– Удачного пути! – козырнул командир сторожевика и вояка честно отвалил в сторону дома.
– Только бы добраться до Стамбула! – молился Ставрогин. – Я там таких умельцев знаю, любую индульгенцию слепят.
Когда на траверзе уже блестели огни Золотого Рога, им просемафорил турецкий патрульный корабль.
– Массируй печень! – сказал Ставрогин. – У них рамадан, пить можно только до восхода солнца.
– Им же вообще пить нельзя, – сказал Яков.
– Точно?! – переспросил Ставрогин. – Что-то я не встречал непьющих пограничников.
В общем, что называется, проскочили. Турецкие погранцы напились как поросята, осмотр произвели снисходительно, в Стамбуле Ставрогин, получив свежеизготовленные документы на груз, успокоился.
– Дальше по плану, – сказал он. – Не передумал?
Идея отвести Ставрогина в сторону при передаче контейнеров, сделав представителем Якова, ему самому и принадлежала.
– Я лицо не публичное, – сказал Яков. – Если возьмут за задницу, сошлюсь на поручение "Моссад". Ну, а там вытащите.
– Хлипковатое, конечно, построение, – поморщился Ставрогин. – Но большого выбора у нас всё равно нет. Тебя вытащить будет проще, чем мне отмываться. Впрочем, ты парень фартовый.
До Корфу шли спокойно, без приключений. В ночь перед последним прыжком решили "стать на бочке" у побережья, передохнуть и получить точные координаты места передачи.
В эту тихую мирную ночь под светом луны, посеребрившей ровную гладь залива, в правый борт их теплохода со всего маху врезался скоростной катер с тремя пьяными итальянцами.
Яков велел запереть чудом выживших и вытащенных из воды мореходов в свободной каюте, выслушал доклад капитана: " Пробоина сильная. На ходу починить не получится. Требуется "сухой" док". Затем связался по радио со Ставрогиным.
– Итальяшек запугать до смерти, – сказал Ставрогин. – Чтобы слова лишнего не вякнули и высадить на берегу подальше от жилых поселений. А сами, что есть силы, ковыляйте до Эгины. На острове Эгина была маленькая, почти домашняя верфь папы Василакиса, где латали дыры пароходы, побывавшие в самых неприглядных переделках.
– Без буксира сможете дойти?
– Сможем, – сказал Яков.
– Хорошо, – сказал Ставрогин. – Я свяжусь с Москвой по вопросу дальнейших действий.
На Эгине его встретил прилетевший Ставрогин.
– Ох, не лежала у меня душа к этой сделке, – только и сказал он, осмотрев пробоину. – Контейнеры, надеюсь, без повреждений.
– Целехонькие! – сказал Яков. – Вывезти бы их подальше в море да утопить.
– Вместе с собой! – мрачно сказал Ставрогин. – Тебе от Афины привет.
– Как она? – спросил Яков.
– Очередное исцеление, – сказал Ставрогин. – Съездила с тётей на Афон, теперь утверждает, что она девственница. Вот, просила тебе передать. – Он протянул Якову простенький деревянный крестик.
– Я же не крещёный, – сказал Яков.
– Бери. В нашем деле лишний талисман не помешает.
Пятеро суток ремонтировались, потом ещё двое ждали внятной инструкции из Москвы. Наконец инструкция поступила, но не слишком внятная: идти к Котору, встать на рейде и ждать. Встречающая сторона сама выйдет на контакт.
В связи с нежелательностью сходить на берег, Яков развлекался прослушиванием местных радиоволн. Эфир был заполнен воинствующими декларациями конфликтующих сторон, иногда заглушаемых заунывными боснийскими мелодиями или задорными сербскими танцами. "Чего не поделили, – подумал Яков. – Жили себе тихо-мирно. Эх, братья-славяне!.."
В каюту, постучавшись, вошёл капитан.
– It was light signal from the shore. They ask permission to approach and get on board.*
– Please give the permission!** – сказал Яков и отправился на палубу.
*С берега был световой сигнал. Просят разрешения подойти и подняться на борт. (анг.)
