Несведущий мог посчитать Зонтика обыкновенной дворнягой, на самом деле пес - бывалый речник, даже родился на барже и уже проплавал две навигации, а после одной истории о нем заговорили по всей Оке. Однажды во время хода баржи он спал на корме, во сне потянулся, разминая лапы, и внезапно соскользнул на привальный брус, а с него бултыхнулся в воду. Ладно бы не удержался при сильном ветре в водохранилище или свалился за борт при толчке в шлюзе - нет, просто упал, потянувшись во сне. Баржа шла, а он отчаянно барахтался в бурлящих водоворотах и выл, но его не слышали; Иван отдыхал после ночной рыбалки, Катерина потрошила рыбу, Таня слушала батареечный радиоприемник. Зонтик громко скулил, изо всех сил колошматил лапами по воде, но баржа стремительно отдалялась.
С полчаса пес пытался догнать баржу, но она уходила все дальше, пока ее корма не скрылась за поворотом. Зонтик повернул к берегу; он наглотался воды, его мутило, но добравшись до мелководья, припустился за баржой по берегу. По плотному влажному песку вдоль уреза воды он догнал ее и отчаянно залаял, но ветром сносило его голос. А потом начались сыпучие обрывы, глинистые топи и речушки, впадающие в Оку одна за другой. Первую Зонтик кое-как переплыл, но во второй чуть не захлебнулся, а когда вылез, буксир утащил баржу за излучину. Мокрый, облепленный грязью, Зонтик очутился среди древесной трухи и вязкого ила - лежал и подрагивал мелкой дрожью. Солнце уже садилось, на реке зажигались бакены. Сверху к берегу подступал лес, из него пахло сыростью, слышались пугающие звуки.
…В это время на барже Иван вышел на палубу, закурил папиросу, растер заспанное лицо: "И куда это Зонтик запропастился? Небось опять на уголь полез, чертяка?". Потом Катерина поджарила рыбу и стала разыскивать собаку, чтобы отдать хрустящие хвосты, потом Таня полезла на уголь - искать своего друга.
…Отдышавшись, Зонтик снова побежал в сторону, куда уплыла баржа. Он уже не лаял и не скулил; усталый, натыкался на коряги, сбивал лапы об острый ракушечник; к рассвету добрел до места, где на фарватере работала землечерпалка, к которой была пришвартована баржа. Радостно взвизгнув, Зонтик бросился в воду. Если бы он и подплыл к барже, все равно не смог бы на нее взобраться, даже не дотянулся бы до кранцов, но его снесло течением к моторке, стоящей невдалеке на якоре; в лодке сидел механик землечерпалки - закинув удочку в проводку, он глазел на поплавок и вдруг услышал за спиной поскуливание; обернулся - какая-то шавка царапает борт, пытается забраться в лодку, а течением ее так и несет. Механик успел схватить собаку за загривок, втащил в лодку. Пес чихнул, фыркнул, отряхнулся, лапы его расползлись, изо рта и носа потекла вода.
- Э-э, да ты, брат, я вижу, здорово нахлебался. И откуда же это ты взялся на середине реки?!
Любовь к "братьям нашим меньшим" свойственна каждой подлинно русской душе. Механик не был исключением - он постелил Зонтику на сланях мешковину, а наловив рыбы, подгреб к землечерпалке и поднялся с собакой на подрагивающую от двигателя палубу.
- Во, пирата выловил, - объявил матросам, и те, сердобольные русские души, бросились гладить бедолагу, потащили кормить, но Зонтик вырвался из дружеских объятий и дунул к барже, пришвартованной к землечерпалке. Еще издали он учуял - баржа чужая - пахла песком, а не углем. Шкипер баржи, дремучий старик, жил одиноко, даже живности никакой не держал, и вначале хотел прогнать собаку, но даже в дремучей русской душе есть место для сострадания.
- А-а, пущай остается, - пробурчал старик. - Опять же ворон шугать будет - всю вяленую рыбу склевали.
