Нет, этого не может быть, никак не может быть, это просто его размышление, словно случайно залетевшая в форточку синичка, которое он тут же отогнал. Совпадения ещё не есть факт, тем паче то, о чём он подумал, выходит за рамки естественного, убегая вглубь.
В голове пронеслись обрывки картин прошлого, когда ему было всего пять лет. Он стоял у синей двери (знакомое чувство начинало овладевать им), сбитой из досок. По бокам в метре от него и высоко над ним густо разрослась обвившая деревянные шесты тыква, её мандариноподобные плоды висели то там, то сям, и несколько штук, похожие на здоровенные плафоны, наверху. Этот зелёный коридор из тыкв тянулся метров девять, сменяясь замысловатыми коваными перегородками по обе стороны. С левой стороны за калитками находились квартиры, рассчитанные на одну семью, по другую – их дворики, где кто-то разбил огород, кто-то место для отдыха под тенистыми фруктовыми деревьями, а кто-то держал домашних птиц.
На улице уже вечерело, но было светло и жарко. Он стоял, одетый в белые шортики и майку с наклеенным рисунком из мультфильма "Ну, погоди!", посматривая назад, будто бы побаивался, что кто-либо из взрослых его заметит, или...
Глаза никогда не врут, если, конечно, человек умеет по ним читать.
Тогда во взгляде Мишеньки читалось колебание. Он боялся не того, что его кто-то увидит, он страшился того, что ждало его за этой синей дверью.
И вот его ручонка потянулась к дверной ручке, чтобы открыть преграду, его сердечко учащённо забилось, но Мишенька не решался открыть дверь. И с мыслью, что он, всё-таки должен это сделать, он поднял дверную ручку и слегка приоткрыл скрипучую дверь, при этом его дыхание участилось.
Он увидел (его глаза бегали) крыльцо из шести широких цементных ступенек, дверь в квартиру цвета экскрементов, длинное, давно некрашеное, с облупившейся белой краской окно, стёкла которого не мыли, наверно, ещё со времён октябрьской революции.
Он толкнул дверь, она распахнулась настежь, скрипа больше не было. Отпустил ручку, посмотрел дальше, направо. Там никого нет, лишь валялись синие пластмассовые стулья "с травмами" и наскоро сколоченный стол у ветхого заброшенного сарая, окно которого было заколочено, а дверь распахнута внутрь, в притаившуюся темноту.
Он боязливо переступил порог и жадно посмотрел на висящий по всему дворику большими гроздьями в трёх метрах от земли красный виноград.
Мишенька давно знал о нём, и знал также, что его никогда не собирают. Виноград каждый год оставался висеть, засыхая, пропадая, и доставался лишь птицам, сюда залетавшим, да насекомым. Ребята постарше рассказывали, как они тайком входили во двор и срывали сочный виноград, давя ногами землю, усыпанную упавшими виноградинками.
Ему хотелось сорвать хотя бы одну гроздь винограда, попробовать и похвастаться потом перед друзьями (он предпочитал водиться со старшими), что он смог, не побоявшись быть пойманным, добыть виноград, доказать им свою храбрость, подняться в их глазах, тем самым заработав у них уважение, не говоря уж о сверстниках и малышне, которых только один вид синий двери приводил в ужас. Но его целью было ещё и другое. По сравнению с добытым виноградом это то же самое, что помочиться с девятиэтажки или сесть на корточках на парапет и голый зад, показав страху перед высотой, чтобы испражниться.
Мишенька поднимает несколько крупных виноградин, сдувая с них невидимую пыль, стирая своими маленькими пальчиками сор, и закидывает по одной в рот, наслаждаясь сочностью.
Несмотря на удовольствие, получаемое от сладкого вкусного винограда, его "кусал" страх. Он неспешно жевал, растягивая удовольствие, озирался, сердечко билось: тук тук-тук, а ангельские глаза, мечущиеся туда-сюда предательски выдавали его испуг.
Зачем же он сюда пришёл?
