С видом блаженствующей жертвы Андрей напомнил про конфискованный склад. Уваров ткнул ручкой в соответсвующие пометки в своем блокноте: "Уже взял на карандаш. Вызволить твой товар – это самое простое из того, что нам предстоит сделать". Андрей удивленно и с некоторым восхищением взглянул на своих спасителей. Задумчивый Уваров вернул Андрея к тому месту его истории, когда Блайвас просил Штрума забесплатно подогнать бойцов для охраны Коршунова:
– Что, говоришь, эти шестёрки обманывают Хозяина?
И сделал пометки в своём в блокноте. Иосиф Григорьевич насмешливо скосил глаза:
– Согласен с московскими коллегами. Осмелюсь поделиться своими скудными мыслями. Сохранять привилегию умереть на российской земле для одних только русских было бы равносильным установлению несправедливой привилегии. Для инородцев идея смерти в России получает религиозную, мистическую окраску; она становится чем-то положительным, приобретает какие-то достоинства. Кара есть долг по отношению к мигрантам-инородцам, и лишать их её значит умалять их права.
Прощаясь с полковниками, Андрей изысканно поблагодарил их и почувствовал, что провёл время с пользой. Впервые в его жизнь вмешались тайные учреждения, управляющие людьми и мирозданием. Со своей безопасностью он решил вопрос, правда денег не прибавилось. Если потерять бизнес, то и средств не будет на адвокатов. Но блеснувшая на миг радость смешалась с печалью и утонула в печали. Придя домой, он вспомнил про семь миллионов, которые должен раздобыть к понедельнику, и ему стало страшно. Против Ансимовых и Быстровых его защитники могут оказаться беззащитными. Все попытки к безопасности окажутся тщетными.
Глава 54
В этой двухдневной поездке Андрей чувствовал себя как пленник, выпущенный на свободу из тюрьмы под честное слово. И вот, время побывки закончилось, пора возвращаться, и неизвестно что впереди. С женой так и не определились, она не услышала в его голосе твёрдых ноток: "Собирайся, Мариам, собирай ребёнка, и поехали в Питер! Насовсем!" Вместо этого опять прозвучало что-то витиеватое: "Ну как ты сочтёшь нужным…" И так уже четыре года. Семья фактически живёт порознь. Поначалу вообще все родственники были против переезда. Но Андрей уехал, потому что от Игоря Быстрова поступило предложение, от которого невозможно отказаться. Потом родители убедительно посоветовали: нечего разрываться на два города, либо Питер, либо Волгоград, что это за бесконечная езда между двумя городами да еще командировки по всему Югу России! Они много чего советовали, но Андрей никого не слушал. Мариам приезжала к нему в Питер, но ей было трудно управляться с ребёнком одной, без бабушек, тётушек и прочих многочисленных родственников. Она пребывала в неуверенности, достаточно ли прочно положение мужа в чужом городе. И, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временные сооружения. Теперь, когда приобретена просторная трехкомнатная квартира в строящемся жилом комплексе "Морской Фасад" на Васильевском острове (дом вот-вот сдадут), когда финансовое положение настолько укрепилось, что Андрей затеял сайд-проект (Северный Альянс, плюс интернет-сайт Razgon-net)… вдруг замаячила реальная возможность потерять не только петербургский бизнес, но вообще потерять всё!
Глава 55
Нечасто Радько и Блайвас показывались в офисе по выходным дням, но сейчас они в авральном режиме готовились к открытию автосалона и целый день катались по маршруту набережная Мойки – улица Трефолева (арендованное ими помещение на заводе Балт-Электро имело выход на улицу Трефолева). Переговорив с телевизионщиками, Блайвас включил телевизор. На экране появился смешливый круглолицый парень – то была запись передачи, которую на днях должны дать в эфир по местному телевидению.
