– Я рад, что смог оказаться полезен вам с первых же минут пребывания в моем институте.
Он повернулся к нам спиной и прошел мимо охраны, которая с недоверчивыми лицами встретила нас у турникета.
– Пустая формальность, не обращайте внимания! Такие правила распространяются на всех без исключения, – Уилкокс стоял за спиной у представителей службы безопасности и успокаивал нас.
Охрана из трех человек быстро и профессионально ощупала меня и Лелю. Причем я успел заметить, что Леля готова была вцепиться в любого из них, перейди они грань приличия. Они за считанные секунды осмотрели нас и утверждающе кивнули доктору, причем все трое одновременно. Три огромных, накачанных японца – вид, внушающий уважение, ведь по большей части все японцы низкорослые.
Доктор, убедившись, что мы не носим с собой ни перочинного ножа, ни компактной ядерной бомбы, вновь повернулся спиной и последовал в один из коридоров, которые, словно лучи, расходились в разные стороны из главного холла. Мы шли молча. Профессор больше не изъявлял желания делиться с нами какой-либо информацией. Он просто вел нас по пустынным коридорам, словно по лабиринту, постоянно поворачивая то вправо, то влево, запутав мое воображение так, что мне казалось – мы либо должны были выйти назад в холл института, либо оказаться на другом конце острова. Леля шла со мной рядом. Она о чем-то думала. Не сложно было догадаться, что она взвешивала слова Уилкокса. Даже я заметил, что доктор очень внимательно изучал нашу реакцию на эту новость. Но почему, я не понимал.
Преодолев множество поворотов, спусков и подъемов по лестнице, мы наконец подошли к небольшой двустворчатой двери, на которой кроме японских иероглифов было выведено и имя Уилкокса на английском. Кстати, это была единственная дверь с английской надписью.
Кабинет Уилкокса оказался просторным и светлым. Кроме той двери, через которую вошли мы, в комнате бросались в глаза еще три, на каждой стене, ровно посередине. Что было за этими дверьми, я не спрашивал и даже не хотел знать. Леля по моему взгляду поняла, что я обратил внимание на двери, но тоже сделала вид, что ее это не интересует.
Мы расселись вокруг большого круглого стола, сделанного из стекла и потому казавшегося невесомым. В центре стояла ваза с пионами. По-видимому, доктор был не прочь побаловать свой взгляд яркими цветами, а заодно отдать дань японским традициям.
– Прежде чем мы расстанемся сегодня, я должен вам рассказать то, о чем меня в принципе попросили ваши коллеги. Это не секрет, но, как я понимаю, для успеха вашего дела вам необходимо много знать, особенно вам, Стас.
– Ну, знаете ли, знать много – это, конечно, хорошо! Только вот хочется знать лишь то, за что тебя не будут выдергивать из собственного тела и выворачивать наизнанку! – пошутил я.
– Да, согласен! – Уилкокс ответил довольно серьезно, чем еще раз удивил меня. – Но я хочу вам рассказать не секрет, а самую обычную для Японии вещь. Это понимают тут даже дети, хотя для европейцев порою эти истины остаются тайной всю жизнь.
– Знаете ли вы, кто главный враг человечества? – начал доктор.
– Смерть! – предположил я.
– Время, – Леля сказала это с явной грустью.
– Правильно, время! А знаете, как на Окинаве эти по-детски наивные в чем-то люди разобрались с этим врагом? А никак! Для них не существует этого врага. Фишка в том, что на Окинаве люди не воспринимают часы как своего личного врага, на Окинаве время – это друг. Признаки этой дружбы заключаются в том, что никто никуда не торопится. Торопиться – это дурной тон. Время Окинавы – это на самом деле своего рода объективная реальность, которая проявляется в запаздывании с началом церемоний, приемов, лекций и симпозиумов, не говоря уже об обычных встречах друзей или семейных вечеринках.
– Это поэтому таксист вез нас нарочито медленно, словно специально пытаясь опоздать? – решил спросить я.