На следующий день за баржей пришел буксир и потащил ее вниз по течению. Около Белоомута буксир подвел баржу к другим баржам. Как только пришвартовались, Зонтик побежал искать свой плавучий дом - бегал по трапам от одной посудины к другой; одна пахла щебенкой, другая древесиной, третья - песком; со многих барж его прогоняли - у всех были свои собаки.
…В тот вечер Таня читала книгу в каюте и щелкала жареные тыквенные семечки. Родители уплыли на лодке в город за покупками. Внезапно за дверью послышался визг, сопенье, топанье, царапанье. Таня распахнула дверь, и к ней бросился Зонтик - он подпрыгивал, лизал девчушке лицо и руки, неистово вертел головой и хвостом, радостно лаял и вся его мордаха сияла от счастья.
…Утром пришли в Серпухов; Катерина как и грозилась, осталась с дочерью в городе. Иван помог им отнести вещи домой, принял баню и вернулся на баржу. Трое суток баржа стояла в порту под разгрузкой; время от времени Иван наведывался домой - помогал Катерине выкапывать картошку, пилил дрова на зиму. На четвертый день баржу погнали в Коломну.
- Давай решим так, - сказала Катерина мужу на прощанье. - Сезон уж доработай, потом сразу бери расчет. Хватит мотаться, пора жить по-людски.
Иван кивнул, шмыгнул носом.
- Да, Катюш, да. Будь по твоему.
А Зонтику украдкой бросил:
- Ничего, мы с тобой и вдвоем не пропадем (в русской душе оптимизм - первейшая вещь).
…Стояла осенняя теплынь, в прибрежных тополях по-летнему галдели птицы, в жухлых ломких камышах плескалась рыба, лесные склоны желтели от грибов лисичек. На берегах вовсю шел сенокос, на реке то и дело встречались моторки со стогами, и до баржи доносился сладкий запах сена.
…В Коломне баржу целый месяц таскали со щебенкой от камнедробильного завода до порта, и когда в конце сентября наконец послали в устье реки на дровяные склады, начались затяжные дожди. Каюта и рубка пропитались влагой, по утрам Иван подолгу не вставал с койки, курил, смотрел на запотевшее окно и на падающие с потолка капли, на клочья дыма буксира, сочившиеся в дверную щель. По берегам тянулись темные от дождей деревни и раскисшие дороги, виднелись развалившиеся шалаши рыбаков, перевернутые вверх дном лодки, пустующие стоянки туристов. Сказывалась накопленная усталость и, несмотря на великое терпенье русской души, Ивана стало раздражать унынье на берегах и белый от размытой щебенки трюм баржи, и конопатый, как сморчок, рулевой буксира, который скалился в своей рубке и делал отмашки проходящим судам, и даже Зонтик - Иван покрикивал на собаку, шпынял, если тот крутился под ногами, Зонтик забивался под койку, сворачивался клубком и не вылезал из укрытия до ужина.
…Через неделю баржа, в числе многих других, пришвартовалась у штабелей бревен и горбыля. Перед этим целые сутки грохотал тяжелый ливень, и вдруг сразу стихло. Иван сошел на берег и направился в сторону поселка. Он шел по дощатым пружинистым настилам, а перед глазами текла глинисто-желтая вода, в ушах стоял рокот двигателя буксира и шум воды от винта. Осоловелый от счастья Зонтик гонял по берегу кругами, прыгал к Ивану лизаться.
- Ладно, ладно, - бормотал Иван. - Распрыгался, как козел. Смотри, лапы собьешь.
А про себя думал: "Стосковался по земле. Природа свое берет, никуда не денешься. Все ж, видать, человеку надобно жить на твердой почве. Катерина права, надо кончать мотаться". (Вот противоречивая русская душа!)
В поселке Иван сразу направился к магазину - "Надо отовариться провизией, - подумал, - да запастись выпивкой для согрева. Как-никак еще месяц кантоваться, а холода свое берут".
В магазине особых продуктов не было - только хлеб, перловка, да карамель, у весов стояла бочка с солеными огурцами и ящик с сушеными грибами. Из выпивки имелась "Рябиновка" и коньяк. Водку завозили два раза в неделю, и слух о ней катился по деревням раньше самоходки, которая ее везла; к приходу баржи к магазину со всех окрестных деревень спешили отчаянные русские души. Ивану повезло - накануне был завоз; в магазин то и дело заходили рабочие с деревообрабатывающего завода.
