- Бог ты мой, - сказал Джазмин. - Ебутся.
Он повернулся к рабочим сцены и крикнул:
- Разнимите их, слышите, и не лыбьтесь мне тут, если не хотите потерять работу.
Он повернулся к остальным парам и крикнул:
- Очистить сцену, получасовой перерыв. Нет, нет, подождите…
Он повернулся к Дейл и сказал вдруг осигппим голосом:
- Прости, дарлинг. Представляю, каково тебе сейчас. Гадость, мерзость, я виноват. Надо было их проверить вначале. Больше этого не повторится.
Он не договорил, а Дейл уже шла по проходу, точно распарывая его. Вскоре она исчезла. Те двое так и раскачивались в тишине. Только скрип половиц под ковром и сдавленные женские стоны. Рабочие стояли в растерянности.
- Растащите же их, - снова крикнул Джазмин.
Один из рабочих попробовал потянуть мужчину за плечи, но они скользили от пота, а больше ухватиться было не за что. Джазмин отвернулся, на глазах слезы. Невероятно. Остальные, радуясь передышке, окружили их и смотрели. Рабочий, который пытался тянуть за плечи, принес ведро воды. Джазмин высморкался.
- Не сходи с ума, - хрипло сказал он. - Сейчас уже сами закончат.
На этих словах пара довибрировала до коды. Они расцепились: женщина бросилась в гримерную, а мужчина остался стоять. Джазмин поднялся на сцену, дрожа от сарказма.
- Ну что, Портной, утолил свою похотушку? Полегчало?
Мужчина заложил руки за спину. Его член был липок и возбужден и опускался небольшими толчками.
- Да, спасибо, господин Кливер, - сказал мужчина.
- Как тебя зовут, моя радость?
- Факер.
Джек фыркнул из своей оркестровой ямы - он редко смеялся. Остальные закусили губы. Джазмин набрал в легкие воздуха.
- Значит, так, Факер: вали отсюда вместе со своим маленьким липким другом и лахудру Нелли прихвати. Надеюсь, найдете себе подходящую канаву.
- Непременно найдем, господин Кливер, спасибо.
Джазмин спустился в зал.
- Остальные, по местам! - сказал он.
Он сел. Бывали дни, когда хотелось выть, буквально в голос. Но вместо этого он достал сигарету и закурил.
Бабочки
Свой первый в жизни труп я увидел в четверг. А сегодня было воскресенье, и совершенно нечем заняться. Да еще жара. Никогда не думал, что в Англии бывает так жарко. Ближе к полудню решил пройтись. Стоял перед домом в нерешительности. Не знал, направо пойти или налево. На другой стороне улицы Чарли возился под машиной. Наверное, увидел мои ноги, потому что крикнул:
- Что новенького?
Никогда не знаю ответ на этот вопрос. Пару секунд понапрягался и в результате сказал:
- Сам-то как, Чарли?
Он выбрался из-под машины. Солнце было с моей стороны улицы, прямо ему в глаза. Он прикрыл их рукой и сказал:
- Куда собрался?
Опять я не знал. Воскресенье, заняться нечем, жара…
- Никуда, - сказал я. - Пройтись.
Я перешел через дорогу и заглянул под капот, хотя ничего не смыслю в моторах. Чарли пожилой и разбирается в технике. Чинит машины всем жителям нашей улицы и их знакомым. Он обогнул автомобиль, держа в обеих руках тяжелый ящик с инструментами.
- Умерла, значит?
Он начал протирать ветошью гаечный ключ, чтобы не стоять без дела. Ведь знал, что умерла, но хотел от меня услышать.
- Да, - сказал я. - Умерла.
Он ждал продолжения. Я привалился к машине сбоку. Крыша прямо кипяток - не притронуться. Чарли надоело ждать.
- Ты видел ее последним…
- Я был на мосту. Видел, как она бежит вдоль канала.
- Ты видел, как она…
- Нет, как упала в него, не видел.
Чарли спрятал гаечный ключ обратно в яшик. Он приготовился снова лезть под машину, давая понять, что разговор окончен. Я все еще раздумывал, в какую сторону пойти. Уже почти из-под днища Чарли сказал:
- Вот ведь несчастье.