"… мы сделали очередное предложение. Вместе с партнерами и банковскими институтами построить в первую очередь промышленные здания, которые будем сдавать в аренду, чтобы они там установили свои ресурсы и не тратили деньги на строительство. Новый проект называется "А-парк", мы готовы отдать под него 25 000 кв. м площадей. Реализация наших проектов подтверждена финансово: нам удалось утвердить бизнес-план в Министерстве финансов, и сейчас мы выбираем кредитную программу в 10 млрд руб. В настоящий момент запущен проект Авто-Хамм – конвейерная сборка легендарных внедорожников Хаммер. Штамповка, сварка, окраска Хаммеров уже началась. Единственно, что строительство отложили на год. Конечно, полноценное производство будет не ранее, чем через 2 года".
Досмотрев ролик, в котором ведущий строил воздушные замки и в его речи было столько же правды, сколько на самом деле будет собрано новым предприятием новых джипов, они обсудили проект с автосалоном. Если две недели назад там царила мерзость запустения, то сейчас всё выглядит довольно пристойно. Мусор вывезли, станки-железки задвинули в дальний угол, повесили подвесной потолок, установили перегородки, мебель и устроили презентабельный холл. Осталось лишь стены выкрасить.
Дальнейший разговор был посвящен поиску ответа на извечный мужской вопрос "у кого толще болт?" и кто кому сколько надавал защекастиков. "Почему минет это когда "хуй сосут", ведь по факту его не только сосут? – допытывался Радько. – Чтоб красиво звучало "Соси, сучка"?! Минет – это общее определение оральных излишеств, производимых женщиной по отношению к мужчине. Туда входят и фелляция, и иррумация, и другие ротовые изврашения. При этом сосанием все это не ограничивается, далеко не ограничивается. Такие дела!"
Мысли Блайваса постоянно крутились возле того, как уменьшить издержки и максимизировать прибыль. Оборвав Радько на полуслове, он сказал:
– Бизнес в отстое – любой! Все хотят поиметь всё бесплатно, и мы с тобой в первую очередь. К чему эти важные техночлены и аренда? Мы могли бы снять передачу в студии и заявить, что находимся на нашем автосборочном заводе.
Тут со стороны холла донёсся шум, скрежет, в кабинет вбежал Лось – здоровенный охранник с лошадиной физиономией, из-за которой получил своё прозвище.
– Там менты!
Ему бы следовало степенно, как подобает приличному дворецкому, войти и доложить: "Менты, сэр!", ибо в следующую секунду в офис ворвались вооруженные люди в камуфляже, не удосужившиеся позвонить в дверь и воспользовавшиеся для её взлома специнструментом. Они взяли всех присутствующих на мушку. В прихожей раздались тяжелые шаги – кто-то очень массивный ступал по ламинату. Радько и Блайвас напряженно уставились на дверной проём. Мгновение, и в нём появился крупный пятидесятилетний мужчина с красным лицом и медвежьим телосложением. Они сразу узнали его – то был Юрий Пышный, который, десять лет назад, будучи сотрудником УБОП, доставил им массу неприятностей. Он уселся в кресло напротив Блайваса:
– В общем я тут ради общей безопасности.
Радько угодливо изогнулся:
– Что вы так, Юрий Иванович, мы бы сами дверь открыли, нам нечего тут скрывать.
Пышный, выпятив могучую грудь и сдвинув брови, смотрел в упор на растерянного Блайваса, и слова майора падали отрубленными кусками льда:
– Сначала рэкет, потом контрабанда, а теперь экстремизм на национальной почве…
Далее Пышный проговорил стандартный текст, из которого следовало, что оппонентам кранты прямо сейчас… но остаётся малая, прямо-таки микроскопическая надежда на спасение. И было произнесено имя: Виктор Штрум.
Лицо Радько своим цветом походило на спелый гранат.
– … Штрум… у него напрочь отсутствует моральный компас.
