6
Как и предполагалось, Лору приняли в Редклифф. На полную стипендию. Она с восторгом ожидала учебы в колледже, ведь это давало ей идеальную стартовую площадку для штурма главной цитадели - медицинского факультета Гарварда.
Барни повезло существенно меньше. В Колумбию его приняли, но без стипендии. Точнее, университет обеспечивал ему бесплатное обучение, и только.
- Значит, ты опять сможешь играть в баскетбол? - спросила Лора.
- Да, если у них тренировки между полуночью и четырьмя утра, - с горечью ответил он.
Преисполненный решимости сполна вкусить прелестей студенческой жизни, Барни нашел себе работу с таким расчетом, чтобы зарплаты хватало на помощь семье в прежнем объеме и на оплату общежития.
Первого июля он приступил к обязанностям помощника швейцара в "Версале" - так назывался фешенебельный многоквартирный дом в одном из самых модных районов Нью-Йорка. Работы было много, но он неплохо зарабатывал и к первому сентября уже сумел оплатить общежитие за целый семестр.
Неожиданно настал момент расставаниях Лорой. Все лето он гнал от себя мысль об этом. Даже тогда, когда за неделю до ее отъезда он увидел из окна, как двое грузчиков "Рейлвей экспресс" загружают в фургон ее чемодан.
Вечером накануне ее отъезда они сидели вдвоем на заднем крыльце и смотрели на баскетбольный щит, к которому не подходили уже давным-давно.
- Страшно тебе, Кастельяно?
- Точнее сказать, я в каком-то ступоре. Мне все кажется, что меня приняли по ошибке и я провалюсь на всех экзаменах.
- Да, - поддакнул он, - это мне знакомо.
Они опять замолчали. Потом Лора вдруг шепотом чертыхнулась.
- Что такое? - удивился он.
- Черт! Жаль, что тебя не будет в Бостоне.
- Да уж… Я бы не прочь поиграть за "Бостон селтикс", но надо быть реалистами.
- А мне это не нравится - быть реалисткой.
- Тогда как же ты собираешься стать врачом?
- Не знаю, - честно призналась она. - Я правда не знаю.
Научный руководитель Лоры Джудит Болдуин, бойкая адъюнкт-профессорша биологии, не выказала никакого энтузиазма по поводу намерения своей новой студентки пробиваться в медицинский. Тем более в Гарвард. Сама она, призналась мисс Болдуин, двенадцать лет назад получила от ворот поворот.
- Конечно, не следует переводить это в личностную плоскость - в то время такова была официальная политика университета. На медицинский факультет Гарварда женщин стали брать только начиная с тысяча девятьсот сорок пятого года.
- И даже в войну не брали? - Лора была поражена.
Джудит покачала головой:
- По-видимому, женщины не считались достойными столь престижного заведения. Да и сегодня принимают не более пяти-шести девушек в год, причем считают это величайшей уступкой со своей стороны. Еще в тысяча восемьсот восемьдесят первом году несколько бостонских женщин предложили Гарварду что-то порядка миллиона долларов, чтобы университет согласился готовить ежегодно по нескольку женщин-врачей. Можно себе представить, какая это в то время была сумма! И что бы ты думала? Гарвард ответил "нет".
Нельзя сказать, чтобы все это укрепило Лору в ее намерении.
Джудит поведала еще кое-что:
- Любопытно, но одна женщина в то время на факультете все же училась. Тебе что-нибудь говорит имя Фанни Фармер?
- Это та, что написала кулинарную книгу?
Джудит кивнула:
- Хочешь - верь, хочешь - нет, но в те времена кулинария на медицинском была в числе обязательных дисциплин.
- Для чего же?
- Точно не скажу, - ответила Джудит - Но поскольку жениться студентам не разрешалось, то, по-видимому, профессора сочли, что им следует научиться себе готовить.
- Похоже на монастырский устав, - заметила Лора. - Но я все равно хочу попытать счастья, профессор Болдуин. Вы мне поможете?
