- Zid. Давай, вылепи кувшин, - сказал он. - Посмотрим, что у тебя получится.
Глина и вода были справа от Амара, вращающееся колесо находилось слева. Через дверной проем в комнатушку попадал скудный свет, так что все тонкости работы хозяина Амар не разглядел, однако он изо всех сил старался в точности повторять все его движения, не забывая вращать босой ступней большое колесо. Не торопясь, он вылепил кувшинчик, заботясь прежде всего о том, чтобы очертания его были приятны для глаза. Мужчина был поражен.
- Тебе, небось, уже не раз приходилось делать такую работу, - сказал он наконец. - Что же ты сразу не сказал? Я всегда готов платить десять риалов и кормить хорошего работника, который смыслит в нашем деле.
- Да благословит вас Аллах, учитель, - сказал Амар. - Я очень проголодался.
Даже если он не вернется домой к обеду, отца успокоят хорошие вести, с которыми он явится к ужину.
Глава четвертая
Богатый купец по имени Эль-Йазами, который жил в их квартале и однажды отправил свою сестру лечиться к Си Дриссу, уезжал сегодня в полдень в Рисани. Его слуги уже отнесли на автовокзал за воротами Баб эль-Гисса семь громадных сундуков, которые взвесили и закрепили на крыше автобуса, а из дома всё продолжали тащить на вокзал бесконечные корзины и бесформенные тюки и свертки. Эль-Йазами совершал ежегодное паломничество к усыпальнице своего святого покровителя в Тафилалете, откуда он всегда возвращался, разбогатев на несколько тысяч риалов; ведь, как всякий добрый фесец, он умел сочетать дела с набожностью и знал, какие именно товары следует везти на юг, чтобы продать их там с наибольшей выгодой. И, пока он стоял, наблюдая за тем, как рабочие грузят его товары на крышу большого синего автобуса, ему пришла в голову мысль, что с полтысячи среднего размера кувшинов могут составить прибыльное добавление к его грузу. Даже если двадцать процентов уйдет на бой, подсчитывал он в уме, выручка все равно составит около ста пятидесяти процентов, а значит, дело того стоит. И вот, в сопровождении одного из сыновей он направился к Баб Фтеху, чтобы успеть совершить покупку. Когда вдали показался окутанный дымом глинобитный город, он послал сына посмотреть, какая посуда продается по одну сторону дороги, сам же отправился обследовать другую. Такую большую партию товара не всегда можно было приобрести за столь короткое время. Первым, с кем столкнулся сын Эль-Йазами, был Амар, только что выбравшийся из своей сырой мастерской в тень фиговых деревьев - глотнуть свежего воздуха и тайком выкурить сигарету. Амар знал парня в лицо, хотя друзьями они никогда не были. После обмена приветствиями молодой Йазами сообщил, что ему нужно.
- Мы продадим вам столько кувшинов, сколько вам понадобится, - не раздумывая, ответил Амар.
- Но нам они нужны прямо сейчас, - сказал Эль-Йазами.
- Само собой.
Амар понятия не имел, где можно достать такую уйму кувшинов, но главное было, что именно он первым сообщит о грандиозном заказе своему нанимателю, и тот наверняка в долгу не останется.
Бородач недоверчиво взглянул на Амара.
- Пятьсот?! - вскрикнул он. - Да кому столько нужно?
На самом деле он знал, что сможет раздобыть требуемое количество у своих соседей-гончаров; больше всего его интересовало, действительно ли это серьезное предложение или выдумка Амара.
- Вот этому, - и Амар ткнул пальцем в сторону молодого Йазами, который с беспечным видом сидел на нижней ступеньке лестницы. Гончар поглядел на него с разочарованием. Юноша не был похож на человека, способного купить хотя бы один кувшин.
- Сын греха… - начал мужчина низким, задыхающимся голосом. Амар подбежал к мальчишке и схватил его за руку.
- Получишь завтра пятьдесят риалов, если купишь здесь, - прошептал он.
- Не знаю… дело в том, что отец… - и парень показал в сторону, где Йазами-старший приглядывался к кувшинам на другой стороне оживленной улицы.
- Веди его сюда сейчас же, а завтра придешь за своими пятьюдесятью риалами.
Конечно, не было никакой гарантии, что гончар заплатит Амару хоть что-нибудь, если сделка состоится, но Амар решил, что в таком случае он просто уйдет от него. Мир был слишком велик, полон великолепных возможностей, чтобы тратить время попусту с неблагодарными учителями.
Парень перебежал на другую сторону дороги и начал оживленно говорить с отцом. Амар заметил, что он указывает в сторону их мастерской. Гончар уже снова сидел на корточках перед дверью.
- Ступай работать, - позвал он Амара.