– Зато у вас этот компас заебательски работает! – отбрил Пышный и крикнул в коридор своим, чтобы привели некоего Раймонда.
Пораженный Блайвас не прерывал мрачного молчания. Его лицо покрылось малиновыми пятнами. Он встал со своего кресла и сделал несколько шагов по комнате. Затем подошёл к окну и отворил его. В помещение ворвались уличные звуки – шум машин и говор прохожих. Звуки нормальной человеческой жизни. Потом он зигзагами вернулся к своему месту, но не сел, а остался стоять в неестественной и неудобной позе полусогнутого человека – в его роскошном кожаном кресле развалился Пышный, а стул, на котором он только что сидел, занял незнакомый мужчина, белесый, с типичной скандинавско-прибалтийской внешностью, в сером спортивном костюме.
Пышный велел закрыть дверь и представил незнакомца: Раймонд. Блайвас угрюмо кивнул. У всех присутствовавших сложилось впечатление, что с ним происходит нечто необъяснимое и тревожное. Грехи прошлого потянули его и его напарника, Радько, на дно, и придётся приложить массу усилий, чтобы удержаться на плаву. Пышный с Раймондом стали объяснять, какие это должны быть усилия, что конкретно надо сделать, и в начавшемся разговоре, этой звуковой массе, жесткой и неподдельно трагической, Блайвас не чувствовал себя комфортно, как хищная рыба в родной водной стихии – в отличие от большинства бесед, которые приходилось вести до этого и в которых он так грамотно раскидывал рамсы и неизбежно завершал разговор в свою пользу. Сейчас он безропотно слушал то, что ему говорят, да ещё рот в помощь ушам открыл.
Трудно было поверить, что побледневший Радько и позеленевший Блайвас обрадованы предстоящим делом, но Пышного не интересовал их эмоциональный фон.
– Быстро вы забыли своего друга, а? Забыли как он вам подгонял бесплатных воинов для охраны Хозяина, а денежки хозяйские вы раскидали на двоих, а! Ишачьи дети!
Блайвас опасливо спросил:
– Всё между нами? Никто ничего не узнает?
– Боишься?
Немного успокоившийся Радько вымученно улыбнулся:
– Дело чести, Юрий Иванович. Для гусара главное – не обосрать шпоры.
Глава 56
После некоторых проволочек Пышный уступил требованиям Гамлета и устроил очную ставку – Грешников против Павлюка. Вместе с подозреваемыми и двумя оперуполномоченными присутствовал Смирнов – с целью выполнить данное Штрумом задание. Предупредив об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний, Пышный спросил, знают ли допрашиваемые друг друга и в каких отношениях они состоят. Общавшийся со следствием в своем оригинальном эзотерическом ключе Павлюк вполне предсказуемо ответил отрицательно, Грешников же подтвердил сказанное ранее: вот уже полгода как знакомы и участвуют на районе в разнообразных акциях. Оперуполномоченный аккуратно занёс показания в протокол. Продолжая очную ставку, Пышный предложил приглашенным подозреваемым поочередно дать показания по обстоятельствам, которых касаются существенные противоречия. В хронологическом порядке, начали с первого эпизода – Колпинский гоп-стоп, Пышный огласил ранее данные показания Грешникова, а тот опять же повторил их: план, рекогносцировка на местности, сбор, выход на боевой рубеж, ожидание жертвы, нападение, нанесение ударов, добивание, изъятие ценностей, отход. Выглядел Грешников так, будто у него лихорадка: глаза блестели, как драгоценные камни, а впалые щеки, казалось, были покрыты лаком. Смирнов наблюдал за Павлюком – по которому было видно, что он размышляет над ответом, который должен прозвучать по-настоящему круто.
Выслушав, Пышный предложил Павлюку изложить его версию – где тот находился и что делал в указанный день и час.
