочь. Знаешь, можно весь день оформлять витрину, вложить в нее всю душу, и вдруг вечером к тебе приходит мысль: "А чем я вообще занимаюсь?" - и ты чувствуешь какую-то пустоту внутри. Но если бы я мог что-то для него сделать, это было бы так здорово… Дать ему частичку счастья, понимаешь, о чем я? Что ты думаешь?
- Не знаю, мне надо поразмыслить; пока сложно сказать. Давай сейчас ты расскажешь мне еще немного из фильма, а завтра поговорим о твоем официанте.
- Хорошо…
- Они очень рано гасят нам свет, а от свечей такая вонь, что глаза режет.
- Они сжигают здесь весь кислород, Валентин.
- А я не могу уснуть, не почитав на ночь.
- Если хочешь, я расскажу тебе еще. Но наверняка я потом долго не смогу заснуть.
- Ну чуть-чуть, Молина.
- Ну-у-у ладно. На чем мы остановились?
- Нечего зевать, соня.
- Что я могу поделать? Спать-то хочется.
- … Вот, теперь… и я… зеваю.
- Тоже хочешь спать?
- Может… будем спать?
- Ага, а если проснешься, подумай о Габриэле.
- О Габриэле? Что еще за Габриэль?
- Мой официант. Вот, вырвалось.
- Ладно, до утра.
- Ага, до утра.
- Видишь, что делается, Молина, - я тут не сплю ночью, думаю о твоем приятеле…
- Завтра расскажешь.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.