Мишенька смотрел на окно, смотрел, не следит ли за ним Она. И тут до него дошло, что он поздно и неосторожно обратил внимание на возможную ведущуюся слежку. Надо было сразу, а он забыл, хотя пробегал глазами, но в те мгновения его развивающийся мозг затуманился назойливыми бесперебойными и пугающими мыслями.
В доме за окном на кухне никого не было.
Он услышал шаги – приближающиеся. "Неужели это она? – промелькнуло у него в голове мысль. – Она же..."
Где ему было спрятаться, если кто-то шёл именно сюда? Ведь там не было места, где можно было затаиться, только если в том тёмном сарае. Но успеет ли он туда добежать и не попасться на глаза идущему?
Мишенька хотел отказаться от этой идеи, но выхода не было, так или эдак его всё равно могли увидеть. Лучше рискнуть, принял он решение, хотя и здесь во дворе оставался маленький шанс остаться незамеченным, если он прилипнет к заросшему ежевикой забору и человек не будет заходить во двор...
Шаги прекратились, и он услышал громкий неприятный звук.
Он метнулся, поймав взглядом не вовремя надумавшегося заглянуть к Ней человека. Это была тётя Люба, ближайшая соседка той, у кого сейчас он находился во дворе. Тётя Люба его не видела, потому что стояла нагнувшись вперёд, уперевшись руками в колени и блевала в арычек, что был проложен у корней тыквы.
Тёте Любе было около тридцати, но из-за частых попоек она казалась пятидесятилетней. Её когда-то симпатичное лицо стало испорченным, помятым, тело пополнело, а руки и ноги местами обзавелись какими-то болячками, на которые люди смотрели с брезгливостью, как и сам Мишенька. Но как женщина она была хорошей, доброй, отзывчивой, гостеприимной и выручающей тех, кто нуждался в мелочах, а если у неё не оказывалось нужного, она каким-то образом это доставала.
Из всех соседей только тётя Люба общалась и помогала той, у которой Мишенька сейчас находился во дворе, и она же чаще всех бывала в гостях у старой женщины, распивая жидкости, которые по мнению Мишеньки отвратительно пахли и на вкус были такой гадостью (он как-то попробовал водку, когда находился в гостях у тёти Любы, пока она куда-то отлучилась), и так не понял, зачем взрослые люди это пьют?
Он заскочил в сарай, спрятался за холодной стеной. Боязнь быть замеченным мгновенно сменилась на боязнь перед мраком (он ужасно страшился темноты).
Он, тут же опомнившись, замер и зажмурил глаза, старался не дышать, прислушивался.
Сначала услышал тёти Любино любимое и широко распространённое матерное слово, затем плачуще скрипнули несмазанные петли, и раздался слабый стук опустившегося железного рукава дверной ручки.
"Значит, она просто закрыла дверь, – подумал Мишенька. – А я-то боялся... Какой же я трус".
Он ждал ещё несколько минут, чтобы уж точно убедиться, что тётя Люба не передумает и, не открывая глаз, начал боком, медленно направляться к выходу, при этом руками Мишенька периодически дотрагивается до глиняной стены с торчащими почти отовсюду обрезками соломы.
В этом сарае из всех ребят он второй в нём побывал. Первым смельчаком был тринадцатилетний Юра, самый старший из них.
Мишенька боится, но ему надо увидеть, что же находится в этом тёмном сарае, так как даже если он расскажет о своём пребывании в нём – многие ему не поверят, особенно Юра. Придётся доказывать описывать увиденное.
Он неохотно приоткрывает глаза, уже зная, что там может быть и заранее боясь наткнуться взглядом на что-то поужаснее того, о чём рассказывал Юра.
В начале его зрение, ещё непривыкшее к мраку, благодаря пробившемуся сюда через дверь свету охватывает перед собой большую гору пустых бутылок из-под водки, дальше ещё две непонятные кучки.
Его глаза постепенно привыкают к темноте и уже раньше неразличимые насыпи обретают ясные очертания. Там громоздились сотни, если не тысячи пустых флаконов из-под дешёвых одеколонов и скопище костей...костей животных. Чьих точно он не понимал, пока не увидел черепа... они когда-то принадлежали собакам и лишь один самый большой – корове.
