- И вечную свинью подложим, - вмешался Валик. - Но имя дать надо. А то "поросенок" да "поросенок", а ведь он наш товарищ по бессмертию.
- Прав ты, Валик, прав! - согласился дядя Филя. - И ведь свиньи - они умные, они в цирке-то что вытворяют - буквы узнают! А наш-то за такие годы ума наберется - извини-подвинься!
- Ему нужно создать культурные условия: трансляцию в сарайчик провести, азбуку там повесить... - не то в шутку, не то всерьез высказался Валентин. - За миллион лет он, может, доцентом станет, до докторской степени дохрюкается. Ему надо международное имя дать. Например - Антуан. Его крестить надо.
- Это уж богохульство будет. В Бога не верю, но богохульства на своей жилплощади не допущу, - твердо заявил дядя Филя.
- А мы не по-церковному, а по-морскому, как корабли крестят. Бутылку шампанского о нос разбивают - и корабль окрещен.
- Нет, не позволю! Так и убить животное можно. И посуду бить не годится. Посуду уважать надо!
В эту минуту Хлюпик, спокойно лежавший на полу, вдруг залился лаем и, опустив хвост, кинулся к двери. Учуял, что кто-то идет.
Мы все вышли из дома. От калитки к крыльцу шагала почтальонша тетя Наташа. Что-то настороженное, замкнутое угадывалось в ее лице и даже в походке.
- Срочная телеграмма, - сказала она. - Плохая.
В телеграмме сообщалось, что мать и отец Валика погибли на станции Поныри вследствие несчастного случая. Позже выяснилось, что смерть их была и случайна, и нелепа: они, перебегая через запасный путь, попали под маневровый локомотив. Оба были трезвы; они вообще спиртного в рот не брали.
Горе Валентина описывать не стану. Скажу одно: не будь он долгожителем, он бы легче перенес несчастье. Людям свойственно выискивать причинные связи даже между событиями, которые меж собой никак не связаны: Валик решил, что смерть родителей - это отместка судьбы ему за то, что он стал миллионером. И это надломило его, исковеркало его характер.
В недалеком будущем и меня ждала беда. И виновником ее стал я сам, тут уж не отвертишься.
Когда я вернулся из Филаретова в Питер, я несколько дней ходил и думал: с одной стороны, Бываевы дали мне выпить экстракт именно в расчете на мое молчание, но, с другой стороны, не грешно ли утаивать от матери такое важное событие? Наконец решился. Взяв с матери клятву, что никто на свете не узнает от нее того, что я ей открою, я рассказал все.
Странное действие произвел на нее мой рассказ. Она, кажется, даже не очень удивилась, только побледнела и тихо сказала:
- Я всегда подозревала, что с тобой случится что-нибудь подобное.
Теперь-то я понимаю, что не следовало мне делиться с нею моей тайной. Ведь у матери был врожденный порок сердца, а сердечникам неожиданные известия, даже и радостные, добра не приносят. Для меня до сих пор загадка, поверила ли она в мое миллионерство или решила, что я болен психически. Отношение ее ко мне изменилось, хоть она и старалась не показать этого. Она стала заботливее ко мне, и в то же время какая-то запуганность появилась в выражении ее лица, в движениях. Что это было: боязнь за меня или боязнь меня? Через одиннадцать дней она скончалась от инфаркта. Ее похоронили за счет жилконторы, в которой она работала, - рядом с отцом, на Серафимовском.
На кладбище загадочный уют,
Здесь каждый метр навеки кем-то занят.
Живые знали, что они умрут,
Но мертвые, что умерли, - не знают.
XXIII
Миновал год.
От матери остались кое-какие вещички, я их в комиссионку сдал, да три тысячи с ее сберкнижки мне по наследству перешли, - так что на жизнь мне пока хватало. Я спокойно окончил школу, в вуз не торопился. Постановил для себя так: два-три месяца посвящу исключительно поэтическому творчеству, потом на работу куда-нибудь поступлю, потом действительную отслужу - а уж потом займусь высшим образованием.