Я пошел налево, потому что все равно уже стоял туда лицом. Прошел несколько улиц, держась между живыми оградами из бирючин и запаркованными вдоль них раскаленными машинами. Всюду был одинаковый запах готовки. Одна и та же программа по радио из распахнутых окон. Я видел кошек и собак, но очень мало людей, и всегда издали. Я снял пиджак и перекинул его через руку. Хотелось быть возле деревьев и воды. В этой части Лондона нет ни одного парка, только парковки. И еще канал, бурый, петляющий мимо фабрик и свалки металлолома, - канал, в котором утонула маленькая Джейн. Я дошел до библиотеки. Знал, что закрыта, но хотел посидеть на ступенях у входа. Посидел в тенистом прямоугольнике, который на глазах уменьшался. Ветер налегал горячими порывами. Взвивал мусор у моих ног. Гнал по мостовой страницу из газеты "Дейли миррор". Потом вдруг стих, и я успел прочесть часть заголовка… "ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ…" Вокруг не было ни души. Я услышал треньканье фургончика с мороженым за углом и понял, что уже давно хочу пить. Это был отрывок фортепьянной сонаты Моцарта. Вдруг он оборвался на полуноте, будто кто-то двинул ногой по магнитофону. Я быстро пошел по улице, но, когда повернул за угол, фургончик уже исчез. Через минуту я снова его услышал, но вдалеке.
На обратном пути я никого не видел. Даже Чарли ушел домой, и машины, которую он ремонтировал, больше не было. Я налил себе воды из-под крана на кухне. Хотя где-то читал, что стакан воды из лондонского водопровода до тебя уже пять раз пили. Привкус был металлический. Сразу напомнил стол из нержавеющей стали, на котором лежала девочка, ее труп. Скорее всего, столы в морге тоже моют водой из-под крана. Ее родители ждали меня к семи. Эту встречу с ними придумшт не я, а один из полицейских - сержант, бравший у меня показания. Надо было не уступать, но он меня переубедил, испугал. Взял под локоть и не отпускал, пока я не согласился. Наверное, этому учат в школе для полицейских, чтобы дать им над нами власть. Он на меня насел у самого выхода и затащил в угол. Чтобы его стряхнуть, пришлось бы применить силу. Он говорил дружелюбно, энергично, хрипловатым шепотом.
- Ты последний, кто видел их девочку живой… - Он замешкался на последнем слове - И родители, пойми: конечно, они хотят с тобой встретиться.
Меня испугали его инсинуации (в чем бы они ни заключались), а пока он держал мой локоть, у него была власть. Oft слегка ужесточил хватку:
- Так я им передам, что ты будешь. Вы же почти соседи, если не ошибаюсь?
Кажется, я кивнул, отворачиваясь. Он улыбнулся и назвал время и место. И то хорошо - встреча, дело, чтоб не совсем уж пропащий день. Ближе к вечеру я решил принять ванну и одеться. Времени было вагон. Достал флакон одеколона, которым ни разу не пользовался, и чистую рубашку. Пока набиралась вода, разделся и рассмотрел себя в зеркало. Вид у меня подозрительный, знаю, потому что я человек без подбородка. Иначе с чего бы им вдруг меня подозревать в полицейском участке еще до того, как я сделан заявление. Я сообщил, что стоял на мосту и что видел с моста, как она бежит вдоль каната.
- Бывают же совпадения, а? - сказал сержант полиции. - Чтоб вы еще и на одной улице жили.
Подбородок и шея у меня слиты - это всех настораживает. У матери так же было. Только уйдя из дома, я понял, какая она жаба. Она умерла в пропитом году. Женщинам не нравится мой подбородок, они ко мне не подходят. Материн тоже не нравился, с ней никто не дружил. Она всюду разъезжала одна, даже во время отпуска. Каждый год отправлялась в Литлгемптон и сидела в шезлонге лицом к морю, сама по себе. Под конец стала злой и плоской, как гончая.
