В своей новой книге Януш Вишневский пишет о том, как повсюду - от Москвы до острова Бора-Бора - мужчины и женщины мечтают о любви и близости. Рассказывая свои истории, писатель убежден: стремление к счастью не зависит от места жительства, социального положения и цвета кожи.
Содержание:
Цветы, книги и мечты 1
Неполноценность 1
О грусти 2
Неодолимое желание близости 2
Ненавистный рай 3
Мачеха 3
Беременность во время кризиса 4
Кубики на полу 5
Закономерный ход событий 5
Ученые и поэты 6
Вина, наказание и эволюции 6
Вокзал в Гданьске 7
Справедливость 8
Дружба: версия 2.0 8
Любовь в закоулках памяти 9
Состязание умов 9
Ventral palladium 10
Биография женственности 10
Примечания 11
Януш Вишневский
Неодолимое желание близости
Цветы, книги и мечты
Если честно, я вовсе не хочу продавать автомобили. И никогда не хотела. Если бы у меня был выбор, я с большим удовольствием продавала бы цветы. И книги. Я открыла бы свое кафе, вход в которое лежал бы через цветочный магазин. Книги стояли бы там на деревянных полках и даже лежали возле столиков.
А официантки, с белыми цветком в волосах, подавали бы кофе и рассказывали посетителям их содержание. Мои официантки непременно читали бы все книги, которым нашлось место в моем "цветочном" кафе, учили наизусть как минимум по одному стихотворению из каждого поэтического сборника и по желанию посетителей могли его продекламировать. И неважно, обожают девушки именно такие стихи и прозу или на дух не переносят, - они были бы обязаны все это читать и запоминать. Не знаю, где бы я нашла таких официанток, тем более не представляю, откуда брала бы ежедневно свежие цветы, которые растут на островах Французской Полинезии. Это далеко. Кофе с экзотическими названиями сортов мне тоже привозили бы издалека, а цветы - из еще более отдаленных мест. Людей же, что приходили бы в мое кафе, я воспринимала бы как близких друзей. Я знала бы всех своих клиентов по именам, никогда бы не путала любовниц с женами. И любовников с мужьями. Если бы они захотели другие книги, я бы им их привезла, если бы захотели другие цветы - тоже. Когда у тебя есть цветы с Бора-Бора, все остальное оказывается значительно ближе, чем это было до цветов. Во всяком случае, я думаю, что это так. Ведь мне всего двадцать пять, и у меня необычные мечты. Вы и сами прекрасно знаете: все начинается с мечты, в том числе бизнес-план, не так ли?
Но пока что я не продаю ни цветов, ни книг. Я продаю автомобили. И езжу до работы на метро. Это не значит, что машины меня не интересуют. Интересуют. Особенно те, что с большим, удобным задним сиденьем, на которое можно лечь. Но пока что я не хочу ложиться на такое сиденье ни с одним мужчиной, а иметь машину во Франкфурте довольно обременительно, в основном из-за проблем с парковкой. Автомобили, которые я продаю, поставляют из Азии. Но не из Японии. И у меня нет денег ни на цветочный магазин, ни на кафе с книгами. Но я очень хочу его открыть. Вернуться во Вроцлав и жить, зарабатывая на цветах, кофе, книгах и… на интеллекте и хорошей памяти официанток. Я хотела бы еще немного поработать здесь, чтобы накопить "стартовый капитал". Но если вы опишете мою мечту, вдаваясь в детали, мне вряд ли удастся сохранить место. В нашей фирме нет профсоюза. Теоретически мы бы могли его организовать, но первый, кому придет это в голову, будет немедленно уволен, независимо от того, во что обошелся бы судебный процесс и сколько пришлось бы выплатить в возмещение морального ущерба.