- Ну что вам, Коль, Вась? - спрашивала продавщица.
- Сама знаешь.
Продавщица наливала вошедшим по стакану водки, протягивала по конфете на закуску. Спокойно и деловито мужики выпивали водку, заедали конфетами и выходили; на пороге сталкивались с напарниками - те обстоятельно выясняли:
- Ну что, Коль, Вась, освежились?!
- Освежились малость.
Закупив продукты, Иван тоже опрокинул стакан, конфету отдал Зонтику; потом вышел из магазина, закурил и вдруг - как всякая открытая русская душа - почувствовал сильную потребность поговорить. Он снова вошел в магазин, пристроился к компании рабочих. Обычно молчаливый, а в те дни еще и одичавший от одиночества, Иван разговорился, доверительно рассказал о речных делах, затем проводил рабочих к заводу и по пути все говорил о своем Серпухове, жене Катерине, дочери.
…Несколько дней баржи грузили лесом, и все это время Иван торчал в магазине, а после заводской смены уже встречался с рабочими основательно - за бутылкой (какой же "разговор по душам" без нее?). Под конец каждой встречи мужики обнимались, клялись в дружбе до гроба (опять-таки святая простота любвеобильной русской души) и непременно пели песни. Без хоровой песни русской душе просто-напросто не прожить; без чего угодно можно - без приличного жилья и достатка, без сносной работы и здоровья, даже без личного счастья, но без песни - никак нельзя. И без дружбы. В этом неповторимость русской души.
Когда баржа снова тронулась в путь, уже наступила глубокая осень - обычно светлая, мягкая река стала темной и стылой. Иван тосковал по дому, считал дни, когда кончится навигация и он сможет бросить баржу. Теперь, как он ни размышлял, все на реке получалось из рук вон плохо: и ремонт моста, и спиленные дубы, и землечерпалки, уродующие реку, и плавмагазины, торгующие тушенкой налево. "Все запреты на реке - одна нажива для ловкачей", - злился Иван.
…В ледостав он уволился из пароходства и вернулся в автопарк. На работе его встретили неплохо, допустили к новому заграничному подъемнику, только Иван заметил, что одни смотрят на его возвращение, как на поражение и вроде осуждают; другие хмыкают: "Сам не знает, чего хочет. Взрослый мужик, а не нашел себя". Катерина радовалась, что в семье все наладилось, с получки купила мужу новую рубашку, одеколон для бритья.
…Зима прошла спокойно, а с наступлением весны Ивану вдруг ни с того ни с сего стали сниться широкие окские плесы, Озерские заливные луга, сосновые боры и березовые рощи под Коломной. Отправляясь на работу, он старался не смотреть в сторону реки; а днем, в гараже, прямо задыхался от тесноты и запаха солярки; ни с того ни с сего перед ним появлялись - бакенщик Колька и рыбнадзор, пастух Михалыч, рабочие в устье… Какая-то боль вселялась в Ивана, эта боль не давала ему покоя - у него все валилось из рук.
…А от грузового причала уже отходила одна баржа за другой. Баржа Ивана еще стояла, но по слухам на нее оформлялся какой-то молодой парень. Узнав об этом, Иван крепко выпил и домой пришел поздно, когда Катерина и дочь уже спали. Ночью он несколько раз вскакивал, закуривал, выходил на террасу, а с рассветом оделся, достал шамовочный рюкзак, окликнул Зонтика и направился в пароходство. Ох уж эта загадочная, непредсказуемая русская душа!