- Только в том случае, Лора, если ты внутренне готова к провалу. Уж поверь мне, можно сойти с ума, когда видишь, как парень, который сидел рядом с тобой на биологии или химии и которого ты фактически натаскала, чтобы он с грехом пополам смог заработать положительную оценку, становится студентом-медиком, а ты со своим высшим баллом оказываешься недостойной. Если мои слова звучат горько, то они вполне отражают то, что у меня на душе.
- Хотите меня отговорить? - спросила Лора.
- А это возможно? - поинтересовалась Джудит.
- Нет, - твердо заявила девушка.
- Отлично! - Профессорша улыбнулась. - Тогда давай разрабатывать план кампании.
Вернувшись в общежитие, Лора обнаружила ворох записок от незнакомых парней. А кроме того, письмо от Барни.
Привет, Кастельяно!
Это первый текст, который я печатаю на машинке, подаренной мне твоими предками по случаю окончания школы.
Я только что вселился в Джон Джей-холл. Келью мою просторной не назовешь. По сравнению с ней телефонная будка тянет на Центральный вокзал. Зато я уже познакомился с несколькими классными ребятами и множеством подготовишек с медицинского.
Забавно, но никто из этих подготовишек мне классным не показался. Такое ощущение, что они все подвержены болезни, которую можно назвать синдромом царя Мидаса. На досуге читают - ты не поверишь - "Экономику медицины".
Колумбия произвела на меня большое впечатление, и, хотя мне требуется обязательный набор наук, я решил специализироваться в английском. Не мог же я упустить случай слушать лекции таких тяжеловесов, как Жак Барзен и Лайонел Триллинг! Последний читает здесь курс под названием "Фрейд и кризис культуры". Представляешь, это считается курсом по литературе!
Все было бы прекрасно, если бы не заставляли слушать органическую химию, но я хочу отделаться от этой гадости поскорее, чтобы не висела надо мной дамокловым мечом.
На прошлой неделе я ради хохмы пошел на баскетбольные пробы для первокурсников. Поскольку я заранее знал, что играть мне не светит, даже если каким-то чудом окажусь в команде, то я был спокоен как слон.
Зал был битком набит спортсменами, но мало-помалу зерна были отделены от плевел (чувствуешь, как я оседлал сельскохозяйственные метафоры?), а меня все еще не отсеяли. Когда остались последние две пятерки, я совсем озверел и стал пробовать неимоверно дальние броски - и даже левый крюк, - и все, как по волшебству, ложились в корзину. В конце концов я оказался пред светлым ликом тренера первокурсников, невероятного пижона из богатеньких по имени Кен Кэссиди.
И вот после его полной энтузиазма речи я подхожу и говорю, что по финансовым соображениям не смогу принять его любезное приглашение.
То, что он произнес в ответ, отчасти поколебало его образ идеального джентльмена. Как это я, эдакий сукин сын, мог тратить его драгоценное время, если я заведомо знал, что не смогу играть? И т. д., и т. п. Должен тебе сказать, что некоторые из употребленных им эпитетов я даже на бруклинских спортплощадках не слышал.
Ладно, побежал. Опущу письмо по дороге на работу.
Надеюсь, ты себя хорошо ведешь?
С любовью
Барни.
На Рождество у них накопилось столько новостей, что они проговорили до четырех часов утра. Из того, с каким энтузиазмом Барни рассказывал об интеллектуальных гигантах, чьи лекции он имеет возможность слушать, Лора заключила, что Колумбийский университет дает лучшее образование, чем Гарвард.
Но одно роднило эти заведения: среди тех, кто готовился продолжать учебу на медицинском, были в подавляющем большинстве мужчины, да к тому же беспринципные, преисполненные духа соперничества зубрилы, которые, не задумываясь, испортят твою лабораторную по химии, стоит тебе отлучиться по естественной надобности.
На следующий день был еще один долгий ночной разговор. На сей раз тема была животрепещущей для обоих - родители.
