Так оно и случилось: пленный, сдав дом, уехал, пообещав за Мотей вернуться. Дабы Мотя не очень сокрушалась, ее определили в помещение обслуги, или, как его назвали, в чуланчик дома, и Мотя стала уборщицей, надсмотрщицей, да и всем остальным при доме, который гордо назвали "Образцовый дом". При этом никаких церемоний, а тихо вывесили над центральным подъездом металлическую табличку - "Образцовый дом". И наверняка смотрели вдаль, ибо хоть и положено было везде помещать атрибутику СССР - герб или серп и молот - здесь ничего, только цвет красный, чтобы всем видать.
Казалось бы, раз речь идет об "Образцовом доме", то стоило бы акцентировать внимание на элите, что проживает в нем. Однако в том-то и дело, что эта элита незаметна: так, уходит - приходит, часто меняется, а тетя Мотя всегда и везде. Именно тетя Мотя объявляет, когда хочет, субботники и воскресники. И попробуй кто не выйди - будет шум, жалоба в обком и далее. И только поэтому при "Образцовом доме" образцовый двор, точнее - чуть ли не райский, тенистый сад, в котором абрикосовые, черешневые и яблоневые деревья, виноград, цветочная клумба у дома и изящные скамейки - просто произведения искусства, на которых по вечерам любит сиживать тетя Мотя. И все жильцы с ней очень вежливо, даже с поклоном заискивающе здороваются. А как же иначе, ведь живем в СССР, в самой свободной прогрессивной социалистической стране, которая вот-вот окончательно и бесповоротно построит коммунизм, где будут все равны. А это гарантировано Конституцией страны, где прописана полная демократия посредством выборов. А выборы всех уровней в СССР почти каждый год. И никто не удивлен - раз и кухарка может возглавить государство, то почему бы тетю Мотю не поставить ответственной за выборы в "Образцовом доме", дабы знать не зазнавалась.
Вот так, с чувством собственного достоинства и ответственностью за судьбу страны, ходит тетя Мотя по всем квартирам, повестки на выборы раздает, а потом не раз напоминает:
- Вы не забыли о выборах? Не ошибитесь! И с утра, с утра, покажем организованность и порядок!.. А после, после, как положено, по-советски погуляем.
Гуляла она действительно с размахом, допоздна, и всем говорила одно и то же, что Грозный для иностранцев закрыт, и ее любимый немец приехать не может, да и она на посту, уехать не может, "Образцовый дом" без нее зачахнет. Эта "не-судьба" звучала и на рассвете на весь сонный двор, когда тетя Мотя, как штык, выходила на службу и под каждый взмах метлы причитала:
- Что за город? Дыра! Что за дом? Тюрьма! Какой, на хрен, "Образцовый дом"? Сукой буду, ведь это "Дом проблем" - ни жениху сюда, ни невесте туда! Жизнь, как эта пыль, ушла!
Бывало, что какой-либо новый жилец, большой начальник, раскрывал окно и командным тоном приказывал:
- Перестаньте шуметь, люди еще спят.
- Что?! - прорезывался агитационный голос тети Моти. - Гляньте, где солнце, а вы еще дрыхнете, буржуи, перевертыши. Из-за вас американцы на пятки наступают, уже на Луну высадились. Ух! Сталина на вас нет! Заплыли жирком! Суки! Тунеядцы, - и еще похлеще.
Неизвестно, что в истории "жениха и невесты" сочинительство, а что - нет, да факт в том, что тетя Мотя, которая до этого дальше магазина ни разу за много-много лет не отлучалась, вдруг неожиданно умчалась в Москву. Встречалась ли она там со своим немцем или нет - тоже неизвестно. Но событие это отразилось на судьбе "Образцового дома".
Дело в том, что в те две недели, пока тетя Мотя отсутствовала, в ее чуланчике поселился какой-то неизвестный тип; очень худой, невысокий мужчина средних лет, в обветшалом костюме, с нездорово-мрачным лицом, постоянно с папиросой во рту, который всем, улыбаясь, представлялся "дворник Митрофан", но при этом его светлые глаза вроде бы не улыбались. Дворник он конечно же был никудышный, так, кое-что уберет, а все остальное время, даже порою ночью, сидит себе на лавочке, по сторонам беззаботно глядит, газетки читает, курит.