** Дайте разрешение! (анг.)
Через полчаса к теплоходу подошёл затрапезный рыбацкий траулер, с которого перебрались четверо, с оружием и в масках. Главный, в резиновом плаще, выступил вперёд и произнёс: "Good evening! I am from …"* Он сообщил кодовое слово и пароль.
– Good evening! – сказал Яков. – It is not allowed to be on board with arms!**
– We will not keep you a long. – сказал главный. – Are containers ready for reloading?***
– Yes, – сказал Яков.
– Then start! – сказал главный. – Please turn off the general lighting. My people will stand at the aft deck. ****
– Turn off the light, – сказал Яков капитану. – Go ahead and reload the goods to the trawler.*****
В кромешной темноте Яков отошёл к бортовой стенке и, облокотившись о поручни, стал рассматривать воду.
– Простите, вы русский? – уловил он едва слышный шепот.
Он повернулся и молча посмотрел на одного из тех, в маске.
– Мне кажется, мы знакомы, – также еле слышно сказал человек и приспустил маску.
Яков увидел сильно постаревшее лицо капитана Никонова.
– Здрасьте, товарищ капитан! – прошептал Яков. – Как вы здесь оказались?
Капитан махнул рукой:
– Из армии выгнали по сокращению, болтался без денег, теперь вот "солдат удачи". А ты-то что здесь делаешь? Ты же в Алма-Ату собирался?
*Добрый вечер! Я от… (анг.)
**Добрый вечер! На борт с оружием нельзя! (анг.)
***Мы вас долго не задержим. Контейнеры к перегрузке готовы? (анг.)
*****Тогда начинайте. И выключите, пожалуйста, бортовое освещение. Мои люди постоят у трапика. (анг.)
****** Потушите свет! Перегружайте товар на траулер! (анг.)
– Долгая история, – сказал Яков. – Без бутылки не обойдёшься.
– Ну, ладно, мне пора, – прошептал капитан. – Будешь на родине, поклонись там всем…
В открытом море Яков дал телекс Ставрогину: – Всё в порядке!
Через некоторое время тот вышел на связь.
– Как прошло? – спросил Ставрогин.
– Без эксцессов! – вяло ответил Яков. – Шеф, я устал. Можно, пойду спать.
– Есть интересная новость, – сквозь шумы помех прозвучал голос Ставрогина. – В Москве произошёл путч. В результате коммунистов свергли, к власти пришли демократы. Думаю, буквально через пару месяцев Союзу каюк. Похоже, ты сможешь съездить домой…
Яков попросил таксиста высадить на Садовом кольце, не доезжая Курского вокзала.
– Давно не был, – сказал он. – Хочу пройтись.
– Чего гулять! – сказал таксист. – Грязь, слякоть. Зимы какие-то дурные стали. А где жили-то?
– Где я только не жил! – сказал Яков и пошёл пешком по Садовому.
Cвежий декабрьский снег скрипел под ногами, москвичи проносились мимо него, все уже в радостном предвкушении скорого Нового Года. Яков шагал бодрым маршевым шагом, в одном кармане его пиджака лежал паспорт израильского гражданина, в другом – портмоне, туго набитое долларовыми купюрами ("В Москве с удовольствием принимают иностранную валюту, – прозрачно намекнули ему при оформлении визы. – По поводу обмена на рубли можно не беспокоиться").
На Курском он зашёл в знакомый буфет и попросил стакан коньяка и два бутерброда с сайрой.
– Алкогольные напитки не продаем, – хмуро сказала буфетчица. – Вы что, с луны свалились?! Сайры тоже нет. Могу предложить беляши.
Яков посмотрел на беляши и отказался. Он оглянулся на пустующий зал.
– Тут один человек часто бывал, – спросил он. – Веничкой зовут. Не слышали о нем ничего?
– Я с посетителями не дружу, – всё так же хмуро ответила буфетчица. – Заказывать что будете?
На перроне саратовского вокзала было холодно и ветрено. Яков поднял воротник пальто и пошёл домой. Город за эти десять лет не изменился. Но он думал не об этом. Он так и не смог придумать первых слов, которые произнесёт, когда ему откроют дверь. Мать откроет? Или отец? Интересно, кто?