Я продаю автомобили. В стеклянном офисном здании. Я работаю на третьем этаже, а на пятом нам недавно предоставили так называемую комнату отдыха, или, как ее метко окрестила наша уборщица-турчанка: "Выспись на работе". Это теперь такой тренд, который проник и в Польшу. Более ста квадратных метров за эллиптическим стеклом от пола до потолка. Посредине - две кровати с водяными матрацами, письменный стол, на котором стоит компьютер с беспроводным Интернетом, два телефона и алебастровый фонтан, наполняющий помещение, как принято считать, "ароматом Азии". Хотя азиаты, которые у нас работают, не чуют в этом аромате никакой Азии. А европейцы говорят, что там пахнет духами любовницы шефа. Я не обращаю внимания на этот запах. Во всяком случае, до тринадцати сорока пяти. Я прихожу туда ровно в тринадцать тридцать, раздеваюсь и принимаю душ в ванной комнате. Овальная стенка душевой кабины тоже прозрачная, и сквозь нее видны очертания высотных зданий Франкфурта. Когда я стою там, мне кажется, что вода стекает не только по моему телу, но и по стенам всех высоток города. Полный отпад, оплаченный, скорее всего, за счет сотрудников, а также на средства, сэкономленные в результате последних сокращений. Хотя официально сокращения проводили "из-за кризиса".
Я не сушу волосы, ведь ему нравится, когда они мокрые. Без четверти два я слышу стук в дверь. Завернувшись в полотенце, открываю, а потом сразу вставляю ключ в замок и запираю дверь изнутри, чтобы никто не вошел. Мы садимся на одну из кроватей. У меня нет ощущения, что это всего лишь chillout, расслабление. Я испытываю совсем иные чувства. Какое-то время мы молчим. И пока молчим, мне порой приходит в голову, что он не такой уж хороший человек. Он всего лишь очень красив, временами бывает чутким, а еще у него бархатный голос. Я уверена, что точно так же думают о нем немало женщин. Возможно, и его жена. Но стараюсь об этом забыть. В такие минуты он только мой. У меня есть мечты, а он разбирается в литературе и цветах. У него красивые руки. И губы. Невозможно угадать, какие цветы он мне подарит, когда я в одном полотенце встречу его в дверях. Он итальянец из Неаполя и живет во Франкфурте уже двадцать лет. Десять лет назад его, как говорится, "увели" из компании "Фиат". Он тоже продает автомобили в нашей фирме. Но в отличие от всех остальных, еще и читает книги. Он входит в комнату, целует меня и прикасается лепестками цветов к моему лицу. Затем садится на одну из кроватей и читает мне вслух книгу, которую выбрал специально для меня. А я ложусь, закрываю глаза и слушаю его голос. Через некоторое время его дыхание учащается. Тогда я сбрасываю полотенце и лежу обнаженная. И тогда он откладывает книгу в сторону…
Неполноценность
Я к ним прикасаюсь. Осторожно провожу пальцами, потом беру в руки и, уже в полной мере насладившись прикосновениями, прижимаю к губам…
Нет. Не так! Сначала вдыхаю запах и только потом притрагиваюсь. Знаете ли вы, как пахнут туфли, о которых мечтаешь?
И не надо говорить, что они пахнут кожей. Обувь вообще-то всегда пахнет кожей. Как и уздечки для лошадей. А еще - охотничьи сумки и портфели. Но не туфли! Во всяком случае не те, которые коллекционирую я. Они пахнут прежде всего Миланом, Римом, Барселоной, Провансом, ну а потом - моими мечтами.
У меня, как утверждает мама, врожденное фетишистское отношение к туфлям. Чтобы купить самые дорогие, мне пришлось больше года терпеливо откладывать из стипендии, а еще добавить все, что я ежемесячно получала от бабушки на карманные расходы, и редкие алименты от отца, которые, кстати, мне переводит банк, расположенный в окрестностях Барселоны, где он уже десять лет живет с женщиной не намного старше меня.