А когда тетя Мотя вернулась, а вернулась она вся нарядная, помолодевшая, почему-то грустная, Митрофан так и остался у нее в чуланчике. Они вроде и не поженились, во всяком случае никаких церемоний не было. Однако очень скоро, даже раньше положенного, уже немолодая и действительно тетя Мотя родила болезненного ребенка, на что некоторые злословили - от немца, да мальчик вскоре умер. Но эта семья жила тихо, мирно, и тут раскол.
Митрофан (тогда его фамилии никто не знал) - мужчина не броский, не завидный. Он ничем особенным не занимался. Поговаривали, что Митрофан служил во флоте, шел по политчасти - уже капитан 2 ранга и был на хорошем счету. Да одна беда - пил. Был слух, что во время очередного запоя он совершил какой-то проступок. Его исключили из партии, он был долго под арестом. И по ходатайству высоких чинов, его то ли военный трибунал оправдал, то ли он получил срок условно. В общем, в Грозный он прибыл как в ссылку, вроде как в наказание. И видно было, что он еще ожидал своей дальнейшей участи.
За все время проживания с тетей Мотей он ничем, тем более плохим, себя не проявил: не пьянствовал, во всяком случае, этого никто не видел, даже когда тетя Мотя была пьяна. Словом, вполне прилично можно было его охарактеризовать. Да вновь женщина, прямо над чуланчиком - овдовевшая Архипова. Кстати, секретарь обкома, и не просто так, а по идеологии, у которой сыновья чуть ли не ровесники Митрофана, и она постарше тети Моти будет.
Так вот, этой Архиповой Митрофан, просто по-джентльменски, вначале помогал сумочку с продуктами поднести. Потом уже сама Архипова с балкона стала Митрофану приветы посылать, потом позвала домой лампочку заменить. И тут выяснилось, что Митрофан, как никто, политически подкован, почти наизусть, вплоть до страниц, знает ПСС Ленина, у них идейное родство. И Архипова только его зовет что-то починить на даче. Потом они вместе летали в Москву, и не раз. И после очередной поездки вернулся не Митрофан, а солидный мужчина в галстуке, в костюме. Выяснилось, что наконец-то справедливость восторжествовала: Кныш Митрофан Аполлонович восстановлен в партии, и ему доверили какой-то очень важный пост. Понятно, что такой ответственный человек не должен жить в каком-то чуланчике. Но в "Образцовом доме" пока что свободных квартир нет. И тогда Архипова поступила по-большевистски: она потеснилась и поселила Кныша в своей квартире.
Тетя Мотя такого вынести не могла, подняла скандал:
- Я вас выведу на чистую воду, аморальщики… А ты, Митрофан, предатель, был бы Дзержинский живой, расстрелял бы. Ну, ничего, мы еще есть, и тебя привлечем к ответу. Ишь, ты, паскудник, дармоед, соблазнился на ворованные у государства харчи… А ты, старая карга, молчи, знаю я тебя, взяточницу. Можно подумать, ты на свою зарплату машину и эти бриллианты купила?! Молчи! Выложите, как миленькие, партбилеты, и с работы обоих попрут пинками.
В Стране Советов с моралью было строго. Да, это было, а к середине восьмидесятых все советские ценности стали иллюзорными. Коммунизм, как некая новая религия, без Бога, в корне была ложной и породила только ложь, ложь по телевизору, радио, в газетах. Равенства между людьми изначально не было и не могло быть. Постепенно в СССР зародился новый зажиточный класс - партийно-хозяйственная номенклатура, вход в который или хлебная карточка - партийный билет, и он по блату или за деньги. В общем, не в полной мере, а уже есть признаки товарно-денежных отношений, а мораль одна: "кто больше?", а не какой-то там социализм.