Открыла мать. Увидела Якова и упала в обморок. Он затащил её на диван в комнате и побежал на кухню за стаканом воды и какими-нибудь лекарствами. Когда вернулся, мать лежала с открытыми глазами.
– Ты вернулся… – тихо сказала она.
– Здравствуй, мама! – сказал Яков. – Ты прости, что так вышло…
– Сядь рядом со мной, – сказала мать.
Он сел рядом, мать взяла его за руку и заплакала.
– Мам, ну не плачь! – стал повторять Яков и гладить её по голове. – Папа придёт, будет тебя ругать.
– Он не придет, – всхлипнув, сказала мать. – Он умер два года назад. И дедушка твой тоже умер, пять лет назад. Я думала, что уж совсем одна на свете осталась.
Потом они сидели на кухне, Яков чистил картошку для ужина, а мать рассказала, что отец все эти годы, после того Яков пропал, ездил в Москву по разным инстанциям, но всё время получал один и тот же ответ: "Меры для розыска принимаются". А у нас тут перестройка началась, забастовки на заводах города, отца как известного педагога, постоянно просили рабочих увещевать. Больно близко он всё к сердцу принимал. Вот сердце и не выдержало. Я утром пошла завтрак готовить, его нет и нет, к кровати подошла, а он уже не дышит. Ты-то как все эти годы жил, сынок?
– По-разному, мама, – сказал Яков. – У нас много времени, я расскажу.
– Тебе тогда, только ты в Москву уехал, письмо пришло, – сказала мать. – Ты извини, я через какое-то время вскрыла и прочитала, вдруг о тебе какая весточка будет. Возьми в верхнем ящике отцовского письменного стола.
Яков отодвинул ящик стола и увидел несколько тетрадных листков, исписанных неровным жемкиным почерком.
Милый мой Яша!
Ты, наверное, очень расстроился, если поехал ко мне в Москву и узнал, что я передумала поступать.
В двух словах всего не объяснишь, но я встретила человека, которого люблю больше жизни. Он иностранец, из Мексики. Он очень умный, даже умнее, чем Ян, и хочет стать великим кинорежиссёром. И обязательно им станет, а я буду его Муза.
Тут, правда, произошла одна нехорошая история. Рауль приехал в Москву не один. У него есть, а точнее, была подруга – китаянка из Гонконга, Ли Шинь. Это поразительно, но мы с ней похожи как сестры-близнецы.
В общем, эта китаянка умерла. Я не очень поняла почему, видимо, что-то с сердцем.
Рауль предложил в милицию не заявлять, а аккуратно вывезти тело Ли Шинь на окраину города и подложить ей мой паспорт. А мне – по её паспорту выехать с Раулем из СССР.
Я, честно говоря, немного сомневалась и даже хотела позвонить Яну, но Рауль меня убедил, что риска нет никакого. И потом, китаянку всё равно не воскресишь. А так я буду и в Лос-Анджелесе, и в Париже, и на Карибах, о чём я и не мечтала…
Я пишу тебе это письмо из Одессы, тётя Маня, жена старого испанца, в доме которого мы с Раулем остановились, обещала отнести его на почту, как только лайнер отчалит из Одессы. Я уплываю в Средиземное море, в новую неведомую жизнь, с любимым человеком.
Милый мой Яша! Не обижайся на меня, не держи зла, не поминай лихом. И почаще ругай. Говорят, это наудачу!..
Жэтэм
______________________________________
Я познакомился с Яковом Исааковичем Эстерманом знойным августовским вечером двенадцатого года в баре гаванской гостиницы "Kommodor". Мои переговоры с национальной сахарной компанией благополучно продвигались к завершению, можно было слегка расслабиться. У барной стойки методично вливал в себя стаканчик за стаканчиком грузный седой еврей и занюхивал текилу солью, насыпанной на бархатные ручки двух длинноногих мулаток.
– Где таких точеных нашел?! – завистливо подумал я.