Тот замер в нерешительности. Потом, решив рискнуть, перебежал через дорогу и мигом вернулся с молодым Йазами и его отцом, гончар выпрямился. Когда вся троица приблизилась, он услышал, как осанистый, внушительного вида господин говорит Амару: "Помню, помню тебя еще совсем крохой, когда ты пешком под стол ходил. Не забудь передать от меня привет Си Дриссу. Да хранит его Аллах".
Сделку заключили без промедления, и хозяин послал Амара набрать мальчишек, которые помогли бы отнести корзины с кувшинами к воротам Баб эль-Гисса. Когда последняя партия была отправлена, гончар спустился в темную комнатушку, где сидел Амар.
- Zduq, - сказал он, удивленно на него глядя, - так, значит, ты и вправду сын Си Дрисса, фкиха?
- Да. Я ведь вам уже говорил, - ответил Амар с легкой насмешкой, скрытой напускным удивлением.
- А я-то тебе не поверил. Ты уж прости, - гончар задумчиво почесал бороду.
- Аллах простит, - ответил Амар, беспечно рассмеявшись. И, не поднимая головы, погрузился в работу, делая вид, что полностью поглощен своими манипуляциями, и гадая, предложит ли ему хозяин какую-нибудь награду. Но, так как тот ничего больше не сказал на эту тему и завел разговор о количестве глины, которая им понадобится, Амар понял, что необходимо срочно что-то предпринять. Выскочив из углубления в полу, он схватил руку хозяина и поцеловал рукав его джеллабы. Хозяин отдернул руку.
- Нет, нет, Шариф!.. - протестующе воскликнул он.
- Всего лишь ученик искусного гончара, - напомнил Амар.
- Нет, нет…
- Пока я только металлем, - продолжал Амар, - но я могу пророчествовать. Отныне и впредь вам во всем будет сопутствовать удача. Это подсказывает мне мой дар. Аллах в Своей бесконечной мудрости наделил меня знанием, - при этих словах Амара гончар отступил на шаг, глядя на него широко раскрытыми глазами. - И я скажу вам правду, даже если сейчас вы занесли руку, чтобы ударить меня, - на лице гончара появилось изумленное выражение, и он уже собирался было возразить, но Амар не дал ему этого сделать. - Аллах всемогущ и знает, что творится у меня в душе. Поэтому как я могу утаить это от вас? Он знает, что сейчас мой отец лежит дома больной и у него нет денег даже чтобы купить горшочек пахты, от которой ему может стать легче. Он знает, что вы великодушны, и поэтому Он и послал вам сегодня богатого покупателя, чтобы вы могли проявить свое великодушие.
Теперь гончар глядел на него со смешанным выражением удивления и подозрительности. Амар решил, что надо без обиняков переходить к делу.
- Получив плату за пять дней вперед, я уйду отсюда сегодня самым счастливым человеком на свете.
- Допустим, - ответил гончар, - а потом мне придется нанимать полицейского, чтобы он разыскал тебя и приволок обратно? Откуда мне знать, что ты вернешься? А может, ты уже будешь в Дар Дебагхе таскать кожи к реке, стараясь провести тамошних людей так же, как провел меня? Амар ни минуты не сомневался, что хозяин даст ему денег, поэтому без лишних слов снова уселся в свою ямку, готовясь взяться за работу. Разогнав колесо, он поднял голову и сказал:
- Простите меня, господин.
Гончар застыл как изваяние. Наконец произнес почти жалобно:
- Откуда мне знать, что ты завтра вернешься?
- Да, господин, - сказал Амар. - Разве хоть один человек от начала мира мог сказать, что случится завтра? Человек живет сегодняшним днем. И я прошу, чтобы сегодня ты открыл свое сердце добру. Завтра принадлежит Аллаху, иншалла, - произнес он с чувством, - я приду завтра и буду ходить сюда каждый день. Иншалла!
Гончар сунул руку в карман чукры и вынул деньги.
- Это на пахту для твоего отца, - сказал он. - Пусть скорее поправляется.
Дорога к дому не лежала через пустырь у подножия кладбища напротив Баб Фтеха, однако Амар специально решил заглянуть сюда, когда закончил работу, в слабой надежде, что молодой Йазами окажется среди двух десятков мальчишек, гоняющих здесь в футбол. Йазами не было, но Амару попался мальчишка из школы, который уверял, что знает, где он, и вместе с Амаром они пустились на поиски по влажным улицам Эль-Мокфии, которые привели их на другой берег реки в маленькое кафе, которое Амар прежде никогда не видел. Йазами в компании сверстников играл в шашки. При виде Амара лицо его вытянулось: Амар мог объявиться так скоро только затем, чтобы сказать ему, что денег он не достал. После настойчивых попыток угостить Амара кока-колой, от которой тот вежливо отказался - это было слишком дорогое кафе, со столиками и стульями вместо обычных циновок, и Амар никому не хотел быть обязанным, - Эль-Йазами взял его за руку и вывел наружу, где, стоя в темноте под высоким платаном, они могли поговорить.