Отец лишь однажды пригласил меня к себе. Я очень старалась полюбить его новую жену. И делала всё, чтобы она полюбила меня. Не получилось. У нее не получилось. И все же, несмотря ни на что, я ее люблю. Ведь она родила мне единокровную сестренку. Я всегда хотела иметь сестру. Но это неважно…
У Агнешки большие глаза и длинные, спадающие на плечи волосы. Ей двадцать лет. Она красивая и робкая.
Умолкнув, она нервно откидывает со лба пряди волос. Если пауза затягивается, кладет руки на колени и, закусив губу, опускает глаза. Она старается не смотреть на окружающих, словно понимая, что к ней проявляют недвусмысленный интерес мужчины, сидящие напротив - у барной стойки гостиничного ресторана.
Вы спрашиваете, как я с этим живу? Почти нормально, хотя мама говорит, что я живу как раз совершенно "ненормально". Она сравнивает мою жизнь с жизнью спортсменки, занятой в соревнованиях по экстремальным видам спорта. И видит отличие лишь в том, что у меня такие "соревнования" проходят каждый день. Но это не так.
Я делаю почти все то же самое, что и другие в моем возрасте. Учусь, зарабатываю на учебу, путешествую, хочу влюбиться. Но есть то, чего я делать не могу. Например, ходить в горы, поскольку без посторонней помощи мне трудно подняться наверх даже из варшавского подземного перехода.
Я не могу зарабатывать на учебу официанткой, не могу танцевать. То есть могу, но стесняюсь. Скажем так, я - "неполноценная".
Официально мой диагноз звучит как "спастичность мышц ног", которая почти всегда сопровождается "спастичностью" души. Это проблема скорее психического, чем физиологического характера.
Физическую боль можно заглушить трамадолом, заддиаром, миоластаном, и на какое-то время она проходит. Сегодня у меня ничего не болит, поэтому я не на таблетках и могу спокойно выпить с вами вина. Я очень хотела, чтобы сегодня у меня ничего не болело. Чтобы подавить душевную боль, мне нужно перестать думать и вслушиваться в себя. А вы сами знаете, что это невозможно. Нельзя отключить процесс мышления. А в моем случае это даже небезопасно.
Знаете, я очень люблю жить. Получать разнообразные впечатления. Как можно больше! В ваших книгах эмоциональные переживания - самое главное, но я читаю их не только поэтому. И не для того приехала в Варшаву, чтобы вам об этом сказать. Я приехала сказать, что читая ваши книги, поняла одну важную вещь.
Теперь я уверена, что не должна соглашаться на "хоть бы какого" мужчину. То, что я "неполноценная", вовсе не означает, что я хуже других. Вы описываете прекраснейшие истории любви людей, даже более "неполноценных", чем я. У меня всего-навсего ноги не совсем такие, как у других. Поэтому я не могу ходить так, как ходят остальные женщины.
Не знаю, зачем я прячу ноги под длинными платьями и юбками. Они такие же, как у всех женщин. Может, даже лучше. Я забочусь о них, как мать о новорожденном ребенке. Они просто не совсем здоровы. Когда я встаю, мне нужно вначале как бы "прислушаться" к своим ногам. Но ведь и вы постоянно прислушиваетесь к своему сердцу, правда?. Значит, оно тоже не совсем здорово. "Хромает", как мои ноги.
У нас с вами разные диагнозы. У вас - аритмия, у меня - спастичность. Сердце важнее, чем ноги, но хромоту, к сожалению, не скроешь. В особенности, если ты женщина.
Вы заметили этих типов у барной стойки? Они жадно вперились в мою грудь. И скорее всего, пытаются представить, какие у меня ноги. Для большинства мужчин женщина состоит исключительно из ног, заканчивающихся влагалищем, груди и губ. Через секунду я встану из-за столика, пройду в туалетную комнату, и они перестанут на меня глазеть. Это я гарантирую. Хотите, поспорим?
Пока, сосредоточившись на своих ногах, я буду медленно добираться до туалета, вы воочию увидите, как у них понизится уровень тестостерона, который сменит гормон сочувствия. Вы, возможно, даже знаете его название и структуру, не так ли?