Кубинские шлюшки, несмотря на существующий во всём мире миф, на деле были всегда какие-то грязные, неухоженные, вечно голодные, и я, хоть и не был образцом супружеской верности, обычно брезговал. Но в данном случае слюнки у меня потекли.
– Кошерные девки! – подмигнул мне человек и хлопнул одну из мулаток по заднице. – Спецзаказ. Муси и Пуси. Можно наоборот. Какая на хер разница? – и он шлепнул по заднице вторую мулатку. Та что-то защебетала на своим птичьем испанском.
– Вы из Израиля? – спросил я.
– Нет, – сказал человек. – Чего я там забыл? Среди евреев не встречал ни одного умного мужчины и ни одной красивой женщины. Говорю это как урождённый Эстерман Яков Исаакович. Amen!
– Грандиозно звучит, – сказал я. – Даже не знаю, что и ответить.
Яков потянулся и сказал:
– Остопиздела текила! Вы к водке как относитесь?
– Да нормально, – сказал я. – Только мне кажется, в такую жару тяжело будет.
– Самый раз, – сказал Яков и повернулся к бармену. – Аmigo! Uno "Stolichnaya", por vafor!
– Bottle? – переспросил бармен.
– Хуётл! – сказал Яков и показал рукой на бутылку. – Пузырь давай, брат-обезьян!
Мы пили водку, мулатки регулярно ходили танцевать своё "латино", а Яков рассказывал.
– Мать я так и не смог уговорить переехать в Грецию, – сказал он. – Куда я от могилок поеду, сказала она. А я, конечно, вернулся к Ставрогину. Собственно, "Совкомфлот" и есть моя настоящая родина. Даже в новой России кому бы чего я смог
объяснить. К матери я старался приезжать как можно чаще, она так потихоньку и угасла в Саратове.
– Да, невероятная история, – сказал я. – А эту девушку, Жэтэм, неужели так и не нашли? При сегодняшних возможностях Интерпола, при том, что весь мир со спутников просматривается?
– Мир может и просматривается, – грустно сказал Яков. – А душа человеческая как была потёмками, так и осталась. Я случайно смотрел один фильм, не помню даже где, кажется, в Кейптауне. Там лицо актрисы безумно было похоже на Жемкино. Ох, я бросил всё, рванул в Америку, на киностудию, но, увы, девушка оказалась просто похожа. Грим, свет, все эти киношные штучки, сами понимаете. Так что, до сих пор не нашёл.
– А этот, профессор политэкономии, может быть, он что-то знает? – спросил я.
– Ян?! – сказал Яков. – Я его разыскал. Ян действительно тогда бросил университет, уехал в Находку и к началу девяностых стал одним из самых крупных воротил автомобильного транзита из Японии. Мы созвонились, про Жемку он, конечно, ничего не знал, мы должны были встретиться в японском порту Вакканай. Я прилетел, прождал три дня, потом позвонил в его офис во Владивостоке, где мне сообщили, что хозяина уже похоронили. Была разборка, его застрелили.
– Да, времена тогда были бодрые, – сказал я. – У меня коллега в те годы занимался бизнесом на Дальнем Востоке, рассказывал, что приходя вечером домой, жене говорил только одно: слава богу, что живой!
– Ну ладно! – сказал Яков. – Водка заканчивается, да и я устал. Мне ещё с двумя этими овцами резвиться. Давай-ка помянем, сегодня как раз сорок дней.
– Помянем кого? – переспросил я.
– Сорок дней назад жена Ставрогина Афина покончила жизнь самоубийством, направив автомобиль в пропасть, – сказал Яков. – Вот её бессмертную душу и помянем. А заодно и самую крупную судоходную компанию в мире, которую уже начали дербанить все кому не лень…
Солнечным утром следующего дня я искупался, как обычно, в пригостиничной лагуне и отправился на завтрак. Возле центрального корпуса стояла карета "Скорой помощи, рядом с ней полицейский и заплаканные Муси и Пуси.
В корпусе я подошел к reception и спросил у портье: -Something happened?*
– The guest from the apartment has died this night, – сказал портье. – Heart attack. It is not surprising. The Guy was 52 years old and he saddled two such fillies. At this age it is necessary to count the forces …**
*Что-нибудь случилось? (анг.)
