- А что тут понимать, - охотно объяснил Косточка. - Каждого спрашивали, и каждый отвечал. Еще вчера все решили. А наш первосвященник, патриарх наш, Ваня то есть, это дело даже благословил, освятил…
- Надо же, - заинтересовался я, - значит, у вас в компании даже общественные институты заведены. Это что же, так сказать, параллельные структуры? Духовенство? Гражданские власти? Бюрократия? Репрессивные органы?
- А как же иначе? - пожал плечами Косточка.
- Все правильно, - кивнул я. - Что же дальше? Что вы решали насчет игрушек?
- У нас по этому вопросу было специальное совещание. Совет экспертов. Каждый случай рассматривался индивидуально. Было вынесено общее заключение и даны соответствующие рекомендации.
Так вот что означала странная ночная молитва Александра! Он молился за "приговоренных".
Я быстро переглянулся с дядей Володей и спросил у Косточки:
- Это насчет уничтожения игрушек рекомендации?
- Нет. Это насчет мер против оболванивания людей, - поправил меня Косточка.
- Какого еще оболванивания? Каких людей?
- Хотя бы вашего дорогого Александра. Тех, кого хотят держать на положении умственно неполноценных, дебилов, и обрабатывают соответственно.
- Что значит "обрабатывают"?!
- А хотя бы при помощи так называемых игрушек.
- Почему "так называемых"?
- А разве нет? На самом деле игрушки - это средство воздействия. Оболванивание, одним словом.
- Какое ж тут оболванивание, Косточка? - горячо возразил я. Только теперь я, кажется, начал понимать ход его мысли. - Наоборот, общеизвестно, что игрушки всегда использовались для обучения, образования. Если уж ты взялся рассуждать с научных позиций, то должен знать, что смысл игры как таковой в том и состоит: в интеллектуальной тренировке. Это можно прочесть в любом учебнике…
- Ну да, Серж, в учебниках тебе напишут, - усмехнулся Косточка.
- Но это же элементарно: любая игра - практика для ума, интеллектуальное занятие!
- В обезьяннике или в сумасшедшем доме может быть так оно и есть, - согласился Косточка. - Сиди себе, играй в куклы, двигай фишки, дави на кнопки, собирай кубики или бегай с пластмассовыми автоматами. Нечего сказать - интеллектуальное занятие! Хорошая тренировка для мозгов!.. Что касается меня, то я, слава Богу, вовремя это понял… Кстати, - кивнул Косточка на дядю Володю, - он пел нам те же песни, что и ты, Серж. Пока на него не нашло просветление.
- Знаешь, милый Косточка, - сказала Майя, - кажется, я была не права, когда смеялась над тобой. Я думала, тебе просто хочется поумничать, а ты, оказывается, очень серьезно все обосновываешь. Теперь я понимаю тебя.
- Еще не то поймешь, - пообещал Косточка.
- Вот-вот, - подхватил дядя Володя, - то же самое и Папа сказал: как он, наш Косточка, мол, логично все обосновывает!
- Да, - вздохнул я, - мудрено! Тут действительно целое мировоззрение!.. Но все равно, совсем не обязательно было устраивать этот вандализм. Если ты такой серьезный человек, то можно было найти для игрушек лучшее применение.
- Например? - усмехнулся Косточка.
- Можно было отдать их знакомым малышам…
- Я благотворительностью не занимаюсь.
- Тогда продать. Если тебе это ближе. Игрушки-то очень дорогие. По крайней мере в этом была бы логика.
- Примитивная у тебя логика, Серж. Игрушки пришлось бы загонять за полцены. В любом случае деньги смешные. Психологический эффект важнее денег.
- А может быть, все таки ему очень хочется казаться взрослым, - снова начала Майя. - Поэтому он и пудрит нам мозги. Он у нас на это большой мастер. Ты уж не обижайся, Косточка!
- Ничего, сестра, - спокойно сказал Косточка, - я понимаю твое состояние.
- Что ты понимаешь? - нахмурилась Майя.