– Ну, это трудно сказать наверняка, но я не исключаю и эту версию! Знаете, эксперты много рассуждали об этом явлении. Они изучили время, его влияние на психику, на стрессы, на наше самочувствие. Особенно внимательно разбирались со стрессами. Природу стресса, его связь с внешними проявлениями – вот что надо было понять в первую очередь! Много было различных версий, но в одном большинство экспертов сошлись: стресс непосредственно связан с нашими представлениями о времени. Стремление людей на Западе делать все больше дел за все меньшее время – это самый мощный стрессогенный фактор нашей эпохи, и он-то как раз и производит хаос и разрушения в нашем здоровье. Лихорадочно ставя и решая множество задач, мы пытаемся впихнуть все больше и больше дел в единицу времени. Наши заклинания: "время – деньги" и "эта новая технология позволяет быстрее делать работу". Новый символ высокого статуса – забитая до отказа повестка дня. Ускоренный темп, безусловно, преимущество, если вы сражаетесь на "поле боя" вашего бизнеса, но "проскакивание" на извращенно высокой скорости через другие грани жизни может оказаться катастрофичным. Создание семьи и общение с друзьями, наслаждение природой, искусством, сохранение культурных традиций – все это требует времени и не может происходить в гонке.
На Окинаве и во многих других странах, сохранивших культурные традиции, время ценится за то, что оно идет долго. За связанные с ним понятия о плодородии, росте, развитии и сельскохозяйственных циклах, за отношения между поколениями предков и потомков. По-прежнему часто применяется старый лунный календарь, причем с ним сверяются особенно тщательно, когда речь идет о предписанных в то или иное время ритуалах и празднествах.
– Мама еще говорила, если ты что-то не можешь изменить – полюби это. – Стас поцеловал часы, за что получил традиционный щипок от Лели, и нарочито внимательно воззрился на Уилкокса.
Зазвенел "Скайп", и доктор отвлекся на монитор. Он поговорил с кем-то по-японски, а потом резко оборвал беседу.
– На сегодня это все, но завтра мы продолжим. Нас пригласили в деревню Агивни, на похороны самой пожилом женщины в округе. Вам опять повезло! Во второй раз!
– Извините, а первый? – не выдержал я и съехидничал.
– А первый – это со мной! Я же знаю об Окинаве больше, чем кто-либо другой…
На следующее утро мы встретились вновь. По пути в деревню нас просветили насчет сути нашего везения. Оказывается, Мисао Окава стала тридцатым человеком в истории, встретившим стопятнадцатилетие. В дальнейшем мы выяснили, что у нее было трое детей, которые отметили девяностолетний юбилей, а еще есть четыре внука и шесть правнуков.
Как пояснил Уилкокс, внуки вряд ли доживут до такого возраста, как их бабушка, потому что ведут современный образ жизни, пивко попивают, в "Макдоналдсе" едят. То есть ведут себя совершенно неправильно, а значит, долго не протянут.
Мы пришли, по-видимому, в самый разгар церемонии: несколько приглашенных возносили хвалу покойной, а важный японец читал телеграммы с соболезнованиями. Так продолжалось несколько часов. К концу четвертого я уже был готов бежать отсюда сломя голову. Леля тоже – она потянула меня за рукав и показала глазами на дверь.
Американец перехватил наши взгляды и махнул рукой, приглашая нас к выходу.
Оказавшись на улице и избавившись от скорбного выражения лица, мы перевели дух. Я совершенно не понимал, зачем нас сюда притащили, а Леля по-прежнему думала о чем-то своем.
– А кто эти пять женщин, которые были ближе всего к усопшей? – решил выудить хоть какую-то информацию я.
– Это ее моаи. Те, кому посчастливилось родиться на Окинаве, вливаются в систему, при которой каждый автоматически имеет полдюжины друзей, с которыми будет общаться всю жизнь. Эта система называется моаи. Если вы в моаи, то должны поделиться достатком, когда вам выпадет счастье, если же случилась беда – заболел ребенок, скончался один из родителей, – то всегда есть кто-то, на кого можно положиться. То, что вы наблюдали, – это конкретная группа моаи, эти пять женщин уже девяносто семь лет вместе, а их средний возраст – сто два года. А еще у них есть понятие "икигай"… В лексиконе жителей Окинавы даже нет такого слова, как "пенсия". Вместо этого есть одно понятие, которое охватывает всю жизнь. Это и есть "икигай". В приближенном переводе это означает "причина, ради которой вы просыпаетесь утром". Для этого стодвухлетнего мастера карате "икигай" – это передача ученикам премудростей искусства борьбы, а для столетнего рыбака – это богатый улов три раза в неделю, ведь им кормится его семья.