До прошлого четверга, пока я не увидел труп Джейн, у меня не было никаких особых мыслей о смерти. Раз видел, как задавили собаку. Как ей шею переехало колесом и глаза из орбит выскочили. На меня это не произвело впечатления. И на похороны матери я не пошел - от безразличия в основном и из-за отвращения к родственникам. Да и видеть ее среди цветов, мертвую, плоскую и серую, тоже не очень-то хотелось. Наверное, после смерти и я стану таким. Но тогда я еще не знал, как выглядят трупы. Увидишь - и невольно задумаешься про живых и мертвых. Меня провели вниз по каменным ступеням и через коридор. Я полагал, что морги строят отдельно, но этот был в офисном здании, семиэтажке. Мы оказались в подвале. Сверху доносился стук пишущих машинок. Вместе со мной спустились сержант и еще пара других, в штатском. Сержант пропустил меня в дверь, открывавшуюся в обе стороны. Я не ожидал ее там увидеть. Не помню, чего ожидал: возможно, фото или где-нибудь расписаться. Я не успел мысленно подготовиться. Но там была она. И пять стоявших в ряд высоких столов из нержавеющей стали.
И лампы дневного света под зелеными абажурами из жести, свисавшие на длинных цепях с потолка. Стол с ней был самый ближний от двери. Она лежала на спине, ладони наружу, ноги вместе, рот широко открыт, глаза распахнуты, очень бледная, совсем тихая. Волосы по-прежнему слегка влажные. Красное платьице как после стирки. От нее едва уловимо пахло каналом. Допускаю, что в этом не было ничего исключительного для того, кто навидался трупов, как, например, сержант. Я заметил небольшой синяк над ее правым глазом. Хотел потрогать, но почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Как продавец подержанных машин, мужчина в светлом пиджаке с напором сказал:
- Девять лет всего.
Никто не ответил, все смотрели на ее лицо. Сержант обогнул стол и подошел ко мне с какими-то бумагами.
- Ну, всё? - сказал он.
Мы прошли обратно по длинному коридору. Наверху я подписал бумаги, в которых говорилось, что переходил пешеходный мост рядом с железной дорогой и увидел девочку (позднее опознанную мной в подвале), бежавшую по тропе вдоль канала. Я отвернулся, а чуть позже увидел в канале что-то красное, но оно быстро скрылось под водой. Поскольку плавать я не умею, то привел полицейского, который долго смотрел на воду и сказал, что ничего не видит. Я оставил ему свои имя и адрес и ушел домой. Через полтора часа ее достали со дна экскаватором. Я подписал три копии заявления. После этого долго не мог уйти. Нашел в одном из коридоров пластмассовый стул и сел. Дверь напротив оказалась открыта, за ней был офис, и там две девушки печатали на машинках. Они заметили, что я на них посматриваю, и стали переговариваться и смеяться. Одна вышла с улыбкой и спросила, занимается ли мной кто-нибудь. Я сказал, что просто присел подумать. Девушка вернулась в комнату, перегнулась через стол и передала подруге. Теперь в их взглядах появилась тревога. Заподозрили в чем-нибудь, меня всегда подозревают. Я и правда присел подумать, но не про мертвую девочку в подвале. Я думал о ней живой, а видел мертвой, но старался не сопоставлять. Так и просидел там весь вечер - никуда не хотелось идти. Девушки закрыли дверь своей комнаты. В конце концов все-таки пришлось уйти, потому что рабочий день кончился и здание запирали. Я вышел из него последним.
Одевался я не спеша. Погладил черный костюм - счел, что он будет уместен. Галстук выбрал голубой, чтобы с черным не перебарщивать. Потом, уже спустившись в подъезд, передумал. Поднялся и снял костюм, рубашку и галстук. Вдруг разозлился на себя за эти приготовления. С какой стати я так стремлюсь им понравиться? Надел старые брюки и свитер, в котором был раньше. Пожалел о принятой ванне и постарался смыть с шеи одеколон. Но был еще другой запах - послебанный, запах ароматического мыла. В четверг я тоже им мылся, и девочка это сразу заметила:
- От тебя цветами пахнет.