Теперь я частенько встречался с Валентином - как-никак, оба миллионеры. После гибели родителей он сразу же бросил школу и пристроился в киностудию. Он там был не то разнорабочим, не то просто на побегушках, но считал, что в дальнейшем его повысят и даже возвысят. Однажды он признался мне, что задумал сценарий и сам Колька Рукомойников пророчит ему успех. Всех кинодеятелей Валик (в разговоре со мной) звал уменьшительными именами и речь свою пересыпал киношными словечками: "смотрибельно", "волнительно", "не фонтан", "лажа". Зарабатывал он мало, но за родителей получил большую страховку и в то время был при деньгах. Завел какие-то куртки пижонские, ботинки на толстенных подошвах, курил дорогие сигареты и иногда бывал чуть-чуть под хмельком. Но именно чуть-чуть; пьяным я его в ту пору ни разу не видал. Он говорил, что приходится выпивать за компанию - надо наводить мосты с нужными людьми, в киноискусстве без этого нельзя.
В конце сентября он пришел ко мне и принес письмо от Бываевых. Они ждут нас в субботу, то есть завтра. Дядя Филя решил срубить на участке деревья, нужна наша помощь.
- Намечается субботник миллионеров, - подытожил Валик.
Он заночевал у меня. Но перед сном вынул из кармана тетрадку и сказал:
- Пауль, я хочу тебе сценарий прочесть. Вернее, это пока набросок. Слушай!
Глухая тайга. Две золотодобывающие бригады соревнуются за повышение золотодобычи. В составе одной трудится таежная красавица Анфиса, в другой работает акселерат Андрюша, тайно влюбленный в Анфису. Однажды Андрей находит большой самородок. Как честный человек, он решает сдать его директору прииска. По пути к конторе он случайно встречает Анфису, которая, выведав у него, в чем дело, завлекает паренька в укромный уголок тайги. Только дикие олени и зрители видят интимный акт, в ходе которого Анфиса похищает самородок из рюкзака акселерата. Оставив Андрюшу лежать на росистой поляне, где он крупным планом предается воспоминаниям о недавнем событии, Анфиса устремляется в контору, где сдает самородок от имени своей бригады, в результате чего та выдвигается на первое место. Вскоре Андрей узнает, кто похитил у него самородок. Считая, что Анфиса так поступила потому, что сожительствует с директором, Андрей подстерегает ее на таежной тропке и в порядке ревности наносит ей смертельное ранение кайлом. Но случайно проходивший мимо врач-реаниматор возвращает красавицу к жизни. Еще не зная об этом, акселерат пишет докладную записку с изложением своего отрицательного поступка и добровольно сдает себя в руки правосудия. Общественность прииска взволнована. Созывается общее собрание, на котором...
- С меня хватит! - прервал я Валика.
- Много ты смыслишь в киноспецифике! - окрысился Валентин. - Сам Жора Лабазеев говорит, что тут находка на находке!.. Ты просто завидуешь моей творческой активности. У тебя-то со стишатами дело глохнет. - И он сказал еще несколько ядовитых слов по тому же поводу.
От сочувствия рыдая,
Отказавшись от конфет,
Челюстей не покладая,
Кушал друга людоед.
Он меня саданул прямо в поддыхало. Действительно, в этом году со стихами у меня не ладилось.
Нацепили на быка
Золотой венок, -
Только все же молока
Выдать он не мог.
Я начинал стихотворение за стихотворением и бросал, не закончив. Это миллионерство сказывалось - так я понял позже. Ведь каждый человек всегда учитывает свой финиш, пусть и очень дальний. А у меня финиш отодвинулся в бесконечность. Я начинал чувствовать себя маленьким, слабым. Я начал подозревать, что время не сделает меня гением, наоборот, оно может отнять у меня талант. Гении не растекались по вечности - они были сосудами, вместившими в себя Вечность.
Позже я делал попытки воскресить свой талант разными хитрыми приемчиками. Одно время на стишки для детей переключился - про кошечек там, про уважение к родителям, про природу.
Прилетели различные птички,
Стали чаще ходить электрички -
Это, детки, весна настает,
И поэт вам об этом поет!