Основная цель Амара состояла в том, чтобы отвлечь внимание Йазами от своего места работы: появись парень там, гончар сразу бы что-то заподозрил. Теперь приходилось ломать голову: как мог он оказаться настолько глуп, чтобы назначить встречу именно там?
- Ты лучше завтра не приходи, - сказал он и добавил: - Он дал мне только двадцать пять риалов. В темноте он сунул монеты в руку Эль-Йазами. Тот вернулся к дверям кафе, чтобы пересчитать их в тусклом свете, падавшем изнутри. Это был приятный сюрприз, потому что он уже ни на что не рассчитывал.
- Значит, я должен тебе еще двадцать пять, - сказал Амар, - и я их отдам, как только раздобуду. Но постарайся придумать еще какой-нибудь заказ, ладно? Тем скорее получишь остальное.
Эль-Йазами это показалось вполне разумным, и он пообещал сделать все от него зависящее. После чего они расстались, причем каждый был не без оснований доволен исходом встречи.
Удивительно, но в ближайшие дни Эль-Йазами приложил немало усилий, чтобы найти покупателей хозяину Амара, и усилия эти оказались далеко не тщетными. И действительно, сделки были настолько успешными, что как-то под вечер к концу недели гончар зашел в маленькую мастерскую Амара. Прежде чем заговорить, он немного постоял, глядя на Амара. Когда же заговорил, в голосе его послышались удовлетворенные нотки и некоторое удивление.
- Господин, - сказал он. (Амар про себя улыбнулся: никогда прежде гончар так не обращался к нему) - С тех пор, как ты здесь, Аллах благоволит мне, дела идут на лад - так, как мне и не снилось.
- Хамдулла, - ответил Амар.
- Тебе нравится работа?
- Да, хозяин.
- Надеюсь, ты останешься у меня, - сказал гончар. Ему стоило труда продолжать, но он сделал над собой усилие. В конце концов, подумал он про себя, конечно же, это Аллах послал ему парня, ведь сначала он не поверил, что перед ним - Шариф, да еще обладающий даром барака, и он не мог припомнить, что заставило его держаться с мальчишкой дружелюбно. Если тут не обошлось без вмешательства Аллаха, гончар чувствовал себя надежней и ему легче было проявить великодушие. - Думаю, я удвою тебе плату.
- Если такова воля Аллаха, - ответил Амар, - я буду очень, очень рад.
Гончар достал из кармана перстенек и протянул его Амару
- Надень его, - сказал он. - Пусть это будет тебе небольшим подарком. Никто не может сказать, что Саид не отблагодарил Аллаха за Его милость.
- Спасибо вам большое, - ответил Амар, примеривая перстень то на один, то на другой палец. - Единственное, я хотел бы знать, с какого времени плата будет считаться удвоенной. Начиная с сегодня или с того дня, как я поступил к вам на работу?
Гончар воззрился на него и уже готов был сказать какую-то резкость, но решил, что не стоит, и только пожал плечами.
- Если хочешь, можем считать с самого начала, - сказал он; лично ему Амар не нравился, но он решил держать его у себя, насколько это будет возможно. Это было не только из-за божественной благодати, которая, казалось, воплощалась в мальчишке, но и благодаря удачной торговле в последнее время. Хотя факты эти можно было рассматривать как две стороны одной монеты, гончар предпочитал думать о них по раздельности: этим он еще больше угодит Аллаху.
- Если вам это не нравится… - начал Амар.
- Конечно, нравится, конечно, - запротестовал гончар.
- Когда-нибудь, если вы вдруг останетесь без выручки, я буду работать на вас бесплатно и вдвое усерднее - так, чтобы Аллах снова явил Свою милость и послал нам денег.
Гончар поблагодарил Амара за его великодушие и повернулся, чтобы идти.
- Шесть дней по двадцать риалов, - думал между тем Амар. - Он дал мне пятьдесят. Значит, должен еще семьдесят. И двадцать пять… Йазами… бельхак, это еще не все… Но почему он не платит, а все только болтает?
И Амар решил получить деньги сегодня же.
- Учитель! - крикнул он, когда гончар был уже в дверях. Тот с удивлением посмотрел на него. Теперь Амару надо было действовать без оглядки. Конечно, это было неслыханно, однако он собирался попросить хозяина посидеть с ним вечером в каком-нибудь кафе. Слова, которые он произнес, удивили его самого едва ли не больше, чем того, к кому были обращены.
- Ладно, - сказал гончар.