Очерки
Вид с перевала
Игорь - сухой, поджарый, дочерна загорелый, с обветренным лицом, на котором выделяются большой нос и торчащие жесткие, как проволока, усы; он ассоциируется у меня с бескрайней тайгой и бурными порожистыми реками, хотя никогда не был таежником, а все его байдарочные походы проходили по спокойным речушкам средней полосы. Тем не менее в его облике и скупых манерах угадывается природная выносливость, хватка бывалого туриста, отличного ходока. Когда он идет с рюкзаком по маршруту, я знаю точно - он может идти сколько понадобится. В отличие от меня, у которого уже появился лишний вес, Игорь в свои пятьдесят лет выглядит молодцевато - ежедневно делает зарядку, обливается холодной водой и не упускает случая подставить тело под солнечные лучи.
Много лет мы с Игорем ходим на байдарках, но однажды подумали: а не пришло ли время изменить привычным путешествиям?
- В нашем возрасте пора объездить полмира, - сказал Игорь. - Но поскольку мы не можем этого сделать, давай хотя бы отправимся на Кавказ, познаем жизнь южан, окунемся в море - я уже забыл, как оно выглядит. Как ты на это смотришь?
Я семь лет не был на юге, а тут еще дождливое лето в Москве, короче, мы тогда же решили махнуть в горы, перевалить через Кавказский хребет и несколько дней отдохнуть на побережье. Мы наметили доехать до Армавира, затем на автобусе до Майкопа, а дальше сто пятьдесят километров отмахать пешком и на попутных машинах, благо на нашей старой карте горы пересекала автодорога. Впоследствии оказалось, что никакой дороги на самом деле нет, что на карту ее нанесли умышленно - на старых картах это делалось для дезориентации разных шпионов. Но мы в дорогу поверили и в один холодный сентябрьский день сели в поезд на Армавир, причем, как у нас заведено на транспорте, билеты достали с трудом, хотя состав оказался полупустым.
Поезд прибыл в Армавир во второй половине дня; привокзальную площадь затопляло солнце, повсюду сновали говорливые загорелые южане в пестрых одеждах. Нам повезло: автобус на Майкоп шел через час и у нас было время пообедать. Наметанным взглядом Игорь окинул местность и показал на раскидистые каштаны, под которыми дымили мангалы. Под шашлыки взяли бутылку вина и, для дегустации, крепких местных сигарет. Когда подошел автобус, у нас было настроение - лучше нельзя придумать.
Часа два автобус бежал по извилистой дороге, в череде холмов и ложбин и редких убогих сонных селений. К вечеру въехали в тихий, довольно чистый городок со множеством троллейбусов пяти маршрутов, которые непонятно где пролегали, поскольку мы насчитали всего две центральные улицы. На одной из них по совету таксиста сели в автобус, который шел до окраины Майкопа.
Что поражало на окраине городка, так это обилие отделанных фигурной плиткой одноэтажных домов. За каждым домом стояли плодовые деревья, а перед фасадом - непременно изгородь из листового железа. На большинстве изгородей висели предупреждающие таблицы: "Осторожно, злая собака!". Кое-где для большего устрашения красовался бездарно намалеванный "наш брат меньшой". Но на некоторых домах виднелись красные звезды - как и в подмосковных деревнях, этот знак означал, что в семье кто-то погиб на войне.
Мы вышли на развилке пустынной дороги и принялись голосовать, показывая в сторону предгорья, которое уже четко обозначилось на фоне заходящего солнца.
Километров десять нас подбросил шофер пустого допотопного автобуса, затем притормозил "Москвич" с местным номером.
- Забирайтесь! - услышали мы. - По трояку дадите, и порядок.
За рулем машины восседал мужчина нашего возраста, рядом полулежал светловолосый парень.
- На турбазу, что ли? - бросил мужчина, рванув с места.
- Мы не совсем в курсе, - начал Игорь, - по карте турбаза в Каменномостском?
- Нет, в Ходжохе. Там все одно, разберетесь… У нас ведь все шиворот-навыворот. Нарочно, что ли, дурят головы?! Там, наверху, кто все это придумывает, им тоже надо чем-то заниматься. Зарплату получают. И побольше, чем наш брат… Вот и меняют названия. То городу дадут имя какого-нибудь деятеля, а потом деятеля снимут, прежнее название восстановят. Народ смеется…
Мужчина говорил, мы с Игорем поддакивали, парень, развалившись, молчаливо смотрел на дорогу. Быстро темнело, незаметно холмы превратились в горы. Миновав несколько освещенных селений, "Москвич" въехал в Ходжох.