Потом пробовал на сельскую тему работать.
Улетели различные птички,
Стали реже ходить электрички, -
Ты припас ли, родимый совхоз,
Для буренушек сочный силóс?
Но талант мой шел и шел на убыль.
XXIV
В десять утра мы были в Филаретове.
Хлюпик издали встретил нас лаем, но к калитке не выбежал. На нем теперь был ошейник, и от ошейника шел темно-зеленый бархатный витой канатик. Драгоценная собака-миллионер была пришвартована к столбику у крыльца.
- Чтобы от греха подальше, - пояснила нам тетя Лира. - Нервный он, ангельчик, чуткий. Двух дачниц покусал. А не смейтесь над животным!
- Авторитетный кобелек! Именно такие и нужны человечеству! - отчетливо произнес Валик.
Бываевы выглядели совсем неплохо. Только вот какая-то суховатая суетливость проявилась в их характерах. Впрочем, нас-то они встретили душевно.
- Прямо в дом топайте, ребята! - пригласила из окна тетя Лира. - Мы сюда перебрались из времянки. Дачники-то уехали... Несладко дачников иметь. Лето не в лето.
- Зато тети-мети идут! - сказал дядя Филя, потирая ладони. - Еще десяток-другой лет - и каменный дом отгрохаем. А пока что решил я участок от всяких там осин да берез освободить - ни к чему они нам теперь. Нам дубы нужны! Они вековечнее. А потом, может, и баобабы посадим. Я слыхал, они две тысячи лет растут.
- Дубы и баобабы - это наши зеленые друзья, - согласился Валик. - Хорошо пить ликер в тени баобаба!
- Ликеры - баловство, дамское дело. Но посмотрите-ка, ребята, на эту клумбу, - загадочно произнес дядя Филя.
- Клумба как клумба, - сказал я. - Цветы какие-то увядшие.
- Так все думают: клумба как клумба. И пусть думают! Но вам, компаньонам-миллионерам, выдам один секрет. Под этой клумбой я двадцать бутылок портвейна по два сорок зарыл. Укутал я их старым одеялом и соломой, не промерзнут. Чуете, в чем тут коммерция?! Через сто лет цены этому портвейну не будет, на вес золота пойдет. Столетняя выдержка - это не шутка!
- Через сто лет люди спиртного пить не будут. Одумаются, - строго сказала тетя Лира из кухонного окна.
- Гиблый бизнес ты, дедуля, затеял, - соболезнующе вставил Валентин.
- Ну, люди всегда пить будут, - уверенно возразил дядя Филя. - Водку, может, потреблять перестанут, а уж без вина-то не обойтись.
- И с вином, дедуля, дело неясное... Вынесут коллективное решение - и каюк. Войн уже не будет, а старые танки для войны с алкоголизмом используют. Пустят их на виноградники, да еще с огнеметами - и прощайте, милые портвейны и мадеры!
- Ужасы какие ты говоришь, Валик! - удрученно покачал головой дядя Филя. - Танки в винограднике!.. Да во сне такое приснись - и то от разрыва сердца помереть можно!
- Валик! Павлик! К столу идите! Проголодались с дороги-то! - позвала тетя Лира.
- А меня почему не кличешь? - игриво спросил дядя Филя, и по его тону я вдруг догадался, что он уже чуть-чуть под градусом.
- Ты ел недавно, - отрубила тетя Лира. - Вот после работы поедим все вместе и выпьем даже. Причина-то есть.
- С первой пенсионной получки грех не выпить, - подхватил дядя Филя. - Я ведь теперь пенсёр, восемьдесят пять в месяц... Знали бы они там в собесе, кому пенсию выделили, - призадумались бы. Долго платить придется, пока деньги не отменят.
Подкрепившись, мы взяли приготовленные дядей Филей топоры и пилу и вышли на участок. Дядя Филя работал уверенно и сноровисто, мы с Валиком помогали ему неумело, но старательно. Свалили три осинки, два клена и распилили их стволы на дрова. Потом срубили бузину, куст сирени.