- Неймется тебе, а Папа в строгости держит. Фантазий много, не знаешь чем заняться. Замуж тебе хочется, вот что. Я тебе даже сочувствую…
- Ах, ты…
Майя быстро перегнулась через стол, но ее ладонь пролетела в пустоте. Косточка, не поднимаясь со стула, без труда увернулся.
- Хотя, конечно, это, твое личное дело. Я не собираюсь вмешиваться, - сказал он. - А если обидел, прими мои извинения, - беззлобно прибавил он.
- Ладно уж, - улыбнулась Майя.
- Нет, не ладно! - проговорила Мама и, схватив Косточку за ухо, дернула так, что тот вскрикнул от боли. - Знай свое место, мальчишка!
Косточка быстро взглянул на Альгу и прижал ладонью запылавшее ухо.
- Прекрасно, - как ни в чем не бывало сказал он, повернувшись к Маме. - Прекрасно.
Все с него было как с гуся вода.
- Зря ты так, Мама, - сказала Майя.
- Ты его еще защищаешь!
- Он все-таки уже большой.
- Ничего, - отмахнулась Мама, - это ему на пользу.
- Он же извинился, Мама, - вступилась за брата маленькая Зизи со слезами на глазах. - И Майя его простила.
- Дети, - сурово сказала Мама, - еще и дня не прошло после Нового года, а вы меня уже изрядно утомили!.. Володенька, - попросила она, - займись, милый, с ними чем-нибудь что ли… А еще лучше, расскажи им о Папином решении. Это ведь в первую очередь их касается.
- Что нас касается? - всхлипнула любопытная Зизи.
- А вот что, - сказала Мама, - хватит вам в Городе без присмотра болтаться. Слишком много вокруг соблазнов и вредных влияний. У меня за вами присматривать времени нет, вот вы и нахватались глупостей. Теперь будете жить и учиться здесь, в Деревне.
- А как же наша школа? - удивилась Зизи. - Как же наши друзья? А вы с Папой? Мы что, будем без вас?!
- Успокойся, Зизи. Мы с Папой естественно никуда не денемся. Будем приезжать сюда очень часто. Собственно, будем уезжать в Москву только по делам. Все ваши друзья соберутся здесь. Вся ваша прежняя компания. Это будет что-то вроде домашнего пансиона. Зимой и летом здесь чудесные условия: природа, воздух… Пригласим воспитателей, самых лучших учителей. И толку будет больше, чем в вашем хваленом колледже. Очень здравая идея.
- Ты ее подкинул? - поинтересовался Косточка у дяди Володи.
- Это решил Папа, - с ударением сказала Мама.
- Ладно, - махнул рукой Косточка, - когда еще это будет! Пока все подготовят, все устроят. Наверное, только осенью или даже на следующий год…
- Нет, - покачал головой дядя Володя.
- Как нет? - поднял брови мальчик. - А когда же?
- Папа распорядился, чтобы пансион открылся сразу после зимних каникул. То есть через неделю.
- Ах, черт! - вырвалось у Косточки. - Неужели так скоро!
- Какая тебе разница? Мы с Папой сделаем для этого все возможное, - заверила Мама.
- Где же мы будем жить?
- До тех пор, пока не выстроят отдельный зимний флигель и специальные корпуса, поживете здесь, в особняке.
- Ага, - медленно проговорил Косточка, - прекрасно. Очень хорошо придумано: концлагерь для собственных детей. Хунта. Значит, мы теперь в застенке. Понятно.
- Ничего, - усмехнулась Мама, - тебе только на пользу.
- Ну да, ну да, - гримасничая передразнил Косточка, - природа, чистый воздух…
После ужина Наташа с Мамой удалились на ее половину. У них были свои дела. Наши старички, как и собирались, уселись у камина за картами. Во дворе блеснул свет фар. Это Майя с Альгой взяли из Папиного гаража автомобиль и, не прощаясь, исчезли. Я понимал, что им, должно быть, не терпелось осмотреть новые апартаменты, которые Папа приготовил для "любимой доченьки" в Москве. Что и говорить, мне тоже ужасно хотелось улизнуть, но не мог же я бросить Александра в одиночестве: Наташа решила остаться в гостях у Мамы до завтра и категорически воспротивилась, чтобы мы с Александром уехали вдвоем.