Я проходил мимо их крошечного палисадника, шел на прогулку. Даже не повернул головы. С детьми вообще стараюсь не разговаривать: мне трудно найти с ними правильную интонацию. Неприятна их прямота, коробит. Эту малявку я уже не раз видел раньше: иногда на улице за игрой (обычно одну), иногда рядом с Чарли. Она вышла за калитку и увязалась за мной.
- Ты куда? - сказала она.
И снова я не повернул головы в надежде, что ей наскучит за мной тащиться. К тому же я и сам не знал, куда иду.
Она опять спросила:
- Ты куда?
Я выдержал паузу и сказал:
- Не твое дело.
Она шла прямо за моей спиной, мне ее не было видно. Наверняка передразнивала походку, но я не обернулся.
- В магазин мистера Ватсона?
- Да, в магазин мистера Ватсона.
Она поравнялась со мной.
- Он же закрыт, - сказала она. - Сегодня среда.
На это я ничего не ответил. Проводив меня до угла нашей улицы, она сказала:
- Ну, правда, куда ты?
Я впервые повернул голову и присмотрелся. У нее было длинное утонченное лицо и огромные печальные глаза. Нежные каштановые волосы завязаны в хвостики красными лентами - под цвет красного ситцевого платья. Красота ее была почти зловещей, как на рисунках Модильяни.
- Не знаю, - сказал я. - Погулять.
- Возьми меня.
Я ничего не сказал, и мы вместе пошли в сторону торгового центра. Она тоже молчала и держалась чуть позади, точно ждала, когда я обернусь и отправлю ее обратно. В руках у нее была игрушка-у каждого ребенка в округе такая есть. Два твердых шарика на концах шнурка, и они ими стукают друг о друга, держа шнурок посередине и быстро двигая кистью. Стук выходит как от футбольной трещотки. Думаю, она это делала, чтобы мне понравиться. И стало труднее ее прогнать. Вдобавок я уже несколько дней ни с кем не разговаривал.
Когда, переодевшись, я снова спустился вниз, было четверть седьмого. Родители Джейн живут через двенадцать домов на моей стороне улицы. Поскольку с приготовлениями было покончено на сорок пять минут раньше, я решил пройтись, чтобы убить время. Теперь улица была в гени. Я помедлил у двери, прикидывая оптимальный маршрут. Чарли был через дорогу уже под другой машиной. Он увидел меня, и пришлось подойти, хоть и без всякого желания. Чарли тоже не улыбнулся.
- Куда теперь?
Он со мной разговаривал как с ребенком.
- Дышу воздухом, - сказал я. - Вкушаю вечернюю прохладу.
Чарли любит быть в курсе уличных дел. Он тут всех знает, включая детей. Я и девочку часто с ним видел. В последний раз она подавала ему гаечный ключ. Чарли вбил себе в голову, что я виноват в ее смерти. Небось все воскресенье про это думал. Хотел услышать от меня, но не решался спросить напрямую.
- Значит, с родителями ее встречаешься? В семь?
- Да, в семь.
Чарли ждал продолжения. Я обошел автомобиль вокруг. Это был большой, старый, проржавевший "форд-зодиак" - других на нашей улице не держат. Он принадлежал семье пакистанцев, владевшей небольшим магазинчиком на углу. Почему - то они назвали его "У Ватсона". Обоих их сыновей избили местные скинхеды. Теперь они откладывали деньги, чтобы вернуться в Пешавар. Старик только о том и говорил, когда я заходил за покупками: как увезет семью домой от насилия и лондонской непогоды.
- Одна она у них была, - сказал Чарли из-за ватсоновской машины.
Он меня обвинял.
- Да, - сказал я. - Знаю. Такое горе.
Мы оба обошли машину вокруг. Потом Чарли сказал:
- В газете про это было. Читал? Пишут, что она у тебя на глазах туда упала.
- Ну, да.
- Что ж ты ее не спас?
- Не смог. Она утонула.
На этот раз я описал круг пошире, повернулся к нему спиной и медленно пошел прочь. Чувствовал на себе взгляд Чарли, но не обернулся, чтобы не подтвердить его подозрений.