Эта картина ему была противна, но, к его удивлению, страх перед темнотой отступил, освободил его из своих объятий, уступил подползающему интересу: "Откуда тут кости и почему они здесь хранятся? Что произошло с этими животными?"
И тут он осознаёт, что из угла кто-то пристально смотрит на него. Поначалу он не заметил эти две горящие янтарно-жёлтые точки, перерезанные пополам вертикальной угольной полоской.
Чьи это зловещие глаза, наблюдают за ним, не моргая?
Кто там притаился в углу? И что оно там делает? Это точно не человек. У людей не бывают таких глаз. И кому взбредёт в голову сидеть в сарае?
Когда их взгляды встретились ещё раз, у Мишеньки сердце забилось, как отбойный молоток, тело охватила нервная дрожь; страх переполнял его, будто бы и не уходил на время, давая ему слегка расслабиться. На этот раз он мальчишку "не кусал", а "грыз".
Ему надо бежать из этого страшного места, но он, словно завороженный, продолжает стоять и смотреть в эти лютые нечеловеческие глаза.
Сейчас ему бы крикнуть во всю мощь, на которую он способен, и уносить ноги, а Мишенька молча стоит, и не отводит взгляда от гипнотизирующих хладнокровных глаз.
И вдруг янтарно-сырного цвета точки мигнули (глаза Мишеньки расширились, рот приоткрылся), потом снова. Они стали приближаться, но почему-то шагов слышно не было, хотя там валялись множество флаконов и костей, и лишь слышался какой-то странный звук, напоминающий скребущуюся мышь, сообщал о том, что: что-то подкрадывается.
Надо бежать, а он...
И вот слегка показалось очертание головы, она была...
...крысиная и невероятно огромных размеров. Но как же глаза, у крыс таких не бывает, а у этой особенные, да и она сама – другая, будто бы пришла из ночных кошмаров.
Существо медленно стало приоткрывать свою пасть, при этом шипя и показывая острые пожелтевшие зубы.
Почему он медлит?...
Мишенька понимает: происходящее закончится недобрым концом, если он не сдвинется с места, но проклятый, занозой вошедший в него страх, словно десятки чьих-то рук, удерживает и не даёт пошевельнуться.
Оно изогнулось, как делают испуганные собакой кошки и, приготовилось к прыжку, чтобы зубами впиться в нежную детскую шею.
Вдруг заполнил темноту сарая и стремительно выскочил наружу дикий крик Мишеньки, от которого, наверно, вздрогнул сам страх, ослабивший сдержанность мальчишки на миг и, возможно, поэтому у Мишеньки получилось рвануться к выходу; при этом он не переставал орать, как резаный.
Он выбегает и слышит стук: наверно, здоровенная крыса, неудачно прыгнув, с опозданием впечаталась мордой в стену.
Мишенька уносит ноги от ветхого сарая, таившего в себе такую опасность, орёт. Но почему он не направляется к синей двери, где его ждёт спасение, а бежит к другой, за которой живёт Она? Из-за которой он сюда и пришёл, чтобы увидеть её, не видевший ещё ни разу старую женщину, о которой ему рассказывали старшие ребята (и он хотел убедиться в достоверности их описаний). Разве она такая безобразная и страшная, что ею можно пугать маленьких детей? Даже его родители перед сном ему напоминали, если он не заснёт (а он всегда быстро уходил в мир Морфея лишь бы, не сбылись слова мамы и папы), то она обязательно к нему явится и заберёт с собой, и тогда...
Он быстро взбегает по ступеням и начинает тарабанить в дверь, обитую дерматином, не прекращая буйно кричать что-то нечленораздельное, напоминающее: "Мама! Мама!! Мама, помоги, спаси!!! Пожалуйста".
Сзади него раздался девочкин голосок:
– Мишенька, кто тебя напугал?
Он прекращает бить кулачками в дверь, медленно оборачивается и видит такое...