А вот еще интересный факт. Национальный институт старения передал нам анкеты опроса среди долгожителей. Один из вопросов… Замечу, вопросы были составлены с тонким учетом культурных факторов. Один из вопросов был: "Каков ваш икигай?" И старики сразу же смогли сказать, ради чего они просыпаются утром.
Американец достал фотографию японки, которой оказалось сто два года.
– Икигай этой женщины – это просто ее прапраправнучка. Однажды ее спросили: каково это, держать на руках прапраправнучку. А она ответила: "Это как попасть прямиком в рай". Как вам такое сравнение?
Я уже пожалел, что спросил. На мою голову опять обрушилась лавина информации. Хорошо хоть за разговором мы незаметно дошли до машины.
Всю дорогу в голову мне лезли философские мысли. Немудрено, после такого "погружения в среду" каждый задумался бы о своем икигай. Сначала я думал о том, что многие люди, да и я в какой-то мере, просыпаются по утрам, чтобы добыть свой кусок хлеба. Но вскоре пришел к выводу, что это не "ради", а "для чего". В сущности, это "для чего" – банальные вещи, а икигай, по моему разумению, все-таки что-то более возвышенное. Тогда я вспомнил о любви. Украдкой взглянув на Лелю, я попробовал смоделировать свои чувства по отношению к ней. Удивительно, но я пришел к выводу, что не хочу этого. Ведь не дай бог мы сойдемся, а потом ни с того ни с сего она изменится, из красивой, умной, спокойной женщины превратится в злобную фурию, и что тогда? Прощай, нормальная жизнь? Нет, пожалуй, это не то, ради чего стоит жить, – просыпаться по утрам ради мелкой ссоры на кухне. Вот уж увольте, это не по мне. Но стоп! Любовь не отграничивается отношениями мужчины и женщины. Как же мой отец? В последнее время вся моя жизнь определена его спасением. Наверное, это то самое. Но есть еще одна вещь… Оказывается я подвластен тщеславию. И хоть это и грех, но вера в то, что я смогу помочь многим людям, разгадав секреты бессмертия, греет меня похлеще любого одеяла. "Ну и ладно, – успокоил себя я, – раз я хочу принести пользу человечеству, значит, я не окончательно отпетый эгоист".
Леля толкнула меня в бок.
– О чем задумался?
– Смысл жизни ищу! – отшутился я.
– Нашел?
– Стать бессмертным!
– Будь поосторожнее с мечтами! Вдруг сбудутся! – почему-то серьезно ответила Леля и перевела разговор на другую тему.
– Американский доктор – это всего лишь культурная часть программы, а настоящее шоу будет после обеда.
– Ну, хоть покормят!
– Это вряд ли, тебе уже нельзя! – хмыкнула Леля, хитро прищурившись. – Японцы разрешили нам приехать сюда только по одной причине.
– Я знаю эту причину – они хотят в очередной раз убить меня и посмотреть, как я из этого выкручусь. А ты будешь наблюдать за всем этим.
– Смешной ты, Стас. Здесь все намного жестче – им нужен донор!
– А! И как это я сразу не догадался – они вырежут у меня сердце?
– Нет. Им нужна твоя сперма.
Я посмотрел на Лелю, не веря своим ушам, и медленно сказал: "Продолжай!"
– Все просто, японцы выводят новый вид человека, а раз твой отец может впадать в состоянии сомати, то генетически ты тоже подходящий материал. Короче, тебя выбрали, как бычка для селекции.
– Я чем это мне грозит?
– Не беспокойся, это же ерунда. Вначале они тебя исследуют, поставят пару клизм, а потом отправят в туалет с порножурналами и стаканчиком. Ну а уж если ты не сможешь сам, разрежут тебе яичники и достанут сперму…
– Нет уж, лучше я сам! – прервал я ее.
– Вот так-то! – Леля зло улыбнулась, но в этот момент Уилкокс обернулся к нам, заглушил радио и спросил:
– И на чем мы остановились?
– Мы на…
Не знаю, что хотела сказать Леля, но я поторопился дать свой вариант ответа:
– На времени, уважаемый…
– Ах, да! – доктор сразу ухватил нить рассказа. – Сегодня после обеда мы поедем в Кладезь мумий. Культура самомумификации существовала в разных регионах Земли – на Аравийском полуострове, в Индии, Тибете и так далее. В Японии буддийские монахи, используя специальную диету, доводили себя до смерти, а их мощи превращались в мумии. До нашего времени таких мумий дошло около двадцати, датируются они в основном XVI–XIX веками.