Подобные мужчины меня не интересуют. Не для таких, как они, я ношу в кармане помаду. И не для них покупаю себе туфли. Знаете, что я получила в последний раз на именины от однокурсника? Он подарил мне безвкусные, совсем не пахнущие мечтой дешевые туфли на шпильках. Представьте себе, этот нахал сказал мне: "Я знаю, ты не сможешь в них ходить, но я бы очень хотел, чтобы ты их надела, когда ляжешь со мной в постель". Я выбросила его подарок в мусорное ведро.
Для моего мужчины у меня уже есть туфли - из зеленой, нежнейшей замши. Время от времени я прикасаюсь к ним и прижимаю к губам…
О грусти
Широкая асфальтовая аллея, покрытая подмерзшими лужами, ведет к воротам одного московского кладбища.
Снег припорошил монументальную красную звезду, приваренную к ржавому сооружению из стальных труб, венчающих ворота. По обе стороны от звезды висят огромные щиты с рекламой новейших моделей сотовых телефонов. Крикливые торговки в валенках и пестрых платках на головах пытаются навязать вам дешевые букеты пластмассовых цветов.
В стороне, у бетонного столба ворот, исчерченного граффити, я замечаю миниатюрную женщину. Слишком просторный черный плащ висит на ней мешком, седые, почти белые волосы затянуты в пучок. Она смотрит то на зажатую в руках фотографию, то на лица людей, проходящих мимо.
Я торопливо подхожу к женщине, робко протягиваю ей руку. Она крепко пожимает ее и долго всматривается мне в глаза. Потом улыбается. Мы молча входим на кладбище.
- Маша не любит, когда я плачу, - произносит она тихо и медленно, когда мы останавливаемся у гранитного надгробия. С овальной фотографии на коричневом камне улыбается молодая женщина. - Поэтому здесь я никогда не плачу, - добавляет она. - И во время похорон не плакала. Иначе она бы расстроилась. Знаете, Машенька вела себя как-то не по-русски, она никогда не показывала, что ей грустно. Так же, как ее бабушка, как отец, как я… Хотя было столько грустного…
Я встретил Марию немногим более года назад. Это была веселая, улыбчивая женщина. Сейчас ей было бы двадцать шесть.
В сентябре 2007 года я прилетел в Москву рассказывать о своих книгах. Впервые. Когда-то я полагал, что Советская Россия - это навечно, и я всегда успею в нее съездить. А потом, уже в новую Россию, с ее олигархами, для которых Эрмитаж - всего лишь "чистое и скромное место", меня не особенно тянуло.
Мария по поручению моего петербургского издательства организовала мне встречу с российскими читателями. Выпускница двух факультетов Московского университета, она знала три языка. Готовясь к моему приезду, читала польские книги, изучала историю Польши. Мы с ней так и не перешли на "ты".
Обращаясь к ней, я никогда не называл ее Машей, только Марией. Но вернувшись домой, воспоминал ее как очень близкого человека - теплого, заботливого и невероятно чуткого. Многие люди входят в нашу жизнь совершенно случайно. Кто-то на несколько дней, иные - на несколько часов. Лишь немногие остаются с нами навсегда. Нечасто, но такое бывает. И тогда мы начинаем думать, что их послала нам Судьба. С большой буквы.
Именно таким человеком была для меня Мария. Она старалась объяснить мне Россию - сегодняшнюю, шизофреническую, разрывающуюся между крайностями: испорченным, гнилым московским и петербургским декадансом и нищетой подмосковных деревень, где люди травятся тормозной жидкостью и бытовой химией.
Она убеждала меня, что нынешнюю Россию лучше описывает психоделический Достоевский, чем эпический Толстой. Оба говорят о русской тоске, которую принято заливать водкой, но каждый по-разному.
Мария считала, что в наше время Достоевский каждый день заканчивал бы попыткой самоубийства, а Толстого, будь он современным писателем, вообще бы никто не читал.