Павлюк поднял глаза к потолку и такое начал:
– Я был на планете ААС-219, по поручению Главного комитета внесистемных цивилизаций, чтобы выступить в должности новой галактической суперзвезды и вице-президента Вселенской благотворительной ассоциации теоретиков профессионального модного секса. Но атомы моего тела вращались на той же скорости, что и Земля, на параллельной оси. Мой круг составляют люди с моей планеты, но работа есть работа, не все регионы освоены. Но разговор я уже веду на биоэнергетическом языке на полуширине кривопропускания. Интеллектуальный секс и проблемы осмысления философского акта по поводу воздействия на бытовые направленности повседневной жизни. Яркие представители гиперактивной стадии развития функциональной диагностики со спонтанными рецидивами.
Вытянувшись на своем стуле в струнку, Павлюк закончил:
– Не надо думать, что ты такой уж герой, Дон Жуан! Просто они, тёлки, которые тебе отдаются – они безмозглые твари! Так понятно?! Обычный зов природы. Но это природа безумия.
Грешников как сидел стыдливо отвернувшись, так и не посмел посмотреть на своего бывшего товарища. Смирнов во все глаза уставился на Павлюка, медленно переваривая услышанное. Заполнявший протокол опер уткнулся в бумаги, с трудом сдерживая смех, второй, покраснев, вытирал веселые слезы. Пышный густо рассмеялся:
– Ну ты даёшь – артист!
– Товарищ майор, заносить в протокол? – спросил опер.
Пышный мотнул головой: "Напиши что не помнит, где находился в тот день". Оперуполномоченный огласил содержание протокола очной ставки и предложил подозреваемым его подписать. На этом очная ставка закончилась. Подозреваемых увели. Теперь предстояло провести очные ставки с Матвеем Лиманским и теми двумя скинхедами, что участвовали в избиении азербайджанца (с летальным исходом), но Пышный, предвидя какой это будет цирк, всячески оттягивал это дело. Как можно устраивать серьезные процедуры с подозреваемым, который на требование назвать адрес главаря банды отвечает: станция Скинхедская, переулок Чуркобойный!
Глава 57
Вечером того дня, когда состоялась очная ставка, в 22 часа часовой заглянул через глазок в камеру Грешникова. Тот лежал на топчане с открытыми глазами. Как и требует предписание, руки он держал на одеяле.
Через некоторое время часовой опять прильнул к глазку и на этот раз обнаружил, что Грешников конвульсивно подергивается, руки дрожат и судорожно сжимают одеяло. Лицо искажено гримасой. Из камеры ясно доносится хрип.
Часовой и дежурный офицер вбежали в камеру, однако поздно. Холодный свет лампы освещал уже синеющее тело. Врач наклонился над ним и попытался прощупать пульс, но пульса уже не было.
– Мертв, – заключил врач.
В полости рта покойного обнаружили остатки ампулы. Под кроватью нашли скомканную записку, в которую, судя по всему была завернута ампула во время её передачи Грешникову. На клочке бумаге было написано: "Это твой последний шанс, иуда. Завтра тебя переведут в общую камеру…" Вскрытие показало, что смерть наступила в результате отравления цианистым калием. Точно установить обстоятельства, при которых Грешников получил яд, не удалось.
Глава 58
Наводку на новую гук-общагу Штрум получил… от милиции. На сайте УВД появилась заметка о том, что в районе Рыбацкого в помещении неработающего детского сада (затянувшийся ремонт) проживает до сотни нелегальных мигрантов. Нужно было изо дня в день, не прерываясь на выходные, приносить в жертву родине чурок, и Штрум повёл свой отряд – проверить, насколько расторопна милиция, депортировала чурбанов или позволила им и дальше загрязнять воздух северной столицы. До Рыбацкого Штрум с основными добрался на девятке Змея, остальные добирались на метро.