Это приводит к обмороку, и только в карете скорой помощи он приходит в себя, с неистовым криком, после чего Мишенька надолго теряет дар речи, и впоследствии об этом ужасном дне он никому никогда не рассказывает, храня его в самой глубине своей памяти.
Птицам танец надоел, и они всей стаей полетели в его сторону. Когда они подлетали к нему, Михаил узнал в них ворон. Они, пролетая над ним, громко закаркали. Он, провожая их взглядом, стал оборачиваться.
И тут...
То, что Михаил увидел перед собой, испугало его настолько сильно, что он вздрогнул и, потеряв равновесие, упал на дорогу. Глаза его расширились до размеров циферблата стандартных механических наручных часов, зрачки расплылись до максимума, как будто не веря представшей на секунду картине. От шока его лицо стало уродливым, и это впечатление усиливал раскрытый рот, продемонстрировавший отсутствие двух нижних коренных зубов и продвижение запущенного кариеса на других.
На миг перед ним предстала, на расстоянии вытянутой руки, старуха в чёрном длинном платье и платке, повязанном на шее. Её слегка поседевшие волосы свисали со лба до груди двумя ленточками. Вытянутое лицо, изборождённое сеткой морщин, было страшным. Но особенно страшным оказалось то, что вместо нормального носа у неё эта часть лица поросла микрократерообразной поверхностью. Один только вид этого вызывал приступ тошноты. А какие глаза... Их не было. Точнее, там, где они должны быть, присутствовала бездонная затягивающая в себя темнота.
Эта старуха чем-то походила на ту, из его детства.
"Невероятно... Господи, спаси и сохрани. Что же произошло?" – понеслись мысли в голове у Михаила.
Он вскочил с земли и хотел было бежать отсюда из места, где творилось неладное, но замер (если бы сейчас он стоял и позировал в полуобнажённом виде перед скульптором, то получилась бы красиво выраженная до тонкостей работа); впереди него предстала и зазывала посланница из другого измерения.
Она, маня его за собой, неторопливо побрела к кустам, растущим у лесопосадки.
"Что она от меня хочет? – спрашивал он. – Зачем попалась на моём пути?"
Его испуг, сравнимый теперь с необъятным океаном, в котором он боролся с водой, чтобы не утонуть, стабильно, накрывал волнами, и интерес, в виде сиреневого парусника, проплывающий рядом с ним, был не надеждой на спасение, а лишь тем намерением, благодаря которому можно узнать причину появления и тайные желания этой паранормальной особы в чёрном одеянии.
Он последовал за ней, гадая, куда она его выведет.
Кошмарное видение, оказавшись на тропинке, уходящей в заросли, будто бы спрятавшиеся за ветвями кустов, всё манило за собой.
Михаил с опаской приближался к тому месту, где она стояла. Он сделал ещё два шага, но посланницы из другого измерения там уже не было, и он остановился в неуверенности, думая, стоит ли продолжать идти или всё же ради интереса дерзнуть-таки и изведать, что стрясётся дальше.
Не пойти за ней, плюнуть на неё и пойти, куда направлялся, не испытывая судьбу в который уже раз, тем самым, возможно, избежав неприятных последствий – он и так настрадался, натерпелся. Но не получится ли так, что, не последовав за странным видением, оно не отстанет от него, и старуха будет появляться вновь и вновь, неизменно маня за собой, добиваясь своего. Или, не разгневает ли он старушку, которой надоест звать, и та, в свою очередь, поняв, что мирным путём не достичь намерения, не прибегнет ли к решительным действиям и начнёт наказывать его за неповиновение. Также нельзя сбрасывать со счетов и то, что он, пойдя своей дорогой, больше её не увидит. Ему хотелось бы в это верить, но шестое чувство подсказывало совсем другое.
Как же ему поступить?
Идти за ней или не идти?
Рука полезла в карман шорт и извлекла старую историческую монету. Этой же рукой подкидывая её, Михаил делает ставку на "решку". Если выпадет "орёл", то придётся отказать в желании паранормальной особе, а если выиграет его ставка, то тогда он без колебаний последует за ней, чтобы выяснить всё до конца...