Начался дождь. Поднялся ветер и все усиливался. Тетя Лира вышла на крыльцо, отвязала Хлюпика, и тот вбежал в дом.
- Эк как все оголили, - сказала тетя Лира. - Грусть берет.
- Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце возрадуется. Спасибо скажешь мужу своему! - И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берез - в ту, что поменьше.
- Хоть вторую-то пожалей, - попросила тетя Лира. - Пусть живет. И учти, будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!
Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью. А березу дядя Филя свалил. Но вторая - та, что постарше, - еще стояла.
- Не надо рубить ее, дедуля, - сказал Валик. - Жалко.
- Чего жалеть-то! - рассердился дядя Филя. - Я уже с Толиком-трактористом договорился, он завтра пни выкорчует. А оставим эту - трактору не развернуться будет... Ребята, сейчас и пилой поработать придется, дерево-то толстое.
- Не хочу пилить под дождем! - буркнул Валик и направился к крыльцу. Я пошагал за ним. Мне вообще разонравилась эта затея.
- Забастовка миллионеров! - пропел Валентин, входя в дом. - Бабуля, миллионеры кушать хочут!
- Все готово, ребятки! - откликнулась тетя Лира. Действительно, стол уже был накрыт; середину его украшала нераспечатанная поллитровка "Столичной" и две бутылки вермута по рубль шестьдесят.
Мы принялись за еду. С участка, сквозь нарастающий шум ветра, доносились удары топора. Потом их не стало слышно. В комнату вошел дядя Филя.
- Ловкачи! - закричал он. - Я работай, мокни, а они тут пир затеяли... Я тоже хочу побороться с алкоголизмом, работа подождет. Я уже полдерева надрубил. Налей-ка мне, Валик, чего покрепче!
- Пьем за здравие миллионера-пенсионера! - провозгласил Валик. - Многие лета!
- Поехали! - радостно выкрикнул дядя Филя. - И ты, Лариса, пей! Обижусь!
- Уж ладно, по такому случаю можно. - Она торопливо выпила, закусила бутербродом и бросила кусочек докторской колбасы Хлюпику. - Кушай, кушай, ангельчик мой непьющий!
- Все в сборе, а Антуана нет, - сказал я. - Как он поживает?
- Поросенок-то? - ухмыльнулась тетя Лира. - А что ему сделается, жив-здоров.
- Его бы надо сюда пригласить, богатый типаж, - подал идею Валентин. - Антуан тоже имеет право на веселье. Будущее светило науки!
- Ой, ребята, чего удумали! - захохотала тетя Лира. - Живого поросенка нам в гости не хватало!.. Да он тут под себя струю пустит, ему что!
- А и верно, Лариса, приведи-ка его сюда. Уважь мою пенсёрскую волю! - молвил дядя Филя. - Пусть и животное повеселится.
- Ну, уморили! - зашлась в хохоте тетя Лира. - А вот и взаправду приведу его сюда, гостя дорогого! Слабо, думаете? - Она встала, вышла в кухню, оттуда на крыльцо. Хлюпик немедленно последовал за ней. В комнате отчетливее стал слышен вой ветра и шум дождя.
- Что и требовалось доказать, - подмигнул вслед ушедшей дядя Филя. - Без контроля-то оно лучше! - И, налив себе почти полный стакан, поспешно опорожнил его. Потом с хитро-пьяной ухмылкой добавил: - В Питере-то наводнение, может, будет, - ветер подходящий. А нам здесь - хоть бы хны. Потому как мы...
В комнату ворвался грубый, особо сильный порыв ветра. Хлопнула форточка, с этажерки посыпались какие-то бумажки, заметались в воздухе. Откуда-то извне донесся хруст, шипящий шелест, потом - удар. Что-то тяжелое где-то упало.
- Береза грохнулась, - подойдя к окну, доложил Валентин.
- Во! Допиливать не надо! Ветер за меня доработал! - удовлетворенно произнес дядя Филя. - Потому когда с умом...