Пару минут я смотрел на него стеклянными глазами, почти не соображая, о чем он опять трындит, но на третьей минуте я уже не смог удержаться: улыбнувшись как кот, я стал внимательно вслушиваться в речь американца.
– Кладезь мумий – это монастыри в северной префектуре Ямагата. Практически все известные японские мумии находятся в тамошних святилищах. Сами монахи говорят, что основоположником этой практики был создатель секты сингон-буддизма по имени Кукай, живший около тысячи лет назад в храмовом комплексе у горы Коя в современной префектуре Вакаяма. Ему в голову пришла "революционная" идея достижения духовного просветления: как обычно, через физические страдания и умерщвление плоти.
Кукай разработал собственную диету и методику такого просветления. Монах, желавший просветлиться, должен был на протяжении тысячи суток питаться лишь семенами и орехами, при этом ведя активную физическую деятельность. Таким образом, по мнению древнего фитнес-тренера, он сжигал в организме весь жир. Следующую тысячу дней будущая мумия должна была питаться корнями и корой деревьев, а также пить специальный чай уруши, ингредиенты которого использовались обычно для создания лаков – ими покрывали, к примеру, деревянную посуду. Древние японцы считали, что мумии могут видеть, хотя глаза им удаляли, и даже общаться с еще живыми людьми, помогать им советами и быть посредниками между миром живых и миром мертвых. Несмотря на такие, безусловно, полезные и утилитарные опции, сейчас в Японии производство мумий официально запрещено, и формально никакая буддийская община не тренируется в самомумификации своих членов.
"Так! – подумал я. – Вот только такой диеты мне и не хватало!"
– Что хотите говорите, но лакировать свои кишки я не позволю! – это я сказал на ухо Леле.
Она улыбнулась. Американец подвел итог:
– Итак, сегодня к мумиям, а завтра в лабораторию.
– Хорошо! – ответил я.
Завтра наступило быстро. Видимо, разница во времени до сих пор давала о себе знать.
В лаборатории нас встретил невысокий японец, он постоянно улыбался и кланялся, кланялся и улыбался. А потом нас проводили в мир будущего. Там было все из стекла, там кружилась голова и терялось ощущение реальности. Нам пояснили: это сверхсовременная лаборатория.
"По-японски"! – добавил я про себя.
Улыбчивый японец усадил нас на диван.
– Мы установили, что снижение температуры тела с двадцати одного до восемнадцати градусов увеличивает продолжительность жизни мышей на сорок процентов. Потом мы поняли, что дело даже не в температуре, а в колебании ее значений. Оказывается, именно перепады температуры окружающей среды негативно сказываются на продолжительности жизни живых организмов. То, о чем вам рассказывал американец, – социальные факторы, икигай, питание и прочее, – несомненно, продлевает жизнь, но кардинально ничего не решает. Рано или поздно люди все равно умирают. Мы же четко осознали, что должны решить вопрос кардинально. А для этого вывести новый вид человека! Вот поэтому мы и собираем со всего мира сперму и яйцеклетки долгожителей или людей, способности которых в этом направлении неординарны. Мы уже научились выращивать потомство. У нас есть шесть детских садов, где сейчас находятся дети, которые должны прожить минимум двести лет.
Японец с гордостью продемонстрировал слайды с улыбающимися детками-долгожителями.
– А теперь пройдем со мной! – не переставая улыбаться, он указал на дверь.
В лаборатории нас уже ждали.
– Не бойтесь, обычные анализы, ничего страшного! – успокоил он. – А завтра вы сдадите сперму! И на этом мы с вами распрощаемся, если, конечно, вам не захочется прослушать курс лекций по второму разу…
…В два часа ночи я постучал к Леле и попросил денег. Она удивилась, но лишних вопросов задавать не стала, а выгребла все, что у нее было, и отдала мне. Я пообещал рассказать ей все завтра.
Утром я, насвистывая популярную мелодию, уселся в машину рядом с Лелей. Она подняла на меня брови, но промолчала, и нас повезли в лабораторию.
Когда я возвращался из туалета, гордо неся в стаканчике свой трофей, Леля даже не решилась на меня посмотреть. Она была смущена и прятала глаза. А я был рад, что все прошло удачно, а еще в глубине души предвкушал Лелино изумление.
Только в машине она спросила:
– Ну что, все хорошо?
– Да! – загадочно ответил я и, измученный бессонной ночью, тут же захрапел.