В меру своих сил я пытался подбодрить Александра, но он по-прежнему хмурился и предпочитал отмалчиваться. С полчаса я просидел с ним перед телевизором, а затем он демонстративно отправился спать.
- Хочешь я тебе что-нибудь почитаю? - предложил я. - Или просто посижу рядом, пока не заснешь?
Александр покачал головой и отвернулся к стене. Я уже выходил из комнаты, когда он грустно сказал:
- Косточка меня ненавидит.
- Ну вот, ты скажешь! - воскликнул я, обернувшись.
- Да, ненавидит, - повторил сын. - Ты его не знаешь.
- Это я-то его не знаю? Да я его с рождения знаю. Так же, как и тебя, мой милый. Вы у меня оба на коленках выросли.
- Это ничего не значит. Зачем ты с ним так разговаривал? Зачем за ужином спорил? Он не любит, когда с ним спорят.
- Наоборот, - возразил я, - все заметили, что ему хочется поспорить, доказать, что он взрослый.
- Вот видишь, - сказал Александр, поворачиваясь ко мне, - я же говорю, ты его не знаешь и ничего не понимаешь.
- Неужели? - спросил я, присаживаясь на кровать. - Ну-ка, давай рассказывай. В чем там у вас дело?
- Косточка никогда никому ничего не доказывает, папочка. Запомни. И он не изображает из себя взрослого. И вообще не хочет быть взрослым. Он сам по себе.
- Удивительно! Мне казалось, все дети мечтают поскорее вырасти, стать взрослыми.
- Нет, не все. Он не хочет. И я тоже не хочу.
- А! Наверное вы просто не желаете быть похожими на нас, на своих родителей. Не хотите быть такими, как мы. Так, кажется, рассуждал дядя Володя? Ну что ж, это вполне закономерно. Мы - глупые, несправедливые. Что ж, пожалуй… Когда вы вырастете, будете гораздо лучше нас. Это закон природы.
- Нет, папочка, ты опять ничего не понимаешь, - безнадежно проговорил Александр.
- Погоди, - я наморщил лоб, - может, вы хотите остаться малышами? Есть такая история, как мальчик на всю жизнь остался маленьким… Но не думаю, что ты это имеешь в виду. Кроме того, хочешь не хочешь, все равно придется вырасти и сделаться взрослым…
Сын и вовсе махнул на меня рукой.
- Ладно, - примирительно сказал я, - утро вечера мудренее. Наверное, я объелся за ужином сладкого, глотнул ликера и действительно потерял способность соображать… Завтра мы решим все проблемы. Непременно. Вот увидишь!.. А вы с Косточкой обязательно помиритесь и станете еще большими друзьями. А если он не захочет мириться, - прибавил я, - невелика беда, подружишься еще с кем-нибудь. Спокойной ночи.
- А у тебя есть друзья? - вдруг спросил Александр. - Есть настоящий друг?
Вопрос сына поставил меня в тупик.
- Конечно, - тем не менее ответил я, стараясь чтобы мой голос звучал возможно бодрей. - Например, Мама - она моя настоящая и притом старинная подруга.
Сын молчал, но улыбка на его губах показалась мне нехорошей. Мне даже сделалось как-то не по себе. Я, конечно, понимал, что "друзья" в его представлении это совсем не то, что родственники, коллеги или знакомые. Нет, я не мог ответить на его вопрос утвердительно. У меня не было ни друга, ни подруги. Была только мечта.
- А если честно, Александр, - поспешно исправился я, помня, что всегда должен быть с сыном правдивым, - наверное, у меня действительно нет такого друга. Я всегда лишь мечтал об этом.
- Как же так, папочка?