Остервенело-острый, захлебывающийся, задыхающийся собачий вой послышался с участка. У всех у нас одновременно мелькнула одна и та же страшноватая догадка. Первым выбежал из дома дядя Филя, за ним мы с Валиком.
Тетя Лира лежала возле новой помойки, чуть в стороне от упавшей березы. Ее не помяло, не придавило - ее, видно, ударило в висок и отбросило. В сырых сумерках доброе, мокрое лицо ее казалось еще живым. По опавшей влажной листве в яму стекала струйка крови.
- Ларинька, Ларинька, очнись! Прости меня, прости! - бормотал дядя Филя, склонясь над мертвой. Потом упал рядом с ней лицом вниз и закричал, завыл не по-мужски тонко, и вой его слился с истошными завываниями Хлюпика.
XXV
Тетю Лиру погребли на тихом филаретовском кладбище.
Все это кончается просто -
Не взлетом в небесную высь,
А сонным молчаньем погоста,
Где травы корнями сплелись.
Первое время дядя Филя навещал могилу ежедневно. Отправляясь на кладбище, он отрезал ломоть хлеба, брал кусок колбасы - это для Хлюпика. Песик ушел из дома и жил возле могилы тети Лиры - сторожил свою хозяйку. Отощал он страшно, так что имя его теперь вполне ему подходило. И ему жить оставалось недолго. Однажды дядя Филя нашел его мертвым. Собачонка вся была изрешечена дробью: это городские охотники-любители шли мимо кладбища и решили потренироваться, использовали Хлюпика как живую мишень.
Валентин уехал сразу же после похорон, ему нельзя было прогуливать. Я же остался на время присматривать за дядей Филей. Он стал неряшливым, оброс, все у него из рук валилось. Я ходил в магазин, готовил обеды, но он к моим супам и кашам почти не притрагивался, приходилось его порции вываливать в корытце Антуану. Поросенок все съедал за милую душу.
Так прошло три недели. Пора мне было в город возвращаться. Деньги материнские медленно, но верно подходили к концу, со стихами не ладилось, а значит, и гонораров в ближайшее время не предвиделось, и от моего бытия начинало тунеядством попахивать. Надо на работу скорее устраиваться, решил я.
Везде - в трамвае, в санатории,
Среди гостей, среди родни,
На суше и на акватории
Моральный уровень храни!
Расставаясь с дядей Филей, я намекнул ему, что он должен подтянуться, должен беречь свое здоровье. Ведь у нас, у миллионеров, все впереди, и из своего миллиона он израсходовал пока только шестьдесят лет. Ответ его прозвучал для меня ошеломляюще. Он произнес нижеследующее:
- Пропади он пропадом, этот миллион! Права была Лариса, не будет нам радости от этого лекарства! Клюнули мы, дураки, на поганую наживку. Виноваты мы, Павлуха, перед всеми людьми виноваты!.. И ты еще взвоешь от своего долголетия! - с тоской в голосе закончил он.
XXVI
Я устроился подсобным рабочим на "Спортверфь". Там работал сосед по коммунальной квартире Виктор Власьевич Желудев, краснодеревщик. После смерти матери он всячески опекал меня и уверил, что на верфи я буду неплохо зарабатывать. Так оно и вышло. Я имел в месяц около двухсот. Виктор Васильевич надеялся, что я заинтересуюсь производством, прирасту душой к "Спортверфи". Все вышло по-иному, но об этом потом.
С Валентином я теперь встречался не очень часто, так как он работал в дневную смену, а я - то в дневную, то в вечернюю. В выходные дни я запирался в своей комнатухе и пытался творить. Но стихи не шли, я буксовал. Позже я понял, что потерпел творческий крах через свое миллионерство.
Поброжено, похожено,
Поискано, порыскано;
А песня-то - не сложена,
А счастье - не отыскано.
Однажды в сентябре, вернувшись с работы, я нашел дома записку от Валика. Он сообщал, что дядя Филя умер. Он, Валентин, едет на похороны в Филаретово и зовет и меня "участвовать в мероприятеи". Я смог выехать только через день, в субботу. Дядю Филю уже погребли, я попал на поминки.