Если бы тетя Мотя прочитала вовремя Библию, а не сектантские "Что делать?" Ленина и "Капитал" Маркса, то она, наверное, ориентировалась бы в обстановке. А так, пребывая под догмами воинствующего атеизма, куда-то смело направилась. Вернулась скоро, даже напиться успела и все орет:
- Ха-ха! Теперь им не нужны мои доносы! Значит, я доносчица?.. Ха-ха! "Образцовый дом"! И в нем живут образцовые люди! Во! Точно, "Дом проблем", а в нем - суки! - и она под табличкой "Образцовый дом" губной помадой дописала "проблем". Так все вспомнили вновь, что этот дом называется "Дом проблем".
Это был бунт. Бунт, который всех насторожил. И, несмотря на лето (а кондиционеров в то время не было), почти все окна и балконы "Образцового дома" позакрывались, а вечером даже свет боялись включить, и мало кто посмел выйти во двор, даже детей гулять не пустили. И вроде этого никто не видел, да говорят, что уже к полуночи Митрофан хотел успокоить скандалистку, попытался затащить в чуланчик. По жизни работящая, крепкая тетя Мотя не поддалась, отпихнула Кныша так, что тот упал, ушибся и от боли, а может, еще от чего, он ударил Мотю и ушел к себе, точнее в квартиру Архиповой.
Наутро никто двор не подметал. Была гробовая тишина. На лавочке сидел Митрофан, по-прежнему курил, и конечно же он уже знал - под самое утро тетя Мотя скончалась. Никого не будили, наверное, думали - пусть хотя бы теперь жильцы "Образцового дома" отоспятся, все равно морг еще не работает.
Даже гражданской панихиды не было. Никто не всплакнул, только жильцы при виде чуланчика некоторое время вздыхали и скорее всего не по тете Моте, а по эпохе, которая вместе с тетей Мотей ушла. Надвигалась иная эпоха.
* * *
Грозный - небольшой провинциальный город. Ясно, что улица Ленина и проспект Победы (их соединяет мост через Сунжу) - в самом центре. Ясно и другое - если выселили, тем более выписали (а это уже полное обезличивание человека, за что могут и посадить), то надо быстро сделать все для того, чтобы в паспорте поставили штампик "прописан" - это все равно что быть "привязанным" к некоторому объекту, и там тебя, в случае надобности, будут искать.
Была уже ночь, когда Мастаевы перевезли свой нехитрый скарб в чуланчик "Образцового дома". По сравнению с прежним, это жилье с кухней, ванной, горячей водой, телевизором, радио - просто мечта.
Словно в гостях, примостившись на огромном кожаном диване, затаив дыхание от неведения, мать и сын, тихо поставив звук, смотрели телевизионную передачу, как ровно в полночь звонок - обнаружился еще и телефон. Мать вздрогнула, а Ваха лишь после долгих настойчивых гудков наконец-то осмелился подойти к аппарату, думая, что звонят прежним жильцам.
- Мастаев, Ваха Ганаевич? - голос знакомый, да какой-то сухой, чеканный. - Завтра в девять субботник, а в 13.00 вам надо быть в Доме политпросвещения, улица Красных Фронтовиков, 12. Моя фамилия Кныш.
- Я на работе, - робко возразил Ваха.
- Там в курсе. Дадим справку.
Частые гудки, а Вахе показалось, что говорили не только в трубку, но и с улицы, сквозь приоткрытую дверь, так что он с неким испугом выглянул, и вновь телефон.
- Ваша территория уборки указана на схеме, - это сварливый женский голос, - инвентарь в подвале подъезда.
Еще звонок - участковый:
- Мастаевы, завтра в восемь - в паспортный стол. Прописка.
Эту ночь они почти не спали. За такое жилье Баппа готова вылизать все. А на рассвете подивилась: территория уборки - с гулькин нос, и там чисто. И непонятно, для чего собирать субботник. А до субботника - паспортный стол с вечными очередями.