- Видно, не сложилось. Не судьба, как говорится, - грустно пошутил я. - Может, еще повезет, а? Вот ты подрастешь, и мы сделаемся с тобой настоящими товарищами…
- Спокойной ночи, - сказал сын.
У меня сжало горло: таким невыносимо равнодушным был его тон. Я наклонился и поцеловал его в щеку. Мне показалось, он вздрогнул. Как будто хотел от меня отстраниться.
- Дать тебе твоего раненого Братца Кролика? - спросил я.
Плюшевая игрушка лежала на подоконнике.
- Нет, - сквозь зубы молвил Александр.
Конечно, я разговаривал с ним, как с ребенком и ничего не мог с собой поделать. И он это почувствовал. Я вышел.
Спать не хотелось. Некоторое время я слонялся по дому, рассматривая развешанные по стенам навигационные приборы. Два жирных мастино неотступно таскались следом за мной. Впрочем, со стороны могло показаться, что это я таскаюсь за ними.
Поднявшись на второй этаж, я услышал бархатистый голос дяди Володи. У него всегда голос делается бархатистым и певучим, когда он окружен маленькими слушателями и вдохновенно им о чем-нибудь повествует. Через приоткрытую дверь игровой комнаты я увидел его самого, расхаживающего взад и вперед. На ковре были разбросаны подушки, через которые он всякий раз аккуратно переступал. На одном диване сидела неподвижная, точно кукла, Зизи и задумчиво следила за передвижениями дяди Володи. На другом, задрав ноги на спинку, помещался Косточка и время от времени с усмешкой отпускал отдельные реплики по ходу вдохновенной речи "друга детей".
Дядя Володя описывал прелести и выгоды здорового образа жизни в Деревне. Говорил о природе, которая круглый год таит в себе бездну непознанного, рассуждал о возможностях, которые сулит автономное существование в Пансионе. Со временем все в Деревне будет перестроено. Особым образом перепланируют территорию: лесопарки, луга, берег реки. Несколько гектаров земли перейдет в исключительное пользование детей. Он рассказывал о порядках, которые будут здесь заведены. Дескать, в этом вопросе он собирается руководствоваться не только обширными педагогическими полномочиями, которые дал ему Папа, но и, конечно, индивидуальными запросами и склонностями своих подопечных.
Косточка с усмешкой поинтересовался, как насчет введения в Пансионе телесных наказаний и карцера, чтобы уж действительно все было в строго классическом стиле. Как мне показалось, Косточка теперь не имел ничего против Пансиона.
- Надеюсь, - заметил он между прочим. - у нас не станут держать слабачков, вроде Александра.
Нечего и говорить, как меня огорчило и уязвило его несправедливое замечание. Я хотел вмешаться и объяснить, что мой Александр никакой не слабачок, а наоборот, показал себя, как настоящий человек, как самостоятельная и сильная личность. Потом решил, что не стоит вмешиваться. Этим я только наврежу сыну, который, кажется, и так затаил обиду за то, что я попытался помирить его с Косточкой. Тут была затронута его гордость. Лучше всего если дети сами между собой разберутся. Во всяком случае теперь Косточка не станет агитировать Александра насчет Пансиона. Не нравилась мне эта затея, вот и все. Сам принцип разделения детей и родителей был противоестественным. Кроме того, после сегодняшней выходки Косточки, после его рассуждений, которые сильно смахивали на Папин стиль, я засомневался, стоит ли вообще допускать, чтобы Александр находился под его влиянием. Косточка старше на целых два года, у него, возможно, кризис переходного возраста, другие интересы и склонности.
- Так ты говоришь, Папа и Мама обещали не вмешиваться в воспитательный процесс, и вообще в дела Пансиона? - уточнил Косточка.
- При условии, что вы все время будете у меня на глазах, - улыбнулся дядя Володя. - Если я буду вас контролировать…
- А с тобой можно будет выезжать из Деревни?
- Нет, вот этого никак нельзя. Такое условие. Никуда не выезжать… Да и поверь, нечего нам делать в Городе. Здесь у нас будет все, что нужно для жизни.
- Это я уже понял. Деревня охраняется не хуже Москвы.