- Здесь мы сворачиваем, а турбаза там, пять минут ходьбы, - мужчина показал в сторону.
Мы с Игорем полезли в карманы, чтобы расплатиться, но парень вдруг принял нормальную позу и, обернувшись, спросил:
- Сами-то откуда?
- Из Москвы.
- Ого! - мужчина покосился на нас и присвистнул. - Небось проверять чего едете, а я тут разговорился. Ладно, не надо мне ваших трояков. Пока!
Мы вскинули рюкзаки и двинули по узкой улочке с редкими фонарями.
Над нами уже было густое темное небо с мерцавшими крупными звездами, но поселок не спал. Фонари высвечивали прохожих, стариков и детей перед домами, улицу перебегали собаки и кошки, раза два мимо нас с оглушающим грохотом пронеслись на мотоциклах подростки.
Турбаза называлась "Горная"; ее мы разыскали по громкой музыке, доносившейся с танцплощадки.
- Где здесь начальство? - спросили у одной туристки.
- Все уехали в город. Здесь только старший инструктор Геннадий. Он в баре.
Бар находился за танцплощадкой и представлял собой отделанное деревом помещение с оленьими рогами у стойки. За столами местные черноволосые парни активно обхаживали туристок, в основном девушек славянок - как мы узнали позднее, это была группа из поволжских городов. Кто-то указал нам на Геннадия, мужчину неопределенного возраста в белом костюме; он ходил от одного стола к другому, расточая улыбки, по его нетвердой походке и бессвязным репликам было ясно, что он навеселе. Нас он встретил приветливо, даже радостно; мы объяснили, что путевок не имеем, но хотели бы переночевать на турбазе, а утром с какой-нибудь группой отправиться в горы. В доказательство, что перед ним серьезные люди, а не проходимцы, мы протянули журналистские билеты.
Удостоверения произвели на Геннадия обескураживающее впечатление - он моментально протрезвел, нервно сглотнул, вытянулся и стал похож на алтарный образ в храме. Тихим голосом доложил, что рад "таким самодеятельным туристам", что "свободные места на турбазе есть" и сейчас он "все устроит". Похоже, Геннадий решил, что мы непременно из центральной газеты, хотя Игорь работает всего-навсего редактором в научном журнале, а я вообще к журналистике имею косвенное отношение - делаю иллюстрации в детском ежемесячнике. Ни Игорь, ни я за свою жизнь не написали ни одной статьи, но Геннадий явно посчитал, что мы явились в его вотчину неспроста и отчет о его работе будет известен всей стране.
Нам выделили вполне приличную комнату с двумя аккуратно застеленными кроватями. Перед сном мы выпили в баре по чашке кофе и проконсультировались у Геннадия насчет маршрута. Он подробно объяснил и добавил:
- Туристы из разных городов и всех возрастов. Бывают постарше… - он хотел сказать "вас", но осекся и тут же вывернулся: - Бывают семейные, но детей до шестнадцати лет на маршрут не пускаем… Две трети в группе, как правило, девушки. Недавно, умора, объявились две девицы… в положении. Одна на пятом месяце, другая на шестом. "Вы что, с ума сошли?" - говорю им, а они - "пройдем!". Ну, конечно, снял их с маршрута… А некоторые покупают путевки, потому что в них указан отдых у моря. Приедут сюда и, как узнают, что топать по горам семьдесят пять километров, поворачивают назад и поездом через Белореченск вокруг гор добираются до моря.
- Семьдесят пять километров?! - растерянно переспросил я, прикинув наши не такие уж неисчерпаемые силы.
Мы с Игорем предполагали пройти не более тридцати.
- Но на карте есть автодорога, - недоуменно вставил Игорь.
- Хм, дорога, - Геннадий рассмеялся. - От следующей турбазы ходят лесовозы километров десять, а дальше тупик.
Укладываясь спать, мы с Игорем не проронили ни слова - предстоящий трудоемкий поход вселял некоторое уныние.