В декабре 2008 года я в очередной раз прилетел в Москву. В аэропорту искал глазами Марию. Но ее не было. И не могло быть. В мае она мчалась по московским улицам на мотоцикле с мужчиной, которого не любила, но от которого не могла избавиться, чтобы не ранить, и погибла в аварии.
- А вы знаете, что Маша писала стихи? И о вас тоже. И хранила ваши фотографии, - вывела меня из задумчивости женщина. - Она писала очень грустные стихи. Маша умела глубоко сопереживать. Всем и всему. Даже рыбам. Когда мы жили во Владивостоке, отец часто брал ее с собой на рыбалку. Когда отец не видел, Машенька доставала из ведра пойманных рыб и выпускала в прорубь. Он ни разу не пришел на это кладбище. Он слабый человек. Не видя ее могилы, ему проще верить, что, может быть, Маша когда-нибудь еще появится в его жизни… Мы с ним о ней не говорим. Мне это запрещено. Он оставил меня наедине с моей болью. Считает, что родители не должны жить дольше своих детей. И никогда не говорит о Маше в прошедшем времени. Мой муж - неумный человек, хотя и профессор университета. Вы часто пишете о смерти. И много. Слишком много. У вас что, есть русские корни? Еще вы много пишете о Боге. О том, что Он упрямо молчит. Вы думаете, у Бога есть основания молчать? Ведь Маша ничего плохого Ему не сделала. Ничего. Я перестала ходить в церковь. Не могу Ему это простить. Пока еще не могу. А знаете, Машенька ради вас учила польский язык… Она не хотела вас забывать. Не нужно плакать, пан Януш, не нужно…
Неодолимое желание близости
Когда меня спрашивают, чем занимаюсь, я отвечаю, что помогаю людям влюбиться. Пожалуй, я бы назвала это так. Хотя в последнее время уже не совсем уверена. По профессии я переводчик. Окончила университет в Санкт-Петербурге, защитила диссертацию по английской филологии в Екатеринбурге. Работаю в брачном агентстве в Великом Новгороде. Это небольшой, но древний город, расположенный недалеко от Петербурга, примерно в двухстах километрах по автостраде…
В мои обязанности входит перевод с русского на английский и наоборот писем, причем нередко с интимными подробностями.
В последнее время, правда, я ничего не перевожу. Пишу письма сама - от начала и до конца. Потому что женщин, которые к нам приходят, чувства уже не интересуют. Они хотят одного: выйти замуж и уехать отсюда как можно дальше. Но об этом нельзя писать сразу, вы же понимаете…
Сначала хоть немного сентиментальной чепухи, например, о "полном одиночестве и "неодолимом желании близости". Я говорю им об этом. И тогда женщины рассказывают свои истории, а я должна вжиться в них и почувствовать своими. И, изящно лукавя, все описать. Еще ни разу не было так, чтобы, слушая их, я не переживала то же, что пережили эти женщины.
С того момента, как пишу первое письмо от лица какой-нибудь из них, я начинаю жить ее жизнью. Начальник утверждает, что у меня "прекрасное сердце", и выдает мне самые большие премии. Но поверьте, я делаю это вовсе не ради премий!
He ради денег я беру их имена, вникаю в изуродованные судьбы, превращаюсь в дочь их родителей, сестру их братьев, а также обладательницу полуобнаженной груди и открытых ног на фотографиях, прикрепленных к письму. Порой я становлюсь матерью ребенка, который родился в браке - "к счастью, в прошлом", или вне брака - "как-то так, по глупости".
О детях они не умалчивают. Как правило. Но прежде всего я рассказываю о заветных мечтах, которых у них нет, а если даже есть, они не хотят или не умеют о них рассказать. Некоторые даже не хотят читать письма, написанные от их имени. Единственное, чего они хотят, - это прийти в один прекрасный день к нам в офис и узнать, что "он наконец созрел и прилетает в Санкт-Петербург или Москву".