Харольд Ливингстон нашел способ избавиться от ощущения собственной никчемности. Ему пришла в голову мысль использовать приобретенные на фронте навыки для перевода классических произведений восточной литературы, начиная с "Повести о Гэндзи", самого известного японского средневекового романа.
Барни гордился мужеством отца и попытался заверить Уоррена, что для Харольда это не просто способ борьбы с болезнью. Он подошел к этому вопросу по-деловому и, перерыв университетскую книжную лавку, пришел к выводу, что работа Харольда может восполнить существенный пробел в издании художественной литературы.
- Ему это придаст новых жизненных сил.
Что касается Лоры, то ей встреча с семьей радости не принесла. Едва войдя в родительский дом, она ощутила, что семейная жизнь Кастельяно трещит по швам. Каждый старался сделать Лору своей союзницей, словно ища в этом оправдание избранному им пути. А пути их теперь совсем разошлись.
Инес, которая стала так часто бывать в церкви и исповедоваться в грехах, что едва ли успевала нагрешить в промежутках, уговаривала Лору пойти с ней к исповеди.
- Извини, мама, - ответила дочь, - но мне не в чем исповедоваться.
- Дитя мое, мы все от рождения грешники.
На мгновение Лора забыла, что первым ослушанием человека был Адамов грех. Ей вспомнилось другое позорное пятно, павшее на человека после изгнания из рая: Каинова печать. Это было ближе к тому, что она видела дома. Разве я сторож сестре моей? Она знала, что ответ - по крайней мере, в представлении ее матери - будет утвердительным.
Общество отца тоже тяготило ее. Однажды, вернувшись домой поздно вечером, она услышала, как отец зовет ее пьяным голосом из кабинета: "…Venga, Laurita, vengacharlar con tu papa.." "Иди сюда, поговори с отцом!"
Она нехотя повиновалась.
Луис сидел в рубашке с короткими рукавами, обеими руками облокотясь на стол, на котором красовалась наполовину опустошенная бутылка.
- Выпей со мной, Лаурита, - предложил он, едва ворочая языком.
- Нет, папа, спасибо, - ответила она, стараясь сохранять спокойствие. - И тебе, по-моему, тоже уже хватит.
- Нет, дочь моя, - ответил отец. - Боль еще не ушла.
- Что? Я не поняла.
- Я должен пить до тех пор, пока не перестану чувствовать боль бытия.
- Перестань, папа, не надо подводить философскую базу! Ты просто пьяный старик.
- Не такой уж я и старик, Лаурита, - возразил Луис, ухватившись за последнее определение. - В том-то вся и трагедия. Твоя мать отреклась от мира, от дьявола и от всего плотского. Она не подпускает меня…
- Мне так необходимо это выслушивать? - перебила Лора, чувствуя нарастающее смущение.
- Нет-нет, конечно! Я просто подумал, может, если ты увидишь, как тяжела моя жизнь, тебе будет легче понять, почему я пью.
Она не знала, что ответить.
Но отец продолжал:
- Хоть бутылка от меня не отворачивается. Когда мне холодно, она меня согревает. Когда страшно, утешает.
Этот разговор показался Лоре невыносимым.
Она встала.
- Я иду спать. Мне завтра заниматься.
Уже в дверях она снова услышала голос отца:
- Лаурита, я тебя умоляю! Ведь я - твой отец…
Она не обернулась. Она была смущена и оскорблена. И потерянна.
Эстел, разумеется, заметила, что никто из семейства Кастельяно практически не притронулся к угощению, любовно приготовленному ею по случаю Рождества. Инес сидела как каменное изваяние, Луис пил вино, а Лора то и дело смотрела на часы, считая не то что дни, а часы и минуты до благословенного возвращения в Бостон.
Нелегкая обязанность по поддержанию беседы легла на хрупкие плечи Харольда Ливингстона.
Он с улыбкой повернулся к Лоре.
- Барни говорит, вы оба в этом семестре заработали по высшему баллу за органическую химию. Не забрасывайте это дело - и двери в медицинский для вас открыты.