Прописка, тем более временная, да еще в служебном помещении, говоря по-ленински, - дело архисложное. А тут у Мастаевых все как по маслу - их ждут. Тем не менее из-за множества заполняемых бумаг они опоздали на субботник во дворе.
Много солидных людей, даже дети. Кныш, подложив газету, стоит на скамейке. В костюме "тройка", палец за жилет, кепка в руках, и он даже пытается картавить как пролетарский вождь.
- Товарищи! Это безобразие. Я понимаю, если какая-то тетя Мотя написала здесь "Дом проблем", а посмотрите, что теперь творится. Каждую ночь какая-то контрреволюционная гадина малюет наш "Образцовый дом".
Мастаевы, как и все, повернули головы - у центрального подъезда черной краской замазано "Образцовый", а под ним приписано "проблем".
- Товарищи, - продолжал оратор, - "как "образцовые", в глазах капиталистов предприятия расхваливаются! А мы не заботимся о наших образцовых домах, чтобы рекламировать их, описывать подробно, какая экономия человеческого труда, какие удобства для потребления, какое сбережение продукта, какое освобождение женщины из-под домашнего рабства, какое улучшение санитарных условий достигается при образцовой коммунистической работе… Образцовое производство, образцовые коммунистические субботники, образцовые заботливость и добросовестность, образцовые чистота каждого дома и квартала - все это должно составить вдесятеро больше, чем теперь, предмет нашего внимания и заботы". Так сказал великий Ленин. ПСС, том 39, страницы 26–27.
- Какой СС? - молодой голос из толпы.
- Что? - стал оглядываться оратор. - Кто сказал "СС"? А-а, это новые жильцы, Якубовы?.. Все ясно. Мы еще посмотрим, как вы умудрились попасть в "Образцовый дом".
- Дом проблем! - еще один молодой голос.
- А?! - Кныша словно укололи. - Кто это сказал? А-а, Дибиров. Во-во, это тоже из той же когорты. Вот, товарищи, во что хотят превратить наш "Образцовый дом". Непонятно, как сюда влились эти граждане, Дибировы и Якубовы? Ничего, мы разберемся. А теперь все по домам, у кого есть дома инвентарь: грабли, лопаты, вилы, тяпки - все на субботник.
Мастаевы вооружились этим инвентарем, ждут, пока еще кто-нибудь появится, хотя бы руководитель. А никого нет. Но Мастаевы не уходят, может, так и стояли бы по-пролетарски, пока совесть у остальных не проснулась, да появился всем известный шалопай - Асад Якубов, он стал над Мастаевыми хохотать, и только после этого новоселы ушли. И не от выходки соседа, а просто подходило время идти в Дом политпросвещения. А тут иная проблема. Кныш сказал: "Вы" приходите". Если одному Вахе, то вроде большая честь. Решили идти вместе и долго выбирали, что надеть, словно был выбор. В итоге и здесь стали опаздывать. Сломя голову побежали, благо все рядом, даже не поняли, как очутились в каком-то огромном светлом кабинете. Кныш в другом костюме. Даже не привстал, и их от дверей не пригласил, только, медленно закурив папиросу, глянул поверх очков:
- Вы, гражданка Мастаева, неграмотны? - хозяин кабинета стал что-то записывать.
- Э-э, малограмотна, - за мать нашелся Ваха.
- А у вас, Ваха Г анаевич, дефект речи? - грубый вопрос. - Это плохо, - бесстрастно продолжает Кныш. - Так, - вновь он поднял взгляд, - вы, гражданка Мастаева, свои функции знаете, можете быть свободны. - Баппа, словно навсегда прощается с сыном, бледная, растерянная, тихо попятилась к выходу. - А с вами, молодой человек, будет долгая беседа, - как будто они впервые видятся. - Вы, в отличие от матери, весьма грамотны. Только ваш опус про Афганистан. В принципе, все верно… Верно мыслили вожди. Да что-то надломилось в нашем королевстве. Вы согласны Родине служить?
- Д-д-да, я-я работаю.
- Это похвально. Биография у вас выправляется. Дед осужден, реабилитирован, сейчас достойно живет. У вас были приводы в детскую комнату милиции, а может, и еще что есть?