Поздним вечером собрались на пустыре в километре от объекта. Разожгли костёр. Ближний круг основы теперь насчитывал десять человек. Новые основные отобраны правильно, до ломоты в костях. Крепкие парни в светлых джинсах и темных олимпийках с подвернутыми рукавами осматривали молодежь у костра. Горели глаза тех, кто впервые выйдет на охоту на живого человека – это дикий мандраж, страх и какое-то древнее чувство фатума. Дав последние напутствия, Штрум приказал затоптать костер и выдвигаться к чуркам, которые, наверное, замучились ждать конца своих земных испытаний. Штрум произнёс последнее напутствие:
– Нет для вас большей услады, чем очистительный огонь войны! И произошло волшебное преображение: уже не дети и подростки вышли на темную асфальтовую дорожку, а что-то дикое, хищное и очень злое.
До предполагаемого очага гук-мракобесия дошли молча. Алкоголь и адреналин стерли реальность происходящего и какие-то условности, и в вечерней мгле уже не здание бывшего детсада рисовалось вчерашним школьникам, а цитадель темных сил.
Бригада прошла на территорию. И на детской площадке, среди фанерных домиков и качелей арийским воинам явились две жертвы, вышедшие по какой-то нужде из своего нелегального пристанища.
– Давай, погнали! – громким шепотом скомандовал Штрум. …Кто-то с криком налетел на первую жертву, вцепился в ворот. Скрутка, и вот уже неведомый киргиз или китаец страшно закричал, проклиная тот момент, когда он здесь оказался. Второй вырвался и убежал. Штрум презрительно смотрел со стороны. Сегодня не день основы, сегодня проверяется молодежь. Десяток тощих малолеток в смешных больших ботинках выглядело жалко и совершенно не пафосно: сбившись в кучу, они долго и судорожно избивали жертву нелепыми пинками, болезненными, но не приносящими результата. Гук орал; страшно и переходя на ультразвук – бесполезно, удары усиливались. Поймав общий ритм дети пятнадцати-шестнадцати лет не могли остановиться: продолжать бить будут исключительно от страха, что избиваемый встанет и сделает что-то страшное. Так продолжалось до тех пор, пока матерящийся Штрум за шкирки не оттащил карлоту, превращавшую в фарш уже то, что не могло быть человеком. Ну вот, результат есть: ещё один чурбан покинул землю ради седьмого неба справедливого аллаха. Через полчаса бригада устроилась у нового костра – на берегу Невы. Детей трясло, между ними пошла бутылка водки. Штрум, первый обязанный перед Родиной, оглядывал новобранцев, делал выводы. Половина больше не придёт на сбор, и постарается все забыть. Половина превратится в мелких и трусливых, но опасных уличных хищников. И только один, а может двое изменятся – тот, кто поймал за ворот и бросил тайской "скруткой", и тот, который сосредоточенно выцеливал затылок для эффективных ударов. В их глазах навсегда останется отблеск этого костра, а внутри научится сжиматься мощная пружина, кидающая на биты, ножи и арматуру. Когда-нибудь они встанут рядом со Штрумом, Змеем, Пауком и Лимоном, а возможно и займут их место в новых эпохах. Вот для этих двоих потенциальных реальных воинов, лица которых пытался разглядеть Штрум в общей массе новобранцев, и была им прочитана познавательная лекция о добивании жертвы ногами.
– Приходилось ли вам, о дети, забивать лежачего ногами? В этом есть особенная стать и особенное мастерство, не изучаемое в боевых искусствах. Что мы видим в обычных драках? Футбольные пинки по упавшему, который вертится и пытается встать? Это никуда не годится! Познавший мудрость будет бить лежачего строго сверху вниз, втаптывая и вбивая в землю. Наивысшую благодать имеют прыжки на голове и тушке оппонента. Чтоб асфальт прогрыз, зараза, чтоб вообще не встал с земли! Вот еще совет вам дельный: можно станцевать на брюхе, чтоб во рту его плескались его свинские кишки! – говорит об этом деле народное творчество.