** Постоялец из апартаментов умер сегодня ночью. Инфакт. Не удивительно. Человеку пятьдесят два года, а он двух таких кобылок загарцевал. В этом возрасте надо рассчитывать свои силы…
Д Р А М А Т И Ц К О П О З О Р И Щ Е
"Ни фига себе названьице!" – подумал я.
Транспарант ярко светился в темноте погружённого в глубокий ночной сон городка N.
Я высунулся из окна моего гостиничного номера, расположенного на третьем, самом верхнем этаже, и присмотрелся повнимательнее.
"Прожекторами снизу подсвечивают, а установлен транспарант, видимо, на крыше пожарной части", – решил я. "Пожарка" была главной городской достопримечательностью, это я выяснил, когда днём прогуливался по улицам, и находилась на холме, расположением и цветом стен напоминая средневековый замок.
"Вот народ развлекается!" – подумал я и выбросил окурок в окно, курить в гостинице, как это теперь принято, было запрещено.
В N я приехал предыдущим утром. Заштатный российский городишко на границе Брянской области и Белоруссии, но, кстати, чистенький, пожалуй, уютный в своей домовитости, жители доброжелательные, куры и коровы по тротуарам не гуляют, пьяные под забором не валяются. Холдингу в столице, где я имею честь трудиться, здесь принадлежит небольшой консервный завод. Заводчане выставили рекламацию по поставленному недавно оборудованию, меня, специалиста отдела закупок, послали на "разбор полётов". С рекламацией я управился быстро, составил надлежащий акт и отправился осматривать окрестности, чтобы скоротать время до вечернего поезда в Москву. Я обедал отменными чебуреками, которые теперь только и можно вкусить в такой дыре как N, когда с завода позвонили и сообщили нерадостную новость: генеральный директор холдинга планирует посетить завод в понедельник, просит его дождаться. Я негромко выругался, до понедельника было целых четыре дня, пересчитал свои скромные командировочные, купил в магазине колбаски и пивца и разместился в гостинице. Интернет толком не работал, я напузырился пива и завалился спать, совершенно не представляя, чем мне заняться в эти дни.
"Завтра узнаю, что за такое драматицко позорище, – подумал я. – Наверное, какой-нибудь местный самодеятельный театрик".
– Чего-то интернет у вас совсем ни ку-ку, – пожаловался я утром милой тетушке, честно исполнявшей обязанности портье. – На входной двери же написано: Wi-Fi.
– Плохо у нас с этим, – созналась тетушка. – Да у нас постояльцы кто? Работяги в основном. Им это баловство ни к чему.
– А где в вашем городе театр находится? – спросил я.
– Театр? – удивилась тетушка. – У нас нет театра. Артисты из Москвы, бывает, на гастроли приезжают, но сейчас никого нет, я бы знала, если кто приехал.
– Ясно. Спасибо! – сказал я и отправился курить на свежий воздух.
Я не ошибся. Транспарант действительно был установлен на крыше пожарной части на холме, хотя, при дневном свете, смотрелся уже не так эффектно. "Делать всё равно нечего", – и я вразвалочку зашагал в сторону "пожарки". Через полчаса я добрался к месту назначения. Рядом с входом в помещение сидел долговязый парень в кожаной шляпе, какие обычно носят кинематографические цыгане. Перед парнем на металлическом раскладном столике были разложены неровно порезанные бумажки.
– Вы спектакль хотите посмотреть? – спросил парень.
– Пожалуй… – неуверенно произнёс я.
– Чердынцев Артур Борисович, – представился парень. – Можно просто Артур. Начало спектакля в девять вечера. Адрес: улица Наримановская, 11.
– Это где? – спросил я. – Я не местный.
– Вверх по дороге минут десять пешком. Или на любом автобусе три остановки отсюда. Вас как звать-величать?
– Меньшиков, – сказал я. – Алексей.
– Родственник? – поинтересовался Артур.
– Вы про кого? – уточнил я. – Если про актёра Меньшикова, нет, просто однофамилец.