- Для Барни - может быть, - согласилась Лора. - Но моя научная руководительница говорит, что в медицинских кругах женщины не приветствуются. Только для того, чтобы попасть на собеседование, нужно совершить нечто из ряда вон выходящее: стать лучшей в своей группе, заручиться рекомендательным письмом от Господа Бога или, на худой конец, апостола Луки.
Краем глаза она видела, как задело Инес ее богохульство.
- Ну, Лора, ты преувеличиваешь! - сказал Харольд Ливингстон.
- Ну хорошо, - не унималась та. - Кто-нибудь может мне назвать трех известных женщин-врачей за всю историю?
- Флоренс Найтингейл, - немедленно выпалил Уоррен.
- Болван! Она была медсестрой, - оборвал Барни.
- Ну… - медленно начал Харольд, принимая вызов, - в одиннадцатом веке была, например, такая Тротула, профессор медицины в университете Салерно. Она даже написала известный труд по акушерству.
- Ого, мистер Ливингстон! Неплохое начало, - улыбнулась Лора. - Осталось еще две.
- Ну, еще можно назвать мадам Кюри, - сделал новую попытку Харольд.
- Прошу прощения, мистер Ливингстон, но она была всего лишь химиком. Причем и ей пришлось пробиваться. Ну что, сдаетесь?
- Сдаюсь, Лора, - уступил Харольд. - Но поскольку ты специализируешься в истории естествознания, ты должна сама знать ответ на свой вопрос.
Например, недавно "Нью-Йорк таймс" написала о докторе Дороти Ходжкин, которая открыла витамин В12 как средство от пернициозной анемии. Еще могу назвать Хелен Тауссиг - тоже, между прочим, училась в Редклиффе, но на медицинский в Гарвард ее не взяли. Она провела первую в мире успешную операцию ребенку с врожденным пороком сердца. Пожалуй, еще несколько имен я могла бы назвать, но их все равно не наберется и на футбольную команду.
Вдруг подал голос Луис:
- Лаурита, ты это изменишь! Ты станешь великим врачом.
В обычных обстоятельствах Лора была бы благодарна отцу за поддержку.
Но сейчас Луис был в стельку пьян.
Летом Барни наконец добился первого настоящего успеха на любовном поприще. Этим он был обязан далекой от излишнего романтизма, энергичной мисс Рошель Перски, которая, со всей страстью обнимая Барни на диване в родительской гостиной, нежно прошептала:
- Так ты собираешься это сделать или нет?
Он собирался.
И они это сделали.
Естественно, его так и распирало от гордости. В письме к Лоре он туманно намекнул на это, хотя, конечно, в детали вдаваться не стал. Это не был литературный прием: он облек новость в форму намеков не столько из благородства, сколько из желания еще более подчеркнуть свое новое качество. (Он подписал письмо: "Далеко не невинный Барни".)
С Лорой Барни увиделся только в августе, когда она скрепя сердце навестила родителей в доме в Непонсете, - обе семьи к тому времени сговорились о его совместной покупке.
Уоррен, который перешел в выпускной класс Мидвудской школы, работал помощником официанта в Гринвуд-мэноре, знаменитом горном курорте в Кэтскилле. В письме родителям он передавал Барни, что самые большие чаевые в его заведении платят официантам из числа студентов-медиков. Что касается его будущей специальности - юриспруденции, - то она еле-еле вытягивала его в этом негласном состязании на второе место.
После ужина Лора с Барни отправились полюбоваться морским закатом.
- Как твои? - поинтересовался он.
- У меня не будет времени в этом разобраться, - ответила она. - В понедельник утром у меня поезд на Бостон.
- Но ведь до начала занятий еще полтора месяца!
- Да, но меня пригласил приятель погостить у его родителей на Кейп-Код.
- Что-то серьезное или ты просто выезжаешь на природу? - спросил он.
Она пожала плечами.
Барни не уловил, темнит она или действительно не знает, что сказать.
- Ну а что за парень-то?
- Его зовут Палмер Тэлбот.