Ценная монета, падая, переворачивается в воздухе, его рука резко ловит её и кладёт на тыльную сторону ладони, убирает руку и... выпадает: идти.
Тропинка уводит его в глубь лесополосы, тут сумрачнее, рядом в траве метнулся какой-то зверёк, впереди на суку сидела сорока, которая, увидя приближающегося Михаила, слетела и поднялась выше и, если бы не её белые бока, то он бы её уже не заметил.
"Сорока-белобока, кашку варила... И какая же меня новость ждёт, а? Хорошая или плохая? Жаль, что ты не предвещаешь только приятные".
Старухи пока нигде не было видно. Да и сомневался Михаил, что её так легко заметить, тем более она во всём чёрном.
У выхода из лесопосадки она появилась, вновь как всегда в своём одеянии и длинным указательным пальцем с закрученным ногтём предостерегающе покачала, а потом этой же кистью дала понять: идём.
Он ускорил шаг. Открылся вид на дорогу, по которой проехала машина и, за которой растелилось поле, какого Михаил ещё не видел.
Старуха его вела к трассе.
Она уже была на пригорочке, переходившем в асфальтированную ленту дороги, – ждала его.
Михаилу оставалось преодолеть несколько метров, и он подошёл бы к ней вплотную, как странное видение, посмотрев на него пронзительным взглядом, исчезло.
Он застыл в оцепенении: Михаил ошалел, увидев её глаза, в них на этот раз не было бездонной тёмной пустоты, они изменились: стали янтарно-жёлтого цвета с мрачной вертикальной прорезью посередине.
До его слуха донёсся шум приближающегося со стороны автомобиля.
Он пока не обращает на это внимания; сейчас ему это не интересно.
Машина подъезжала к тому участку трассы, рядом с которым находился Михаил.
Куда она исчезла? Почему пропала? Чего она добивалась? Или это её очередной финт? Где же ответ?
Шины завизжали, оставляя за собой чёрные полосы "боли" на асфальте.
Михаил задумчиво посмотрел на притормозивший возле него автомобиль в тот момент, когда из машины торопливо выходил человек, и изумился.
К нему бежал бритоголовый фашист.
Первая реакция Михаила была – пуститься наутёк.
"Охренеть. Ну, старушка, спасибо тебе за услугу. Удивила ты меня, ещё как удивила. Чего-чего, а этого я вовсе не ожидал", – пронеслись мысли в его голове, именно тогда, когда лысый богатырь с разбега прыгнул на него, наверное, рассчитывая сбить Михаила, не дав ему возможности убежать. Но Михаил вовремя отскочил и уже удалялся, а фашист, удачно приземлившись и выругавшись по адресу убегающего, погнался за ним.
"Вот стерва, старая п...", – и у него вырывается из горла, вслух: – А-а-а-а-а-а. – Он увеличивает скорость, словно протяжный издаваемый им звук помогает ему рваться вперёд. Но несмотря на этот крошечный успех, он чувствует, что настигающий дышит ему в спину.
– Козёл, догоню ж, хуже будет. Стой, мудила.
"Где справедливость? Я – не курю, но не могу оторваться от этого дебила, а он..., гад такой, бежит не хуже меня. Хоть бы он сдался или упал", – и словно дьявол, услышав его последнюю фразу, назло Михаилу приготовил преграду; он, не смотря себе под ноги, споткнулся об торчащий из-под земли штырь (Какой подлец его сюда воткнул?), да и заметил ли бы он его, когда повсюду высокая трава, а ещё сумерки сыграли свою роль.
– О чёрт! – вырвалось у Михаила, когда он падал (рюкзачок отлетел вперёд).
Невзирая на то что, он вот-вот упадёт, Михаил всё-таки старался удержать равновесие, неуклюже перебирая ногами (со стороны это выглядело очень смешно), в этот момент сзади на него обрушилось тяжёлое тело преследователя.
Наверное, фашист, видя создавшуюся ситуацию, прибавил скорости в прыжке, настиг пытавшегося не упасть Михаила.