- Москва охраняется снаружи, а Деревня не только снаружи, но еще и изнутри, - не без лукавства добавил дядя Володя.
- А ты, значит, будешь у нас вроде директора?
- Ну да, вроде того.
- Тогда я спокоен, - беспечно и даже фамильярно заявил Косточка. - Вот только если бы родители наведывались сюда пореже… Впрочем, у Папы все дела в Москве, да и у Мамы тоже.
- Нет, я так не хочу! - вдруг беспокойно воскликнула маленькая Зизи. - Я буду скучать по ним! Я хочу жить с папочкой и мамочкой!
- Не слушай его, Зизи, - успокоил ее дядя Володя. - Помнишь, что говорила Мама? Они будут приезжать сюда очень часто. Может быть, каждый день.
- Вот уж сомневаюсь, - сказал Косточка.
Дядя Володя снова принялся убеждать их, что они заживут тут весело и интересно, а главное, можно сказать совершенно независимо и самостоятельно, почти как взрослые.
Я спустился в гостиную, посидел возле азартно раскладывающих карты наших старичков, вытянул еще пару рюмок ликера, а затем заглянул на половину Мамы. Наташа и Мама были заняты тем, что по очереди примеряли туалеты и, болтая о всякой чепухе, критически обозревали себя в огромном зеркале. Господи, до чего ж мне сделалось грустно! Я вернулся в наши комнаты. Взглянул на Александра. Тот уже крепко спал. Он успокоился куда быстрее, чем я думал. Мне захотелось немедленно нестись в Москву. Можно было бы взять дежурную машину, подъехать до ближайшей железнодорожной станции, но для этого пришлось бы обратиться к Маме, чтобы она распорядилась, а этого мне сейчас совсем не хотелось. Я бы, пожалуй, отправился пешком, но и тогда, на выходе из Деревни, пришлось бы объясняться с охраной: те полезут со своими услугами проводить, запросят машину, опять-таки переполошат Маму и Наташу. Спать не хотелось, но я лег в постель и, выключив ночник, стал думать о Москве и об апартаментах, которые Папа подарил Майе. Я прекрасно, до мельчайших мелочей помнил структуру и компоновку Западного Луча. Апартаменты, как мне уже было известно, располагались почти на самом пике Москвы, а именно на сорок девятом этаже. Значит из окон отрывался великолепный вид на Москва-реку и на голубую стрелу Можайского шоссе.
Ясным днем с эдакой верхотуры вся гигантская панорама представала в обрамлении облаков, в синеве неба и сиянии солнца, которое на закате плавно опускалось в густые подмосковные леса. Ястребы, кружащие в поднебесье, казались оттуда чем-то вроде домашней птицы, а стаи пернатых внизу перемещались с места на место, подобно скоплениям мотыльков. Более низкие уровни - Лучи, расположенные ступенями, поблескивали сплошными поверхностями окон с тонированными стеклами разных оттенков. Через равные промежутки на уровнях, расходящихся наклонно в виде многоконечной звезды, голубели в округлых проемах искусственные водоемы, укрытые обширными сводами кровли из идеально прозрачного пластика. В вечернее и ночное время многочисленные прожектора мягко подсвечивали сложно пересеченные поверхности башен, и волны света, бегущие от одной отражающей грани к другой, преломляясь и перекрещиваясь, взбирались от подножия к самому верху.
Когда я погружался в мысли о Москве, то уже не знал наверняка, сплю я или бодрствую. Трудно было понять, возникала ли она в моем воображении, словно в ярком сне, или же представала в туманной реальности… О да, я уже соскучился по Москве так, как спустя много лет скучают по родине. Это любовь. Конечно, она мне приснилась. Как снилась каждую ночь. И невозможно было сказать, в каком воплощении она манила своей прекрасной тайной больше - во сне или наяву.
И вот быстро-быстро, в доли мгновения, облетев любимую Москву по всем ее частям, лучам, уровням и закоулочкам, я начал падать. Но не вниз, а вверх. Из мрака к свету…