- Похоже на название спортивного автомобиля, - заметил Барни. - Хороший парень?
- Слушай, Ливингстон, неужели я стала бы встречаться с каким-нибудь козлом?
Он посмотрел на Лору с хитрой улыбкой и ответил:
- Не исключено. О твоих прошлых проделках нам известно.
- Может, это будет другой случай.
- Конечно, тем более что и имя у него такое звучное.
На обратном пути Лора повнимательней вгляделась в Барни и впервые заметила в его лице следы усталости.
- Барн, эта ночная работа сведет тебя в могилу. Может, найдешь себе что-нибудь полегче?
- Нет, Кастельяно, мне эта работа нравится. У меня там куча времени для занятий. А кроме того, я продвигаюсь по службе! В будущем году я уже буду называться старшим швейцаром.
- И все равно ты себя гробишь! - не унималась она.
- Послушай, ты пока еще не врач.
- Да, но если так дальше пойдет, то, когда я поступлю на медицинский, в анатомичке мне придется препарировать тебя.
В 1955 году американцы дважды в восторге вываливали на улицы. В первый раз - в связи с беспрецедентным в истории Бруклина случаем - "Доджерс" в кои-то веки побили "Нью-Йорк янкис" и выиграли чемпионат!
А затем вся страна всколыхнулась от обнародованных 12 апреля результатов широкомасштабных испытаний разработанной доктором Джонасом Солком вакцины от полиомиелита. Вывод был однозначен: вакцина эффективна. Полиомиелит побежден!
Больше в мире не будет трагедий, подобных той, что унесла жизнь маленькой Исабель Кастельяно. Да благословит Господь доктора Солка!
Но как жаль, что свое открытие он не сделал раньше.
7
Наступили первые сентябрьские выходные, совпавшие в этом году с Днем труда.
В воскресенье утром Уоррен усердно переваривал спортивную страницу "Таймс" и пончик с джемом, в то время как отец бесцельно листал "Книжное обозрение". Сегодня Харольд выглядел бледнее и слабее обычного. И курил уже третью за это утро сигарету.
- Дорогой, еще кофе? - заботливо спросила Эстел.
- Нет, спасибо. Что-то мне душновато. Пойду-ка я лучше в сад, глотну свежего воздуха.
- Вот и чудесно. Я с тобой! - откликнулась жена.
Харольд вцепился в трость и с усилием поднялся.
Он упорно не позволял себе помогать.
Уоррен перешел уже к "Событиям недели", когда из сада донесся панический вопль матери: "Помогите! Помогите! Кто-нибудь, скорее сюда!"
Через секунду Уоррен был во дворе. Отец лежал на земле.
- Мам, что случилось?
- Мы стояли и разговаривали, - всхлипнула Эстел. - И вдруг папа упал. Мне кажется, он без сознания. Не знаю… Я не знаю…
Уоррен опустился на колени и внимательно посмотрел на отца. Глаза у того были закрыты, а лицо - пепельно-серое. Уоррен схватил отца за плечо и закричал, словно хотел его разбудить: "Папа! Папа!" Ответа не было. Он поднес ладонь к отцовскому носу, но не понял, дышит тот или нет. Кажется, да. Но уверенности у него не было. Тогда он приник ухом к груди Харольда.
- Мам, порядок! Я слышу, у него сердце бьется. Только как-то слишком часто. Я позову доктора Кастельяно!
Эстел кивнула, от страха не в силах говорить. Уоррен помчался к соседям, а мать опустилась на землю рядом с мужем и положила его голову себе на колени.
Машины Луиса перед домом не оказалось. Уоррен взлетел по ступенькам и позвонил в звонок, одновременно колотя в дверь другой рукой. Открыла Инес.
- Папе плохо! У него обморок или что-то в этом духе. А где доктор Кастельяно?
- Ох, Пресвятая Дева Мария, он только что уехал по вызовам. Когда вернется, не знаю. Послушай-ка, тут неподалеку, на Парк-плейс, живет доктор Фриман.