Дойдя до угла, я сделал вид, что смотрю на пролетающий самолет, а сам покосился через плечо. Чарли стоял у машины, уперев руки в бока, не спуская с меня глаз. В ногах у него сидела большая черно-белая кошка. Все это я увидел за долю секунды, а потом свернул. Было половина седьмого. Я решил пройтись до библиотеки, чтобы время не пропадало. Маршрут был тот же, что и днем. Но людей стало больше. Несколько ребят из Вест-Индии гоняли на улице в футбол. Их мяч подкатился ко мне, и я поставил на него ногу. Они стояли и ждали, пока один из младших мальчишек заберет мяч. Когда я подходил, они притихли и следили за мной не мигая. Но стоило мне пройти, как кто-то запустил камушек по асфальту к моим ногам. Не оборачиваясь и почти не глядя, я ловко остановил его подошвой. Это вышло случайно. Раздался смех, они захлопали и загикали, и в краткий миг моего триумфа я подумал, что мог бы подойти к ним и включиться в игру. Мяч вбросили, и они снова забегали. Миг был упущен, и я двинулся дальше. Сердце выпрыгивало от возбуждения. Даже дойдя до библиотеки и сев на ступенях, я чувствовал, как пульсирует кровь в висках. Такие возможности выпадают редко. Людей я встречаю мало, а говорю вообще только с Чарли и мистером Ватсоном. С Чарли - потому что он всегда на улице, когда я выхожу, и всегда заговаривает первым, его не проскочишь. А с мистером Ватсоном - потому что хожу в его магазин за продуктами, хотя с ним приходится больше слушать, чем говорить. Гулять не одному - тоже редкая возможность, пусть и с малолеткой, увязавшейся за мной от безделья. Хотя в тот момент я об этом не думал, просто понравился ее искренний интерес ко мне, возникло влечение. Захотелось стать ее другом.
Но сначала было не по себе. Она шла чуть позади, гремя своей погремушкой, и, видимо, паясничала у меня за спиной, как всякий ребенок. Потом, когда мы вышли на главную торговую улицу, подошла сбоку.
- Почему ты не ходишь на работу? - спросила она. - Мой папа ходит каждый день, кроме воскресенья.
- Мне незачем ходить на работу.
- У тебя и так куча денег?
Я кивнул.
- Целая куча?
- Да.
- И ты бы мог что-нибудь мне купить, если б захотел?
- Если б захотел.
Она показала пальцем на витрину магазина игрушек.
- Одну из этих, пожалуйста, захоти, только одну, пожалуйста…
Она вцепилась мне в руку и жадно засучила ногами по тротуару, пытаясь подтащить ближе к входу. Меня давно никто так не тянул, с детства. По животу прошла ледяная дрожь, и ноги стали ватными. В кармане было немного денег, и я не видел причин, почему бы что-нибудь ей не купить. Beлев дожидаться на улице, пошел внутрь и купил то, что она просила: маленького, розового, голого пупса из пластмассы. Стоило ей взять его в руки, как она потеряла к нему интерес. Немного погодя, все на той же улице, она стала клянчить мороженое. Встала в дверях магазина, дожидаясь, пока я подойду. За руку на этот раз не тянула. Конечно, я растерялся, не понимал, что происходит. Но был уже одурманен и ею, и теми чувствами, которые она во мне пробуждала. Дал ей денег на мороженое для нас обоих и разрешил самой выбрать. К подаркам она явно привыкла. Отойдя немного от магазина, я спросил как можно дружелюбнее:
- Разве тебя не учили говорить "спасибо", получая подарок?
Она окинула меня презрительным взглядом; вокруг тонких бледных губ след от мороженого:
- Нет.
Я спросил, как ее зовут. Хотел быть любезным.
- Джейн.
- А где же та кукла, что я тебе купил, Джейн?
Она посмотрела на свою руку:
- Осталась в кондитерской.
- Она тебе не нужна?
- Я ее забыла.
Я почти отправил Джейн обратно за куклой, но вдруг понял, что не хочу ее отпускать и что мы совсем рядом с каналом.