Закончив работу, они вместе отправились в кафе неподалеку от Баб Сиди Бу-Джиды; позади был разбит небольшой сад, через который протекал один из бесчисленных речных протоков. По берегам росли плакучие ивы и молодые сливовые деревца; единственная маленькая лампочка, подведенная к увитой виноградом решетке, пряталась в листве. Циновка, на которой устроились хозяин с учеником, была всего в нескольких сантиметрах от быстро бегущей воды.
Амар с важным видом приказал подать чай; ему с трудом удавалось скрывать распиравшие его гордость и удовольствие. Ему подумалось, что он был бы еще более счастлив, если бы перед ним не маячила проблема - найти нужную зацепку в разговоре, которая дала бы ему возможность с полным основанием потребовать денег, и перед ним мелькнул соблазн отказаться на этот раз от своей затеи и просто приятно расслабиться. Однако Амар тут же напомнил себе, что пригласил хозяина в кафе только затем, чтобы получить жалованье и, вздохнув, решил поскорее покончить с делом.
Гончар рассказал Амару о двух своих сыновьях, о препирательствах с соседом, которые едва не переросли в кровную вражду, и, наконец, о мечте всей своей жизни - совершить хадж, паломничество в Мекку. Амар разволновался, глаза его блестели.
- Отправиться туда с благословения Аллаха и умереть счастливым, - прошептал он с блаженной улыбкой на губах. Затем откинулся назад и, закрыв глаза, выдохнул: - Аллах!
- Но только не в этом году, - значительно произнес гончар.
- Может, через год удастся скопить денег, иншалла.
Гончар фыркнул. Потом, наклонившись вперед, шепнул на ухо Амару:
- Здесь можно. Никто тебя не слышит.
Амар не понял, но улыбнулся и оглядел маленький, тускло освещенный сад. Каким умиротворенным казалось здесь все: вечерний ветерок колыхал листочки винограда, вившегося возле лампочки, по желтой циновке скользили тени. На миг Амару удалось отогнать мысли о деньгах. Время от времени темная поверхность воды покрывалась рябью и раздавался всплеск, словно какая-то рыбешка выпрыгнула и снова скрылась. В минуты подобного умиротворения, говорил отец, человеку приоткрывается рай - так, чтобы он потом всей душой стремился к нему, терпеливо снося тяготы земного пути. Амар чувствовал себя как никогда уютно и счастливо. Скоро им принесут горячий мятный чай, и он попросил, чтобы в каждую чашку положили по веточке вербены. А когда у него появятся деньги, он присмотрит себе пару настоящих европейских ботинок и продаст свои еврейские сандалии…
- Нет, нет, только не в этом году, - решительно повторил гончар, и в глазах его неожиданно мелькнул злобный огонек. - Пусть это племя сгниет в аду.
Амар удивленно поглядел на него. Разумеется, речь могла идти только о французах, однако он не помнил, чтобы гончар хоть раз упоминал о них, пусть даже намеком. Не успел он подумать этого, как заметил, что гончар смотрит на него с растущим подозрением.
- Ты знаешь, кто такой Ибн Сауд? - вдруг спросил он. - Приходилось слыхать?
- Конечно, - ответил Амар, неприятно уязвленный тоном своего собеседника. - Это султан Хеджаза.
- Huwa hada, - сказал гончар, - но вижу, ты маловато знаешь о том, что творится в мире. Протри глаза, парень. Великие дела совершаются ныне. У Ибн Сауда есть своя голова на плечах. В этом году ни один ходоки из Марокко не добрался до Мекки. Всем удавалось доехать только до Джидды, а затем приходилось поворачивать обратно.
- Вот бедняги, - ответил Амар, моментально проникшись состраданием к несчастным паломникам.
- Бедняги? - воскликнул гончар. - Ослы! Сидели бы себе дома. Разве это подходящий год, чтобы ехать в Мекку, когда это грязное отродье, которое они нам навязали, по-прежнему сидит на троне султана? Клянусь, будь моя воля, я бы приказал запереть двери всех мечетей в стране до тех пор, пока нам не вернут нашего султана. А если не захотят, сам знаешь, что будет.
И действительно, Амар знал. Гончар имел в виду джихад - поголовное истребление неверных. Он сидел молча, ошеломленный тем, что в гончаре вдруг проснулась такая кровожадность. И, уж конечно, он не мог не знать о том, что французы посадили в его стране на трон подставного монарха. Амару казалось, что об этом знает весь мир. Он осуждал это надругательство, как и все вокруг, но никогда всерьез о нем не задумывался. Замена Бен Арафа на Сиди Мохаммеда ничего не значила для Амара: он еще ни разу не встречал человека с твердыми политическими убеждениями. Сколько Амар себя помнил, отец его всегда полыхал гневом против неверных и злых дел, которые французы творят в Марокко, и это новое злодеяние - похищение султана, заключение его на острове посреди моря и подмена едва живым стариком, который был все равно что слепоглухонемой, - оказалось всего лишь последним пунктом в долгом перечне французских преступлений.