- Н-нет!
- Не важно. - Кныш закурил очередную папиросу. - Важно, что получили воинскую и, что более важно, трудовую закалку, пролетариат до мозга костей, положительная характеристика с работы и по месту жительства, занимаетесь спортом, не пьете. Так что вновь можно рекомендовать в партию. Могу я за вас ручаться?
- Да, - иного Ваха и сказать бы не смог.
- Тогда приступим к делу. Мы возлагаем на вас большие надежды, - он подал руку. - Теперь к тому же вы наш сосед. Надеюсь, мы не посрамим высокое звание "Образцовый дом".
Эта беседа, точнее монолог, в форме внушения продолжалась долго, и если вначале Мастаев думал, что на него наваливается всемирное благоденствие, то потом он понял иное: за все надо платить, и не мало. Так как отныне он обязан поступить в университет и учиться только на "отлично", по вечерам и выходным посещать занятия в Доме политпросвещения - он агитатор и пропагандист, и все это без отрыва от производства, где он должен стать ударником коммунистического труда. Да и это все не главное, главное - с этого дня он председатель самого ответственного показательного избирательного участка. Тут же ему вручили удостоверение, где и фотография уже наклеена. На лацкан пиджака какой-то значок нацепили, на шею - галстук, в руки - пачку инструкций и положений, которые необходимо изучить. Словом, в "Образцовом доме" может жить только образцовый гражданин. Так что пришел бледный Ваха в свое служебное жилье, подавленный, уставший, повалился на казенный диван, забылся в тревожном сне. Проснулся под вечер, видит - мать среди баулов сидит, вновь куда-то собралась.
- Ты что это, нана? - удивился Ваха.
- Вижу, сын, непосильную ношу хотят на тебя взвалить.
- И что ты предлагаешь? Вернуться в общежитие? Там комната нас еще ждет?
- Нет, - отвела мать взгляд.
- А где будем жить? Выбора нет. Да и не хочу я опять в общаге жить. Н-нам лучше здесь, я справлюсь.
До сих пор при разговоре с матерью Ваха почти никогда не заикался, а теперь стал. Судьба: теперь он должен хоть как-то выбиться в люди, о чем раньше и не помышлял. Как первый шаг, каждую свободную минуту, даже во время перерыва на работе он штудирует "Положение и инструкции о свободных выборах в СССР" и "Устав КПСС". Через неделю он явился в Дом политического просвещения, у него лишь одна проблема - будет заикаться и поэтому попросит отвечать в письменной форме. К его крайнему разочарованию и удивлению, о "Положениях" даже не упомянули, а весь разговор о предстоящих выборах - Мастаеву предоставляется двухнедельный отпуск, он должен обойти все квартиры и лично каждому жильцу "Образцового дома" вручить повестку.
- И еще, - делал наставления Кныш, - все замечай, все осмотри, все и всех запомни, и в конце каждой недели письменный отчет.
- Так эт-то донос? Я стукач? - попытался возмутиться Мастаев.
- Ни в коем разе! - вознес палец Кныш. - У нас самое свободное социалистическое общество! Но враг не дремлет! Посему нам необходимо сохранять бдительность. Разве не так?!
- Так, - после некоторого замешательства залепетал Мастаев.
- Что-то нет энтузиазма в твоих речах!
- Я-я не оратор, я рабочий.
- Правильно, нам болтуны не нужны! А пролетарий не упустит власть из своих рук. Правильно я говорю? - хлопнул по плечу.
- Да, - еле выдавил молодой человек.
- Что-то не слышу, я пролетарской твердости в твоем тоне.
- А может, то есть д-да, я согласен.
- Тогда твердой рабочей рукой распишись здесь, и фамилию.
- Что это такое?
- Это верность коммунизму и рабочему классу. Ты согласен? Наши ряды вопреки всем буржуазным козням ширятся. Мы еще покажем им, где раки зимуют, и, - он вознес кулак, тут телефон, Кныш явно не хотел говорить при Мастаеве.